Русские в Сараево. Малоизвестные страницы печальной войны - Александр Тутов 15 стр.


Цена

1

Сербия.

Мы только что отбили атаку "мусликов". Их было раз в десять больше, но мы так дали им прикурить, что, оставив с полсотни тел, они поспешили в очень отдаленные отсюда места.

Отдыхать мне было некогда, сейчас-то и начиналась основная работа. Ведь я врач. И не стрелять мое главное дело, а лечить. Поэтому я торопливо отбросил автомат в сторону. Большого почтения к оружию убийства никогда не испытывал, если только не считать тяги к холодному оружию, которая в крови каждого настоящего мужчины. Да и сказывалась любовь к фехтованию.

К счастью, среди наших серьезно раненых не было. Оказав помощь троим легкораненым, я уже собрался было убрать медицинский инструмент, но тут меня окликнули.

– Алекс, – это был командир нашей роты. – Ребята подобрали раненого "муслика", хотели добить, но не стали. Живая всё-таки душа. Лечить будешь? Как ты решишь, так и будет. Можешь сил на этого "духа" и не тратить. Ну, что? Будешь возиться?

– Буду. Я врач, для меня все больные и раненые равны. Не сделаю, потом совесть будет мучить. Несите. Посмотрю, что можно сделать.

Вскоре притащили окровавленное тело.

"Муслика" посекло осколками гранаты. Пока я внимательно осмотривал его, он что-то грозно рычал сквозь зубы, рвался искать оружие, но вскоре до него дошло, что я пытаюсь ему помочь. Он успокоился и стоически переносил мои манипуляции.

У него было два осколочных ранения живота. До ближайшего госпиталя далековато. И не довезти. Делать операцию в полевых условиях – не самое лучшее развлечение. Но если не делать, у раненого почти не остается шансов выжить.

Я решил рискнуть.

Операцию в военно-полевых условиях можно назвать уникальной, по крайней мере с моей точки зрения. Делать ее пришлось под местной анестезией. Кроме обычного двухпроцентного новокаина в моем распоряжении ничего не было. Плюс стандартные хирургические скальпель и игла.

Мне уже как-то приходилось делать операцию по "живому", но значительно менее масштабную. Один боец умудрился во время заготовления дров для костра так стукнуть по дереву, что топор отскочил и обухом располосовал ему губы на четыре части. Пришлось зашивать.

Обезболивающего не было, даже спирта ему не выпить: губы-то разорваны. Фельдшер попытался помочь, но у него ничего не получилось. Позвали меня.

Видел я потом этого бойца, губы срослись великолепно, швов почти не заметно. Но губы – это не распоротый осколками живот. Там был риск испортить лицо, а тут стоял вопрос жизни и смерти!

В ассистентки я привлек двух сербских девушек. Провозились мы около часа, но осколки все-таки удалось извлечь. Раненый все вытерпел молча. Перитонита не будет. Теперь главное – уход за больным.

Впоследствии я даже гордился собой. Успешная операция подняла мой личный рейтинг. Раненый выжил, и это главное. Что с ним стало дальше, я не знал.

Кажется, его сначала отправили в госпиталь, а потом обменяли на пленных. Большим командиром оказался! Это я от кого-то слышал, с малой долей претензии на достоверность, других дел хватало по уши, не до него было. Война. А на ней стреляют. Раненые, а их меньше не становилось, были главной моей заботой.

А потом я сам получил контузию и отбыл на родину, в Россию. Прошло немало лет, и многое стало забываться. Вряд ли когда-нибудь я еще раз пересекся бы со спасенным мною "мусликом". Но тропы судьбы неисповедимы.

2

Это произошло в период моих душевных метаний, когда в поисках непонятно чего я отправился на юг. Захотелось смыть дурные эмоции в Черном море, привести мысли в порядок. Больно мрачной мне казалась эта жизнь. Шум волн, солнце и отдых развеяли тоску. Как-то вечером после купания я сидел в кафешке с видом на море.

– Разрешите? – услышал я голос с легким акцентом. Ко мне подошел поджарый мужчина явно восточного происхождения.

– Я вообще-то предпочитаю сидеть в компании девушек, – вырвалось у меня (нелюбовь к подобным типам у меня достаточно активно стала проявляться после Сербии). Потом, решив, что подобное поведение глупо, поспешно добавил: – Но я сегодня без девушки, так что, пожалуйста, присаживайтесь!

– Спасибо! – сказал мужчина и присел за столик.

Его глаза прикрывали темные очки, но меня не оставляло ощущение, что он внимательно смотрит на меня. И мне показалось, что где-то этого типа я уже встречал.

И он тут же развеял мои сомнения.

– Здравствуйте, доктор!

– Хм! – качнул я головой. Всех пациентов упомнить сложно. – Здравствуйте! Вы у меня лечились?

– Лечился! – улыбнулся он. – И при особенных обстоятельствах! Я так долго хотел познакомиться с тем, кто спас мне жизнь!

И тогда я его узнал. Не без труда, конечно. Попробуйте сопоставить того окровавленного, небритого, еле живого человека в располосованном камуфляже и этого здорового, уверенного в себе, чисто выбритого мужчину в цветастой футболке и шортах! Спасенного врага!

Внутри что-то слегка екнуло. Кто ведает, что на душе у "духа"?

– Я специально вас не искал, – продолжил "муслик". – Случайно вышло! Никогда не думал, что буду испытывать чувство благодарности к "гяуру", но так распорядился Аллах! Однако я немало успел услышать про вас, доктор, пока лежал в вашем лазарете. И мне интересно, как наемнику, пообщаться с наемником, который был по другую сторону баррикад.

– Почему с наемником? – возмутился я. – Я был врачом, то есть выполнял свою основную работу.

– Но, как я слышал, вы там были и командиром специального разведывательного отряда. Одних калечили, других лечили!

– Что поделаешь, если эти способности у меня в крови? – усмехнулся я. – Так сказать, кровь предков!

– Судя по всему, получалось у вас неплохо! А кто были предки?

– Терские и донские казаки. – Своими предками я действительно гордился.

– Тогда понятно!

– Я себя наемником не считаю. Это америкосы и всякие там швейцарские прокурорши обзывают нас наемниками, но мы если и наемники, то из тех, кого можно нанять, но нельзя купить! Мы добровольцы!

– А зачем же вы лезете воевать? Разве не ради денег? – удивился или сделал вид, что удивился, бывший пациент. – Кстати, я так и не представился. Меня зовут Рауф. А то я про вас много знаю, а вы – лишь про внутренние органы моего живота.

– Вот что, Рауф, я лично поехал воевать за идею. Сербы – наши братья, и, предавая их, мы предаем себя. Свое будущее. В России я мог бы заработать не меньше, чем в Сербии. И безо всякого риска.

– А смысл? Лучше бы денег заработал! Ваша же страна сербов и сдала! Пока вы головы свои под пули подставляли, ваши правители вас же предали. И дальше предавать будут!

– Нашей стране с давних времен не везло на правителей, но люди-то все равно людьми остаются.

– Это просто красивые слова. Неужели вам непонятно, что вы живете в обреченной стране?

– Сами-то вы не в этой ли стране русский язык изучали? – вопросом на вопрос ответил я.

– Угадали, – кивнул головой Рауф, – я специально ездил учиться в Москву, чтобы знать язык врага. И убедился, что самый главный враг для себя – вы сами! Вы только и умеете, что пить и стонать. Вместо того чтобы объединиться и защищать свои права, вы терпите. Несколько кавказцев в армии стоят десятки ваших. "Дедовщина" давно приобрела национальный характер. Ваши не могут объединиться даже перед лицом опасности, они лишь надеются, что пострадает сосед, а не он. Или просто равнодушно взирают на происходящее – чужие беды их не касаются! Русские – это нация рабов. Они будут терпеть, унижаться за подачки, слепо будут любить абсолютно любого правителя, который ничего не сделает, а просто пообещает. Власти ваши люди боятся, вместо друзей предпочитают собутыльников. Многочисленные войны уничтожили ваших лучших людей, а те, кто остался, ни на что не способны!

– Ну, на что мы еще способны, вам, я припоминаю, удалось испытать на собственной шкуре в Сербии, – усмехнулся я.

– Я и задумался обо всем после того, как встретил вас. Не все стало вписываться в созданную мной схему жизнеустройства. Но вы, насколько я помню, из казаков?

– Да, – кивнул я. – Но я не из тех казаков, кто отделяет себя от русского народа. Тут я больше согласен с нашим великим писателем Личутиным, который говорит, что казаки и поморы – это два русских жертвенных народа, называет их солью Земли русской! И я – русский! И всякий другой, пусть даже негр или китаец, который идентифицирует себя с русским народом! Это давно вопрос не национальности, а самоощущения! У Лермонтова была шотландская кровь, у Пушкина – эфиопская, но они истинно русские люди!

– Ох, пошли слишком громкие фразы!

Тут до меня дошло, что я увлекся спором, да так, что готов цитировать различные литературные источники. Наверное, это было глупо в данном случае, но останавливаться уже не хотелось.

– Но в вашей казачьей, то есть русской, крови слишком много кавказских примесей. Это даже по лицу заметно! – съехидничал Рауф. – А исключение из правил общего поведения вашей нации лишь подтверждает правило. Казаки в основном теперь тоже не те, что раньше. Надевают форму, чтобы напиться да погорланить песен, цепляют награды ни за что, бегают с нагайками…

– Ты на всех-то казаков ярлык этот не вешай. Ермоловский батальон в Чечне давал прикурить крепко! Конечно, казаков боятся, вот и подсылают разных провокаторов, чтобы переманивать казаков, путать им мозги, лишь бы они по-настоящему объединиться не могли. Троцкий когда-то мечтал извести казаков под корень, как народ, способный к самоорганизации. Кстати, мы своих и в армии в обиду не даем! – Тут я совсем завелся. Глупый вроде спор. Бесполезный. Разве можно идейного противника в чем-то убедить? Да и нужно ли? Но мне так хотелось защитить своих!

А зачем? Сам же в глубине души ругал своих земляков за продажность. За то, как легко забывают они добро, стоит какому-то толстосуму поманить их копейкой или рюмкой водки.

Обидно было, когда они так легко покупались на посулы и подачки власти – и денегпредержащих! Но тут я забыл об этом. Хотелось доказать, что они не такие! Но ведь действительно были и не такие! Такие, ради которых и хотелось бороться за свою страну! Об этом я и хотел сказать Рауфу.

Мне почему-то показалось, что он из тех беспокойных людей, которые тоже надеются разглядеть в окружающих что-то хорошее.

– Мне нравится твоя горячность, русский, – вдруг засмеялся Рауф. – Я враг вам, всему вашему народу, но тебя, прости за фамильярность, я уважаю. Тебя и таких, как ты. Последних витязей русского народа! Клянусь Аллахом! И за это я бы хотел с тобой выпить, пусть и нарушив законы шариата. За вас, последних бойцов Русской империи!

3

А это случилось совсем недавно.

Мой хороший приятель ездил в командировку в Чечню в качестве командира роты разведки.

Вернувшись, рассказал о хреновой жизни солдат-срочников.

– Давай поможем ребятам! – вдруг предложил я.

– В смысле? – не понял приятель.

– Организуем сбор помощи для них. Еда, одежда, предметы первой необходимости – и отправим им.

– Давай! – согласился он.

Сбор помощи – это отдельная история. Многие не верили, что что-то получится. Но тут главное – идти к поставленной цели до конца.

Все походы по администрациям и редакциям я опущу. Главное – результат. А он был достигнут, и посылки отправились к своему месту назначения.

И как раз в это время ко мне подошел знакомый фээсбэшник.

– Ты вроде бы в Югославии был?

– Не знаю. Точно не помню, – пожал плечами я, крепко усвоив, что в таких вещах лучше никогда и никому не признаваться.

– Так вот, тут выяснилось, что один из главных боевиков – твой старый знакомый еще по сербским делам.

– То есть? – растерялся я. Не мог я представить своих соратников среди "чехов".

– Ты его когда-то оперировал и спас от верной смерти. Нет желания с ним вновь пообщаться?

– Зачем? – смысл происходящего доходил до меня с трудом. Слишком всё неожиданно было. Но я сразу понял, что речь идет о Рауфе. Вот куда его теперь занесло! Никак не успокоится!

– Ну, мало ли. Вдруг захочет сдаться.

– Так уж из-за меня и захочет, – усмехнулся я.

– Всё в жизни бывает! По крайней мере он заявляет, что ему война надоела, но перед сдачей хотел бы поговорить именно с тобой. Это его условие. Командир он серьезный, если сдастся, то жизнь нам сильно облегчит. Ну, как? Согласен?

4

– Рауф тебя ждет! – сказал мне подполковник Максимов. – Говорит, что будет разговаривать только с тобой. Похоже, ты действительно его тогда крепко выручил. Хотя если бы не помог, то сейчас одним гадом было бы меньше.

– Может быть! – ответил я. – Но я ничего особенного не сделал, просто выполнил свой врачебный долг и спас его от смерти. Работа такая. Вам лишь бы "замочить" кого-нибудь, а мне спасать людей надо.

– Да уж знаю, знаю! – хохотнул подполковник. – Вижу, что ты из тех, кто от скромности не помирает!

Сейчас, когда перелеты на нелюбимых мною самолетах, да и на непривычных вертолетах оказались позади, я неожиданно подумал, что сами горы и даже общение с бандгруппами меня волнуют гораздо меньше, чем полеты на столь ненадежных нынче крыльях.

Вот мы полдня разъезжали на БТР, а про мины или фугасы как-то ни разу и не подумали. Зато каждую минуту на вертолете только и прикидывал, когда он рассыплется.

– Не боишься? – тем временем спросил меня Максимов.

– Не особенно, – пожал я плечами.

– Это хорошо. Но на всякий случай прослушай краткую рекомендацию. Во-первых, постарайся поменьше смотреть в глаза собеседнику; во-вторых, поменьше вежливости – здесь это принимают за признак слабости, а слабым здесь не выжить. Там же не с одним Рауфом придется встретиться. Это он тебя уважает, а остальным "чехам" ты до лампочки. Один постарайся никуда не отходить. Вот тебе граната. На случай если нарвешься на случайную бандгруппу, мы их "индейцами" называем. Конечно, как хочешь, но лучше в плен не сдаваться. Может, и не убьют, но поиздеваются вдоволь, нормальным мужиком себя считать перестанешь. По мне так лучше смерть! И еще – они очень редко испытывают чувство благодарности, так что отрезать тебе башку или взять в заложники – для них в порядке вещей. Правда, Раиф, по слухам, придерживается кое-каких принципов. Глядишь, повезет! А чего тебя вообще на подвиги потянуло?

– Если расскажу, не поверите! – ответил я и вспомнил о жене.

– Встреча через час, – голос подполковника вырвал меня из лирических воспоминаний, – так что машина ждет.

– Хорошо, – кивнул я, запихивая "лимонку" в карман. Сдаваться я действительно не собирался. Но и погибать тоже особого желания не было.

Подполковник со мной не поехал.

Водитель, старлей-разведчик и я – вот и весь состав нашего отряда. Хотя были еще и два бронетранспортера сопровождения.

– Если что, – подбодрил на прощание Максимов, – у нас дежурит и "вертушка"! Главное – не бойся!

– Есть не бояться! – улыбнулся я в ответ.

И мы отправились в путь.

5

– Здравствуй, брат! – сказал Рауф мне при встрече. – А ты мало изменился. Разве что похудел. Да и загар не тот, что при последней встрече на море.

Зато я с трудом узнал в этом заросшем густой щетиной человеке своего давнего пациента.

В последний раз он был гладко выбрит и благоухал дорогой туалетной водой. Но всё равно изобразил радость от встречи.

– Это надо отметить, – продолжал Рауф. – Не особо я люблю вас, русских, но к тебе чувство благодарности всегда испытывал. Особенно после посиделок на море. А сейчас в больнице работаешь? Ты ж вроде в политику ударялся. Грязное дело! Таким, как ты, там успеха не добиться! Если я тебя правильно понял, то ты шашку в руки, забрало поднял и вперед – с проблемами сражаться! А это бесполезно в вашей России. Ничего хорошего не получится, а люди твоего рвения не оценят.

– К сожалению, нет, – ответил я. – В этом я уже успел убедиться.

– Медицина, как специальность и дело жизни, благодарнее. Тебя должны пациенты ценить. Это я предполагаю. Хороший раньше ты доктор был! Давно разбогатеть на лечении больных должен. А по виду не похоже. Воюешь, что ли, все?

– Да нет. Уже навоевался. Где ж в нашей стране честный доктор может разбогатеть, если, разумеется, не живет в Москве или в Санкт-Петербурге?

– Ладно. Пойдём, посидим, выпьем, за жизнь поговорим. Неужели настоящим мужчинам не о чем поговорить?

– А что, мусульмане разве пьют? – изобразил я удивление.

– Если надо, то пьют! – засмеялся Рауф. – Ты разве по нашим посиделкам на море не помнишь?

Мы расположились вокруг большого темного камня, который играл роль стола.

Спирта, которого совсем не хотелось, оказалось больше чем достаточно.

Закуски было несколько меньше, но, вообще-то, тоже хватало. Соленые огурцы, копченое мясо, сыр.

– Давай за встречу! – предложил Раиф, разливая по первой.

И понеслось! Пили мы почти сутки без перерыва. Иногда сознание мое отключалось, и я пил почти автоматически, что-то говорил, смеялся, слушал. Не будучи пьяницей, я проявил героические способности, дабы не ударить в грязь лицом как в прямом, так и в переносном смысле. Говорили мы много, потому что для Рауфа главное была не пьянка. Ему хотелось выговориться, задать мне кучу вопросов.

Все-таки учеба в российском университете приучила его к философствованию, вечный наемник искал смысл в жизни, как и большинство рефлексирующих русских интеллигентов.

– Не вижу смысла в этой дибильной войне! – заявил он. – Это не война за религию, это не война за идею, это, наконец, не война за свободу! Это война за деньги! И не за деньги для людей! Пока мы воюем, разные олигархи, как наши, так и ваши, вкупе с чиновниками, наживаются на этой войне. Для них это бизнес. Я так не хочу! Мне надоело стрелять по русским пацанам, чтобы какой-то очередной толстосум стал еще богаче!

– Так и не стреляй! – поддержал его я. – Лучше послать всех подальше!

– И я так думаю! – кивнул Рауф. – Не хотел я гяурам сдаваться, но вспомнил про тебя. Ты мне ясность мысли перекорежил.

– Да у меня самого с мыслями не все ясно. Смысл жизни потерян. В людях разочаровался, в личной жизни – бардак! – алкоголь начал действовать и на меня.

– Я тебе говорил, что все ваши патриотические метания обречены на провал, – это Рауф вспомнил, как мы тогда спорили на море. – Никто их не оценит. Русский народ деградировал и не возродится.

– Это ты ерунду сказал! – закипятился я, тут же забыв о своих разочарованиях в людях. – У нас еще немало осталось таких, кому дорога честь и страна, в которой мы живем. Мы не любим это государство, но любим эту страну. Мне иногда кажется, что наш народ под влиянием телевидения и прочей пакости превратился в быдло, но сколько среди нас великолепных людей! И это необязательно умники-интеллигенты, это вполне может быть обычная деревенская старушка, за которую испытываешь гордость и радуешься, что есть такие люди в твоей стране. У нас много дерьма, но пока есть люди, которые заставляют поверить, что есть те, ради кого надо изменить жизнь, пока есть дети, ради которых ты должен бороться за благополучие страны, не все так плохо!

И я уже забыл о своем разочаровании в жизни, вновь отыскался смысл, и эмоционально произнесенные слова отражали ехидные, колкие замечания Рауфа. И даже не думалось, что я полностью в его власти и он легко может меня расстрелять или зарезать.

Назад Дальше