– Нам еще кое-что известно! – робко произнес спустя некоторое время молодой человек в черном костюме.
– Что же именно? Говорите, пожалуйста! – скорее приказала, чем попросила госпожа Рурико, очаровательно улыбаясь.
– Вы разрешаете?
– Разумеется!
Улыбка не сходила с ее лица.
– Хорошо, я скажу! Говорят, что с вами едет Аоки-кун.
– Ну, что, госпожа, попались?
Все улыбались в шутили, однако чувствовалось, что они слегка ревнуют.
– Нехорошо так, госпожа! Вы же сами говорили о равных возможностях, а братьям Аоки всегда выказывали особое расположение, – тоже будто в шутку запротестовал дипломат Кояма.
– Это неправда! Ведь у Аоки-сан еще не кончился траур по старшему брату.
Минако была поражена: как может ее мачеха, такая ласковая и добрая, отрицать то, о чем недавно сама говорила, с легкостью обманывать всех этих людей!
– Траур – понятие старомодное и вам не к лицу, – иронически заметил молодой человек, похожий на художника. – Да и потом, траур нисколько не помешает Аоки-сан, напротив. Душа его покойного брата возрадуется на небесах, узнав, что Аоки поехал с вами. Ведь чувство Аоки Дзюна к вам было сродни помешательству.
По лицу госпожи Рурико пробежала тень, но оно тотчас же вновь засияло улыбкой.
– А-а, говорите, что вам угодно! Но Аоки-сан не поедет с нами! Вот вам прекрасное доказательство: его до сих пор еще нет.
– Это не может служить доказательством, госпожа! Не исключено, что он появится перед самым отходом поезда, и, прежде чем мы опомнимся от удивления, поезд тронется. Вы любите подобные шутки! – подал голос господин в пальто, лет тридцати с лишним, самый старший из всех.
– Зачем вы так говорите, Томита-сан! Я могла бы, если бы хотела, пригласить Аоки-сан открыто, не то что вы, которые берете с собой на курорт девиц из Акасаки .
Сказанные весьма кстати слова госпожи Рурико вызвали дружный хохот.
– Оставим Локи-сан в покое, – с каким-то грустным смехом произнес господин Томита. – Я тоже собираюсь в Хаконэ. Вы разрешите навестить вас там?
Все с той же пленительной улыбкой госпожа Рурико ответила тоном, не терпящим возражений:
– Нет, нынешнее лето я решила провести в одиночестве. Есть у кого-то такие стихи: "Я отрекся от всяких любовных утех. Прелесть белого цветка заключается в его белизне". Вот и я хочу немного отдохнуть от светской жизни.
– Кстати, госпожа, не окажется ли этим белым цветком брат Аоки? – спросил дипломат Кояма.
– Ах, до чего вы назойливы! Давайте договоримся, если Аоки-сан сейчас появится здесь, я всех вас приглашу в Хаконэ. Но видите, уже пускают на перрон, а его что-то не видно!
Госпожа Рурико стала торопить Минако и служанок, и все вместе они направились к турникету. Молодые люди последовали за ней, словно муравьи, липнущие к меду. Госпожа Рурико села в поезд, а Аоки все не показывался, и молодые люди уже склонны были поверить ее словам.
Перед самым отходом поезда Кояма, смеясь, сказал:
– Хватит спорить о том, пригласили вы его или нет. По крайней мере, в настоящий момент он не едет с вами.
– Потерпев поражение, вы все еще пытаетесь наступать! – обворожительно улыбнулась госпожа Рурико.
Минако совершенно была сбита с толку. По словам мачехи, Аоки должен был встретить их на вокзале, но теперь мачеха это решительно отрицала. И действительно, юноша так и не появился.
– Вот видите! Ваши подозрения оказались безосновательными! – высунувшись из окна, крикнула госпожа Рурико молодым людям, желавшим ей счастливого пути. – До чего же надоедливые! Явились на вокзал, словно мы бог весть куда уезжаем!
Госпожа Рурико, казалось, оправдывается перед Минако. Она заметила, что девушка чем-то расстроена, но, ни о чем не догадываясь и желая развеселить ее, спросила:
– Что думает Мина-сан об этих мужчинах, так называемых искателях приключений, которые постоянно охотятся за женщинами?
Минако молчала. Она не презирала обожателей своей мачехи, но они ей не очень-то нравились.
– Вы, надеюсь, ни за одного из них не вышли бы замуж. Мужчина должен быть мужчиной и Не зависеть от женщины! Только такой мужчина может быть в жизни надежной опорой. Не правда ли?
Минако хотела было согласиться с мнением мачехи, но, подумав о том, что Аоки тоже является одним из таких искателей приключений, промолчала.
– Из всех моих поклонников можно терпеть только самых искренних, готовых ради меня на все, Те же, которые забавляются таким образом, подобны волкам, преследующим свою жертву. Они только и ждут, чтобы жертва их оступилась, тогда на нее можно будет наброситься.
Минако вдруг стало смешно. Она никак не могла понять, почему ее мачеха, презиравшая своих поклонников, словно врагов, в то же время старается их завлечь в свои сети.
– Вы, кажется, говорили, что с нами поедет господин Аоки? – робко спросила Минако, на что госпожа Рурико ответила с загадочной улыбкой:
– Он едет.
– Он приедет с ночным поездом?
– Нет, – покачала головой мачеха.
– Значит, он уже на месте?
– Нет! – снова покачала головой мачеха,
– Так где же он?
В ответ госпожа Рурико лишь улыбнулась.
В это время поезд остановился на станции Синагава. Последним из пяти пассажиров, вошедших в вагон, оказался юноша высокого роста, очень красивый, но бледнолицый, одетый в летний пиджак, с небольшим саквояжем в руке. Он с милой улыбкой подошел к госпоже Рурико.
– А! Прошу вас, садитесь! – проговорила госпожа Рурико и убрала свой маленький саквояжик, освобождая место рядом с собой.
Минако украдкой взглянула на молодого человека. Это был тот самый юноша, которого она видела на кладбище, с которым ехала вместе в трамвае и за которым шла потом до самого их дома. Задохнувшись от волнения, Минако потупилась. Объясняя волнение Минако присущей девушкам стыдливостью, госпожа Рурико спокойно произнесла:
– Это Аоки-сан, я вам о нем говорила.
Юноша повернулся к Минако и вежливо ей поклонился.
– Ах, это вы, одзё-сама. Мы, кажется, где-то встречались с вами!
Минако не в силах была вымолвить ни слова, лишь кивнула головой. Зато как она радовалась, что он ее узнал!
– Знаете, – начала госпожа Рурико, когда юноша сел рядом с ней, – сейчас на токийском вокзале было забавное происшествие. Все узнали, что я сегодня уезжаю и что вы едете вместе со мной. Я решительно отрицала это, сказав для вящей убедительности, что, если вы появитесь на вокзале, я их всех приглашу в Хаконэ. Впрочем, к тому, что вы едете, они отнеслись вполне дружелюбно. Но потом они, кажется, поверили мне. Вот почему я и говорила, что лучше всего вам ехать либо со станции Синагава, либо из Симбаси! И все время я очень боялась, что вы не послушаете меня и придете на вокзал!
Тон ее был несколько фамильярен, словно она разговаривала с братом. Юноша тоже вел себя так, будто рядом сидела родная сестра, и, слушая госпожу Рурико, улыбался и слегка кивал головой.
Никогда еще у Минако на сердце не было так тяжело и тревожно, как сейчас. Нельзя сказать, чтобы она питала неприязнь к мачехе или к юноше, но от их интимного тона в сердце у Минако оставался горький осадок. Особенно сильно Минако удручало то обстоятельство, что юноша ехал со станции Синагава один, прячась от посторонних глаз. Минако казалось, что между ее мачехой и этим юношей существует какая-то тайна.
– Я ни слова никому не сказал о нашей поездке, – говорил между тем юноша. – Откуда же им стало известно?
– Ничего страшного! Пусть знают, может быть, это даже к лучшему! Ведь это я еду с вами, – не без кокетства отвечала госпожа Рурико.
– Это огромная честь для меня! – польщенный, произнес юноша.
Между ним и мачехой завязался оживленный разговор. Минако старалась не слушать его. Но стук колес не заглушал голоса госпожи Рурико, даже когда она говорила совсем тихо, и ее слова, равно как и слова юноши, ранили нежное сердце девушки, тем более что госпожа Рурико то и дело к ней обращалась, пытаясь вовлечь в разговор. Но в ответ на каждую такую попытку Минако лишь натянуто улыбалась. Пока юноши не было с ними, Минако жила в предвкушении безграничного счастья, которое ей сулила эта поездка. Теперь же она ничего не испытывала, кроме мучительной боли, и стоило ей подумать о предстоящих муках этого месяца, как сердце ее погружалось в пучину отчаяния.
Унося с собой Минако, впервые познавшую всю сладость и горечь любви, поезд быстро отдалялся от Токио. Госпожа Рурико и юноша продолжали тихо беседовать. Точно встретившись после долгой разлуки с любимым братом, она говорила то ласково, то с легким упреком, что-то шептала ему на ухо. Юноша обращался, в свою очередь, к ней как к сестре, слушая ее, согласно кивал и был рад, что находится в ее власти.
Устыдившись, что с таким интересом слушает их, Минако решила отвлечься, но не смогла. Ее неотступно преследовали их голоса и озаренное счастливой улыбкой лицо юноши, исполненного восторга и упоения.
"Он, наверно, совсем забыл о моем существовании…"
Тоска терзала душу несчастной Минако. Ее сердце разрывалось от боли. Мачехе, никого до сих пор не любившей, кроме Минако, был сейчас ближе всех этот юноша.
Когда поезд прошел Охуну, Минако, не в силах дольше выносить эту пытку, пересела на освободившееся напротив место якобы для того, чтобы полюбоваться проносившимися за окнами пейзажами. Теперь она больше не слышала разговора мачехи с юношей, но никак не могла успокоиться.
"А впереди целый месяц таких мучений, – думала Минако. – Нет, этого я не вынесу. Побуду в Хаконэ дня два-три и под каким-нибудь предлогом уеду". Как раз в этот момент она услышала голос мачехи:
– Мина-сан, идите-ка на минутку сюда!
С трудом подавляя боль в сердце, Минако заставила себя весело улыбнуться и вернулась на прежнее место.
– Оказывается, вы встретили Аоки-сан на кладбище? – обратилась к ней мачеха, мельком взглянув на юношу, который все еще счастливо улыбался.
Минако вся вспыхнула, будто мачеха разгадала ее тайну.
– Вы разве не узнали его?
– Узнала… – Минако еще больше смутилась, но ей стало легче при мысли о том, что юноша запомнил ее.
– Оказывается, сестра Аоки-сан хорошо знает вас! Правда, Аоки-сан? – повернулась к юноше госпожа Рурико.
– Да, сестра знает вас, – сказал юноша. – Кажется, она была младше вас на три или четыре класса, но очень хорошо вас помнит. Тогда на кладбище она мне сказала: "Это мадемуазель Сёда".
Впервые юноша так дружески говорил с Минако.
– Да… лицо ее мне знакомо, – едва слышно прошептала Минако.
Приветливый тон юноши подействовал на ее тоскующее сердце, как целительный бальзам. И предстоящий месяц в Хаконэ, рисовавшийся ей в самых мрачных тонах, стал постепенно обретать для нее прежнюю привлекательность.
Пока они ехали до Кодзу, гоноша несколько раз заговаривал с Минако. Видимо, он много времени проводил в обществе своей сестры и поэтому испытывал дружеское расположение к женщинам, а особенно к молодым девушкам. Каждое его слово действовало на огорченную и взволнованную Минако, как весенний, живительный ветерок, и все ее неприятные ощущения бесследно исчезли. Она даже слегка упрекнула себя в душе за нескромность, за то, что позволила себе приревновать мачеху к юноше. Когда поезд прибыл в Кодзу, Минако совсем успокоилась, что было заметно и по ее лицу, и по расположению духа.
Когда они вышли на перрон, госпожа Рурико позвала носильщика и распорядилась:
– Пожалуйста, возьмите машину! Впрочем, одной будет мало, надо две, мы едем до Мияноситы.
Как только носильщик убежал, юноша удивленно посмотрел на госпожу Рурико и очень серьезно спросил:
– Госпожа, вы заказали машину?
– Да, заказала! А что?
– Но я ведь просил вас…
Лицо юноши омрачилось. Его явно что-то смущало. Госпожа Рурико рассмеялась.
– Стоит ли тревожиться из-за таких пустяков! Я думала, вы тогда пошутили! Бояться машины лишь потому, что в катастрофе погиб ваш брат! Вы чересчур суеверны! Это недостойно мужчины. Автомобильные катастрофы случаются не чаще чем раз в год. Как же можно быть таким боязливым! – Госпожа Рурико отчитывала юношу, словно ребенка.
– Но, госпожа! Брат тоже нанял машину в Кодзу! С того дня не прошло еще и месяца. Я с трудом уговорил родителей отпустить меня в Хаконэ, и то лишь при условии, что не поеду машиной.
– Тревога ваших родителей вполне объяснима. Но это не значит, что она должна была передаться и вам. Слово "примета" следует изъять из обихода современного человека!
– Госпожа! Нежелание ехать на машине, когда не прошло еще и месяца со дня гибели брата в автомобильной катастрофе, причем ехать из того же самого места, – это не просто суеверие. Вы на моем месте испытывали бы то же самое чувство.
– Не думаю. К тому же ваш брат был мне тоже достаточно близок! – Госпожа Рурико как-то натянуто рассмеялась. – Но я нисколько не боюсь! Тем более что рядом будете вы. Ну так что, может быть, передумаете? -Она заглянула юноше в глаза и улыбнулась с достоинством и в то же время кокетством куртизанки.
Плотно сжав губы и сдвинув брови, юноша в нерешительности стоял перед госпожой Рурико. С виду совсем уже взрослый, он еще был настоящим ребенком, как и многие молодые люди из знатных семей.
Своеобразный треугольник
Так разговаривая, они вышли на привокзальную площадь, где их уже ждали две машины. Юноша смирился с мыслью, что они поедут на машине, но решил еще раз обратиться к госпоже Рурико:
– Прошу вас, госпожа, давайте поедем трамваем. Во мне еще так свежо воспоминание о трагической гибели брата! Я чувствую, что и надо мной тяготеет тот же злой рок. У меня дурное предчувствие.
Но госпожа Рурико была неумолима. Властвовать над слабовольными людьми было для нее истинным наслаждением.
– Ах, не будьте таким сентиментальным. "Рок", "судьба", "предчувствие"… Я не люблю этих слов. Я убежденная материалистка. Взгляните, какая толкотня в трамвае! Поедемте же. Ничего не случится! А если даже машина свалится в пропасть, мы вместе погибнем! Разве вам не хотелось бы умереть вместе со мной?! – Госпожа Рурико рассмеялась и, не дожидаясь ответа юноши, села в машину.
Сейчас юноша казался жалким даже Минако, которая хорошо понимала, что госпожа Рурико полностью подчинила юношу своей власти. С покорностью животного, которое отправляют на бойню, юноша направился к машине.
– Не трусьте, иначе не возьму вас с собой! – сказала госпожа Рурико.
Юноша молча сел в машину. Бледное лицо его выражало тревогу. Он не трусил, но после гибели брата испытывал какой-то суеверный страх перед машинами, особенно теми, которые курсировали между горами и долинами Хаконэ.
Минако от души сочувствовала юноше и втайне осуждала мачеху за жестокость. Когда они выехали из Одавары, Минако, стараясь сохранить спокойствие, сказала:
– Мама, не прокатиться ли нам по горной железной дороге от Юмото? Недавно я прочла в газете, что эта дорога – первая горная дорога в Японии и что ехать по ней так же приятно, как по горным железным дорогам Швейцарии.
– Великолепная идея! – воскликнула госпожа Рурико. – Но не помешает ли нам наш багаж?
– Багаж пусть едет в автомобиле. Мы можем взять отдельное купе, и тогда поездка будет куда приятнее, чем в машине.
– Ну что же, можно попробовать! Вы, разумеется, не против, Аоки-сан?
И госпожа Рурико иронически засмеялась. Юноша ничего не ответил, лишь грустно улыбнулся и благодарно взглянул на Минако.
Их курортная жизнь началась в одном из роскошных номеров отеля "Фудзия". "Хорошо бы пожить хотя бы три летних месяца в Киге или Сококуре", – так говорили наши предки, мечтая о летнем отдыхе в Хаконэ. Теперь заставы там были упразднены, старые горные дороги поросли травой, зато целебные источники не иссякли. Ветер, дующий с гор, был по-прежнему прохладен, как студеная вода.
Госпожа Рурико и Минако заняли комнаты, расположенные в правом крыле здания. Из настежь открытых окон видны были горы Мёдзин. Они остались за рекой Хаей, но казалось, что они стоят совсем рядом. С правой стороны, между горными хребтами, убегала вдаль долина реки Хаи. В конце ее видно было в ясную погоду море Сагами, блестевшее словно черненое серебро и сливавшееся на горизонте с плывущими по небу облаками.
В благоустроенном отеле в служанках не было необходимости, и госпожа Рурико отослала их в Токио. После этого отношения между госпожой Рурико, Минако и юношей стали еще более дружескими. Вначале Минако робела и совсем не могла разговаривать с юношей, лишь изредка перебрасывалась с ним несколькими короткими фразами, и то когда в разговоре участвовала мачеха. Если же мачеха заводила разговор с юношей, Минако уходила на веранду и подолгу сидела там. Оставаясь с юношей наедине, Минако неизменно ощущала мучительную неловкость и старалась побыстрей уйти. Пожалуй, самым приятным для нее были вечерние прогулки по дороге у самого обрыва реки Хаи. Они часто доходили до Киги, а иногда даже до Миягино, любуясь брызгами и пенистыми водоворотами стремительно текущей Хаи.
И вот в один из таких вечеров, через несколько дней после приезда в Хаконэ, они поужинали и уже совсем было собрались выйти из столовой, чтобы совершить обычную прогулку, как вдруг в дверях столкнулись со служащей французского посольства, знакомой госпожи Рурико, только что приехавшей сюда из Токио. Поклонница всего японского, мадемуазель быстро сдружилась с госпожой Рурико и теперь, чрезвычайно обрадованная этой неожиданной встречей, пригласила госпожу Рурико к себе в номер.
Минако и Аоки вернулись в номер, занимаемый госпожой Рурико, и молча стали смотреть в окно на темнеющее небо. Оба с нетерпением ждали госпожу Рурико. Но прошло двадцать минут, полчаса, а та все не возвращалась. По-видимому, юноше очень не хотелось отказываться от прогулки, и он хватался то за свою трость, то за фуражку, с явным нетерпением ожидая госпожу Рурико. Наконец ему, видимо, наскучило ждать, и он стал взад-вперед ходить по комнате, где уже зажгли электричество. Потом вдруг сказал:
– Как долго ваша мать не возвращается!
– Да, – еле слышно ответила Минако, которая, прислонившись к окну, грустно смотрела на первую заблестевшую в небе звезду.
Юноша собрался было выйти, но ему показалось неудобным оставить Минако в одиночестве, и он смущенно сказал:
– Минако-сан! Не пойдете ли прогуляться со мной! Нам, очевидно, не дождаться госпожи Рурико.
– Прогуляться с вами! – широко раскрыв глаза, воскликнула Минако, не веря собственным ушам.
Приглашение юноши произвело на нее сильное впечатление. По сути дела, за эти несколько дней они впервые остались наедине друг с другом и даже не успели поговорить. И вдруг он приглашает ее на прогулку! Минако смотрела на юношу широко раскрытыми глазами, приложив руки к груди и не в силах ответить ни слова. Юноша, видимо, не догадывавшийся об истинной причине ее смущения, вдруг устыдился, что так бесцеремонно пригласил ее, и сказал виноватым тоном:
– Если вам не хочется, я пойду один. Не люблю сидеть вечером дома!