Но Магда, увидев, что господин Кинаст озабоченно хмурится, перевела разговор. Она спросила, живет ли он в семье, с родными? Неужели он совсем одинок? Гость, взглянул на нее растроганным взором и придвинулся поближе. Дидерих сидел рядом, пил и вертел большими пальцами. Время от времени он пытался вставить слово в разговор Магды и Кинаста, которые словно забыли о его присутствии.
- Свой год военной службы вы, разумеется, уже благополучно отбыли? - покровительственно спросил он, с удивлением поглядывая на фрау Геслинг, которая делала ему за спиной гостя и Магды какие-то знаки. Наконец она незаметно выскользнула за дверь, и только тогда Дидерих понял. Захватив свой бокал с пуншем, он направился в соседнюю неосвещенную комнату, где стояло пианино. Он взял несколько аккордов, сам того не замечая, заиграл студенческую песню и во все горло запел: "Черта с два они знают, что свободой зовется". Кончив, он прислушался к тому, что делается рядом: там было так тихо, точно все заснули; и как ему ни хотелось налить себе еще пуншу, сознание долга пересилило, и он затянул новую песню: "Сижу в глубоком погребке…"
Только он дошел до середины куплета, как в гостиной упал стул и вслед за этим раздался звук, происхождение которого было вполне ясно Дидериху. Он бросился в гостиную.
- Ого! - простодушно крикнул он. - У вас, как видно, серьезные намерения.
Кинаст и Магда отстранились друг от друга.
- Я не говорю - нет, - сказал Кинаст.
Дидерих вдруг очень взволновался. Глядя в глаза Кинасту, он одной рукой тряс его руку, другой привлекал к себе Магду.
- Вот это сюрприз! Господин Кинаст, сделайте же мою сестренку счастливой! Во мне вы найдете доброго брата, каким я всегда и был. Думаю, я вправе это сказать. - И, утирая глаза, он крикнул в дверь: - Мама, у нас событие!
Фрау Геслинг почему-то оказалась тут же, за дверью, но в первую минуту от полноты чувств не сразу совладала с подкосившимися ногами. Опираясь на Дидериха, она кое-как вошла, упала Кинасту на грудь и разразилась потоком слез. Дидерих тем временем стучался к Эмми: дверь оказалась запертой на ключ.
- Выйди, Эмми, у нас событие!
Наконец она рывком распахнула дверь, вся красная от злости.
- Чего ради ты поднимаешь меня с постели? Воображаю, что это за событие! Уж меня-то, пожалуйста, избавьте от ваших непристойностей!
И она захлопнула бы дверь, если бы Дидерих не вставил ногу в щель. Он сурово отчитал Эмми, сказал, что за такое бессердечие она навек останется старой девой, и поделом. Он не дал ей даже одеться и, как она была, в ночной кофте и с распущенными волосами, поволок за собой. В коридоре она вырвалась от него.
- Ты делаешь из нас посмешище, - прошипела она и вошла в гостиную первая, высоко вскинув голову, меряя обрученных насмешливым взглядом. - Неужели нельзя было подождать до утра? - спросила она. - Впрочем, счастливые часов не наблюдают.
Кинаст поглядел на нее: ростом она была выше Магды, и порозовевшее лицо ее, обрамленное распущенными волосами, длинными и пышными, казалось теперь полнее. Кинаст задержал ее руку в своей дольше, чем полагалось; она ее выдернула, и он, явно колеблясь, перевел взгляд на Магду. Эмми метнула в сестру победную улыбку, повернулась и, расправив плечи, быстро вышла. Магда испуганно уцепилась за руку Кинаста, но в это время подошел Дидерих с полным бокалом пунша и предложил своему будущему зятю выпить на брудершафт.
Утром он зашел за Кинастом в гостиницу и пригласил его распить вместе утреннюю кружку пива.
- До обеда, будь любезен, умерь свою тоску по "вечно женственному". Нам предстоит чисто мужской разговор.
В пивной Клапша Дидерих разъяснил Кинасту, как обстоит дело. Двадцать пять тысяч наличными в день свадьбы - с документами можно в любое время ознакомиться - и пополам с Эмми четверть прибылей с фабрики.
- Следовательно, только одна восьмая, - уточнил Кинаст.
- А ты что же, хотел, чтобы я даром жилы из себя тянул?
Оба недовольно помолчали.
Дидерих попытался подогреть остывшие чувства.
- За твое здоровье, Фридрих!
- За твое, Дидерих! - ответил Кинаст.
Вдруг Дидериха осенила блестящая идея.
- Ты имеешь полную возможность расширить свою долю - вложи капитал. Ведь у тебя, надо думать, немалые сбережения? При твоем-то великолепном окладе!
Кинаст заявил, что в принципе не возражает. Но срок его договора с "Бюшли и Кo" еще не истек. А кроме того, ему пообещали в этом году значительно повысить жалованье, и было бы преступлением против самого себя заявить теперь об уходе.
- Если же я вложу деньги в предприятие, я должен войти в него компаньоном. При всем доверии, которое я питаю к тебе, дорогой Дидерих…
Дидерих согласился с ним. У Кинаста была своя идея:
- Округлил бы ты цифру приданого до пятидесяти тысяч, и Магда отказалась бы от своей доли.
Однако Дидерих решительно отклонил предложение будущего зятя.
- Это было бы нарушением воли покойного отца, а она для меня священна. При моем размахе доля Магды через каких-нибудь два-три года в десять раз превысит сумму, которую ты сейчас требуешь. Я никогда не соглашусь с тем, что может оказаться убыточным для моей бедной сестренки!
Кинаст скептически ухмыльнулся. Родственные чувства Дидериха, сказал он, разумеется, делают ему честь, но на одном размахе далеко не уедешь. Дидерих с нескрываемым раздражением заявил, что он, слава богу, ни перед кем, кроме господа и самого себя, не обязан держать ответ.
- Двадцать пять тысяч наличными и одна восьмая чистой прибыли, это все.
Кинаст побарабанил пальцами по столу.
- Не знаю, решусь ли я в таком случае взять за себя твою сестру, - сказал он. - Последнее слово я оставляю за собой.
Дидерих пожал плечами. Допили пиво. Кинаст отправился обедать вместе с Дидерихом, который уже опасался, не улизнет ли он. К счастью, Магда приняла все меры, чтобы казаться еще обольстительнее, чем вчера. "Будто знала, что сегодня все решится", - подумал Дидерих, глядя на нее с изумлением. К тому времени, когда подали пирожное, она так распалила Кинаста, что он пожелал отпраздновать свадьбу не далее как через месяц.
- Это твое последнее слово? - спросил, поддразнивая, Дидерих.
Вместо ответа Кинаст вынул из кармана обручальные кольца.
После обеда фрау Геслинг на цыпочках вышла из комнаты, где сидели жених с невестой, Дидерих тоже хотел удалиться, но обрученные решили пойти погулять и пригласили его с собой.
- Куда же мы направимся? А что мама и Эмми?
Эмми отказалась пойти с ними, поэтому и фрау Геслинг осталась дома.
- Пойдем, Дидель, иначе, знаешь, как-то некрасиво будет, - сказала Магда.
Дидерих согласился с ней. Он даже стряхнул пыль, приставшую к ее меховому жакету, когда она заходила на фабрику. Он проникся к Магде уважением, - ведь она одержала победу.
Прежде всего они направились к ратуше. Пусть на них поглазеют, это не мешает, не так ли? Правда, первый, кто попался им навстречу еще на Мейзештрассе, был всего лишь Наполеон Фишер. Он оскалил зубы, приветствуя жениха и невесту, и кивнул Дидериху, как бы говоря, что ему все ясно. Дидерих густо покраснел: остановить бы этого субъекта и тут же, на улице, задать ему хорошую взбучку, - но мог ли он позволить себе это? "Какая оплошность, что я связался с ним, с коварным пролетарием, доверился ему! И так все обошлось бы! Теперь он все время вертится здесь, старается напомнить, что я у него в руках! Еще и шантажировать вздумает". Но, слава богу, он, Дидерих, договаривался с механиком без свидетелей, и пусть Наполеон Фишер болтает что угодно, - все можно объявить клеветой. Дидерих посадит его за решетку! Он так возненавидел механика за сообщничество, что, несмотря на двадцатиградусный мороз, его бросило в жар и пот. Он оглянулся по сторонам. Неужели на голову Наполеона Фишера ниоткуда не свалится кирпич?
На Герихтсштрассе Магда решила, что их прогулка уже оправдала себя - у одного из окон в доме члена суда Гарниша стояли Мета Гарниш и Инга Тиц. Магда не сомневалась, что при виде Кинаста лица у обеих беспокойно вытянулись. На Кайзер-Вильгельмштрассе, к сожалению, ничего интересного не случилось, разве что майор Кунце и Гейтейфель, направлявшиеся в "Гармонию", издали проследили за ними любопытным взглядом. Зато на углу Швейнихенштрассе произошла совершенно неожиданная для Дидериха встреча: впереди, в нескольких шагах от них, шли фрау Даймхен и Густа. Магда тотчас же прибавила шагу и принялась болтать еще оживленнее. Расчет оказался точным. Густа оглянулась. Это был превосходный случай сказать:
- Фрау Даймхен, позвольте вам представить моего жениха господина Кинаста.
Жениха осмотрели с ног до головы; по-видимому, он понравился, так как Густа, которая шла с Дидерихом позади, не без почтительности спросила:
- Где вы его откопали?
- Не всякой посчастливится, как вам, найти своего суженого рядом, под рукой, так сказать, - отшутился Дидерих. - Зато наш посолидней.
- Вы опять за свое? - воскликнула Густа, впрочем, без запальчивости. Их взгляды на мгновение встретились, и она слегка вздохнула. - Мой Вольфганг бог весть где носится. Чувствуешь себя словно вдова какая.
Она задумчиво посмотрела на Магду, шедшую впереди под руку с Кинастом.
- О мертвых нечего горевать, - многозначительно сказал Дидерих, - займитесь лучше живыми.
Он наступал на Густу, оттесняя ее чуть ли не к стенам домов и настойчиво заглядывая в глаза. И вот на какой-то миг в этом милом пухлом лице что-то раскрылось ему навстречу.
К сожалению, перед ними уже высился дом номер семьдесят семь по Швейнихенштрассе; мать и дочь попрощались и скрылись в подъезде. За Саксонскими воротами уже ничего привлекательного не было. Повернули обратно. Магде захотелось подбодрить Дидериха. Опираясь на руку жениха, она сказала:
- Ну, что ты думаешь на этот счет?
Дидерих вспыхнул и засопел.
- Что уж тут думать! - пробормотал он, и Магда рассмеялась.
По безлюдной улице, в сгущающихся сумерках, кто-то шел им навстречу.
- Уж не Бук ли это? - нерешительно спросил Дидерих.
Человек приближался: толстый, несомненно, молодой, в мягкой широкополой шляпе, одетый не без изящества. Он загребал на ходу ногами.
- И в самом деле Вольфганг Бук! - Дидерих был разочарован: "А послушать Густу, так он на краю света. Я ее отучу лгать".
- Ах, это вы! - Бук крепко пожал руку Дидериху. - Очень рад!
- И я также, - ответил Дидерих, досадуя на Густу, и познакомил своего будущего зятя со старым школьным товарищем.
Бук принес свои поздравления и, присоединившись к Дидериху, пошел за четой обрученных.
- Вы, вероятно, направляетесь к невесте? - спросил Дидерих. - Она дома. Мы только что проводили ее.
- Да? - протянул Бук и пожал плечами. - К ней я всегда успею, - прибавил он флегматично. - А сейчас я рад, что мы с вами снова встретились. Наша беседа в Берлине - единственная беседа - была крайне интересной.
Дидериху и самому так казалось, хотя в свое время этот разговор вызвал у него только раздражение. Он необычайно оживился:
- Я очень виноват перед вами - так и не ответил на ваш визит. Но кому-кому, а вам-то хорошо известно, что в Берлине всегда что-нибудь да помешает. Здесь, конечно, времени сколько угодно! Тоска, верно? Неужели можно прожить здесь всю жизнь? Трудно себе представить, право! - Дидерих показал рукой на серый ряд домов.
Вольфганг Бук поморщил с легкой горбинкой нос, втянул воздух и пошевелил губами, как бы пробуя его на вкус. Взгляду придал глубоко задумчивое выражение.
- Прожить жизнь в Нетциге… - медленно проговорил он. - Да, этого нам не миновать. Наш брат не в состоянии обеспечить себе жизнь, достаточно богатую сенсациями. Впрочем, они и здесь бывают. - Его улыбка насторожила Дидериха. - Сенсация с часовым достигла весьма высоких сфер.
- Ах, так… - Дидерих выпятил живот. - Вы опять брюзжите. Предупреждаю, что в этом деле я целиком на стороне его величества.
Бук махнул рукой.
- Оставьте. Знаю я.
- А я еще лучше вас, - настаивал Дидерих. - Кому довелось во время февральских беспорядков оказаться с ним в Тиргартене один на один, кому довелось видеть эти глаза, испепеляющие своим взором, глаза великого Фридриха, тот - я глубоко убежден в этом - верит в наше будущее.
- Верит в наше будущее, потому что… испепеляющий взор. - Уголки губ и щеки у Вольфганга меланхолически опустились.
Дидерих громко сопел.
- Знаю, знаю, вы отрицаете выдающуюся роль личности в наше время. Иначе вы стали бы Лассалем или Бисмарком.
- А что же - мог бы! Не сомневаюсь. С таким же успехом, как и он… Хотя и не в столь благоприятной обстановке. - Голос его окреп, в нем зазвучала убежденность. - Для каждого из нас не так уж важно многое перестроить в этом мире, главное - выработать в себе жизнеощущение, будто ты это действительно делаешь. Для этого необходим талант, а талант у него есть.
Дидерих беспокойно озирался по сторонам.
- Мы, правда, здесь одни, эта пара занята обсуждением более важных дел, но все же…
- Напрасно вы думаете, что я имею что-либо против него. Да он, уверяю вас, антипатичен мне не более, чем я сам себе. Будь я на его месте, я точно так же, как он, принял бы всерьез ефрейтора Люка и нашего нетцигского часового. Власть не власть, если у нее нет врагов. Только и чувствуешь свою силу, когда против тебя бунтуют. Что стало бы с ним, если бы выяснилось, что социал-демократия вовсе не в него метит, что в самом крайнем случае она имеет в виду более разумное распределение доходов?
- Ого! - воскликнул Дидерих.
- Верно ведь? Это вас возмутило бы. И его тоже. Стоять вне течения событий, не управлять ходом вещей, а быть лишь одним из звеньев общей цепи, - да можно ли такое стерпеть?.. Сознавать себя неограниченным самодержцем - и в то же время не быть в состоянии даже ненависть возбудить чем-либо иным, кроме слов и жестов. Ибо что дает пищу зоилам? Что особенного произошло? Ведь и дело Люка только жест. Рука опустилась, и опять все как было: но и актер, и публика получили сильное ощущение. Вот чего, собственно, все мы жаждем, дорогой мой Геслинг. Поверьте, тот, кого мы имеем в виду, сам был бы изумлен больше всех, если бы война, призрак которой он непрерывно призывает, или революция, которую он столько раз мысленно пережил, стали бы действительностью.
- Этого не придется долго ждать! - воскликнул Дидерих. - И вы увидите, что все истинные немцы верой и правдой послужат своему кайзеру.
- Разумеется. - Бук все чаще пожимал плечами. - Вот стереотипная фраза, продиктованная им самим. Вы употребляете слова, которые он вам диктует, а образ мыслей никогда так превосходно не был отрегулирован сверху, как сейчас. Но деяния? Наше время, милейший мой современник, отличается неспособностью к деяниям. Для того чтобы много пережить, надо прежде всего жить, а всякое деяние сопряжено с риском для жизни.
Дидерих выпрямился.
- Вы собираетесь, быть может, свой упрек в трусости бросить по адресу?..
- Я не выносил никакого морального приговора. Я говорил лишь о факте из истории Германии нашего времени, касающемся всех нас. Впрочем, мы заслуживаем снисхождения. Тот, кто действует на сцене, в жизни уже не действует, ибо свою действенность он изжил там. Чего, в самом деле, требует от него действительность! А знаете ли вы, кого история назовет типичным героем нашего времени?
- Кайзера, - сказал Дидерих.
- Нет, - сказал Бук. - Актера.
Дидерих ответил таким взрывом хохота, что шедшие впереди жених и невеста отскочили друг от друга и оглянулись. Но здесь, на середине Театральной площади, бушевал ледяной ветер, и все поспешили дальше.
- Ну конечно же, - выговорил наконец Дидерих. - Удивительно, как это я сразу не сообразил, откуда у вас вся эта несусветная чушь! Ведь вы тесно связаны с театром. - Он похлопал Бука по плечу. - Сами-то вы еще не заделались актером?
В глазах у Бука вспыхнул неспокойный огонек: резким движением он сбросил с плеча руку Дидериха, и тот даже решил, что это не по-товарищески.
- Я? Нет, не стал, - ответил Бук.
В сердитом молчании дошли до Герихтсштрассе. И только тут он возобновил разговор:
- Да, вы, конечно, еще не знаете, что привело меня в Нетциг.
- Вероятно, желание повидать свою невесту.
- Разумеется, и это. Но, главное - я взял на себя защиту своего зятя Лауэра.
- Вы выступаете?.. В процессе Лауэра? - У Дидериха перехватило дыхание, он остановился как вкопанный.
- Ну да, выступаю, - сказал Бук и пожал плечами. - Вас это удивляет? Я недавно внесен нетцигским судом в списки адвокатов. Вам отец не говорил?
- Я теперь редко вижу вашего почтенного батюшку… Я почти нигде не бываю. Мои обязанности по фабрике… Эта помолвка… - невнятно бормотал Дидерих. - Тогда, значит, вы часто… Или вы уже совсем сюда переехали?
- Временно, надеюсь.
Дидерих овладел собой.
- Признаться, я не всегда понимал вас. А теперь и вовсе перестал понимать. Вы гуляете со мной по Нетцигу…
Бук, прищурившись, посмотрел на него:
- Хотя я завтра выступаю защитником на процессе, где вы являетесь главным свидетелем обвинения? Да ведь это чистая случайность. Могло быть и наоборот: все зависит от распределения ролей.
- Благодарю покорно! - вскипел Дидерих. - Каждый занимает свое место. Если вы не питаете никакого уважения к своей профессии, то…
- Уважения? Что это значит? Я с радостью взял на себя защиту, не отрицаю. Вот уж отведу душу, об этом долго будут помнить. В ваш адрес, господин доктор, наговорю кучу неприятных вещей. Не взыщите, мне это нужно для эффекта.
Дидериху стало страшно.
- Позвольте, господин адвокат, как же так? Разве вам неизвестны мои показания? Они не так уж неблагоприятны для господина Лауэра.
- Это уж мое дело! - На лице Бука появилось ироническое выражение, не сулившее ничего хорошего.
Они вышли на Мейзештрассе. "Процесс!" - думал, громко сопя, Дидерих. В сутолоке последних дней он совсем о нем забыл, а теперь его обуял такой страх, точно завтра ему предстояла ампутация обеих ног. Густа - притворщица, дрянь, с умыслом, значит, ничего не сказала, - пусть, мол, в последний момент его ошарашит. Он простился с Буком, не доходя до дома. Только бы Кинаст ничего не заметил! Бук предложил зайти куда-нибудь в пивную, посидеть.
- Вас, по-видимому, не очень-то тянет к вашей невесте? - сказал Дидерих.
- В настоящую минуту меня больше прельщает рюмка коньяку.
Дидерих язвительно засмеялся: