* * *
Пастор Нордстрём лег в постель в восемь часов вечера, чтобы почитать газетку; вскоре он погрузился в крепкий сон. Но часов около одиннадцати он почувствовал, как старуха локтем толкала его в бок, и услышал ее голос.
- Эрик, Эрик! - слышалось ему во сне.
- Что случилось? Не можешь ли ты оставить меня в покое! - забурчал он спросонья.
- Уж я ли не даю тебе покоя?!
Испугавшись долгих объяснений, пастор поспешил уверить, что убежден в ее деликатности; затем он зажег спичку и спросил, что случилось.
- Кто-то зовет в саду! Не слышишь ли ты?
Пастор прислушался и надел на нос очки, как бы для того, чтобы лучше расслышать.
- Да, действительно! Кто бы это мог быть?
- Пойди же и посмотри! - ответила жена и снова толкнула старика.
Пастор натянул кальсоны, надел шубу, въехал ногами в ботики, взял со стены ружье, зарядил его и вышел.
- Кто там? - крикнул он.
- Флод! - ответил глухой голос за кустами бузины.
- Что случилось, что ты так поздно здесь? Не умирает ли старуха?
- Еще того хуже! - раздался обессиленный голос Густава.- Мы потеряли ее.
- Потеряли?
- Да, мы потеряли ее на море.
- Но иди же ты ради бога в дом и не стой на холоде.
При свете Густав выглядел сильно изможденным, так как за весь день ничего не ел и не пил и, кроме того, выдержал, как собака, отчаянную борьбу с восточным ветром.
После того как он все одним вздохом сообщил пастору, последний пошел к старухе.
После бурного объяснения, продлившегося несколько минут, удалось ему вынести ключи от известного шкафа, находящегося в кухне, куда он повел потерпевшего крушение путника.
Вскоре Густав сидел у большого кухонного стола, пастор тем временем принес водки, студня, хлеба и угощал проголодавшегося.
Затем стали рассуждать по поводу того, что можно было бы предпринять для оставшихся на море. Теперь ночью созывать людей и выезжать в море было бы бесцельно; зажечь костер на берегу было бы опасно, потому что это могло бы ввести в заблуждение суда, если только мог вообще быть виден огонь сквозь снежную метель.
Положение Рундквиста и Нормана на островке было уже не так опасно, но гораздо хуже обстояло дело с Карлсоном. Густав был уверен, что море тронулось и что Карлсон погиб.
- Положительно, кажется, что он наказан за свои дела,- заметил он.
- Послушай, Густав,- возразил пастырь Нордстрём,- я нахожу, что ты несправедлив к Карлсону; и я не понимаю, что ты называешь его злыми делами. На что похожа была мыза, когда он появился? Не довел ли он ее до цветущего состояния? Не добыл ли он тебе дачников и не выстроил ли новую стугу? А что он женился на старухе, так ведь она же этого хотела. Что он просил ее написать завещание - тоже не есть преступление с его стороны; что она это исполнила - вот это было необдуманно. Карлсон ловкий парень и сделал все то, что ты хотел бы сделать, но не мог. Что? Не хочешь ли ты, чтобы я сосватал тебе вдову из Овассы с ее восемьюдесятью тысячами риксдалеров? Нет, послушай, Густав, не будь таким странным. Людей можно всегда рассматривать с различных точек зрения!
- Это все возможно, но во всяком случае он убил мою мать, и этого я ему никогда не забуду.
- Ну вот! Это ты забудешь, коль скоро полезешь к жене своей в постель! И потом это еще не доказано, убил ли ее Карлсон. Если бы, например, старуха надела на себя что-нибудь в тот вечер, когда она выбежала, то и не простудилась бы. Одно то, что он, молодой парень, балагурит с девушками, так бы на нее не повлияло. Об этом мы больше говорить не будем, а завтра поутру увидим, что предпринять. Завтра воскресенье, и люди соберутся в церковь, так что нам не придется их и созывать. Иди же теперь спать и поразмысли о том, что для одного смерть, то другому - хлеб.
* * *
На следующее утро, когда люди собрались вокруг церкви, появился пастор Нордстрём в сопровождении Флода. Вместо того чтобы пройти прямо в церковь, он остановился в толпе, уже знавшей о случившемся. Сообщив, что церковной службы не будет, он потребовал, чтобы все с лодками насколько возможно скорей собрались к церковной пристани, чтобы отправиться всем вместе на спасение погибающих.
Среди присутствующих у чужестранца Карлсона должны были быть враги, потому что в задних рядах раздались недовольные голоса, заявлявшие, что отменять церковную службу не следует.
- Что такое? - воскликнул пастор.- Насколько я вас знаю, вы уж не так дорожите тем, что я в проповеди выругаю вас. Что? Ты что говоришь? Ты ведь у нас такой законник, что всегда слышишь, когда я в своих проповедях начинаю сначала.
В толпе пробежал тихий смех, и колебания были наполовину уничтожены.
- Впрочем, через неделю опять настанет воскресенье, тогда приходите и приведите с собой своих жен, я обещаюсь намылить вам головы так, что хватит на четверть года. Согласны ли вы теперь идти вытаскивать осла из колодца?
- Да,- прогудела толпа, как бы получив прощение за осквернение субботы.
На этом расстались, и каждый пошел домой переодеваться.
Снежная метель прекратилась, ветер подул с севера, и наступила холодная, ясная погода. Море очистилось ото льда и бушевало темно-синими волнами вокруг ослепительно белых островков.
Десять рыбацких лодок собрались к церковным мосткам. Люди надели меховое платье и тюленьи шапки и захватили топоры и драги. Нечего было и думать о парусах; были приготовлены весла. Пастор и Густав сели в первую лодку, имеющую гребцами четверых самых лихих молодцов; они посадили боцмана Рэмпа в первую пару и поручили ему же быть вахтенным.
Настроение было согласное, но не особенно грустное: одной человеческой жизнью больше или меньше - это на море уж не так важно.
Волны поднимались довольно высоко. Вода, попадающая в лодку, замерзала немедленно, приходилось ее вырубать и выбрасывать. Иногда приплывала льдина, ударялась о борт лодки, погружалась в воду и снова выплывала; иногда к такой льдине бывали прикреплены тростник, ветка, куски дерева, оторванные от берега.
Пастор направил свою подзорную трубу к Тролшхере, где находились под арестом Рундквист и Норман. Он то бросал безнадежный взор на море, в котором, по всей вероятности, утонул Карлсон, то искал, не увидит ли на плавающих льдинах следы ног, часть одежды или даже труп человека. Но напрасно.
После нескольких часов дружной гребли стали приближаться к шхере. Уже издали Рундквист и Норман заметили спасательную флотилию и зажгли на берегу радостный костер. Когда причалили лодки, то они проявили больше любопытства, чем восторга, потому что действительной опасности они не подвергались.
- Нет, под нашими ногами была твердая земля! - заметил Рундквист.
Вследствие краткости дня подняли немедленно лодку и начали с помощью дрега ощупывать дно.
Рундквист указал точно место, где лежал гроб, потому что он в воде видел морской свет. Один раз за другим бросали и вытягивали дрег, но ничего не появлялось на поверхности воды, кроме длинных морских водорослей с раковинами. Так вылавливали до вечера, но без результата.
Люди устали и были недовольны. Некоторые отправились на берег, чтобы выпить водки, поесть хлеба с маслом, сварить себе кофе.
Наконец Густав пришел к тому заключению, что ничего не оставалось делать, так как, вероятно, течение снесло гроб в глубину.
Так как никому не было дела до того, чтобы поднять тело, и, строго говоря, это близко никого не касалось, то для всех было облегчением, что можно было не показаться бесчувственным перед чужим горем.
Чтобы по возможности освятить этот печальный конец, подошел пастор к Флоду и предложил ему прочесть по старухе молитву. Служебник был при нем, а пропеть что полагается сумеет всякий наизусть. Густав с благодарностью принял предложение и сообщил об этом остальным.
Солнце близилось к окончанию своего пути, и островок осветился светло-красным светом, когда собрались на берег люди, чтобы присутствовать при подобающем обстоятельствам погребении. Пастор вошел в сопровождении Густава в одну из лодок, встал на ахтерштевень, достал требник, взял в левую руку носовой платок и обнажил голову; на берегу все также сняли шапки.
- Споемте: "Я гость на земле". Знаете вы это наизусть? - спросил пастор.
- Да! - послышался ответ с берега.
Затем раздалось пение; голоса дрожали сначала от холода, потом от волнения, вследствие необычности службы и трогательных звуков старой церковной песни, проводивших уже стольких в место последнего упокоения.
Прозвучали последние слова, и эхо снова повторило их над водой против шхер в ясном воздухе. Наступила пауза, и слышно было только, как ветер журчал в иглах морских сосен, как волны плескались о камни, как кричали чайки и как лодки ударялись о берег. Пастор повернул свое седоволосое, внушающее страх лицо к морю. Солнце осветило его обнаженную голову, серые пряди волос которой развевались ветром, как ветки висячего на старой сосне мха.
- "Из земли ты вышел и в землю вернешься! Иисус Христос, наш Искупитель, воскресит тебя в радостное утро! Помолимся!" - начал он своим густым голосом, который, чтобы быть услышанным, боролся против ветра и волн.
Погребение кончилось чтением "Отче наш". После благословения пастор простер руку над водой, как бы для последнего прости.
Люди надели шапки. Густав пожал пастору руку и благодарил его, но казалось, что у него еще что-то на душе.
- Господин пастор, мне, однако, кажется… надо бы помолиться и за Карлсона.
- Мы молились за обоих, сын мой! Во всяком случае хорошо, что ты вспомнил о нем,- ответил старик, который был более взволнован, чем хотел бы казаться.
Солнце зашло; надо было расставаться, чтобы как можно скорей ехать по домам.
Но всем хотелось оказать Флоду последний знак внимания. С ним простились, все сели в лодки, потом поехали все немного за ним, затем все лодки стали в ряд, как при ловле рыбы, салютовали веслами и крикнули:
- Прощай!
Это было в честь покойницы, но и в честь юноши, которого теперь принимали в ряды зрелых мужей.
Сидя на руле своей собственной лодки, он, имея на веслах своих работников, поплыл к дому, чтобы с этого дня направлять свое собственное судно по бурным водам и зеленеющим проливам трудной и своенравной жизни.
Общий комментарий
(Libens)
Воспроизводится по: С т р и н д б е р г Юхан Август. Собрание сочинений : В 5 т. Т. 2. - М.: Книжный Клуб Книговек, 2010. Это издание основано на переводе романа "Жители острова Хемсё", выполненном А. Владимировой и вышедшем в 1910 г. под названием "Островитяне" в десятом томе 12-томного "Полного собрания сочинений" А. Стриндберга (М., изд. В. М. Саблина).
По сравнению с саблинским издание 2010 г. содержит ряд мелких редакционных правок. Например, "мина действительнее" заменено на "мина эффективнее", "гармония" - на "гармонику", "куль тарелок" - на "стопу тарелок", "выглядел как выдутое яйцо" - на "выглядел сильно изможденным", "бросить на поле соседа "пастушью сумку"" - на "привлечь на поле соседа сорные травы" и т. д.
Вместе с тем переиздание не только унаследовало некоторые ошибки и неисправности предшественника, но и пополнило их число. В частности, не устранен (а иногда и увеличен) разнобой в написании топонимов. Так, кроме стандартного написания название местечка Даларё встречается "Деларё" и "Доларё", Свиннокер (Svinnockarn) пишется то как "Свинокер", то как "Свенокар" (а в изд. 1910 г. - еще и "Свиннокар", "Сваннокар"), остров Trollskar именуется как "Троленшхера", так и "Тролшхера" и т. п. В подобных случаях проведена стандартизация переводных названий со сверкой их написаний в подлиннике.
В целом, фрагментарное сравнение текста А. Владимировой с подлинником указывает на многочисленные вольности перевода. Отчасти это объясняется наличием многочисленных диалектных слов и неологизмов в тексте оригинала, которое отмечают исследователи творчества Стриндберга.
Роман в свое время был подвергнут критике за натурализм,- в частности, за сцену сексуального контакта в церкви (гл. V). С этим, по-видимому, связана и обнаруженная в гл. V (сцена свадьбы) цензурированная купюра после слов: "На полу стоял фонарь и освещал их обоих", передающая подслушанный Карлсоном диалог профессора и пастора Нордстрёма (привожу в собственном, несовершенном переводе по научному изд.: A u g u s t S t r i n d b e r g s Samlade Verk. Nationalupplaga : 72 v. V. 24. Stockholm, 2012. S. 97):
"- Нет,- невнятно бормотал пастор,- увидеть моего братца можно один раз в неделю.- Карлсон подумал, что они пьют на пару.- Один раз в неделю, это мой régime. Не больше, не меньше.
- Ну, хорошо, хорошо, это - вправлять, но если…
- "Штукатурить" так или эдак - один раз в неделю, я говорю, и не более! Так говорит Гуфеланд. Чаще моего братца не увидеть, и это мой régime".
Приведенный фрагмент отсутствует не только в русскоязычных переводах, но, например, и в издании романа, вошедшем в собрание сочинений стокгольмского изд. 1912-1921 гг. (Samlade skrifter av A u g u s t S t r i n d b e r g : 55 v. V. 21).
В т. 24 указанного 72-томного издания к этому фрагменту дано следующее примечание:
"Кристоф Вильгельм Гуфеланд (1762-1836) - немецкий врач, опубликовавший, в частности, книгу "Искусство жить долго" (шведский пер. 1797-1798) и "Искусство продления человеческой жизни" (шведский пер. 1804). "Штукатурить" (т. е. покрывать вязким составом.- L.) здесь, вероятно, означает совершать половой акт".
Роман в переводе А. Владимировой имеет иную, нежели в упомянутых изданиях на языке оригинала, разбивку на главы (которая, возможно, унаследована от предшествовавшей журнальной публикации перевода): дополнительному делению оказались подвергнуты заключительные, шестая и седьмая главы (в результате чего в русском перевод всего их 13, причем первые пять глав составляют ¾ объема текста). В этой электронной версии восстановлена оригинальная структура романа.
L i b e n s
Комментарии
(Libens)
1
Прикрыт - лютик.
2
Карнеол - сердолик.
3
Бернс-салон - всемирно известный ресторан, отель и ночной клуб в центре Стокгольма.
4
Кистер - причетник лютеранской церкви.
5
…бельмановскую застольную песнь: "Дайте дорогу, дайте дорогу носилкам старого Шмидта!" - 27-я из "Песен Фредмана" шведского поэта и композитора Карла Микаэля Бельмана (1740-1795).
6
Дрег - четырехлапый якорь.