- А, ты хочешь, чтобы я оставалась на связи и при этом не открывала рта, так?
- Так. Ганс. Можно, я заберу вещи?
- Пожалуйста, вы будете в машину сесть, я буду до другой стороны ехать, и все хорошо.
- Я правильно все расслышала?! Он будет глагол в конце предложения ставить? Ну и ну, ха-ха-ха!
- Люс…
- Пожалуйста.
- Нет, Ганс.
- Но почему нет, миз Тэлман?
- Я не хочу садиться в машину.
- Вы не хотите садиться в машину?
- Да, именно.
- Задай ему жару!
- Почему вы не хотеть садиться в машину?
- Кстати, действительно, почему ты не хочешь садиться в машину?
- А, черт. Вы оба меня достали. Просто пытка. Ладно, Ганс, будь по-вашему. Я сяду в машину. Мы едем туда. Вот там - зеленая "ауди". Это понятно?
- Да, я понимаю. Спасибо.
- Ты села в машину?
- Да, я в машине.
- Что там происходит?
- Ганс садится за руль. Снимает фуражку. Кладет ее рядом с собой, на пассажирское место. Снимает машину с ручника. Проверяет боковые зеркала. Мы трогаемся с места. Выехали на дорогу. Едем по улице.
- Круто! Там хоть магазины приличные есть?
- Замолчи, сделай милость. Довольно долго едем по улице. Еще не развернулись. Я начинаю волноваться. Подожди. Ганс?
- Да, миз Тэлман?
- Почему мы еще не развернулись? Машина в той стороне.
- Это запрещено. Знаки. Видите. Это запрещено. Вот там мы можем поворачивать. Я там буду поворачивать.
- Ладно, ладно.
- А теперь что происходит?
- Мы сбрасываем скорость. Сворачиваем в переулок… сворачиваем на другую улицу… еще на одну улицу… и выезжаем на главную дорогу. Да, приближаемся к "ауди". Отлично. Отлично.
- Какая еще к черту "ауди"?
- Которую я взяла напрокат. Точно. Мы на месте. Я выхожу из машины. Спасибо. Нет, я… О, спасибо, спасибо. Vielen dank.
- К вашим услугам, миз Тэлман.
- Спасибо, Ганс. Wiedersehen.
- До свидания, миз Тэлман.
- Да, спасибо. Будьте осторожны на дорогах. Всего доброго… Люс?
- Ну?
- Спасибо тебе.
Считайте, что я на самом деле свихнулась, но я оставила взятую напрокат машину в Монтре, взяла такси до Лозанны и за наличные купила билет на трансевропейский экспресс до Милана через Симплонский тоннель (хороший обед, приятно поболтала с очаровательным, явно "голубым" художником по тканям и его грубоватым, насупленным партнером; расслабилась). Потом опять за наличные купила билет туркласса на "боинг-747" "Алиталии" до Дели через Каир, благо вылет задерживался; как только мы поднялись в воздух, доплатила за бизнес-класс по карточке, но не по корпоративной, а по своей личной, "Америкэн Экспресс" (стюардессы менее эффектные и более профессиональные, чем были на "Алиталии" в прежние годы; вдыхала соблазнительный аромат кофе, но воздержалась). Сначала чувствовала такую опустошенность, что запросто могла бы учинить какое-нибудь безобразие - было бы с кем. Вместо этого заснула - и очень крепко.
В Дели, проходя досмотр, я попробовала дозвониться до Стивена. Телефон звонил, звонил, звонил - так бывает, когда человек на другом конце слышит гудки, у него не включен автоответчик, но на дисплее высвечивается твое имя и номер телефона, и с тобой просто не хотят разговаривать. "Стивен, почему ты со мной так поступаешь? - шептала я. - Возьми трубку. Возьми трубку…" Но это не помогло.
Я позвонила по другому номеру.
- Мистер Дессу?
- Тэлман? Что за каша там заварилась?
- Это я у вас хотела узнать, Джеб.
- Не иначе как мерзавец Хейзлтон попался с поличным? Это вы про него говорили, что, мол, завелся еще один Куффабль, чтоб ему пусто было?
- Пока ничего определенного сказать не могу, Джеб.
- Он назначил на среду ВЗСД в Швейцарии. С чего бы это?
- Извините, Джеб, а что такое ВЗСД?
- Внеочередное заседание совета директоров. Редкое событие - сотрудники вашего ранга и слов-то таких не знают.
- Это хорошо.
- Хорошо? Что ж тут хорошего?
- Хорошо, что у вас будет ВЗСД.
- Что-то я не пойму, черт подери!
- Мистер Хейзлтон, возможно, преподнесет вам всем сюрприз.
- Вон оно как. Я-то думал, на этом собрании вам пинка дадут. Тут болтают, будто от вас кое-кто увечья получил - этот… Адриан… как его… Пудингхват.
- Пуденхаут. На самом деле увечья получил его автомобиль.
- Да ну? В погоне?
- В погоне за истиной.
- Тэлман, какого дьявола вы мне мозги пудрите? Говорите толком.
- Я принимаю пост в Тулане.
- Отлично.
- Не факт.
- Это в каком же смысле?
- Мне кажется, наш план относительно Тулана слишком радикален. Слишком разрушителен.
- Ах, вот как? Ну, Тэлман, спасибо за откровенность, но чем мы занимаемся в Тулане - решать не вам. У вас там будет чисто декоративная должность, ясно? Если повезет, дойдете до Второго уровня, но в совет директоров вас никто не приглашает. Я понятно излагаю?
- Даже слишком, мистер Дессу.
- Вот и ладно. Увидимся в среду в Шато-д'Экс.
- Знаете, не уверена.
- Как это "не уверена"? Будете там как штык - это приказ.
- Извините, мистер Дессу. Не смогу. Я лечу в Тулан.
- Придется отменить.
- Это невозможно, сэр. Я уже обещала принцу, - соврала я. - Он меня ждет. Будьте добры, прикажите мне, скажем, не появляться в Швейцарии. Чтобы мне не пришлось нарушать приказ. В Тулане предстоят переговоры по очень деликатному вопросу.
- Господи прости! Вот приспичило ей. Ну черт с ним, Тэлман. Летите себе в Тулан.
- Спасибо, Джеб.
- Ладно, мне пора; надо посмотреть, как там этот идиот, мой племянничек.
- А что с ним?
- Не слыхали? Пулю получил.
- О боже! Когда? Где?
- Вчера, в Нью-Йорке; в грудь.
- Как он себя чувствует?
- Хреново он себя чувствует! Ладно хоть не помер. Может, еще и выкарабкается, только меня эти эскулапы по миру пустят.
- А почему в него стреляли?
- Это все афиша, будь она неладна.
- Афиша?
- Ага. Я ведь ее своими глазами видел. Как я сам до этого не допер, ума не приложу.
- До чего? Я не понимаю.
- Что ж тут непонятного? Этот болван всегда мечтал увидеть на афише свое имя, а под ним - название пьесы.
- Ну?
- Вот на афише и написали: Дуайт Литтон, "Лучшая мишень".
- Бывает же такое, - сказала я.
- А какой-то шизанутый мерзавец понял буквально.
Эпилог
Не знаю. Что для всех нас одинаково важно? Мы все - один биологический вид, тот же самый набор клеток, нам всем свойственно чувство голода, жажды, опасности. А вот дальше все становится сложнее. В этом ряду секс тоже, конечно, сильный стимул, он идет следом за жизненно важными потребностями. Можно предположить, что нам всем, в той или иной форме, необходима любовь, но кто-то обходится и без нее. Каждый из нас - индивидуум, но мы действуем сообща. У каждого есть родные, друзья, союзники или хотя бы сообщники. У каждого своя правда, и - сколько ни ищи - нет под солнцем такого зла, которое кто-нибудь не выдавал бы за добро, нет такой глупости, у которой не нашлось бы приверженцев, нет и не было кровавого тирана, вокруг которого не толпились бы ярые фанатики, готовые защищать его до последней капли крови, желательно не своей.
Так вот. Почему я это делаю? Потому что, как мне кажется, поступаю правильно. Почему я в этом уверена? Да я не уверена. Но, по крайней мере, мне не приходится себя обманывать, чтобы оправдать свои поступки. Мне не нужно убеждать себя: "Это недочеловеки", или: "Они еще скажут мне спасибо", или: "Либо мы, либо они", или: "Свои всегда правы", или: "История меня оправдает". Это чистой воды ханжество.
Я делаю то, что делаю, потому что верю: в конце концов из этого выйдет что-нибудь хорошее; по крайней мере, в ближайшее время из-за этого не случится ничего плохого, и если я не права, у меня есть возможность передумать. Но вряд ли я передумаю. В любом случае, никто не погибнет. Никто не пострадает. Может быть, я пожалею о своем решении; столь же вероятно, что о нем пожалеют другие, но даже тогда я постараюсь разделить с ними все тяготы, большие или - очень надеюсь - малые.
Такие речи отдают альтруизмом. На самом деле, альтруизма здесь нет. И все равно внутренний голос негодующе протестует. Внутренний голос возмущается: "Что ты надумала? Какой бред!" Потому что в каком-то смысле это всего-навсего очередной пример пресловутого самопожертвования, от которого женщине, как ни печально, никуда не уйти. Поколение за поколением мы заботились о других, о детях и мужьях, а те в ответ думали только о себе. Лишь в последние десятилетия мы, получив наконец контроль над рождаемостью, смогли строить свою жизнь примерно так же, как мужчины, и созидать при помощи интеллекта, а не только тела. Мне было приятно сознавать, что я помогаю своей половине человечества добиться гораздо большего признания, нежели то, которое она снискала, выполняя детородную функцию. А теперь, похоже, я опять возвращаюсь в прошлое.
В самом деле, чего нам не хватает? Свободы, наверное. Вот и мне нужна свобода поступать по совести, так, как считаю правильным, а не свобода быть эгоисткой, или всегда поступать по-мужски, или всегда поступать наоборот.
- Сувиндер?
- Катрин? Где вы?
- В аэропорту Дели.
- Дели? Вы сказали - Дели? В Индии?
- Совершенно верно. Пытаюсь попасть на рейс в… Кстати, куда мне лучше лететь? Чтобы потом сделать пересадку на "Эйр Тулан".
- Вы так быстро возвращаетесь? Я… Я поражен. Господи. Это замечательно! Вы действительно возвращаетесь?
- Конечно. Итак, относительно этого рейса…
- Ах да. Летите или в Патну, или в Катманду. Сообщите, на какой именно рейс возьмете билет. Я пришлю за вами самолет. О, Катрин, это такая желанная весть! Вы к нам надолго?
- Пока не знаю. В зависимости от обстоятельств.
- Ваш путь лежит сюда? В Тун? Буду счастлив, если вы остановитесь во дворце.
- Очень мило с вашей стороны. Я с удовольствием. Если моя комната сейчас свободна, лучше ничего и быть не может. До встречи.
- Чудесно! Просто чудесно!
- Ты шутишь!
- Вовсе нет.
- Решила сказать "да"?
- В этом вся суть, Люс.
- Вот это да! Ты, чертова перечница, станешь королевой?
- Придется, чтобы последовать твоему совету и вступить в интимные отношения.
- Мать честная, какая обалденная, офигенная новость! Чур я буду подружкой невесты!
- Слушай, еще все может сорваться. Вдруг он уже передумал? Или передумает, когда поймет, что это не игрушки. С мужчинами такое бывает. Для них главное - предвкушение, а не результат.
- Что ты несешь?
- Ты права; несу всякую чушь. Наверное, просто боюсь обмануться. Волнуюсь.
- Скажи, а для себя ты все решила? Может быть, ты потому и высказываешь всякие опасения, что в глубине души хочешь, чтобы дело сорвалось?
- Нет, я не пойду на попятный. Я все продумала.
- Но ты по-прежнему не хочешь спать с этим парнем.
- Да, не особенно. Но это не главное.
- Допустим; но ты же его не любишь!
- Да ведь и это не главное.
- Ну, знаешь ли, это очень важно!
- Знаю. Может быть, я делаю что-то не то. Но я все равно это сделаю.
- С какой стати?
- Потому, что он очень добрый. Потому, что он порядочный человек и ему нужно, чтобы рядом был кто-то вроде меня.
- Но среди твоих приятелей таких - coтни! Ты же не выходила за них замуж!
- У них были другие обстоятельства.
- Одну минуточку. Получается, ты выходишь за него только потому, что он принц и будет королем.
- М-м-м. Пожалуй.
- Господи Иисусе! Значит, романтикой тут и не пахнет! Сплошной голый расчет и эгоизм! Черт возьми, меня бы совесть замучила, если б я выкинула нечто подобное, но то я - маниакально-эгоцентричная стерва!
- Нет, расчетливость тут ни при чем. Я это делаю потому, что у него есть настоящая власть в стране, которая мне почти незнакома, но уже близка. И он порядочный человек. У них грядут большие перемены. Правда, не такие большие, как кое-кому хочется, но все равно, боюсь, Сувиндеру в одиночку будет не выстоять. Видимо, он и сам это понимает. И неизвестно, кто станет давать ему советы. Люс, ты пойми, впервые в жизни я действительно могу совершить что-то стоящее. Или хотя бы сделать попытку.
- Если говорить без затей - ты нужна их стране.
- Наверное, нужна. Это звучит несколько самонадеянно, но, в общем, да.
- Ты что, Корпус мира, ядрит твою в бок?
- Я - морская пехота, Люс, ядрит мою в бок.
- Нет, серьезно, можно я буду подружкой невесты?
Пип и Джеймс - на этот раз запомнила имена пилотов - мчали меня на самолете из Катманду в Тулан, далеко за горы. Жуткая болтанка, но день безоблачный. В салоне - монахи и всевозможные грузы. Монахи очень дружелюбны; выучила много новых слов. Когда переодевалась в туланскую одежду - захихикали и отвернулись. Я надежно закрепила свой маленький цветок и расправила шелковые лепестки.
Тун сверкал свежевыпавшим снегом. После обычной зубодробительной посадки Лангтун Хемблу встретил меня на аэродроме и усадил в древний "роллс". Среди встречающих было совсем мало детишек в островерхих шапочках. Они пришли с родителями; их друзья были в школе. Сувиндер не приехал: его присутствие требовалось на какой-то важной церемонии в низинной области.
- Отвезти вас прямо туда? - с улыбкой предложил Лангтун.
- Почему бы и нет?
Мы двинулись в долину сквозь кристальную синеву ясного дня, который спустился с горных вершин, достающих до неба.
Последний отрезок пути нам с Лангтуном пришлось пройти пешком - в сторону нового священного ветряка высотой с дом, на открытие которого собралась пестрая толпа. Вокруг развевались священные хоругви, приветственные транспаранты и знамена; горели костры, курились благовония; легкий, прохладный ветерок играл цветными полотнищами, языками огня и струйками дыма. Тепло одетые зрители с улыбками расступились, пропуская нас с Лангтуном к праздничному помосту, на котором в три шеренги выстроились монахи в желто-шафранных одеяниях; Сувиндер, в традиционном наряде, украшенном гирляндами живых цветов, сошел с установленного на возвышении трона и протянул к нам руки.
- Катрин. С возвращением!
- Благодарю, - поклонилась я. Подойдя вплотную к помосту, я вложила ладони в протянутые руки принца и расцеловала его в обе щеки. Его руки оказались сухими и горячими. От него пахло благовониями. Я прошептала:
- Сувиндер, если предложение остается в силе, я согласна. Мой ответ - "да".
С этими словами я отстранилась. Он на мгновение смешался. Потом у него бессильно раскрылся рот, но вслед за тем на губах заиграла радостная улыбка. Глаза увлажнились. Вокруг хлопали знамена и хоругви. На нас смотрели две сотни глаз. За нашими спинами, натягивая тросы и веревки, поскрипывал священный ветряк, жаждущий высвободить лопасти. Сувиндер только кивнул, не в силах произнести ни слова, подал мне руку, чтобы помочь подняться, и повел к возвышению на дальнем краю помоста.
Для меня нашелся свободный стул, и в течение всей торжественной церемонии я сидела рядом с принцем.
По традиции каждый их присутствующих должен был сделать подношение огню. Когда настал мой черед, я вытащила из кармана два блестящих диска и бросила их в пылающий костер.