После тягучей паузы было задано еще несколько словно бы невинных, безразличных вопросов. Потом наступила особая тишина, которую никто не решался нарушить. Молчали все. Фундатор, глядел в потолок. Тепикин словно заснул, положив ему сзади на плечо свою простоватую мордочку, - но нет, он что-то шептал ему на ухо. Генерал смотрел то в окно на ясное, голубое небо, то на листы проекта, то в потолок и, переворачивая карандаш, постукивал им.
- Что ж, товарищи, начнем судоговорение? - спросил он, подняв седую бровь.
- Разрешите? - Фундатор словно проснулся. Он встал, держа перед собой маленький листок бумаги.
- А-амм… работа, доложенная здесь, - начал он с простодушным и наивным видом, взглянув на потолок. - Работа, которую мы… о которой нам здесь так интересно, - он нагнулся вперед, - так обстоятельно доложил докладчик, весьма значительна и, я бы сказал, весьма результативна. Но в то же время она характеризует товарища Лопаткина, - он улыбнулся Дмитрию Алексеевичу, - характеризует его как изобретателя, который надеется решить все вопросы с помощью вдохновения. Право, мне даже как-то неудобно говорить это, но товарищ Лопаткин оказался здесь в теоретическом отношении совершенным банкротом, да простит он мне это резкое выражение. У него не было достаточной теоретической подготовки, и он хотел построить совершенно новую машину кустарным способом, путем нащупывания, - Фундатор выставил руку вперед и мягко схватил воздух, - путем нащупывания технических решений, то есть проявил отсутствие инженерного подхода. А когда ему указывали на это, как это мне достоверно известно, он не соглашался и отвергал необходимость более компетентного вмешательства как работников НИИ, так и со стороны…
- Видите, Александр Борисович, - перебил его генерал, - это произошло потому, что сама идея была очень заманчива и со стороны некоторых товарищей была вера в творческие способности автора… ну и наших… филиальцев. На риск пошли!
- Ну и получайте все выгоды такого риска! - шутливо ответил Фундатор.
- Я не слышу настоящей критики проекта, - сурово прозвучал в зале голос Дмитрия Алексеевича. - Прошу критиковать конкретно, с указкой и мелом в руке.
- Ну что же, в самом деле, ну, пожалуйста, вот вам критика, - Фундатор подошел к листам. - Ну, вот вы ввели томильную камеру. Сами же вы сказали - для снятия напряжений. Значит, вы не уверены в том, что подобная технология даст вам трубу без отбела! Или вы все-таки уверены?
- Камеру я ввел для того, чтобы использовать тепло остывающих труб и сделать процесс их охлаждения не зависящим от зимних сквозняков. Но и без этой камеры отбела не будет.
- А где же расчет, подтверждающий эту вашу уверенность? - Фундатор развел руками и улыбнулся в пустой зал. - Государство ведь на веру денег не даст! Вы уверены? Но спросите высокоуважаемого Петра Бенедиктовича, и он вам скажет, что нет не только расчетов, нет еще теории, которая помогла бы нам сделать эти расчеты!
При этих словах академик, не поднимая век, несколько раз солидно кивнул.
- А вы говорите… - продолжал Фундатор, водя круглыми глазами. - Вот вам конкретное возражение. Мы не против такой машины, но мы считаем, что прежде всего должны быть найдены теоретические предпосылки для ее создания. Наш институт в этом направлении сделал уже несколько шагов, но ведь товарищ Лопаткин не признает никаких доводов и авторитетов… Да, вот еще. К вопросу об износоустойчивости изложниц… Ведь вы же, дорогой, совсем не обосновали ваше утверждение. Да что там говорить…
Фундатор повернулся, показав всем, как прекрасно облегает его фигуру черный костюм, пожал плечами и вернулся к своему стулу. И сразу же поднялся, вышел вперед Тепикин.
- Выслушав до конца изложенные мысли товарищем Лопаткиным, я попробовал, товарищи, найти в этим деле рациональное зерно. Жилищный вопрос, нужда в трубах - это все верно. Но вот, так сказать, конструкция. Хороша ли она или должна быть изменена - опять-таки вопрос этот есть второстепенный и он даже, может, отпадет, ежели мы пристально проверим научную обоснованность данной машины. В чем дело? Нельзя не согласиться с Александром Борисовичем, который…
Тепикин, рисуя в воздухе белым, словно отмороженным пальцем, говорил долго и уныло и поставил под сомнение все стороны машины.
- Пятьдесят труб в час? - спрашивал он и, достав платок, сморкаясь и смеясь, отвечал: - На бумаге это всегда так получается. Как в "Войне и мире" у Толстого: "Ди ерсте колонне марширт, ди цвейте колонне марширт". А дойдет до дела, хвать, получилось не пятьдесят, а десять труб, да и те, чуть стукнешь - бьются, как горшки, - потому что, конечно же, будет отбел! Вы и сами это знаете, уважаемый автор.
Под конец Тепикин, загибая пальцы, подсчитал все сомнительные стороны машины, смеясь показал всем, что пальцев не хватает, умолк, стал вдруг серьезным и сказал с чувством:
- Дорогой товарищ Лопаткин! Ради бога! Не пойми меня превратно. Если бы вопрос о литье труб решался так просто - поверь, мы давно бы предвосхитили тебя и как-нибудь сообща, со скрипом, сделали бы такую машину. Ведь не боги горшки обжигают! Да и мы, честное же слово, не даром едим хлеб наш насущный! - здесь он приложил руку к груди. - Мы тоже немножко патриоты, товарищ Лопаткин!
Кто-то подставил Дмитрию Алексеевичу стул, и он сел, сам того не замечая, и стал перебирать пальцами пуговицы на кителе. Тепикин почесал затылок, что-то вспомнил, но махнул рукой и враскачку проковылял к своему месту - за спиной Фундатора.
- Разрешите, - услышал Дмитрий Алексеевич обиженный и медлительный бас.
- Товарищ Галицкий, Петр Андреевич, - сказал генерал, посмотрел на стенографистку и перевернул карандаш.
"Где же я слышал о нем раньше?" - подумал Дмитрий Алексеевич.
Этот Галицкий оказался очень высоким, длинноносым мужчиной в сером костюме. Он взглядом отыскал Лопаткина, черные брови у него поползли на лоб, черные глаза и большие ноздри осуждающе округлились - он словно четырьмя острыми зрачками посмотрел на Дмитрия Алексеевича.
- Прежде чем скрещивать оружие с инженером Лопаткиным, - пробасил он, я хочу сказать несколько слов критики в адрес почтенных представителей НИИЦентролита. Не далее, как год тому назад государство построило для них прекрасный жилой дом, и это обстоятельство, как я вижу, - здесь Галицкий торжествующе кашлянул, - не замедлило сказаться на науке! Ученых перестала интересовать ближайшая практика в трубных делах. Они углубились в более глубокие тайны теории. Им подавай дно океана, батисферу!
Все рассмеялись. Фундатор слегка порозовел.
- А если бы!.. - воскликнул Галицкий и длинным пальцем словно бы поймал что-то над собой. - А если бы товарищ Фундатор посмотрел на дело с практических позиций, с точки зрения задач сегодняшнего и даже завтрашнего дня, он увидел бы много ценного в предложении инженера Лопаткина. Что, скажите, лучше - пищаль, заряжающаяся с дула, или пулемет? Конечно, пулемет! А ведь инженер Лопаткин предлагает нам как раз пулемет! Он устраняет орудийную прислугу, которая заряжает сегодня ваши пищали, товарищи центролитовцы! Он заменяет ее пулеметной лентой, дает нам экономию и скорострельность. А? Разве не так, товарищ Лопаткин?
Дмитрий Алексеевич, радостно удивленный, поспешно закивал.
- Погодите радоваться, автор, до вас еще не дошло, - сказал Галицкий и повернулся к Фундатору. - Да-альше! Вы говорите, отбел. Вы говорите теория. Да разве не видно каждому, что предложена гибкая схема, которая позволяет нащупать практически нужный температурный режим! Лопаткин нащупает его гораздо быстрее, чем вы, товарищи теоретики. Потому что решение-то рядом! Он даст нам трубы, а вам - исходные данные, и вы по ним напишете диссертации!
Все захохотали. Генерал, развеселясь, обмяк, чертил на листе карандашом и качал головой. Когда в зале затихли, Галицкий направил на Дмитрия Алексеевича острые черные глаза, хищно округлил ноздри и шагнул к нему.
- Однако есть в вашей идее, товарищ изобретатель, жесткое "но", результат вашего, так сказать, отшельнического образа жизни. Мысль обязательно надо скрещивать, иначе она вырождается. Я имею в виду ваш безжелобный ковш-дозатор. Он эффектен, и его доцент Воловик не замедлил "творчески преломить". Он сразу же "оттолкнулся" от него, попросту говоря, слямзил. А ведь вытащил он, товарищи, пустой кошелек!
В зале засмеялись.
- Почему пустой? А вот почему. - Галицкий схватил мел, присел перед доской и, стуча, стал писать громадные цифры и буквы. - Ферростатический напор, - приговаривал он при этом, - температура полученного из вагранки металла… время заливки металла… скорость вращения… Вы знаете, что получится с вашим коротким желобом и с наклоном формы? Металл не дойдет до конца формы, начнет твердеть, и мы получим неправильную геометрию трубы.
- Неверно! - закричал Дмитрий Алексеевич чужим, визгливым голосом.
Галицкий успокаивающе растопырил пальцы.
- Вот-вот. Вот вы даже кричите на меня. Успокойтесь. Читайте вот формулу и вникайте. Ваши расчеты не увязаны с представлениями науки о пластичности металла. Разверните-ка путь, который проходит чугун, вращаясь в вашей трубе. Минимум двадцать пять метров! Двадцать пять - и при этом он отдает тепло. Это и школьник вам скажет! Металл у вас кристаллизуется на полпути!
- Разрешите! - Дмитрий Алексеевич вскочил. - Разрешите же! Три справки!
- Товарищ Лопаткин, - сказал генерал. - У нас есть определенный порядок…
- Говорите! - приказал Галицкий.
- Первая справка, - голос Дмитрия Алексеевича был уже спокойнее. - Я не инженер, а учитель средней школы. В нашей школе никто, кроме меня, не задумывался о центробежном литье, поэтому мне не с кем было "скрестить мысль", как того требует товарищ Галицкий.
Зал громко вздохнул, и наступила тишина.
- Поймите хоть вы меня, товарищ Галицкий. Неужели это правильно, по-вашему: каждого человека, который натолкнется на что-нибудь новое и захочет это новое передать народу, неужели это верно - объявлять его антисоциальным явлением? Острить вот так…
Пока Дмитрий Алексеевич говорил это, Галицкий несколько раз в раздумье поднимал на него черные горячие глаза и тотчас опускал их, как только встречался с устало-спокойным взглядом изобретателя.
- Я пытался было скрестить мысль, - продолжал Дмитрий Алексеевич с чуть заметной усмешкой. - Я все время чувствую свою слабость как конструктор и как металлург. Но профессор Авдиев не пожелал. "Фикция" - и только.
- А что же, конечно фикция, - явственно прозвучал в тихой паузе ленивый голос Фундатора.
- Вторая справка, - сказал Дмитрий Алексеевич. - На заводе в Музге до сих пор льют трубы ручным способом. Вы это, наверно, тоже знаете, как и то, что чугун жидок, а сталь густа. Это обстоятельство заставило меня, учителя, бросить работу и заняться изобретательством, в чем я сейчас запоздало раскаиваюсь. А третье - вот…
И Дмитрий Алексеевич, став рядом с Галицким у доски, взял у него мел и застучал им, выводя цифры и буквы.
- Вы разрываете процесс на части, забыв о том, что части эти взаимодействуют. Забыли о центробежной силе, о том, что потери тепла в металлической нагретой форме будут иными, чем в форме холодной. И главное - то, что в результате наклона формы и ее вращения металл будет мгновенно распределен по всей ее длине. И равномерно! Наоборот, у меня остается еще вот - видите? - запас времени на формирование трубы в горизонтальном положении! - Дмитрий Алексеевич громко стукнул мелом по доске и отошел. А Галицкий в последний раз словно бы изумленно глянул ему в глаза, облокотился на доску и заморгал. Так, в тиши, прошла минута, вторая. В зале возник, стал незаметно расти веселый шум. Раздались неуверенные хлопки.
- Петр Андреевич, - сказал генерал, постучав карандашом. - Мы ждем…
- Сейчас, сейчас… - Галицкий, не отрываясь от доски, сделал рассеянное движение рукой и испачкал мелом весь бок пиджака.
- Не понимаю, что там думать, все ясно, как божий день, - послышался голос Фундатора.
- Математика доказала, что божий день не очень ясен, - возразил Галицкий, стуча мелом по доске.
- Петр Бенедиктович, вы не хотели бы? - спросил генерал, привстав.
- Что же, собственно, тут говорить, - академик открыл свои старческие мутно-голубые глаза - Дело-то ясное. Действительно, как божий день. Если строить машину - значит триста тысяч отвалить на эксперимент. А наше дело - не экспериментировать, а строить. Я бы рекомендовал научный спор перенести в стены соответствующего института. Там можно проделать все эксперименты на существующих установках. Не следует пренебрегать и имеющимися на сегодня данными. Лично я склонен думать, что безжелобное литье - фикция. Да… - он покачал головой. - Очередная попытка решить сложную задачу с налета, не больше.
- Разрешите дополнить, - Фундатор поднялся. - В отличие от товарища Галицкого мы в институте более серьезно и более объективно отнеслись к обсуждению данной машины и готовы отстаивать свои научные позиции без колебаний…
- У меня нет колебаний, - сказал Галицкий. - Я буду голосовать за предложение Лопаткина.
- Как вам угодно. - Фундатор поклонился ему. - Наш институт будет отстаивать свою принципиальную точку зрения. Не желая затягивать и без того затянувшийся разговор, я передаю техническому совету вот эти наши тезисы, где подробно анализируются плюсы и минусы машины… товарища Лопаткина.
И он положил на стол генерала эти тезисы, отпечатанные на машинке несколько листов.
- Товарищ Фундатор! - послышался от доски обиженный бас Галицкого. Принципиальность не в том, чтобы нею жизнь стоять на одном месте…
- Мы немного задержались, - сказал генерал, просматривая тезисы Фундатора. - Еще кто-нибудь выступать хочет? Нет? Я думаю, товарищи, выводы ясны. Строить машину нецелесообразно - к этому склоняется большинство товарищей. Сырая идея не может быть основой для серьезной работы. Однако, - и теперь это становится очевидным, - проблема центробежного литья труб должна быть каким-то образом решена. На это надо направить усилия ученых и инженеров. Я полагаю, что министерство в ближайшее время даст нам соответствующее техническое задание. Согласны вы с таким решением? - спросил он у Дмитрия Алексеевича.
- Я не согласен, - твердо сказал у доски Галицкий. - Машина простая. Может быть, ее надо по-другому завязать… Более работоспособные узлы… Но главное ясно. Надо посадить около автора хорошего конструктора и расчетчика и делать машину. Доводы товарища Лопаткина мне представляются серьезными и оправдывающими необходимость эксперимента.
- Кто еще не согласен? - спокойно сказал генерал. - Нет? Объявляю перерыв. Товарищ Лопаткин… Лопаткин, вы слышите меня? Копия протокола вас интересует? Так вот - зайдете на днях в секретариат, и вам дадут…
Дмитрий Алексеевич вышел в коридор и закурил. Вокруг него двигались люди, толкали его справа и слева, а он, окруженный облаком дыма, стоял, время от времени тяжело вздыхая и с каждым вздохом затягиваясь папиросным дымом.
- Товарищ, курить идите в курилку, - сказал ему кто-то, и ноги сами двинулись и понесли его вперед.
Неестественно веселый Урюпин встретился ему около лестницы, сказал: "Провалили-таки, черти!" - и исчез. Дмитрий Алексеевич спустился вниз, и около раздевалки кто-то вдруг твердо пропустил пальцы ему под руку и взял за локоть.
- Товарищ Лопаткин, - услышал он над ухом гибкий бас Галицкого и мгновенно обернулся, готовый к бою.
Этот пристально глядящий, черноглазый человек с тонким носом и крупными губами приблизился к нему вплотную и некоторое время рассматривал его в упор.
- Я бы хотел, чтобы вы меня не считали с ними, с этими… В общем, в числе своих противников, - сказал он. - Я действительно допустил… Это верно. Позволил несколько выражений. Вот так, говоришь по инерции и считаешь себя правым… А потом оказывается… Я только сейчас понял одну простую правду. Действительно, с Авдиевым и с этими не скрестишь… Да и не всякий захочет с ними скрещивать. И вы не виноваты, что у вас своя мысль появилась. Да что я говорю - это очень хорошо, что появилась! И ведь хорошая мысль - грех ее выбрасывать! Но вы все-таки кое в чем не правы.
Дмитрий Алексеевич чуть-чуть нахмурился, чуть заметно сжал губы, поднял на него глаза.
- Вы не правы, - Галицкий засмеялся. - Вы не только учитель, вы приличный инженер! С вами опасно спорить.
Галицкий, должно быть, торопился. Все время оглядываясь на Дмитрия Алексеевича, он надел черное пальто, облезлую рыжеватую ушанку, бросился к выходу, но вдруг остановился и погрозил пальцем.
- Улучшайте машину, невзирая ни на что. Работайте над ней. Мы еще увидимся с вами.
- 2 -
"Работайте", - подумал Дмитрий Алексеевич, выходя из подъезда на яркую улицу, чувствуя на этот раз еще отчетливее молодой запах весны. И тут же вспомнил, что у него есть всего две тысячи и что их хватит не больше, чем на четыре месяца. А бумага? А место для работы? "После обсуждения куплю часы", - вспомнил он, и рассеянная, туманная улыбка мелькнула на его лице. Он поддал ногой ледышку. "Ботинки надо купить, - вот что", - подумал он вдруг и прибавил шагу. Он привык все делать сразу, без колебаний.
Выйдя на Арбат, он тут же нашел универсальный магазин и выбрал себе в обувном отделе простые черные ботинки сорок третьего размера на кожаной подошве. Касса зажужжала, щелкнула, звякнула колокольчиком, и у Дмитрия Алексеевича стало на триста рублей меньше. Примерять ботинки он не стал его испугали бархат и никель примерочного кресла, поставленного на самом виду.
Он отправился домой - в гостиницу, поднялся к себе в номер, на шестой этаж. Здесь стояло пять кроватей. Дмитрий Алексеевич сел на свою и переобулся. После этого он съел плавленый сырок с большим куском хлеба, взял в рот кубик сахара и выпил стакан воды из графина. Он начал экономить.
Затем он вышел на улицу побродить и подумать о своих делах. Спускаясь по лестнице, он оглянулся и, видя, что никого кругом нет, положил в большую красавицу урну для окурков сверток со старыми, в заплатах, ботинками.
На улице шел снег - коротенькая январская весна окончилась. "Надо купить калоши, - подумал Дмитрий Алексеевич, - это сохранит ботинки". И через двадцать минут он шагал по жидкому снегу уже в новых калошах, и денежный запас его уменьшился еще на сорок рублей. По пути он останавливался перед всеми щитами "Мосгоррекламы" и жадно прочитывал объявления о найме рабочей силы. Он нашел не меньше шести объявлений о найме квалифицированных рабочих на завод и внутренне просветлел. Одиноким предоставлялось место в общежитии - это как раз то, что нужно! Ведь он когда-то работал на автомобильном заводе!
- Не дамся, - тихо сказал он, грозно темнея. - Нет, товарищи! - и прибавил шаг. - Не получится! Не выйдет! Не-ет! Вот два месяца еще повоюю и поступлю на завод, это будет моя крепость!
Как всегда, оказалось, что он шел по знакомому маршруту - так же, как он шел вчера. Поэтому Дмитрий Алексеевич круто свернул в переулок, пересек несколько улиц - и оказался опять на знакомом месте! Сюда он тоже приходил не раз. Это была Метростроевская улица. Дмитрий Алексеевич вышел как раз к тому старому пятиэтажному дому, где жила Жанна. Он задумался, притих и побрел было по Метростроевской, но спохватился и поскорее свернул в переулок: а вдруг она сейчас попадется ему навстречу! Что он сможет ей сказать? По внешности ведь он никак не похож на победителя…
Но и уйти, не повидав ее, он уже не мог. За месяц ему только два раза удалось подкараулить Жанну. Оба раза он, как мальчишка-десятиклассник, проводил ее издали до подъезда.