С великим вниманием слушал я моего приятеля, и его слова так ярко запечатлелись в моей памяти, что, не вступая ни в какие пререкания, я тут же с ним согласился и из этих его рассуждений решился составить пролог, ты же, благосклонный читатель, можешь теперь судить об уме моего друга, поймешь, какая это была для меня удача – в трудную минуту найти такого советчика, и почувствуешь облегчение при мысли о том, что история славного Дон Кихота Ламанчского дойдет до тебя без всяких обиняков, во всей своей непосредственности, а ведь вся Монтьельская округа 22 говорит в один голос, что это был целомудреннейший из любовников и храбрейший из рыцарей, какие когда-либо в том краю появлялись. Однако ж, знакомя тебя с таким благородным и таким достойным рыцарем, я не собираюсь преувеличивать ценность своей услуги; я хочу одного – чтобы ты был признателен мне за знакомство с его славным оруженосцем Санчо Пансою, ибо, по моему мнению, я воплотил в нем все лучшие качества оруженосца, тогда как в ворохе бессодержательных рыцарских романов мелькают лишь разрозненные его черты. Засим молю бога, чтобы он и тебе послал здоровья и меня не оставил. Vale. 23
НА КНИГУ О ДОН КИХОТЕ ЛАМАНЧСКОМ
УРГАНДА НЕУЛОВИМАЯ
Если к тем, кто мыслит здра-,
Адресуешься ты, кни-,
Не грозят тебе упре-
В том, что чепуху ты ме-;
Если же неосторож-
Дашься в руки дурале-,
То от них немало вздо-
О самой себе услы-,
Хоть они из кожи ле-,
Чтоб учеными казать-,Опыт учит: чем пышне-
Древо расцвело на солн-,
Тем под ним в жару прохлад-,
Вот ты в Бехар и отправь-:
Там есть царственное дре-,
На котором принцы зре-,
И блистает между ни-
Герцог, равный Александ-,
В чьей тени ищи прию-.
Смелого удача лю-!Расскажи о приключень-
Дворянина из Ламан-,
У кого от книг неле-
Ум совсем зашел за ра-.
Дамы, рыцари, турни-
Голову ему вскружи-,
И с Неистовым Ролан– 24
Стал тягаться он: влюбил-
И решил мечом добить-
Дульсинеи из Тобо-.Титульный свой лист не взду-
Авторским гербом укра-
В картах лишняя фигу-
Нам очков не прибавля-.
В предисловье будь смирен-,
Пусть об авторе не ска-:
"Он сравниться с Ганниба-, 25
Альваро де Луной хо-,
Или с королем Францис-,
Свой удел в плену кляну-!"Раз не столь умен твой ав-,
Как Хуан Латино слав-,
Негр, ученостью извест-,
Щеголять не смей латынь-.
Раз где тонко, там и рвет-,
Древних всуе не цити-,
А не то иной чита-
Разберется, в чем тут де-,
И подумает с улыб-:
"Что же ты меня моро-?"Бойся длинных описа-
И не лезь героям в ду-,
Ибо там всегда потем-,
А в потемках нету ело-.
Избегай играть слова-:
Острякам дают по шап-,
Но, усилий не жале-,
Добивайся доброй сла-,
Ибо сочинитель глу-
Есть предмет насмешек веч-Не забудь, что, квартиру-
В доме со стеклянной кры-,
Неразумно брать булыж-
И швыряться им в сосе-;
Что достойный литера-,
Осмотрителен и сдер-,
И что только тот, кто пор-
Безответную бума-,
Чтобы потешать куха-,
Пишет через пень-коло-.
АМАДИС ГАЛЛЬСКИЙ ДОН КИХОТУ ЛАМАНЧСКОМУ
сонет
Тебе, кому достался тот удел,
Какой познал я сам, когда, влюбленный
И с милою безвинно разлученный,
Над Бедною Стремниною 26 скорбел;Тебе, кто зной и холод претерпел,
Кто жажду утолял слезой соленой,
Кто, серебра и медяков лишенный,
Дары земли с земли срывал и ел,Вкушать бессмертье суждено, покуда
Своих коней бичом стремит вперед
В четвертом небе Феб золотокудрый.Неустрашимым прослывешь ты всюду,
Твоя страна все страны превзойдет,
Всех авторов затмит твой автор мудрый.
ДОН БЕЛЬЯНИС ГРЕЧЕСКИЙ
ДОН КИХОТУ ЛАМАНЧСКОМУ
сонет
Я бил, колол, сражал, крушил, громил,
Мстил тем, кто зло творит, живет обманом,
И ловкостью, отвагой, пылом бранным
Всех странствующих рыцарей затмил.Хранил я верность той, кому был мил;
Как с карликом, справлялся с великаном;
С оружием прошел по многим странам
И честь свою нигде не посрамил.Служила мне удача, как рабыня,
И случай я за чуб с собой волок,
По тропам и путям судьбы плутая;Но хоть меня возносит слава ныне
Намного выше, чем луна свой рог,
Я зависть, Дон Кихот, к тебе питаю.
СЕНЬОРА ОРИАНА
ДУЛЬСИНЕЕ ТОБОССКОЙ
сонет
О Дульсинея! Если б только мог
В Тобосо Мирафлорес 27 очутиться
И Лондон мой в твой хутор превратиться,
Я день и ночь благословляла б рок!О, как хотела б я, чтоб дал мне бог
В твой дивный облик перевоплотиться
И в честь мою на бой быстрее птицы
Летел твой рыцарь, обнажив клинок!О, если бы невинность соблюла я
И, как тебе стыдливый Дон Кихот,
Мой Амадис остался мне лишь другом,На зависть всем, но зависти не зная,
Вкушала бы я счастье без забот
И после не страдала б по заслугам!
ГАНДАЛИН, ОРУЖЕНОСЕЦ АМАДИСА ГАЛЛЬСКОГО,
САНЧО ПАНСЕ, ОРУЖЕНОСЦУ ДОН КИХОТА
сонет
Привет, о муж, направленный судьбой
На путь оруженосного служенья,
Который по ее соизволенью
Прошел ты, не вступив ни разу в бой!Был люб тебе нехитрый заступ твой,
Но странствованьям ратным предпочтенье
Ты отдал и затмил в своем смиренье
Немало тех, кто слишком горд собой.Упитан твой осел, полны котомки,
И, видя, как ты жизнью умудрен,
Тебе, собрат, завидую я пылко.Так славься ж, Санчо, чьи дела столь громки,
Что дружески испанский наш Назон
Почтил тебя ударом по затылку!
БАЛАГУР, ПРАЗДНОСЛОВНЫЙ ВИРШЕПЛЕТ,
САНЧО ПАНСЕ И РОСИНАНТУ
САНЧО ПАНСЕ
Я – оруженосец Сан-,
Что с ламанчцем Дон Кихо-,
Возмечтав о легкой жиз-,
В странствования пустил-,
Ибо тягу дать, коль нуж-,
Был весьма способен да Вильядьего бессловес-,
Как об этом говорит в "Селестине" 28, книге муд-,
Хоть, пожалуй, слишком воль-.
РОССИНАНТУ
Я Бабьеки 29 правнук слав-,
Нареченный Росинан-,
Был, служа у Дон Кихо-,
Хил и тощ, как мой хозя-,
Но хоть не блистал проворст-,
А умел овса спрово-,
Столь же ловко, как когда
Через тонкую солом
Выдул все вино украд
Ласарильо 30 у слепо-.
НЕИСТОВЫЙ РОЛАНД
ДОН КИХОТУ ЛАМАНЧСКОМУ
сонет
Пусть ты не пэр, но между пэров нет
Такого, о храбрец непревзойденный,
Непобедимый и непобежденный,
Кто бы затмил тебя числом побед.Я – тот Роланд, который много лет,
С ума красой Анджелики 31 сведенный,
Дивил своей отвагой исступленной
Запомнивший меня навеки свет.Тебя я ниже, ибо вечной славой
Из нас увенчан только ты, герой,
Хотя безумьем мы с тобою схожи;Ты ж равен мне, хотя и мавр лукавый,
И дикий скиф укрощены тобой, -
Ведь ты, как я, в любви несчастен тоже.
РЫЦАРЬ ФЕБА
ДОН КИХОТУ ЛАМАНЧСКОМУ
сонет
Учтивейший и лучший из людей!
Твой добрый меч разил врагов так рьяно,
Что, хоть с тобой мы одного чекана,
Ты стал, испанский Феб, меня славней.Сокровища и власть своих царей
Восточные мне предлагали страны,
Но все отверг я ради Кларидьяны, 32
Чей дивный лик сиял зари светлей.Когда я буйствовал в разлуке с нею,
Передо мною даже ад дрожал,
Страшась, чтоб там я всех не покалечил.Ты ж, Дон Кихот, любовью к Дульсинее
И сам себе бессмертие стяжал,
И ту, кому служил, увековечил.
СОЛИСДАН ДОН КИХОТУ ЛАМАНЧСКОМУ
сонет
Хоть с головой, сеньор мой Дон Кихот,
У вас от чтенья вздорных книг неладно,
Никто на свете дерзко и злорадно
В поступке низком вас не упрекнет.Деяньям славным вы забыли счет,
С неправдою сражаясь беспощадно,
За что порой вас колотил изрядно
Различный подлый и трусливый сброд.И если Дульсинея, ваша дама,
За верность вас не наградила все ж
И прогнала с поспешностью обидной,Утешьтесь мыслью, что она упряма,
Что Санчо Панса в сводники негож.
А сами вы – любовник незавидный.
ДИАЛОГ БАБЬЕКИ И РОСИНАНТА
сонет
Б. Эй, Росинант, ты что так тощ и зол?
Р. Умаялся, и скуден корм к тому же.
Б. Как! Разве ты овса не видишь, друже?
Р. Его мой господин и сам уплел.Б. Кто на сеньора клеплет, тот осел.
Попридержи-ка свой язык досужий!Р. Владелец мой осла любого хуже:
Влюбился и совсем с ума сошел.Б. Любовь, выходит, вздор? Р. Притом – опасный
Б. Ты мудр. Р. Еще бы! Я пощусь давно.
Б. Пожалуйся на конюха и пищу.Р. К кому пойду я с жалобой напрасной,
Коль конюх и хозяин мой равно -
Два жалкие одра, меня почище?
ГЛАВА I,
повествующая о нраве и образе жизни славного идальго Дон Кихота Ламанчского
В некоем селе Ламанчском, 33 которого название у меня нет охоты припоминать, не так давно жил-был один из тех идальго, чье имущество заключается в фамильном копье, древнем щите, тощей кляче и борзой собаке. Олья 34 чаще с говядиной, нежели с бараниной, винегрет, почти всегда заменявший ему ужин, яичница с салом по субботам, чечевица по пятницам, голубь, в виде добавочного блюда, по воскресеньям, – все это поглощало три четверти его доходов. Остальное тратилось на тонкого сукна полукафтанье, бархатные штаны и такие же туфли, что составляло праздничный его наряд, а в будни он щеголял в камзоле из дешевого, но весьма добротного сукна. При нем находились ключница, коей перевалило за сорок, племянница, коей не исполнилось и двадцати, и слуга для домашних дел и полевых работ, умевший и лошадь седлать, и с садовыми ножницами обращаться. Возраст нашего идальго приближался к пятидесяти годам; был он крепкого сложения, телом сухопар, лицом худощав, любитель вставать спозаранку и заядлый охотник. Иные утверждают, что он носил фамилию Кихада 35, иные – Кесада. В сем случае авторы, писавшие о нем, расходятся; однако ж у нас есть все основания полагать, что фамилия его была Кехана. Впрочем, для нашего рассказа это не имеет существенного значения; важно, чтобы, повествуя о нем, мы ни на шаг не отступали от истины.
Надобно знать, что вышеупомянутый идальго в часы досуга, – а досуг длился у него чуть ли не весь год, – отдавался чтению рыцарских романов с таким жаром и увлечением, что почти совсем забросил не только охоту, но даже свое хозяйство; и так далеко зашли его любознательность и его помешательство на этих книгах, что, дабы приобрести их, он продал несколько десятин пахотной земли и таким образом собрал у себя все романы, какие только ему удалось достать; больше же всего любил он сочинения знаменитого Фельсьяно де Сильва 36, ибо блестящий его слог и замысловатость его выражений казались ему верхом совершенства, особливо в любовных посланиях и в вызовах на поединок, где нередко можно было прочитать: "Благоразумие вашего неблагоразумия по отношению к моим разумным доводам до того помрачает мой разум, что я почитаю вполне разумным принести жалобу на ваше великолепие". Или, например, такое: "…всемогущие небеса, при помощи звезд божественно возвышающие вашу божественность, соделывают вас достойною тех достоинств, коих удостоилось ваше величие".
Над подобными оборотами речи бедный кавальеро 37 ломал себе голову и не спал ночей, силясь понять их и добраться до их смысла, хотя сам Аристотель, если б он нарочно для этого воскрес, не распутал бы их и не понял. Не лучше обстояло дело и с теми ударами, которые наносил и получал дон Бельянис, ибо ему казалось, что, какое бы великое искусство ни выказали пользовавшие рыцаря врачи, лицо его и все тело должны были быть в рубцах и отметинах. Все же он одобрял автора за то, что тот закончил свою книгу обещанием продолжить длиннейшую эту историю, и у него самого не раз являлось желание взяться за перо и дописать за автора конец; и так бы он, вне всякого сомнения, и поступил и отлично справился бы с этим, когда бы его не отвлекали иные, более важные и всечасные помыслы. Не раз приходилось ему спорить с местным священником, – человеком образованным, получившим ученую степень в Сигуэнсе 38, – о том, какой рыцарь лучше: Пальмерин Английский 39 или же Амадис Галльский 40. Однако маэсе Николас, цирюльник из того же села, утверждал, что им обоим далеко до Рыцаря Феба и что если кто и может с ним сравниться, так это дон Галаор, брат Амадиса Галльского ибо он всем взял; он не ломака и не такой плакса, как его брат, в молодечестве же нисколько ему не уступит.
Одним словом, идальго наш с головой ушел в чтение, и сидел он над книгами с утра до ночи и с ночи до утра; и вот оттого, что он мало спал и много читал, мозг у него стал иссыхать, так что в конце концов он и вовсе потерял рассудок. Воображение его было поглощено всем тем, о чем он читал в книгах: чародейством, распрями, битвами, вызовами на поединок, ранениями, объяснениями в любви, любовными похождениями, сердечными муками и разной невероятной чепухой, и до того прочно засела у него в голове мысль, будто все это нагромождение вздорных небылиц – истинная правда, что для него в целом мире не было уже ничего более достоверного. Он говорил, что Сид Руй Диас 41 очень хороший рыцарь, но что он ни в какое сравнение не идет с Рыцарем Пламенного Меча 42, который одним ударом рассек пополам двух свирепых и чудовищных великанов. Он отдавал предпочтение Бернардо дель Карпьо 43 оттого, что тот, прибегнув к хитрости Геркулеса, задушившего в своих объятиях сына Земли – Антея, умертвил в Ронсевальском ущелье очарованного Роланда 44. С большой похвалой отзывался он о Морганте 45, который хотя и происходил из надменного и дерзкого рода великанов, однако ж, единственный из всех, отличался любезностью и отменною учтивостью. Но никем он так не восхищался, как Ринальдом Монтальванским 46, особливо когда тот, выехав из замка, грабил всех, кто только попадался ему на пути, или, очутившись за морем, похищал истукан Магомета – весь как есть золотой, по уверению автора. А за то, чтобы отколотить изменника Ганнелона 47, наш идальго отдал бы свою ключницу да еще и племянницу в придачу.
И вот, когда он уже окончательно свихнулся, в голову ему пришла такая странная мысль, какая еще не приходила ни одному безумцу на свете, а именно: он почел благоразумным и даже необходимым как для собственной славы, так и для пользы отечества сделаться странствующим рыцарем, сесть на коня и, с оружием в руках отправившись на поиски приключений, начать заниматься тем же, чем, как это ему было известно из книг, все странствующие рыцари, скитаясь по свету, обыкновенно занимались, то есть искоренять всякого рода неправду и в борении со всевозможными случайностями и опасностями стяжать себе бессмертное имя и почет. Бедняга уже представлял себя увенчанным за свои подвиги, по малой мере, короной Трапезундского царства; и, весь отдавшись во власть столь отрадных мечтаний, доставлявших ему наслаждение неизъяснимое, поспешил он достигнуть цели своих стремлений. Первым делом принялся он за чистку принадлежавших его предкам доспехов, некогда сваленных как попало в угол и покрывшихся ржавчиной и плесенью. Когда же он с крайним тщанием вычистил их и привел в исправность, то заметил, что недостает одной весьма важной вещи, а именно: вместо шлема с забралом он обнаружил обыкновенный шишак; но тут ему пришла на выручку его изобретательность: смастерив из картона полушлем, он прикрепил его к шишаку, и получилось нечто вроде закрытого шлема. Не скроем, однако ж, что когда он, намереваясь испытать его прочность и устойчивость, выхватил меч и нанес два удара, то первым же ударом в одно мгновение уничтожил труд целой недели; легкость же, с какою забрало разлетелось на куски, особого удовольствия ему не доставила, и, чтобы предотвратить подобную опасность, он сделал его заново, подложив внутрь железные пластинки, так что в конце концов остался доволен его прочностью и, найдя дальнейшие испытания излишними, признал его вполне годным к употреблению и решил, что это настоящий шлем с забралом удивительно тонкой работы.