- Как? Вы уже готовы отречься от вашей благодетельницы? Тем лучше. Ваше покаяние будет носить двойной характер. Но вы осмелились меня прервать! Молчать, когда говорит император! Вам следует еще узнать свое место в процессии. Так вот, вы будете идти непосредственно за колесницей и нести императорскую корону, ту самую, которой вы лишили моего отца и которую изволили надеть на свою сообщницу. Именно корону! Князю Барятинскому отводится место за вами и нести он будет императорские регалии. Я посмотрю, какой вы будете иметь вид под грузом собственной совести. Если, конечно, вы еще располагаете хотя бы ее остатками. А теперь ступайте и подготовьте себя настойками ваших колдунов и знахарей. Лекарства обыкновенных медиков окажутся для вас бессильными.
ПЕТЕРБУРГ
Васильевский остров. Дом Д. Г. Левицкого
В. В. Капнист, Д. Г. Левицкий
- Неужто что-нибудь переменится, Василий Васильевич?
- К лучшему, хочешь сказать, Дмитрий Григорьевич?
- Конечно, к лучшему. О худшем что думать - само придет.
- К лучшему…
- У тебя сомнения, Василий Васильевич? Ведь вот выпустил же новый император Новикова из крепости, первым же своим указом выпустил и в указе первым нумером Николая Ивановича поставил.
- Видел ты его, Дмитрий Григорьевич?
- Как не видеть! Сами же с Настасьей Яковлевной и в Москву беднягу провожали.
- В Авдотьино - так точнее.
- Да, Николай Иванович пожелал незамедлительно в деревню свою отправиться. Все молился, чтоб живым доехать.
- Так плох?
- Его больным и четыре года назад брали.
- Знаю, знаю, и тогда страшно было.
- Но тогда болезнь была. Теперь - дряхлость. От болезни Божьим произволением выздоравливают, от дряхлости…
- Как дряхлость? В его-то годы?
- Да разве ему его пятьдесят два годочка дашь - все восемьдесят. Старец, как есть старец.
- И врач не помог? Ведь с ним все время был.
- Был. Да ведь врач недугу телесному, коли Бог даст, противостоять может, а Николая Ивановича недуг сердечный поразил - несправедливость человеческая. Все для людей делал, о народе российском пекся и в преступники государственные вышел. Не вор, не убийца, а на ж тебе. С обидой своей не справился.
- И государь его видеть не захотел, вернуть типографию не обещал, дело его любимое?
- И где там? Передавали мне, что его императорское величество великое неудовольствие высказал, что Новиков лично не пытался его за милость благодарить.
- Это кто же такое узнал?
- Госпожа Нелидова Екатерина Ивановна. Она же и гнев государев утишить сумела, тяжкою болезнию Николая Ивановича его извинила. А то чуть приказа не вышло силой Новикова с дороги вернуть, чтоб государю в ноги пал.
- Да уж, такой неожиданности никто бы не пережил.
- Вот Екатерина Ивановна тут все силы приложила, спасла Николая Ивановича, как есть спасла.
- Добрая душа. А доехал-то благополучно?
- Как сказать. Авдотьино в полном разорении нашел, детей едва не в рубище.
- Это за четыре-то года!
- В России на раззор и года хватит. Вот что в письме мне из Авдотьина пишут: "По возвращении своем Николай Иванович увидел себя лишенным почти всех способов содержания себя с семейством одними доходами с оставшейся небольшой подмосковной деревни и потому принужден был заложить помянутую деревню, в 150 душах состоящую, в Московский опекунский совет в 10 000 рублей серебром. Часть сей суммы употреблена на поправление домашней экономии, а остальные деньги издержаны на покупку хлеба для прокормления людей по случаю бывшего здесь хлебного неурожая".
- Поистине несчастливый человек!
- Да разве это все, Василий Васильевич! Вы сам отец, сам знаешь, как о детках сердце болит, а Николай Иванович ровно в госпиталь приехал.
- Как это? Какая еще беда его постигла?
- Сын припадками стал страдать нервическими. Более ни учиться, ни даже к чтению простому прилежать не в состоянии.
- Наследственное?
- Какое! Напугался, когда военная команда Авдотьино обыскивала. Так напугался, что несколько месяцев слова не мог вымолвить. Да и дочка не совсем чтобы в себе стала.
- Вот уж поистине кара не по грехам!
- Какие у такого человека грехи! Сам мне в письмах признается, что не раззор ему горек. Тут все еще надежду он питает какой-никакой порядок навести.
- Что же тогда?
- Праздники. Праздники Авдотьинские, где мартинисты наши собираться могли. На них теперь у Николая Ивановича ни средств, ни силы нет. Спасибо, собственные да и соседние крестьяне не забывают. Всеми силами поддерживают.
- Его же собственные крепостные?
- Друг мой, сами знаете, сколь отвратительно нам всем это рабское состояние, что мы и вслух произнести его не хотим. Для Николая Ивановича главное, чтобы крестьяне ни рабами, ни же должниками новиковскими себя не чувствовали.
- И как же ему этого достичь удается? Обхождением?
- Обхождением само собой. Но у Николая Ивановича целая метода придумана, обоюдовыгодная, как сам он отзываться любит. Из земель своих он общественные участки выделил. Что с них урожая снимет, все в закрома для общественного прокормления на случай неурожая или беды какой крестьянской. Себе зернышка не возьмет. Тем не то что Авдотьино свое - всю округу держит.
- Положим, а обрабатывать их кому? Сам хлеб не вырастет.
- А с работами особый порядок. Не может должник новиковский долгу своего ни деньгами, ни натурой в общественные закрома вернуть, может все на общественных полях своим трудом возместить.
- И Николай Иванович сам назначает, кому на какую работу и когда идти?
- Ни Боже мой! Все добровольно. Как у себя на наделе управятся, час свободный найдут.
- И находят? Не плутуют?
- Еще как находят. Сам, в гостях у Николая Ивановича будучи, видел - на общественных полях работа что ни день кипит.
- Но как же в таком случае Новиков процент назначает?
- Ни о каких процентах у него и речи нет. Сколько взял, столько отдал. По совести.
- А на что усадьбу содержать? Самому кормиться?
- Было время на труды литературные. Ныне нет. Где подлатать дом удастся, где какой венец в срубе сменить - крестьяне из лесу бревно-другое своими лошадьми подкинут, сами же и заменят.
- Да, хозяином Николая Ивановича не назовешь. А сам-то он?
- Чуть-чуть поокреп. По деревне прогуливается, когда пряники да заедки в доме есть - детишкам их раздавать любит. Они за ним так стаей и ходят.
- Пословица мне припомнилась: простота - хуже воровства, без живой нитки оставит, по миру пустит.
- Еще сказать вам забыл - Семен Иванович Гамалея теперь там безвыездно живет. Когда Николай Иванович в крепости томился, он за детками приглядывал как мог: четверо все-таки.
ПЕТЕРБУРГ
Зимний дворец. Кабинет императора
Павел I, дежурный секретарь, А. А. Безбородко
- Ваше императорское величество, граф Безбородко просит аудиенции.
- Некогда. Придет в другой раз.
- Но граф настаивает, ваше величество.
- Что значит настаивает?! Что он о себе думает?
- Ваше императорское величество, я всего лишь передаю слова графа. Он говорит, что новость должна безотлагательно стать вам известной. Он упомянул завещание…
- Завещание? И у вас не хватило ума сразу же доложить об этом? Зовите его немедленно, немедленно зовите. Рад вас видеть, Александр Андреевич, и отложите все церемонии до более удобного случая - мне не до них. Вы хотели мне что-то сказать?
- Ваше императорское величество, вы знаете, сколь всегда я был вашему величеству предан и сколь…
- Граф! Вы хотите меня вывести из терпения!
- Ваше императорское величество, если бы я мог предполагать, что послужу причиной вашего гнева…
- Все понятно: вы не знаете, как приступиться к делу. Я сделаю это за вас. Мне известны разговоры о завещании моей матери не в мою пользу, как бы абсурдна ни была подобная воля… Весь вопрос в том, существует ли оно в действительности.
- Как нельзя более, ваше императорское величество.
- Вы видели своими глазами ту бумагу? Или все это еще только область дворцовых сплетен?
- Я присутствовал при ее подписании, ваше императорское величество. Императрица вызвала меня для этого.
- Ах, отсюда и слухи!
- Я был нем, как могила, ваше величество, но я был не один в кабинете императрицы.
- Вы хотите сказать - в кабинете убийцы моего отца. Какую же участь, расправившись с отцом, она придумала для единственного законного его сына?
- Мне тяжело об этом говорить…
- Я должен знать правду, Безбородко, должен!
- Императрица передавала скипетр своему старшему внуку.
- Александру? Я так и знал. Она всегда старалась отделить его от родителей и настраивать против меня. Александр - отрезанный ломоть. Подождите, граф, но он же слишком молод?
- Покойная императрица предусмотрела опекунство до его совершеннолетия.
- Чье?! Да не тяните, Безбородко, не тяните! Я только теряю с вами драгоценное время, тогда как мне следует действовать.
- Нескольких человек и в том числе - мое.
- Ваше? Это значит, моя мать была настолько уверена в вашей преданности.
- Даже монархам свойственно ошибаться, государь.
- В чем же ее ошибка?
- Она гораздо более глубока, чем даже вы, ваше императорское величество, с вашей удивительной проницательностью могли бы предположить.
- Когда я, наконец, вступил на престол, естественно, что все придворные станут мне клясться в исконной верности.
- Ваше императорское величество, императрица передала это завещание на хранение мне.
- Где оно?
- Со мной, государь. Вот оно.
- Дайте его мне.
- Ваше императорское величество, простите мне мою безумную смелость, но я умоляю выслушать меня прежде, чем в ваших руках окажется эта бумага. Государь, мой государь, вам не следует ее ни брать, ни тем более читать.
- Бред!
- Только на первый взгляд, государь, только на первый взгляд. Ведь это так важно, чтобы вы могли с чистой совестью сказать, что никогда не видели никакого завещания и тем более не знали его содержания. Что такой мои слова? Император может склонить к ним свой слух или нет. Государь, разрешите приказать растопить камин.
- Камин? Кажется, я начинаю догадываться? Сейчас я позвоню.
- Государь, я все сделаю сам. Лишние глаза и уши здесь ни к чему. Вот видите, как просто - огонь уже занялся. Он будто ждал вашего приказа. А теперь - я просто разрываю эту постыдную бумагу и…
- Вы бросили ее в огонь?!
- Вот именно, ваше императорское величество, и никто на свете не сумеет доказать, что она вообще существовала.
- Безбородко! Я не благодарю вас - я поздравляю вас канцлером Российской империи. Империи Павла, граф. И за работу. Немедленно! Сей же час! Всех невских вод не хватит, чтобы вычистить Авгиевы конюшни моей предшественницы. Вы справитесь с этим, Александр Андреевич, я уверен. А, кстати, я до сих пор не имел возможности по-царски отблагодарить вас за ту любезность, которую вы в свое время оказали мне в Москве.
- О чем вы говорите, ваше императорское величество?
- О доме вашего предшественника в должности канцлера Алексея Петровича Бестужева-Рюмина. Моя мать выкупила его у наследников канцлера и подарила вам. Это был…
- 1785 год.
- Неужели так давно? Вы еще его превосходно переделали и обставили, но когда мне захотелось его иметь, вы сами предложили этот дворец мне уступить. Полагаю, вам нелегко было расставаться, особенно при такой превосходной картинной галерее, которую вы пожелали мне в целости оставить.
- Государь, я с ваших малых лет всегда видел в вас единственного законного монарха. Все остальное мне представлялось временным, преходящим. И я был просто счастлив хоть чем-нибудь услужить моему повелителю.
- Пожалуй, я верю вам, Безбородко. Пожалуй, верю. Так вот, запишите сразу мои первые распоряжения. Все политические узники моей матери должны быть немедленно выпущены на свободу. Екатерина Вторая была одинаково жестока и несправедлива. Я не собираюсь ни для кого делать исключений. Хотя - постарайтесь соблюдать осторожность с мартинистами. Их бесконечная благотворительность подкупает и обезоруживает людей, а завиральные идеи о всеобщем братстве отвращают от верного служения престолу, но - соблюдайте осторожность.
ПЕТЕРБУРГ
Зимний дворец. Кабинет императора
Павел I, Е. И. Нелидова
- Вы сегодня в дурном расположении духа, мой государь? Кто и чем мог вас огорчить с утра, а ведь это утро такое великолепное. Взгляните, не для вас ли так ярко светит солнце - оно бывает таким только в разгар лета.
- И тем не менее это всего лишь осень. Глубокая осень, и у меня нет никакого желания себя обманывать некими сентиментальными восторгами.
- Мой государь, но почему вы все время думаете об обмане? Разве наступающая зима не представляет чудесного зрелища? А езда на санках? Вы так любили эти прогулки в Гатчине.
- Я благодарен вам за желание меня развлечь, Екатерина Ивановна, но императору не до пустой болтовни. У меня слишком много дел, и если у вас нет ко мне никаких вопросов, то мы увидимся вечером.
- Как раз есть, государь. Я подумала о ваших портретах. Вернее о том, кто бы их мог лучше всех написать. Это непременно должен быть выдающийся художник.
- Меня вполне удовлетворяет Степан Щукин.
- Но, государь!
- Вы не разделяете моего вкуса? Напрасно. У Щукина есть та солдатская строгость, которая всегда была близка моему сердцу. В его портретах нет того фривольного фальшивого блеска, которым так увлекалась Екатерина II. Они мужественны и просты - это то, что нужно.
- Бог мой, сир, но этот Щукин решительно не понимает вашей истинной натуры. Солдат - это необходимо для императора, тем более российского. Но сколько же еще разнообразных талантов и особенностей присущи вашей натуре! Щукин не в состоянии их видеть. Самое большее - он сделает из вас Фридриха II, не больше.
- Что меня вполне удовлетворит, как я уже сказал. Но вы невольно разожгли мое любопытство: за кого же вы решили ходатайствовать, моя маленькая фея?
- Государь, вы даже улыбнулись! Я счастлива, просто счастлива. А художник - я думала о Левицком. Нет-нет, государь, подождите, пожалуйста, подождите возражать. Вспомните, покойной императрице совершенно не нравились его портреты, потому что они заставляли вспоминать о долге.
- Что же, в этом не могу с вами согласиться. Император должен помнить о своем долге, но не дело подданных преподавать ему уроки. Хотя именно Екатерина II в таких уроках очень нуждалась.
- Почему же вы так ставите вопрос, мой государь? Разве аллегория недопустима в императорских изображениях?
- Я не люблю ни аллегорий, ни скрытых - намеков. Двойное дно всегда обращается против носителей власти.
- Государь, но никаких аллегорий не было в портретах великих княжен, и вы сами выразили удовольствие от их вида. Левицкому достаточно сказать, чего именно вы бы желали, он блистательно исполнит вашу волю.
- Я не великая княжна и не малолетнее дитя. То, что нашел ваш художник в них, совершенно лишнее искать в моем облике.
- Но ведь вас должны любить ваши подданные!
- Удивляюсь, как вы не сказали - обожать. Но вы ошибаетесь, мой друг, перед императором должны трепетать. В этом его истинное назначение и роль, которая дает возможность добиваться могущества державы.
- И все равно вас любят, мой государь!
- Меня никто не может любить. Моя мать убила и сделала посмешищем моего отца. Кстати, вы знаете, что никто не смог ответить, где находится его могила.
- Боже мой, но это невозможно!
- И тем не менее. Его похоронили в Александро-Невской лавре без надгробия и могильного холма, и сегодня уже никто не может с точностью указать это священное место. Мне придется удовольствоваться свидетельством единственного дожившего до наших дней свидетеля - полуслепого и, боюсь, выжившего из ума монаха.
- Какую же рану это наносит вашему сердцу! Как вы страдаете, мой государь, и я не могу облегчить ваших страданий. Это просто несправедливо.
- Благодарю вас, друг мой. Я знаю, вы единственный человек, которому не безразлична моя душевная жизнь. В вас всегда было столько доброты.
- О, государь, вы же сами требуете называть вещи своими именами: не доброты, но любви и преданности.
- Если бы у матери моих детей была хоть крупица ваших чувств, мне легче было бы переносить этот семейный каземат.
- Но, мне всегда казалось, ее величество Мария Федоровна исполнена самых добрых чувств к вам.
- Вам ли не знать, как бесконечно скучны ее излияния по поводу любви к детям, которых она, впрочем, и на самом деле даже любит. И уж тем более по поводу семейных обязательств. Я искренне рад, что избавлен от необходимости проводить рядом с ней, как в Павловске, все вечера.
- Мой государь, вы успеваете обдумывать столько вопросов одновременно. У вас поистине ум великого монарха! Я знаю, вы поглощены проектами ваших реформ. И убеждена - они принесут вам подлинную славу.
ПЕТЕРБУРГ
Дом канцлера А. А. Безбородко
А. А. Безбородко, Д. Г. Левицкий
- Просьба у меня к вам, Дмитрий Григорьевич, потому и просил пожаловать. Забыли вы старого знакомца, совсем забыли.
- Как можно, граф! До художников ли вам теперь. В вашей канцлерской должности! Боялся побеспокоить. Коли понадоблюсь, полагал, позвать изволите. Всегда к вашим услугам.
- Полноте, полноте, Дмитрий Григорьевич, я старые времена забывать не склонен. Дел немало прибавилось, а влечения к кружку нашему не поубавилось, а к живописи тем паче. Вот и тут просить хочу вас портрет зятя моего графа Григория Григорьевича Кушелева написать. Не откажетесь?
- Сердечно признателен за честь.
- Вы, поди, с Григорием Григорьевичем не один раз у меня встречались. Человек достойнейший.
- Помнится, его сиятельство при великом князе Павле Петровиче состоял.
- В чине полковника. А нынче государь император его заслуги немалые не забыл. Как вам известно, из генерал-майоров в вице-адмирала переименован и тут же в адмирала. Нынче вице-президентом Адмиралтейстз-коллегии состоит. И по случаю возведения в графское достоинство хотелось бы галерею мою живописную его портретом вашей кисти обогатить.
- А размер какой пожелаете?
- Скажем, в малую натуру, поясной. И непременно со всеми аксессуарами. Как положено.
- Отлично, так и сделаем.
- А вид у вас что-то невеселый, Дмитрий Григорьевич. Неприятности какие семейные?
- Благодарение Богу, на дом пожаловаться не могу.
- Супруга, дочка здоровы ли?
- Благодарствуйте, граф. Непременно утешу их, что помните.
- А коли не семья, то в чем же дело. Может, чем помочь могу?
- По правде сказать, за друзей тяжело.
- О ком это вы?
- Николаю Ивановичу Новикову тяжко приходится. Я бы и рад помочь, да не всегда получается. Приупадло его Авдотьино, крепко приупадло.
- Новиков хозяин отменный. Годик-другой, глядишь, и опять поместье свое в порядок приведет. Тут и грустить нечего.
- Радищеву Александру Николаевичу тоже не легче.
- Нешто вы дружны с ним были? Не знал. Да-с, не знал.