– Я думаю, что и эти желто-голубые тряпки годятся только для мытья полов, – раздался насмешливый голос.
Это сказал один из двух только что подошедших крепких, рослых парней.
Дело было еще до Беловежских соглашений, хотя оставалось совсем немного до развала некогда великого государства.
В Запорожье в основном говорили по-русски, большинство не хотело "разбегаться" с Россией. Но и здесь нашлись ярые представители то ли ОУН, то ли УНСО.
– Тю! – воскликнул кто-то из жевто-блакитников. – Москали!
– Не москали, а казаки, – с достоинством ответствовал один из парней. – Поняли, холуи бандеровские?
– Бей их, хлопцы! – закричал коренастый, коротко стриженный усач, сам первым кидаясь к казакам.
Но парни оказались тёртые.
Получив увесистую плюху, усач с визгом полетел на сочную траву газона.
Однако силы были явно неравны. С десяток "жевто-блакитных" мужиков сбили казаков с ног и принялись пинать их ногами.
"До смерти забьют!" – мелькнуло у меня в голове.
И тут я совершил очередной глупо-мушкетерский поступок. У палисадника, окружавшего домик, рядом с которым я стоял, вырвал доску. Стуча зубами, то ли от страха, то ли хрен знает от чего, я ворвался в толпу, стремительно нанося удары во все стороны. Ох как пригодился тут мой фехтовальный опыт!
– Бежим! – крикнул я казакам.
Крепкие ребята, а самое главное – сообразительные: у них хватило сил подняться и побежать за мной.
Мои успешные удары доской сильно проредили ряды жевто-блакитников и умерили их желание участвовать в погоне. Все же несколько человек попытались нас преследовать, но мы, свернув в темный проулок, вскоре оторвались от них.
Еще немного пробежав, мы остановились, перевели Дух.
– Откуда ты, спаситель, взялся? – спросил меня русоволосый казак, вытирая кровь с подбородка.
Он выглядел на два-три года старше своего напарника. Был выше меня, широк в плечах, загорелый, лет так около тридцати. Второй станичник, темноволосый, стройный (с вспухающим под левым глазом "фонарем"), держался за правый бок и пытался прощупать, целы ли ребра.
– Шел, вижу: братков-казаков бьют. А я сам по отцу казак. Грех было не вмешаться, – стараясь изображать героя, который чуть ли не каждый день кого-нибудь спасает, я едва скрывал нервную дрожь, охватившую меня.
– Ну спасибо, братан. – Тот, что был постарше, протянул руку и представился: – Семен.
– Николай, – назвался и второй.
Назвался и я.
– А что вы нарываться-то стали? Жить надоело?
– Не удержался, – пожимая плечами, сказал Николай. – Сам не знаю, как вырвалось…
– Может, пойдем лучше в бар? Там и побеседуем, – предложил Семен.
– Тебе-то хорошо! А как я там буду смотреться с фингалом под глазом? – со вздохом сказал Николай.
– Уворачиваться нужно лучше! – усмехнулся Семен.
– Я уворачивался.
– Ага. Пинали под зад, а ты увернулся!
Все рассмеялись.
– Что ж, пойдем в бар, – согласился я.
И мы пошли в ближайшее заведение.
Я тогда еще и представить себе не мог, что последует за этим неожиданным знакомством.
Как оказалось, Николай и Степан собирались в Сербию, где как раз в это время сербский спецназ сражался с хорватскими гвардейцами, которых мои новые знакомые называли не иначе как "усташи".
– Наши братья-славяне, такие же православные, как мы, ждут помощи. Неужто мы их предадим католикам и мусульманам? Этим "усташам" только дай позлобствовать! Во Вторую мировую они почти миллион мирных сербов истребили! – горячился Семен.
Как затем выяснилось, он больше года воевал в Афганистане в частях ВДВ.
– А ловко ты их палкой отфигачил! Где ты так научился? – Николай не скрывал восторга.
– Фехтованием занимался, да и сейчас иногда тренируюсь, – пояснил я, принимая из рук Степана стакан "Кубанской" водки.
В голове довольно быстро "зашаяло", тем более что количество закуски значительно отставало от количества выпивки.
– Ну что, братья-казаки, выпьем за братскую Сербию! – произнес тост Семен.
Мы дружно звякнули стаканами.
И тут меня прорвало:
– Завидую вам, парни. Хоть серьезным делом займетесь! Я ведь тоже не создан для спокойной жизни. Я даже с института, когда нас попытались было в армию забрать, хотел в Афганистан проситься. Вот только нам всем отсрочку дали.
– А ты какой институт окончил? – спросил Николай.
– Медицинский. Я здесь на курсах по повышению квалификации.
– Медицинский – это здорово. Я раньше сам хотел врачом стать, да вот поступить не смог, – позавидовал Николай.
– Слушай, а сколько тебе еще осталось повышать квалификацию? – поинтересовался Семен.
– Последняя неделя пошла.
– Леха, а айда с нами в Сербию! Нам врач вот так вот нужен! – и Семен провел ребром ладони. – По тысяче марок, как хорватские гвардейцы, не обещаю, – за идею воевать едем. Но на хлеб с коньяком все равно хватит. А если не хватит, то друзья угостят!
И тут я растерялся. Не знаю, как бы отреагировал в другой, более трезвой, ситуации, – скорее бы, нашел уважительную причину, чтоб отказаться. Но водка слишком сильно шумела в голове.
Мы еще много говорили, пили, во мне все больше росло чувство гордости за свою решимость. Грезились цветы в руках красивых девушек, геройские лавры, спасенные сербы.
Путь до своей общаги помню смутно. Пели "Любо, братцы, любо!" и "По Дону гуляет казак молодой", что-то еще. Вахтерша, открывая запертые на ночь двери, долго ворчала, но не очень сурово, так как за все время проживания в общаге проблем от меня она не видела.
Проснулся я рано с пересохшим языком, с чувством мелкой внутренней дрожи и ощущением то ли вины, то ли беспокойства. Попытался восстановить в памяти произошедшее вчера. Свое обещание отправиться в ближайшее время на помощь сербам я не забыл, однако все это казалось таким несерьезным, на уровне обычной пьяной болтовни.
Прошел день, другой. Оставалось сдать последний экзамен и проститься с преподавателями. Курс заканчивался несколько раньше, чем значилось в расписании. Преподавателям тоже хотелось отдохнуть в последние теплые деньки.
И тут вечером появились Степан с Николаем.
Не знаю, как и передать возникшие чувства. Хотелось срочно сесть в поезд и уехать домой. Но отказаться от своего обещания я не смог.
Через три дня я в составе группы из девяти человек отправился помогать братьям-славянам. На описании дороги, несмотря на все ее превратности, я останавливаться не буду. Слово давал – никому не рассказывать. Всю дорогу я корил себя за безалаберность поступка, за очередную, на этот раз, похоже, особенно опасную и глупую авантюру. Самое поразительное – именно первые следы войны заставили меня собраться и побороть чувство тревоги и внутреннюю дрожь.
Продвигаясь к району боевых действий, наш маленький отрядик все разрастался и разрастался, соединяясь с новыми группами. Вскоре он уже состоял из восьмидесяти шести человек. Из них восемнадцать было русских, трое белорусов, четыре украинца, трое осетин, один грузин и около полудюжины болгар и греков. Остальные – сербы. Достаточно разношерстная, но более или менее управляемая группа людей, благо почти все говорили по-русски.
Оружие выдали вскоре по прибытии. Точнее, почти сразу после пересечения границы. На видавшем виды грузовичке подъехал молодцеватый майор в форме ЮНА (югославской народной армии). На русском он говорил почти как мы. Впрочем, и сербский понимать было совсем не сложно. Видно, что сербы и русские – братья. Только если мы говорим "солдат", то сербы говорят "войник", мы говорим "товарищ", а сербы "друг", а если друг – женщина, то "другарица". И так далее. Звали прибывшего офицера Златан Вуйович. Хотя я до сих пор не уверен, что это настоящее имя. Оказалось, что они старые знакомые с Семеном. Где они успели познакомиться, я так и не узнал.
Как выяснилось, наш добровольческий отряд должен влиться в подразделение, которым командовал майор Вуйович. То есть добавиться к чете – роте сербского спецназа. Майор поблагодарил нас за желание помочь многострадальному сербскому народу. Вспомнил русских добровольцев и русскую армию, в XIX веке спасавшую сербов от гнета турок.
Потом началась раздача оружия. В основном в грузовике были привезены АКМ, несколько американских винтовок M16, два пулемета – немецких, еще со Второй мировой войны, да с пяток гранатометов типа однозарядной "мухи".
– Дальше будет больше, – сказал майор Вуйович. – А пока это все, что есть.
Семен подобрал мне пистолет "вальтер". Красивая, вороненая "машинка" приятно холодила руку.
– Мне бы еще и автомат! – попросил я.
– Зачем доктору ассистент по фамилии Калашников? – пошутил Семен.
– С ним как-то спокойнее. И еще вот что – если уж есть желание, чтобы я обязанности военврача исполнял, то надо и о медицинском инструментарии и лекарствах позаботиться. Не методами же экстрасенсорики и заговорами лечить! Я не Кашпировский и не Алан Чумак.
– Хорошо, – кивнул, слегка улыбнувшись, Семен, а затем потащил знакомиться ближе с майором Вуйовичем. – Вот об этом мы сейчас и побеседуем!
– Вот, Златан, познакомься, – начал Семен, подводя меня, – это Алексей. Он врач. Да к тому же и боец неплохой. Я ему здоровьем обязан, правда, вместо шприца он доску использовал, раскидав моих врагов. Надо бы его медицинскими инструментами и медикаментами обеспечить!
– Хорошо, что-нибудь подыщем, – кивнул Златан. – Очень рад вас видеть в наших рядах, – добавил он, протягивая руку. – Медики нам нужны!
Вот с этого момента началась моя служба в сербской армии.
Сейчас, вспоминая все произошедшее, я не перестаю себе удивляться: угодить в совершенно незнакомую мне страну, пусть и с похожим языком, с друзьями, настоящие фамилии которых так и остались для меня неизвестными. Я ведь даже точно сказать не могу, как назывались те места, где располагался наш отряд.
Будь я не медиком, вполне вероятно, что пришлось бы повидать побольше.
Первая стычка с "усташами", то есть с хорватскими гвардейцами, произошла буквально через день после получения нашим отрядом оружия.
Одетые в черное, хорватские гвардейцы появились на нескольких открытых джипах, стреляя из автоматов и установленных на турелях пулеметов. Похоже, они собирались налететь на сербскую деревушку, через которую только что проследовала наша маленькая колонна. Мы не ожидали нападения.
Наши добровольцы ехали на пяти грузовиках и трех легковушках. Я находился вместе с Семеном и Николаем в стареньком "Фиате" в самом конце колонны. С нами ехала и Младена – суровая смуглая девушка, назначенная ко мне Златаном Вуйовичем санитаркой. Она достаточно сносно говорила по-русски.
Я не успел ни испугаться, ни даже толком понять, что происходит, когда Семен вдруг резко остановил машину и закричал:
– Духи! "Усташи" гребаные! Все из машины! – и первым, захватив автомат, распахнул дверцу и выскочил из машины.
Я почти автоматически последовал за ним и застыл, озираясь.
Из грузовиков выскакивали наши бойцы в пятнистой форме, что-то кричали, стреляли из автоматов. Пальба нарастала с каждой секундой.
– Ложись, дурной! Убьют! – Это Семен, рванув меня за руку, заставил опомниться и укрыться за колесом машины. Почти вслед за этим пулеметная очередь прошила "Фиат". Посыпались стекла.
Честно признаюсь, что, когда до меня дошло, что я мог погибнуть, холодный пот выступил на лбу, а в горле пересохло. Я даже не вспомнил, что по врагу можно еще и стрелять, а не только прятаться от пуль.
Хорватский отряд, получив достойный отпор, предпочел ретироваться. Джипы развернулись и стали уходить, кроме одного, экипаж которого полег весь до единого. Машина, потеряв управление, врезалась в придорожный столб и замерла.
У нас же, по счастью, убитых не оказалось. Семь раненых, причем двое достаточно серьезно – один в правое легкое, другому раздробило колено. Меня замутило, но, стараясь не подавать виду, я оказывал помощь – делал инъекции, шил раны, накладывал шины. Медсестра Младена вела себя молодцом и, похоже, слегка усмехалась, видя, как доктор излишне эмоционально реагирует на кровь и ранения.
Как бы то ни было, а помощь раненым я оказал достаточно квалифицированно, хотя на сутки после этого у меня пропал аппетит и сон, а в глазах стояли сведенные гримасой боли лица раненых. На мертвых хорватов я смотреть не пошел, в отличие от большинства бойцов, пожелавших увидеть тела первых убитых врагов.
– Они хорошие деньги за то, что нас убивают, получают, – зло сказала Младена, – в устойчивой валюте – немецких марках! Сволочи "усташи"!
Настроение мое после этой стычки упало. Война – это не только геройские подвиги, но и смерть и боль. Эти прописные истины иногда начинаешь понимать слишком поздно.
Однако, как ни странно, вскоре к виду крови я стал относиться более спокойно.
Каждый день раздавались автоматные и пулеметные очереди, а к ним вскоре присоединились орудийные и минометные залпы.
Я не переставал дивиться отчаянной смелости братьев-славян. Но и не мог не заметить слабое понятие о дисциплине и неумение действовать сообща отрядом. Похоже, связи между офицерами распались вместе с Югославской народной армией.
На передовой мне быть почти не пришлось. Я и еще несколько докторов-сербов занимались врачеванием ран в организованном в здании старой двухэтажной школы лазарете. В этом городке имелась и обычная больничка, но она крепко пострадала от артобстрела, поэтому даже в нашем импровизированном лазарете лечилось немало гражданских лиц.
Еще не было американских авианалетов на Сербию, но мирные жители страдали. Особенно тяжело было видеть раненых детей. Иногда по вечерам я закрывался в учительской, которая служила ординаторской, и тихо плакал, не в силах сдержать душевную боль. Мне нисколько не стыдно в этом признаться.
Свой последний день на этой войне я запомнил достаточно отчетливо.
Проснувшись около восьми утра и приведя себя в порядок, я отправился на утренний обход. Где-то вдалеке изредка постреливали орудия, по соседней улице, проскрежетав гусеницами, проехали два танка.
В первой палате лежали три мальчика. Двух посекло осколками от шального снаряда, когда они играли во дворе. Из каждого я извлек десятка по два осколков. Третий потерял ступню, наступив на противопехотную мину. Сердце щемило от жалости к ребятишкам. Какие же страшные воспоминания о войне они пронесут через всю жизнь!
Осмотрев ребят и оставив им по апельсину, я зашел в следующую палату. Там уже лежали раненые бойцы. Палата была большой – раньше это был актовый зал школы. В поселке имелась и настоящая больница. Вот только она оказалась слишком маленькой для такого большого потока раненых.
Я принялся осматривать раненых. Некоторых знал уже вполне хорошо. Например, со Стефаном, моим ровесником, познакомился на следующий день, как добрался до Сербии. Он пошел добровольцем в отряд, когда "усташи" расстреляли его родителей. Воевал зло, старательно, но на мирных жителях не отыгрывался. Попал под пулю снайпера, но отделался ранением средней тяжести. Можно сказать, повезло. У Стефана рана зажила хорошо, пора было снимать швы. Я распорядился, чтобы медсестра принесла инструменты. Кажется, ее звали Рада. Симпатичная такая блондиночка. Если бы мы встретились в другой обстановке!.. Вот только психологическое состояние не способствовало развитию близких отношений, хотя Рада постоянно стремилась находиться рядом со мной.
И тут вдруг близко-близко рвануло. Раскатилась трескучая дробь автоматов.
– "Усташи" прорвались! – запыхавшаяся Рада влетела в палату, держа пустой лоток для инструментов.
Следом ворвался здоровенный небритый хорватский гвардеец с АКМ на изготовку. Он прикладом ударил девушку между лопаток. Рада, вскрикнув, упала.
– Стойте! – крикнул я. От страха и волнения у меня во рту пересохло, язык еле ворочался. – Это госпиталь! Здесь раненые и больные! – потом попытался то же самое повторить по-английски.
Гвардеец злобно ощерился и ударил прикладом автомата меня по лицу. Инстинктивно отшатнувшись, я получил значительно меньше, чем предназначалось. Кровь заструилась из разбитого носа, и я осел на пол.
"Усташ" передернул затвор автомата, выругался, а затем принялся палить по койкам с ранеными сербами. Люди закричали.
И тут как будто что-то вспыхнуло внутри меня.
Схватив медицинский лоток, выроненный Радой, я резко поднялся и нанес короткий рубящий удар. Лоток врезался в толстую шею "усташа".
Он хэкнул, выронил автомат и завалился на прикроватную тумбочку, а затем медленно сполз на пол.
Я подобрал его автомат.
Следующий "усташ", ворвавшийся в палату, был прошит автоматной очередью. Перепрыгнув через его тело, я выскочил в коридор.
Несколько человек поднимались по лестнице.
Я, почти не целясь, нажал на спусковой крючок. Кого-то из "усташей" зацепило, и он заорал благим матом.
Гвардейцы, решив не искушать судьбу, выскочили на улицу. Разгоряченный, я подскочил к окну и послал им вдогонку длинную очередь. Двое упали.
Гранатометчика я заметить не успел. Даже разрыва гранаты не услышал. Просто что-то обрушилось на голову, и я потерял сознание.
Как я узнал впоследствии, сербы успели вовремя, спецназ стремительно атаковал, отогнав хорватские подразделения.
Мне удалось отделаться контузией, да маленьким осколком царапнуло правое колено. Осколок удалось извлечь без труда, а вот контузия давала о себе знать – тошнило, голова кружилась, земля то и дело уходила из-под ног, в ушах звенело. В общем, отвоевался доктор!
Меня переправили в Россию.
Моя военная эпопея закончилась. Последствия контузии до сих пор дают о себе знать.
Ни с кем из своих соратников я больше не встречался. Живы ли они?
Слишком много с тех пор воды утекло.
Но я не жалею, что воевал вместе с сербами против врагов. Я воевал не только за Сербию, но и за Россию.