- Ваше сиятельство, это все от сырости строительной да запахов разных. Не извольте беспокоиться, у государыни так после переезда во дворец случается.
- И быстро проходит, мой друг. Нужно только быстро и вовремя заснуть.
- Но у меня сердце не на месте…
- Пойдемте, пойдемте, ваше сиятельство. Если что, я сама первая вас извещу.
- Но…
- Милая княгиня, на этот раз вы истощили мое терпение. Ваша государыня приказывает вам немедленно отправиться к себе и уделить хоть самое небольшое внимание дочке. Идите же!
- Что, государыня, время пришло?
- Да, не ошибаешься, Шкурин. Боли начались, а эта маленькая княгиня как нарочно… Думала, не справимся с ней.
- Еще подождать, государыня, или к себе ехать дом поджигать.
- Собственными руками! Господи, чем только отплатить тебе смогу.
- Тем, государыня, что все по нашему плану состоится. А там уж как Бог даст.
- А жена твоя как же? Что с ней сделал?
- Все как есть устроил. В безопасности она, да и вещички, что подороже, ночным временем еще два дня назад вывезли. Так поехал я?
- С Богом, Василий…
- Только бы вам за время пожара управиться.
- Авось управлюсь. Не впервой ведь. Катерину Ивановну позови, чтоб за тобой все двери закрыла.
- Да вон она стоит с Григорием Григорьевичем да Алексеем Григорьевичем толкует. С ними позвать?
- Что ты, что ты! Их тотчас прочь. Чтоб и вблизи дворца их никто не видел. Да поторопись, Василий, худо мне. Боль-то волна за волной подступает. Поторопись…
- Государыня, побежал Василий - вон уж пролетка по улице полетела. Кони-то который час ждут - застоялись. Бабку бы теперь…
- Что ты, Катерина Ивановна! Только бабки повивальной нам здесь и не хватало. Сама поможешь.
- Да не умею я толком-то, государыня. Вон руки так и летают, туман в глазах. А вдруг…
- Ничего не будет! Слышишь, Катерина Ивановна! Ничего со мной не случится. Ты же меня знаешь… Корзину для белья грязного приготовила? Чтоб и следа здесь не осталося!
- Приготовила, государыня, а как же. С крышкой. Огромную.
- Вот и ладно. А для младенца?
- И для младенчика другую корзинку. Поменьше. Все уж в ней изготовлено.
- А соску с маком - ну, заплачет?
- И маку нажевала, молочком заварила. Самой бы не уснуть. А Алексей Григорьевич сказать велел, что от дому далеко не отъедет, ждать в коляске будет, сам дите домчит. А коли надо, так и сказал, самое родильницу вместе с дитем и с постелью на руках хоть на край Петербурга донесет. Непременно, мол, государыне нашей передай. Такому-то богатырю и впрямь все впору.
- Ты видала, как он яблоко двумя пальцами сжимает: сок не то капает - струей течет, а он посмеивается.
- Да уж одно слово - Илья Муромец. Ох, вот и конец разговорам. Помоги-ка, Катерина Ивановна. Двери-то все заперла?
……………
- Никак, скребется кто? Господи, едва опростаться успела.
- Это за младенчиком нашим, государыня. Сейчас открою. Стук у нас условленный.
- А откуда ж узнали?
- Занавесочку я на окошке загнула, вот Орловы-то и здесь. Вот, господа, две корзины и еще…
- Как государыня?
- Ступай, ступай, Алексей Григорьевич. Обо мне не думай. В порядке я. Сейчас вставать стану.
- Как вставать?
- Идите, идите, Алексей Григорьевич. Неровен час император с пожару вернется - быть беде.
- Ушел? Одевай меня, Катерина Ивановна, да в парадное платье, чтоб к столу выйти.
- Сил-то станет, государыня?
- Уж коли с родами вовремя управилась, и тут справлюсь.
- Ой, никак государь император по переходу ботфортами гремит. Что это так скоро-то?
- Дай-ка к двери стану, о косяк обопрусь, чтоб не заслабнуть. Рада вас видеть в своих покоях, ваше императорское величество!
- Вы на ногах? И даже вышли мне навстречу? Может, окажете честь и отобедать за общим столом?
- Можно и отобедать, если вам это угодно, сир.
- А мне, по совести сказать, шепнули…
- Что же вам донесли?
- Видно, глупость, раз вы на ногах. А в покоях у вас что?
- А что должно в них быть?
- Вы не будете возражать, если я по ним пройдусь?
- Вы окажете мне честь, сир.
- Вот что действительно странно - ваша любезность.
- Может быть, она от недоумения перед вашим неожиданным вниманием. Удивительно, что вы, сир, вообще нашли дорогу к моим покоям.
- Так вот, мне сказали, что сюда слишком хорошо знают дорогу другие и что моя супруга явно неравнодушна к прелестям молодых офицеров.
- Вы оскорбляете меня, ваше императорское величество!
- Оскорбляю? В таком случае, позвольте спросить, откуда пошел слух, что вы беременны и вам пора родить?
- Какая глупость!
- Э, нет! Дыма без огня не бывает. Кстати, вы знаете, откуда я вернулся?
- Судя по закопченным ботфортам и грязным рукавам, с пожара.
- Вот именно. Причем с пожара дома вашего камердинера Василия Шкурина. Ему очень не повезло. Дом занялся как свеча и, несмотря на все наши усилия, сгорел до тла. Вам придется помочь бедному погорельцу деньгами.
- Да, это настоящее несчастье. К тому же у него жена, дети.
- На его счастье, на то время их дома не было. Зато утварь погибла вся. Он сам замешкался с приездом.
- Это понятно, он ехал из дворца и даже не знал, имеет ли пожар в той стороне отношение именно к нему.
- Тем не менее никакого особенного отчаяния я у него не приметил.
- Каждый переживает свое несчастие по-своему, сир.
- А ему еще досталось пережить его на четверг Пасхальной недели, которую так чтут здешние православные.
- Это ваши подданные, сир.
ИЗ ИСТОРИЧЕСКИХ ДОКУМЕНТОВ
Наконец наступил праздник Святыя Пасхи… К торжеству сему деланы были в Петербурге во всем приуготовления великие. Но нигде так сие приметно не было, как во дворце. Государю неотменно хотелось перейтить к оному в большой новопостроенный дом свой… Оставался наконец один луг перед дворцом неочищенным и так загроможденным, что не могло быть ко дворцу и приезду, то не знали, что с ним делать и как успеть очистить его в столь короткое, оставшееся уже до праздника время.
Луг сей был великий и преобширный, лежавший перед дворцом и Адмиралтейством и простиравшийся поперек почти до самой Мойки, а вдоль от Миллионной до Исаакиевской церкви. Все сие обширное место… загорождено было сплошь премножеством хибарок, избушек, шалашей и сарайчиков, в которых жили все те мастеровые, которые строили Зимний дворец, и где заготовляемы были и материалы. Кроме сего во многих местах лежали целые горы и бугры щеп, мусора, кирпича и половинок, щебня, камня и прочего всякого вздора…
Генерал мой надоумил и доложил государю: не пожертвовать ли всем сим дрязгом всем петербургским жителям, и не угодно ли ему будет повелеть чрез полицию свою публиковать, чтоб всякий, кто только хочет, шел и брал себе безданно, беспошлинно, все, что тут есть: доски, обрубки, щепы, каменья, кирпичья и все прочее.
Весь Петербург власно как взбеленился в один миг от того. Со всех сторон и изо всех улиц бежали и ехали целые тысячи народа. Всякий спешил и, желая захватить что-нибудь получше, бежал без ума, без памяти и, добежав, кромсал, рвал и тащил, что ни попадалось ему прежде всего в руки, и спешил относить или отвозить в дом свой и опять возвращаться скорее. Шум, крик, вопль, всеобщая радость и восклицания наполняли воздух весь тогда. И все сие представляло в сей день редкое, необыкновенное и такое зрелище, которым довольно налюбоваться и навеселиться было не можно. Сам государь не мог довольно нахохотаться, смотря на оное: ибо было сие перед двумя дворцами - старым и новым, и все в превеликой радости, волокли, везли и тащили добычи свои мимо оных. И что ж? Не успело истино пройтить несколько часов, как от всего несметного множества хижин, лачужек, хибарок и шалашей не осталось ни одного бревнышка, ни одного отрубочка и ни единой дощечки, а к вечеру как не бывало и всех щеп, мусора и другого дрязга… Все было свезено и счищено.
"Жизнь и приключения Андрея Болотова. 1738–1793". Год 1762
ПЕТЕРБУРГ
Императорский дворец на Мойке
Петр III, Екатерина II, герцог Георг Голштинский, М. Н. Волконский, А. С. Строганов, генерал-адъютант А. В. Гудович
- Александр Сергеевич, могли бы вы себе представить такой парадный обед в честь врагов российской армии, более того - в честь возвращения врагу всех завоеваний нашей короны? Мне это кажется дурным сном.
- Государыня, всем были известны восторженные отзывы императора по поводу короля Фридриха и всей его военной системы.
- Само собой разумеется. Но ведь сейчас государь выступает в роли русского императора, должен представлять российские интересы, а между тем он стал совершенно игнорировать даже русский язык. Я понимаю его трудности и сама делаю множество ошибок, но царствующей особе необходимо делать над собой хоть малейшее усилие. Вы знаете, что даже на плацу он делает выговоры офицерам и обращается к солдатам в строю только на чужом языке?
- Но я думаю, офицеры тотчас переводят команды и отзывы.
- Переводят! Но в результате солдаты теряют чувство места и времени: кого они защищают и почему держат в руках оружие. В своем сознании они могут превратиться в наемников, к тому же очень плохо оплачиваемых. Государь просто не понимает, что такое русский патриотизм - ему знаком только прусский. Вы посмотрите, он сел во главе стола вместе с прусским министром!
- Действительно, все устроено как подлинное торжество: и пышность сервировки, и непрерывная пальба из пушек.
- На радостях от того, что Россия лишилась всех своих завоеваний, которые стоили ей стольких человеческих жизней.
- Ваше императорское величество, император произносит тост!
- Господа, я предлагаю тост за три важнейших для истории Европы обстоятельства: за здоровье императорской фамилии - новой императорской фамилии, за здоровье его величества, моего друга и учителя, короля Пруссии Фридриха, и за заключение между нашими державами вечного согласия и мира! Я долго ждал этой благословенной минуты и с тем большей радостью приветствую ее. Виват!
- Нет, от этого пушечного грохота можно оглохнуть. Вы чувствуете, Александр Сергеевич, этот омерзительный запах пороха - он дошел и сюда.
- Императрица! Я не в первый раз обращаюсь к вам, но вы не разделяете общей радости. Вас больше занимает ваш собеседник. И тем не менее по регламенту вы обязаны произнести тост.
- Я поднимаю его за императорскую фамилию. Виват!
- Гудович, вы обратили внимание, она осмелилась произнести этот тост сидя. Вы немедленно зададите ей вопрос, на каком основании она не сочла возможным встать, как это сделал я. Поторопитесь, Гудович! Она положительно хочет отравить мне торжество.
- Ваше императорское величество, государь император приказал мне осведомиться, по какой причине ваш тост был произнесен вами сидя. Государь император очень раздражен.
- Вы можете передать императору, что иначе я и не могла поступить. Императорская фамилия состоит из императора, великого князя и меня. Для чего же я стала бы произносить тост за самою себя стоя? Это было бы смешно и претенциозно.
- И что же, Гудович? Какую дурь наплела вам эта ученая женщина? Чем отговорилась?
- Императрица уверила, что она не имела в виду кого бы то ни было оскорбить, но посчитала, что императорская семья состоит только из императора, императрицы и наследника.
- Вот и дура! А как же голштинские принцы, мои дяди? Она решила себя поставить выше них? Идите и передайте императрице, что она дура. Да, да, именно так, и никаких придворных уловок. Хотя… хотя вы все равно струсите. Я сделаю это сам и немедленно! Императрица!
- Я слушаю вас, ваше императорское величество.
- Произнося свой тост, вы исключили из императорской семьи двух моих ближайших родственников, которые составили мне честь присутствовать за этим столом. Вы игнорировали их герцогские титулы! И вообще, вы просто дура, понимаете, дура! И не вздумайте падать в обморок. Вы досидите до конца обеда и будете вести себя так, как положено этикетом. Кажется, вы смотрите на меня с осуждением, князь Михайла Никитич? Напрасно. Ради ваших представлений я не буду менять своих. К тому же благодарите Бога, что вообще присутствуете за этим столом после ваших сомнительных военных подвигов. Вы нанесли немалый урон нашим друзьям и королю Фридриху.
- И горжусь этим, ваше императорское величество.
ИЗ ИСТОРИЧЕСКИХ ДОКУМЕНТОВ
Не успели упомянутую площадь очистить, как государь и переехал в Зимний дворец, и переселение сие произведено в Великую Субботу, при котором случае не было однако никакой особливой церемонии. А и самое духовное торжество праздника не было так производимо во дворце, как в прежние времена, при бывшей императрице, ибо государь не хранил вовсе поста и вышеупомянутое имел отвращение от нашей религии, то и не присутствовал даже, по-прежнему обыкновению, при завтрени, а представил все сие одним только духовным и императрице, своей супруге. И все торжество состояло только в сборщине к нему во дворец всех знаменитейших особ для поздравления его как с праздником, так и с новосельем.
Все комнаты, которые мы проходили, набиты были несметным множеством народа и людей разных чинов и достоинств. Все одеты и разряжены были впрах, и все в наилучшем своем платье и убранствах. Но ни в которой комнате не поражен я был таким приятным удивлением, как в последней и в той, которая была перед тою, в которой находился сам государь, окруженный великим множеством генералов, и как своих, так и иностранных министров. Поелику и сия, далее которой нам входить не дозволялось, набита была несметным множеством как военных, так и штатских чиновников, а особливо штаб-офицеров, а в числе оных было и тут множество еще генералов, и все они в новых своих мундирах, то истинно засмотрелся я на разноцветность и разнообразность оных! Каких это разных колеров тут не было! И какими разными и новыми прикрасами не различены они были друг от друга! Привыкнув до сего видеть везде одни только зеленые и синие единообразные мундиры и увидев тогда вдруг такую разнообразицу, не могли мы довольно начудиться и насмотреться, и только и знали, что любопытствовали и спрашивали, каких полков из них которые, а наиболее те, которые нам более прочих нравились. Не меньшее же любопытство производили во мне и иностранные министры, всходившие в нашу комнату из внутренней государевой, разновидными и разнообразными орденами и кавалериями [знаками и лентами] своими.
На все сие я так засмотрелся… что позабыл и о всей усталости своей и не горевал о том, что во всей той комнате не было нигде ни единого стульца, где бы можно было хоть на несколько минут присесть для отдохновения.
"Жизнь и приключения Андрея Болотова. 1738–1793". Год 1762
ПЕТЕРБУРГ
Дом И. И. Шувалова на Итальянской улице
И. И. Шувалов, камердинер Федот, М. В. Ломоносов
- Барин, к вам Михайло Васильевич. Изволите ли принять?
- Проси, скорее проси, не заставляй дорогого гостя ждать.
- Да думал я, в задумчивости вы - не помешал бы.
- Только не он! Жду, дорогой друг мой, жду с нетерпением.
- Зачастил я к вам, Иван Иванович. И не то, что дело какое - на сердце тревожно. Вижу - в полном вы смятении чувств. Оно понятно, потеря невосполнимая, но ведь так-то отчаиваться тоже грешно. И из дворца вы съехали, дня не задержались. Ведь не торопил вас никто. Полагаю, никто и словом бы не заикнулся.
- Нет, нет, голубчик, сам я решил: чего ждать-то? А так и государь император, и великий князь почтением меня своим не обходят. Иной раз записочки их перечитаешь, диву даешься, что такого благорасположения заслужил. О другом я…
- О дочке, так полагаю.
- И тоже нет, Михайло Васильевич. Принцесса Елизавета дитя еще малое, да и государыня распорядилась, будто о конце своем безвременном догадывалась, к надежным людям ее отправить. В десять-то лет много ли уразумеешь. А вот насчет последней воли государыни…
- Так, выходит, было завещание? Мне и невдомек. Все думал, боялась покойница кончины и никаких приуготовлений к ней и не чинила.
- Твоя правда - с духовной к ней было не подступиться. Мне оно и ни к чему - я и не заикался. А покойная графиня Мавра Егоровна по старой дружбе пыталась, да только гнев вызывала. Из-за того государыня перед кончиной графини и допускать ее к себе как бы перестала. Запрета прямого не было, а Василий сам понимал: где графиню в антикаморе задержит, ждать заставит, где и вовсе присоветует в другой раз прийти. Всяко бывало.
- Но ведь не хотела государыня своим наследником императора видеть? Слухи ходили, тоже на глаза к себе не пускала.
- Мало ли - не любила. Тут ведь не о любви речь. Прусские его реприманды терпеть не могла - это верно.
- А завещание, что вы сказали, что же?
- Не знаю, как к рассказу приступиться. Помнишь, Михайло Васильевич, планы мы с тобой строили, как державу Российскую ко всеобщему просвещению привести, к изобилию да мирной жизни?
- Как не помнить! Так для таких планов власть нужна.
- О том и речь.
- Вот кабы вам, Иван Иванович, регентом при великом князе стать, так за то время, что Павел Петрович в возраст войдет, все можно было успеть.
- Тише, Бога ради, тише. Себя не бережешь, Михайло Васильевич, обо мне подумай. Ну, с какой стати мне регентом при чужом сыне быть, когда родители его в добром здравии пребывают?
- Твоя правда, Иван Иванович. Вот кабы принцесса Елизавета…
- Нишкни, беспокойный ты человек! Принцессы теперь и не поминай, а вот программа, как могла бы она управлять, есть. Почем знать, может и пригодится. Когда-нибудь. Прочти у моего стола. С собой, не обессудь, не дам.
- А если бы ждать недолго пришлось, кому тогда регентом быть?
- Герцогу, так полагаю, Петру Голштинскому. Он и покойной блаженной памяти императрице не посторонний человек, и нынешнему государю прямой родственник. А того важнее - человек военный, прямой, каждую букву последней воли императрицы исполнит, в дворцовых интригах не запутается. Думал я много, Михайло Васильевич, мало что удалось нам с тобой исполнить, зато тут всю державу бы возвысили и усовершенствовали. Да и мы бы с тобой рядом были.
ИЗ ИСТОРИЧЕСКИХ ДОКУМЕНТОВ
Завещание императрицы Елизаветы Петровны
Без места и даты
Елизавета Петровна, дочь моя, наследует мне и управляет Россиею так же самодержавно, как я управляла. Ей наследуют дети ее, если же она умрет бездетною - потомки Петра, герцога Голштинского.