Коммерсант подумал немного и ответил:
- Скандалы… О, сеньор доктор, это были скандалы один хуже другого… Никогда еще не было столько скандалов подряд… Мужчины словно потеряли голову, и женщины тоже. Все семейные устои полетели в пропасть. Отец ссорился с сыном, муж с женой, сноха со свёкром… Женщины ходили по улицам голые - ну, прямо голенькие, сеньор доктор, поверьте! Честные мужчины бросали семьи из-за женщин легкого поведения… У замужних дам стало модой заводить любовников…
Профессор экономики из иностранного университета даже рот раскрыл от удивления. Коммерсант развёл руками, он сам был взволнован:
- Никогда я не думал, что увижу что-либо подобное. Если бы мне кто-нибудь другой про все это рассказал, я бы подумал, что он лжёт. Но я это сам видел, вот этими глазами, которые поглотит сырая земля… Страшные дела, сеньор доктор, страшные дела…
И коммерсант все свои чувства выразил в одном трудном слове, которым хотел показать иностранному профессору, что он не такой невежда, как можно подумать с первого взгляда:
- Пандемониум, сеньор доктор, пандемониум…
Профессор изумленно таращил глаза под очками, он был похож на испуганного ребёнка. Он не узнал от коммерсанта ни одной цифры, но в течение длинного вечера, за стаканом виски, он услышал самые ужасные истории, которые когда-либо довелось слышать профессору экономики.
Во время повышения цен строительная лихорадка охватила не только Ильеус, но также Итабуну, Пиранжи, Палестину и Гуараси, многие города и поселки. Участки земли стоили огромных денег - дороже были разве что в Рио-де-Жанейро. Полковник Манека Дантас ухлопал пятьсот конто на постройку особняка в Ильеусе (подарок доне Аурисидии, чтобы ей хорошо жилось под старость), который продал в период падения цен за сто двадцать, да и то с большим трудом. Прокладывались новые улицы. В Итабуне построили маленькую радиостанцию, на площадях установили громкоговорители. Вскоре в Ильеусе тоже появилась своя радиостанция. Между обоими городами началось всё возрастающее соперничество, проявлявшееся в газетной полемике, на футбольных матчах и новогодних праздниках.
У полковников неожиданно оказалась на руках куча денег, с которыми они не знали, что делать. Всю жизнь они завоевывали землю, сажали на ней какаовые деревья, покупали новые плантации, собирали урожай; доходы уходили на издержки по дому, на обучение детей и на необходимые усовершенствования в фазендах. Теперь у полковников оставалась масса свободных денег. Итак как не существовало больше земли, которую можно было бы завоёвывать, а покупать было и совсем нечего, то они просто не знали, куда девать деньги. Они кутили в кабаре, играли в рулетку, в фараона, в баккара, но больше всего играли на бирже. Это была азартная игра, и они играли без устали, с той безграничной удалью, которая была всегда им свойственна, и с безграничным невежеством. Они ничего не понимали в этой игре, но считали, что она достойна их и эпохи, в которую они живут. Стоимость фазенд поднялась гораздо выше, чем предполагал старший Раушнинг: цена на плантации увеличилась не в четыре раза, как он предсказывал, а в десять. Те, кто имел землю, и слышать не хотели о том, чтобы её продать. А купить желали многие. Люди приезжали со всех концов страны, с юга и с севера, в надежде приобрести фазенду какао. Когда доктор Антонио Порто продал свои плантации (он был вынужден уехать на юг из-за позорного поведения жены, которая вышла из дому вслед за своим любовником и прошла полуголая по улицам Ильеуса в разгар делового дня), ему заплатили баснословную цену. Он получил огромные деньги за каждый квадратный метр своих плантаций, но зато за всё время, пока стояли высокие цены, больше никто не продал землю. Какао было всё равно что золото, самая выгодная в мире культура, лучшее употребление капитала. Местные жители говорили об этом с гордостью.
Если и прежде на улицах Ильеуса можно было встретить много нездешних лиц, то в эпоху повышения цен в зону какао повалила целая толпа людей со всех сторон. Люди, приезжающие в поисках работы и богатства, и просто авантюристы, которые не хотели упустить выгодный момент. В те времена опустели кварталы Аракажу, Баии и Ресифе, где жили проститутки; корабли и яхты приходили набитые женщинами - белыми, негритянками и мулатками, местными и иностранными, жадными до денег, крикливыми, которые, уже выходя на пристань, улыбались во весь рот, а ночью пили шампанское в кабаре и помогали полковникам играть в рулетку.
Пять кабаре наполняли шумом бессонные ночи Ильеуса. "Трианон", занимавший первый этаж дома, выходящего на море, был роскошным кабаре, где собирались отчаянные игроки и куда были вхожи почти только полковники и экспортеры, где бывали самые дорогие куртизанки, француженки и польки из Рио-де-Жанейро, готовые научить щедрых полковников самым утонченным порокам. "Батаклан" был более демократичным. Это кабаре находилось на улице Уньян, против порта. Хотя, впрочем, и там преобладали полковники, заполняя игорные залы. Зато в танцевальных залах собирались студенты, приехавшие на каникулы, коммерсанты, только начинающие свою торговую жизнь, служащие из контор коммерческих предприятий. Это было самое старое кабаре, единственное, которое уцелело после падения цен и существовало ещё долго. В "Эльдорадо" собирались в ночи кутежей служащие торговых предприятий. Это было весёлое и интимное кафе, где пили скромное пиво и где женщины были только местные. "Фар-Вест", на Жабьей улице, привлекало надсмотрщиков, приехавших из фазенд, мелких землевладельцев, портовых рабочих и моряков. Хозяин кабаре метал банк засаленными картами в задней комнате. Иногда бывали скандалы, вмешивалась полиция. Одно время "Фар-Вест" даже закрыли, но потом открыли снова. Там царила Рита Танажура, с широченным задом, которая пела самбы и танцевала на столе. Тощий и женоподобный "cabare-tier" представлял её как "лучшую исполнительницу самбы", несмотря на то что это кабаре было первым, где она выступала, и приехала она в Ильеус вместе с семьей одного богача, где служила кухаркой. А однажды какой-то влюбленный надсмотрщик в пьяном виде выстрелил ей пониже спины, в то самое место, которое так соблазняло его. В "Батаклане" блистала другая знаменитая женщина, Агриппина, тощая и порочная, танцевавшая убийственные танго и сводившая с ума романтичных студентов. Её прозвали "вампиресса" за её загадочный взгляд, и какой-то студент даже посвятил ей любовный сонет. Более бедный люд посещал "Рети-ро" - грязное кабаре на пристани, где даже пиво считалось роскошью. Туда ходили рабочие, батраки с плантаций, приезжающие в город, бродяги и воры. Слепой музыкант играл на флейте, а иногда кто-нибудь из посетителей перебирал струны гитары. Было время, когда юноши высшего света, студенты из богатых семей, приехавшие на каникулы, зачастили в "Ретиро" в поисках экзотики. Хотя, впрочем, они ходили туда, только пока Роза, покинутая Мартинсом, выступала там как garco-nette. Ходили из-за нее, она была невиданным цветком в этом грязном кабаре бедняков.
Из "Трианона", в дни больших кутежей, когда Карбанкс находился в городе, воодушевляя всех своим присутствием, выходила праздничная процессия терно Иписилоне, самое нелепое и скандальное развлечение из всех, придуманных в Ильеусе, городе Сан Жоржи, в период подъема цен на какао. Развлечение это состояло в том, что ранним утром, когда город еще спал, пьяные мужчины и женщины снимали брюки и юбки и, полуголые, выходили из кабаре и направлялись на улицы, где жили проститутки, распевая непристойные песни. Эти песни нарушали легкий сон старых дев и порой пугали монахинь, направлявшихся к утренней обедне. Через монахинь слухи об этих ужасах доходили до епископа. Епископ и священники с церковных кафедр проклинали жителей Ильеуса за их неправедную жизнь. Они произносили грозные проповеди, в которых говорилось, что этих нечестивых ожидает адский огонь. Но с началом повышения цен сильно подвинулось вперед строительство нового собора, башни его устремлялись в небо, жители Ильеуса утверждали, что это будет самая грандиозная церковь на юге штата.
Вместе с ростом цен начали процветать спиритические кружки, перебравшиеся с окраин в цивилизованный центр города и опутавшие его целой сетью спиритических сеансов. На кораблях приезжали знаменитые "медиумы", ясновидцы и чудотворцы. Если, зайдя в кабаре, вы не встречали там полковников, это означало, что они сейчас на спиритическом сеансе. Они ходили советоваться с духами насчет игры на бирже. Очень возросло также влияние фашистской партии - интегралистов, вожди которой начали большую финансовую кампанию. Они маршем проходили по городу, одетые в зелёные рубахи, и объявляли, что либеральной демократии пришёл конец.
Префектура построила большой стадион (пресса утверждала, что этот стадион - лучший на севере страны), где команды Итабуны соревновались с командами Ильеуса в бурных футбольных матчах. Были проложены новые мощёные улицы, для чего пришлось срубить последние пальмы на берегу. Из Рио-де-Жанейро приезжали специалисты, читали лекции и делали доклады. Кто-то назвал их "бродячими торговцами культурой", намекая на неимоверное количество бродячих торговцев, наводнивших Ильеус самыми разнообразными товарами: они приезжали на каждом корабле, пристающем в Ильеусском порту, привозили всё что угодно и всё что угодно умели продать. Деньги были, надо было только придумать, на что их тратить. Самолёты уходили полные и приходили полные. Корабли тоже. Появились врачи и адвокаты, они разъезжали по самым глухим селениям. Шоссейные дороги протягивались всё дальше в глубь зоны, и по ним мчались туда и обратно переполненные автобусы. В них ехали сирийцы с коробом на плечах - бродячие торговцы, будущие владельцы лавок в посёлках. Полковники обогащались и сорили деньгами. Они вдруг увидели воочию результат усилий, затраченных ими тридцать лет назад, во время завоевания земли. Игра стоила свеч, кровь убитых была пролита недаром. Завоеванная земля дала золотые плоды.
Когда как-то раз поэт Сержио Моура хотел охарактеризовать годы подъёма цен, он сказал:
- Это было такое поразительное время, что даже две книжные лавки открыли в Ильеусе!..
2
Скандалы, о которых коммерсант рассказывал профессору иностранного университета, начались "шулерским ходом", проделанным Пепе Эспинола с полковником Фредерико Пинто, когда началось повышение цен. У Пепе наклевывалось выгодное дело, тогда как раз основалось общество, собиравшееся открыть кабаре "Трианон", и ему нужны были деньги. Аргентинец надеялся, что теперь-то он обеспечит себя до конца жизни. Как он мечтал в последнее время о спокойном доме (ну, вроде дома его родителей) где-нибудь на окраине Буэнос-Айреса! Может быть, в квартале Чакаритас. Дом старого холостяка, деньги в банке на расходы - и его родной город, который он считал потерянным навеки. Его танго, театры, кабаре, море огней на улицах - всё то, что кануло в прошлое и так манило к себе. Вот если он теперь откроет шикарное кабаре с узким кругом посетителей, с игорным столом и шампанским, с женщинами из Рио… В нём он видел возможность осуществления своей, верно, слишком уж смелой мечты.
На это дело и пошли те деньги, которые полковник Фредерико Пинто дал Пепе, чтобы он вернулся в Аргентину. Тогда весь Ильеус смеялся по этому поводу.
…Было около одиннадцати, когда Пепе оставил Рун Дантаса в "Батаклане" и пошел домой. За обедом он сказал, что вернётся лишь утром. Полковник Фредерико Пинто обедал с ними и хвалил рыбу, предвкушая ночь любви в объятиях Лолы. Все знали ночные кутежи Пепе, на которые, в начале этой комедии с Фредерико, Лола горько жаловалась, проливая слёзы, которые она умела вызывать по заказу. Когда Пепе шёл в кабаре, он возвращался только под утро. Не было даже необходимости предупреждать об этом. Полковник беззаботно лег в постель со своей любовницей. Он и не заметил, что Лола грустна, чем-то обеспокоена и, словно пристыжённая, не смотрит ему в глаза.
Когда Пепе неожиданно вошел, полковник растерялся. Это не был страх - Фредерико был человеком, закалённым в схватках с врагами, он привык к перестрелкам, во время которых кровь лилась потоками. Но когда он увидел гнев и отчаяние Пепе, он так растерялся, что жалко было на него смотреть. Ему было стыдно перед обманутым мужем, угрызения совести и какая-то печаль терзали его. Пепе знал, что ему не удастся запугать полковника. Если он попытается это сделать - всё пропало, потому что Фредерико примет бой. Поэтому он решил разыграть сцену в патетическом духе и заранее тщательно её продумал. Отворив двери, он посмотрел на Лолу и Фредерико, закрыл лицо руками и воскликнул по-испански:
- Мне говорили, но я не поверил… Не поверил!
Это был крик отчаянья, рыданье, наполнившее комнату; полковник почувствовал, что его точно в грудь ударили, ему стало стыдно. Пепе упал в кресло и мучительно стонал, он коверкал слова, стараясь говорить по-португальски:
- Полковник, я никогда этого от вас не ожидал… Я верил вам, как родной матери… Никогда не ожидал… Ни от вас, ни от неё…
Фредерико посмотрел на него: у Пепе в глазах стояли слёзы, он был в ужасном состоянии. Полковник чувствовал себя униженным своим поступком, он не знал, что делать. Ему хотелось утешить Пепе, он чувствовал уважение к аргентинцу. Пепе продолжал:
- Я думал, что она любит меня… Что вы - мой друг… Я никогда не ожидал… - Он повернулся к Лоле, крикнув возмущенным голосом: - Подлая!
Только тогда полковник заговорил и лишь для того, чтобы доказать, что Лола не виновата. Маленький, нервный, он казался очень смешным, когда, стоя голый посреди комнаты, защищал Лолу, Пепе с трудом сдерживался, чтобы не засмеяться, хотя фальшивые слезы продолжали струиться по его лицу. Лола спряталась под одеяло, и Пепе думал, что это с трудом сдерживаемый смех заставлял так колыхаться простыни на груди возлюбленной. Полковник Фредерико Пинто был очень взволнован и весь дрожал. Пепе проливал слёзы, плача от смеха.
К соглашению они пришли легко. Полковник даст двадцать конто, чтобы они могли вернуться в Аргентину ("Эти путешествия за границу очень дороги", - объяснил Пепе) и начать там новую жизнь. Только пусть Пепе не приводит в исполнение своей угрозы и не порывает с Лолой.
- По-настоящему я это и должен был бы сделать, полковник… Я из-за вас этого не делаю.
- Это было безумие… - объяснял Фредерико.
Завтра же у Пепе будут деньги. Полковник оделся на глазах у Пепе, сгорая со стыда, и назначил встречу назавтра, в баре. Он всё ещё извинялся, "потерял голову", говорил он. Пепе вытирал глаза, Лола тяжело дышала, простыня отдернулась, обнажив её бедро. У двери полковник обернулся и взглянул на это белое бедро. Потом грустно покачал головой и вышел. Хлопнула входная дверь, звук шагов Фредерико потерялся вдали, Пепе растянулся на постели, раскинув руки.
- Я устал…
Но вдруг он резко приподнялся на постели, потому что Лола громко плакала, уткнув лицо в простыню.
- Что с тобой? Ты о чём?
Голос Лолы был глухим от слёз:
- Этот меня любил, Пепе, любил…
- Все тебя любили, глупая…
- Нет. Этот меня любил по-настоящему. Жалко мне его! Бедный… Такой хороший… Как ребёнок…
Она вскинула на Пепе свои большие, залитые слезами глаза и сказала:
- Пепе, я не знаю, как я выдерживаю эту жизнь… Такая грязная жизнь, такая гадкая… Если бы я тебя не любила, я давно бы… Не знаю, я, наверно, убила бы себя… Да, убила бы… Я вся грязная, у меня даже душа грязная, Пепе… Грязная…
Пепе взял её руку в свою. Он вспомнил Шикарного. Он протянул другую руку и погладил белокурые волосы Лолы. Погладил тихонько, осторожно, с бесконечной нежностью:
- Нужно иметь характер!
Она глухо плакала, закрыв лицо простынёй.
3
Из рук полковника Фредерико Пинто, грубых и страстных рук сельского жителя, Лола Эспинола перешла в руки доктора Руи Дантаса, мягкие руки бакалавра, пишущего стихи. Пепе с головой ушёл в дело устройства кабаре, нанял женщин на Юге. За игорным столом и танцевальным залом "Трианона" скрывался публичный дом с привезенными из других мест женщинами - главный козырь Пепе, основная статья его дохода. Только тогда в Ильеусе поняли, какова настоящая профессия Пепе. Дом, где он содержал своих женщин, посещали экспортеры и богатые полковники. Легче было придраться к чему угодно в Ильеусе, чем затронуть "гнездо любви", как называл Карбанкс этот полулегальный публичный дом. Поэтому ни к чему не привели старанья полковника Фредерико Пинто обратить на этот дом внимание префекта и полиции, чтобы добиться высылки Пепе из города.
- Кто ж велел полковнику быть таким глупым… - говорили жители Ильеуса, на всех перекрестках обсуждавшие недавний скандал. Этот скандал доставил всем большое удовольствие, и даже одно время по городу ходила ядовитая эпиграмма, начинавшаяся так:
Решил Фредерико Пинто,
что Лола - замужняя дама…
Полковнику сказали, что эпиграмма принадлежит перу Сержио Моура; впрочем, в Ильеусе поэту приписывали массу вещей, к которым он не имел никакого отношения. Позднее сам Фредерико установил, что автор эпиграммы - Зито Феррейра, которому он сам рассказал о случившемся в баре под пьяную руку в ту самую ночь, когда Пепе проделал с ним "шулерский трюк" и когда Фредерико ещё думал, что разрушил счастье семьи.