Но спектакль, по свидетельствам критиков, зрителей и историков театра, не был судебным разбирательством, хотя в одной из современных статей о "Зойкиной квартире" прямо говорится об этом: "Авторская адвокатура и режиссерская прокуратура спорили в игре актеров, вовлекая в спор зрителей-присяжных. У зрителей спектакль вызывал живой интерес и за три сезона прошел, по данным издания "Советский театр. Документы и материалы" - 188 раз, а по данным Вахтанговского театра - ровно 200. Обе цифры достаточно внушительны". (См: Проблемы театрального наследия М. А. Булгакова. Сборник научных трудов, Л., 1987, с. 63) И судебного разбирательства не получалось на сцене потому, что актеры чаще всего интуитивно, поддаваясь своему внутреннему "голосу", создавали образы, не укладывавшиеся в "прокрустово ложе" отрицательного, угадывая своим талантом многомерность человеческого характера, рожденного автором. Да и в беседах с актерами сам М. А. Булгаков раскрывал тот или иной образ, разыгрывал целые сценки, показывая тот или иной персонаж в действии. "Самая интересная и яркая сцена была, пожалуй, с графом Обольяниновым, так называемая "сцена тоски". В последнем акте, мучаясь тревожными предчувствиями, сидели в гостиной два человека - граф Обольянинов и проходимец Аметистов. С графом Аметистов вся себя как истинный дворянин, у которого советская власть отобрала имение (имения у Аметистова, конечно, никогда не было). Граф садился за пианино, я пел романс "Ты придешь ли ко мне, дорогая". Музицируя, граф неожиданно переходил на "Боже, царя храни…". Тогда Аметистов вскакивал верхом на пианино, как на лошадь, брал под козырек и, ощущая себя на параде в присутствии воображаемой высочайшей особы, истошно патриотическим голосом кричал: "Ура!!"
Эта сцена родилась на самостоятельной репетиции. Мы ее показали Алексею Дмитриевичу Попову. Тот просил нас зафиксировать то, что было нами сделано, и эта лучшая сцена так и вошла в спектакль. Михаил Афанасьевич принял и горячо похвалил Козловского и меня, считая, что мы до конца раскрыли авторский замысел… Я получал огромное удовольствие от бесед с Михаилом Афанасьевичем". (См.: Рубен Симонов. Творческое наследие… ВТО, М., 1981, с. 154.)
Недовольный тем, что режиссер пытается и внешними приметами снизить задуманные им образы, М. Булгаков в "Тетради с шуточными записями" радуется: "Ну, все равно сам себе признаюсь: Тумская очаровательна!" (ОР РГБ, ф, 562, оп. 17, ед. хр. 19. В. Ф. Тумская по очереди с А. А. Орочко исполняли роль Аллы.)
Д. И. Золотницкий, привлекая обширный материал по сценической истории "Зойкиной квартиры", подводил итог своим наблюдениям: "Спектакль вахтанговцев был противоречив и талантлив. Режиссура добивалась открытого суда и обвинительного вердикта в адрес героев и жертв. Не все актеры следовали этой задаче буквально. Вердикта не получалось, зрители выражали сочувствие то тому, то этому участнику обозначавшейся драмы, критики досадовали на хорошую работу актеров и сбивались в подсчетах… Наладки предвзятости отскакивали от спектакля, он способен был устоять в лихую погоду, его оставалось только снять… Не каждого грел прокурорский надзор над сценическим исследованием судеб и душ, не всегда лица виднелись поголовно отрицательными. И тут актеры нередко выходили победителями". (См.: Проблемы театрального наследия М. А. Булгакова, Л., 1987, с. 66–67.)
Весной 1929 года по предложению художественно-политического совета, созданного в 1928 году при Главреперткоме, спектакль был снят из репертуара Вахтанговского театра. 6 марта 1929 года "Вечерняя Москва" в хронике "Театры освобождаются от пьес Булгакова" не без удовольствия констатировала этот факт. А 10 марта 1929 года "Жизнь искусства" дала статью - "Конец булгаковщине".
С тех пор "Зойкина квартира" в этой редакции не ставилась на сцене.
3
Мa tantе. - Тетя. (франц.)
4
Je vous salue! - Я вас приветствую! (франц.)
5
A part. - В сторону. (франц.)
6
Моn Diеu! - Боже мой! (франц.)
7
Quelle question! - Что за вопрос! (франц.)
8
Devant les gens. - Не при чужих. (франц.)
9
Votre serviteur. - Ваш слуга. (франц.)
10
Absolument. - Абсолютно. (франц.)
11
Au revoir… - До свидания… (франц.)
12
Un moment… - Одно мгновенье… (франц.)
13
Реndant. - В пару. (франц.)
14
Chere maman. - Мамочка. (франц.)
15
Мais оui. - Ну, разумеется. (франц.)
16
Parole d’honneur! - Слово чести! (франц.)
17
Merci beacoup. - Благодарю.(франц.)
18
Voila! - Смотрите-ка (франц.)
19
Bonsoir. - Добрый вечер. (франц.)
20
Je pense! - Я думаю! (франц.)
21
Comte. - Граф. (франц.)
22
Enfant terrible. - Ужасное дитя. (франц.)
23
Vоus étés tres aimable. - Вы очень любезны. (франц.)
24
Eh bien? - Ну как? (франц.)
25
Déсоllеté sur lеs bras. - Декольтированные плечи. (франц.)
26
Déсоllеté sur lе dоs. - Открытая спина. (франц.)
27
Un, deux, trois. - Один, два, три. (франц.)
28
Vier, funf, sechs… - Четыре, пять, шесть… (нем.)
29
Allez-vous-en. - Пошли вон. (франц.)
30
Grand merci. - Большое спасибо. (франц.)
31
Danke sehr. - Благодарю. (нем.)
32
Ordinaire. - Обычная. (франц.)
33
11 декабря 1928 года - премьера в Камерном театре, режиссер А. Я. Таиров совместно с Л. Л. Лукьяновым, художник В. Ф. Рындин, музыка А. К. Метнера, танцы Н. Глан. Главные исполнители: И. И. Аркадин, П. А. Бакшеев, Н. И. Быков, Е. Вибер, В Ганшин, С. Гортинский, В. Карманов, В. Матисен, Н. Соколов, С. Тихонравов, Ю. Хмельницкий, С. Ценин и др. В конце мая 1929 года спектакль был исключен из репертуара театра после того, как стало широко известно письмо И. В. Сталина В. Н. Билль-Белоцерковскому, в котором, в частности, говорилось: "4. Верно, что т. Свидерский сплошь и рядом допускает самые невероятные ошибки и искривления. Но верно также и то, что Репертком в своей работе допускает не меньше ошибок, хотя и в другую сторону. Вспомните "Багровый остров", "Заговор равных" и тому подобную макулатуру, почему-то охотно пропускаемую для действительно буржуазного Камерного театра". (Сочинения, т. 11, М., 1955, с. 328–329.)
После этого письма, написанного 2 февраля 1929 года, обострились гонения на спектакль "Багровый остров", с успехом шедший в театре. И наконец, Художественный совет через полгода после премьеры принял решение снять спектакль из репертуара театра:
"1. Пьеса "Багровый остров если и может быть причислена к жанру сатиры, то только как сатира, направленная своим острием против советской общественности в целом, но не против элементов приспособленчества и бюрократизма, как это представляют себе постановщики.
2 Пьеса не может считаться художественным произведением, имеющим какую-либо ценность для тех творческих возможностей, которыми располагает Камерный театр.
3. Получив столь вредный идеологически и столь недоброкачественный драматургически материал, театр пытался сделать достаточно много для того, чтобы повернуть политическое острие пьесы в сторону приспособленчества, бюрократизма и головотяпства, затратив для этого немало творческой энергии. Однако это театру не удалось, ибо такое коренное изменение социального смысла пьесы в данном случае может быть осуществлено по линии радикальных переделок самой пьесы, но не по линии ее режиссерской трактовки.
Художественный совет считает, что выдача Реперткомом разрешения на постановку "Багрового острова" является большой ошибкой, ударяющей по театру, общественное лицо которого никак не может быть символизировано пьесой "Багровый остров"" (ИРЛИ. ф. 369, № 118. л 4. Цитирую по книге: М. А. Булгаков. Пьесы 20-х годов. Л., 1989, с. 581).
А за полгода до этой оценки собственного спектакля ничто, казалось бы, не предвещало подобного исхода. Чуть ли не вся труппа была вовлечена в постановку. Накануне премьеры режиссер Таиров в беседах с журналистами постоянно подчеркивал, что театр ставит перед собой скромные цели и задачи: "Постановка "Багрового острова" Булгакова является продолжением и углублением работ Камерного театра по линии арлекинады, т. е. по линии гротескного выявления в сценических формах уродливых явлений жизни и сатирического обнажения их мещанской сущности и примиренчества с ней… Местом действия "Багрового острова" является театр… И директор театра Геннадий Панфилович, и драматург Дымогацкий (он же Жюль Верн) - оба на курьерских, вперегонки приспособляются" и оба полны почти мистического трепета перед третьим - "Саввой Лукичом", ибо от него, от этого Саввы Лукича, зависит "разрешеньице" пьесы или "запрещеньице".
Для получения этого "разрешеньица" они готовы на все как угодно перефасонивать пьесу, только что раздав роли, тут же под суфлера устраивать генеральную репетицию в гриме и костюмах, ибо "Савва Лукич" в Крым уезжает. А "Савва Лукич", уродливо бюрократически восприняв важные общественные функции, уверовав, как папа римский, в свою мудрость и непогрешимость, вершит судьбы Геннадиев Панфилочей и Дымогацких, перекраивает вместе с ними наспех пьесы, в бюрократическом ослеплении своем не ведая, что с ними насаждает отвратительное мещанское, беспринципное приспособленчество и плодит уродливые штампы псевдореволюциониых пьес, способных лишь осквернить дело революции и сыграть обратную, антиобщественную роль, заменяя подлинный пафос и силу революционной природы мещанским сладковатым сиропом беспомощного и штампованного суррогата.
В нашу эпоху, эпоху подлинной культурной революции, является, на наш взгляд, серьезной общественной задачей в порядке самокритики окончательно разоблачить лживость подобных приемов, к сожалению, еще до конца не изжитых до настоящего времени. Эту общественную и культурно важную цель преследует в нашем театре "Багровый остров" - спектакль, задачей которого является путем сатиры ниспровергнуть готовые пустые штампы как общественного, так и театрального порядка.
Вот почему в нашей постановке и в области ее театральной композиции мы стремимся оттенить никчемность этого приспособленчества, готового в любой момент совместить Жюля Верна с "революцией", конструктивизм с натурализмом, некультурность с идеологичностью и проч.
В этом плане выдерживается вся постановка и весь стиль спектакля, как в порядке его режиссерской трактовки, так и в приемах игры, сценического "оформления" и музыкального "монтажа"…". (См: Жизнь искусства, 1928, № 49, с. 14.)
Уверен, что и Булгаков во многом был согласен с точкой зрения постановщика.
После премьеры и до письма Сталина Билль-Белоцерковскому шла обычная критическая травля рапповского толка: в различных газетах и журналах писали о провале спектакля "Багровый остров", что "Камерный театр совершил явную ошибку", что новая постановка театра - "эффектный, но холостой выстрел"… Иной раз даже похваливая постановку за художественное оформление, за актерские удачи, за режиссерские находки. Многих поразило выступление критика и общественного деятеля П. И. Новицкого, высказавшего в основном положительное отношение к пьесе и спектаклю, "интересной и остроумной пародии": "Пародирован революционный процесс, революционный лексикон, приемы советской тенденциозно-скороспелой драматургии. Шаблоны стопроцентных, "выдержанных идеологически" пьес высмеяны зло и остро.
Но пародия и ирония автора, как всегда, двусторонни… Встает зловещая тень Великого Инквизитора, подавляющего художественное творчество, культивирующего рабские, подхалимски нелепые драматургические штампы, стирающие личность актера и писателя.
Идеологические финалы надо высмеивать. С казенными штампами надо бороться. Приспособляющихся подхалимов надо гнать. Дураков - истреблять. Но надо также различать беспощадную сатиру преданных революции драматургов, не выносящих фальши, лживости и тупости услужливых глупцов, спекулирующих на революционном сюжете, и грациозно-остроумные памфлеты врагов, с изящным злорадством и холодным сердцем высмеивающих простоту услужающих и политическое иго рабочего класса.
Режиссер, конечно, может перенести центр тяжести на пьесу Василия Артуровича. Он обязательно это сделает, повинуясь побуждениям Геннадия Панфиловича. И выйдет памфлет против бездарной фальши современных драматургов. Но дело не в илотах, а в зловещей мрачной силе, воспитывающей илотов, подхалимов и панегиристов. "Желал бы я видеть человека, который не желает международной революции!" - восклицает Геннадий Панфилович. Если такая мрачная сила существует, негодование и злое остроумие прославленного буржуазией драматурга оправдано. Если ее нет, то драматург снова оказывается в роли клевещущего врага, ловко маскирующего свои удары.
В пьесе, которая очень театральна и драматургически выразительна, 13 мужских и 2 женские роли. Много народа нужно для массовых сцен. И много такта - для режиссера.
Для провинциальной сцены пьеса рискованна. Она требует чрезвычайно тонкого истолкования. Следует предостеречь от увлечения ее экзотическими и сатирическими розами" (Репертуарный бюллетень, 1928, № 12, с. 9- 10).
Но это был все еще 1928 год… И уж совсем поразительный случай, московский художественно-литературный журнал сочувственно цитирует отзыв из берлинской социал-демократической газеты: "Новая вещь Булгакова, конечно, не драматическое произведение крупного масштаба, как "Дни Турбиных"; это лишь гениальная драматическая шутка с несколько едкой современной сатирой и с большой внутренней иронией. Внутреннее волнение зрителя и злободневность, которую эта вещь приобрела у московской интеллигенции, показались бы нам такими же странными в другой среде, как нам странным кажется волнение, вызванное постановкой "Свадьбы Фигаро" Бомарше у парижской публики старого режима… Русская публика, которая обычно при театральных постановках так много говорит об игре и режиссере, на этот раз захвачена только содержанием. На багровом острове Советского Союза среди моря "капиталистических стран" самый одаренный писатель современной России в этой вещи боязливо и придушенно посредством самовысмеивания поднял голос за духовную Свободу" (цитирую по: Молодая гвардия, 1929, № 2).
Отзыв Сталина о "Багровом острове" развязал руки бесчестным критикам рапповского толка, в частности, О. С. Литовский опустился до прямого доносительства: "В этом году мы имели одну постановку, предоставляющую собой злостный пасквиль на Октябрьскую революцию, целиком сыгравшую на руку враждебным силам: речь идет о "Багровом острове"" (Известия, 1929, № 139, 20 июня, с. 4). Под напором подобной "критики" пришлось и вполне приличному человеку и критику П. И. Новицкому изменить свое отношение к спектаклю и пьесе: "До сих пор не сходит с репертуара Камерного театра клеветническая пьеса М. Булгакова "Багровый остров", с холодным злорадством высмеивающая политическое иго рабочего класса и пародирующая ход Октябрьской революции" (Печать и революция, 1929, кн. 6, с. 62–63).
Из всех отзывов критиков М. А. Булгаков выделял положительный отзыв П. И. Новицкого и публикацию в журнале "Молодая гвардия".
"…Позволительно спросить - где истина? - писал Булгаков в письме к "Правительству СССР" 28 марта 1930 года. - Что же такое, в конце концов, - "Багровый остров"? - "Убогая, бездарная пьеса" или это "остроумный памфлет"?
Истина заключается в рецензии Новицкого. Я не берусь судить, насколько моя пьеса остроумна, но я сознаюсь в том, что в пьесе действительно встает зловещая тень, и это тень Главного репертуарного комитета. Это он воспитывает илотов, панегиристов и запуганных "услужающих". Это он убивает творческую мысль. Он губит советскую драматургию и погубит ее.
Я не шепотом в углу выражал свои мысли. Я заключил их в драматургический памфлет и поставил этот памфлет на сцене. Советская пресса, заступаясь за Главрепертком, написала, что "Багровый остров" - пасквиль на революцию. Это несерьезный лепет. Пасквиля на революцию в пьесе нет по многим причинам, из которых, за недостатком места, я укажу одну: пасквиль на революцию, вследствие чрезвычайной грандиозности ее, написать невозможно. Памфлет не есть пасквиль, а Главрепертком - не революция.
Но когда германская печать пишет, что "Багровый остров" - это "первый призыв к свободе печати", - она пишет правду. Я в этом сознаюсь. Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы власти она ни существовала, - мой писательский долг, так же как призывы к свободе печати. Я горячий поклонник этой свободы и полагаю, что, если кто-нибудь из писателей задумал бы доказывать, что она ему не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверявшей, что ей не нужна вода". (См.: Письма, с. 173–174.)
Но голос Булгакова не был услышан в то время. Более того, его коллеги из РАППа злорадствовали по поводу запрещения его пьес, снятия их из репертуара театров. 3 июня 1929 года Ф. Ф. Раскольников в "Вечерней Москве" писал: "Огромным плюсом минувшего сезона является сильный удар, нанесенный по необуржуазной драматургии запрещением "Бега" и снятием Театром Вахтангова "Зойкиной квартиры"".
"Багровый остров" стал предметом серьезных критических и литературоведческих исследований. В частности, назову следующие работы: Киселев Н. Н. Комедии М. Булгакова "Зойкина квартира" и "Багровый остров" в книге "Проблемы метода и жанра", Томск, 1974; Бабичева Ю. В. Комедия-пародия М. Булгакова "Багровый остров" в книге "Жанры в историко-литературном процессе", Вологда, 1985; Золотницкий Д. И. Комедии М. А. Булгакова на сцене 1920-х годов в книге "Проблемы театрального наследия М. А. Булгакова", Л., 1987.