"Дамское счастье" не принадлежит к числу наиболее прославленных произведений Золя, таких широких социальных полотен, как "Жерминаль" или "Разгром". Но роман занимает тем не менее заметное место в творческом наследии знаменитого французского писателя. В "Дамском счастье" романист, с присущей ему силой пластической выразительности, раскрывает одну из существенных особенностей капиталистического миропорядка - господство вещи над человеком, фетишистский характер отношения людей к материальным ценностям.
Содержание:
Человек в плену у вещей 1
Эмиль Золя - Дамское счастье 2
Выходные данные книги 98
Примечания 98
EMILE SOLA
AU BONHEUR DES DAMES
Перевод с французского Ю. И. ДАНИЛИНА
Художники Л. Г. и И. П. ВИНОГРАДОВЫ
Человек в плену у вещей
"Дамское счастье" не принадлежит к числу наиболее прославленных произведений Золя, таких широких социальных полотен, как "Жерминаль" или "Разгром". Но роман занимает тем не менее заметное место в творческом наследии знаменитого французского писателя. В "Дамском счастье" романист, с присущей ему силой пластической выразительности, раскрывает одну из существенных особенностей капиталистического миропорядка - господство вещи над человеком, фетишистский характер отношения людей к материальным ценностям.
Эмиль Золя (1840–1902) родился в Париже, в семье инженера-строителя. Годы детства и юности будущего писателя протекали в небольшом городе Эксе. Лишившись отца еще в семилетнем возрасте, Золя рано узнал нужду. Он испытал нелегкую долю мелкого служащего, работал репортером в различных газетах.
В 1864 г. появляется в свет сборник рассказов Золя "Сказки Нинон". Затем последовали первые романы: "Исповедь Клода", "Завет умершей", "Марсельские тайны", - в которых ясно различимы следы увлечений Золя творчеством писателей-романтиков (Мюссе, Гюго, Жорж Санд). В натуралистическом духе были выдержаны два романа конца 60-х годов - "Тереза Ракен" и "Мадлена Фера".
В 1868 г. Золя замышляет цикл романов под названием "Ругон-Маккары" - "естественную и социальную историю одной семьи в эпоху Второй империи"; в него вошли двадцать романов. Произведение, открывающее цикл, - "Карьера Ругонов" - вышло в 1871 г., а последнее - "Доктор Паскаль" - в 1893 г. Кроме того, перу Золя принадлежат еще два цикла романов: "Три города" ("Лурд", "Рим", "Париж") и "Четыре Евангелия" ("Плодовитость", "Труд", "Справедливость" и "Истина", работу над которой прервала смерть писателя).
Золя был не только романистом яркого таланта, драматургом, автором многих статей по вопросам литературы и искусства, но и выдающимся публицистом, наделенным поистине пламенным темпераментом. Общественная деятельность Золя оставила неизгладимый след в истории французской культуры. Почетное место принадлежит Золя и в истории франко-русских культурных связей: с 1875 года, в течение шести лет, он был парижским корреспондентом журнала "Вестник Европы". С чувством глубокой признательности Золя писал о России: "Да будет мне позволено публично выразить всю мою благодарность великой нации, которая согласилась приютить и усыновить меня в момент, когда ни одна газета в Париже не желала дать места моим писаниям, не прощая мне моей литературной борьбы".
В 1883 г. Золя написал роман о преуспевающем капиталисте Октаве Муре - владельце крупного универсального магазина "Дамское счастье". Роман "Дамское счастье", входящий в серию "Ругон-Маккары", противоречив еще в большей степени, чем другие произведения Золя. В чем же его противоречивость?
С одной стороны, здесь отрицательным образом сказались натуралистические принципы Золя: роман переполнен описаниями предметного мира, переполнен настолько, что вещи по временам готовы заслонить человека. Перед нами настоящее обожествление вещей; они живут, именно живут в романе - торжествующе и победоносно. Многостраничные описания предметов, заполняющих прилавки и витрины огромного универсального магазина "Дамское счастье", звучат патетически.
Безграничное обилие вещей, созданных руками человека, вызывает восторг Золя. Он любуется мощью современной ему материальной культуры. Под пером романиста фасад капиталистической цивилизации выглядит весьма внушительно: многие вкусы и потребности находят удовлетворение в изобилии материальных ценностей.
Таков один план в романе "Дамское счастье", способный поразить воображение читателя, внушить ему ложное представление о гуманистической миссии капитализма (всё для человека!).
Но Золя - подлинный реалист - живет и в этом романе. Мы видим его уверенную руку в точном и ясном анализе отношений между людьми, вовлеченными в капиталистический круговорот купли-продажи. За великолепным фасадом материальной культуры буржуазии обнажается изнанка , картина порабощения общества чистоганом, тяжелые и унизительные последствия господства вещей над человеком.
Таков второй, наиболее интересный для нас план в романе "Дамское счастье". Честное, добросовестное исследование действительности приводит Золя к наблюдениям и выводам, прямо противоположным его собственным положениям: не всё для человека, но всё против него!
Две тысячи человек состоят на службе в магазине "Дамское счастье". Люди одинакового социального положения, они не могут не быть связаны узами товарищества. Но заслуга Золя-реалиста заключается в показе того, как в среду продавцов - тружеников, поглощенных тяжелым, поистине изнурительным трудом, - вносится дух буржуазных отношений, как на место принципов товарищества и солидарности вторгаются законы конкуренции, борьбы за существование в самом обнаженном ее виде.
"…у каждого служащего отдела, начиная с новичка, мечтавшего стать продавцом, и кончая старшим, стремившимся к положению пайщика, было лишь одно настойчивое желание: подняться на ступеньку выше, свалив товарища, который стоит на этой ступеньке, а если он окажет сопротивление - проглотить его; эта борьба аппетитов, это уничтожение одних другими было условием хорошей работы машины, оно подстегивало торговлю и создавало тот успех, которому дивился весь Париж. За Гютеном стоял Фавье, за Фавье - другие, целый строй. Слышалось громкое чавканье челюстей".
Необыкновенно ярко раскрывает Золя дьявольскую механику капиталистической коммерции, при которой люди, даже связанные общностью социальной доли, объективно становятся врагами. Вот как, например, говорится о некоем Робино, вынужденном покинуть место в "Дамском счастье": "Робино был уже приговорен, и каждый мысленно уносил одну из его косточек".
Писатель-натуралист охотно ограничился бы фиксацией внешних явлений, того, что лежит на поверхности жизни, но, вступая в спор с собственной теорией натурализма, Золя-реалист стремится объяснить этот чудовищный процесс нравственного одичания. И объяснение он находит, обращаясь к реальным условиям жизни и работы людей, подчиненных Муре.
Постоянный страх перед увольнением, всегдашняя тревога за завтрашний день (в мертвый сезон "перечисляли уволенных продавцов, как во время эпидемии перечисляют умерших"), крайняя непрочность положения, абсолютная зависимость от патрона, вечный призрак нужды - вот та почва, на которой в данной среде вырастают уродливые, антиобщественные отношения. "…фабрика останавливалась, у рабочих отнимали кусок хлеба, и все это происходило под равнодушный грохот машины: бесполезное колесо спокойно отбрасывали в сторону, и никто уже не чувствовал благодарности к нему за его былые услуги. Тем хуже для тех, кто не умеет с бою взять свое!"
* * *
Магазин "Дамское счастье" - новейшее капиталистическое предприятие. Здесь царит капиталистическая эксплуатация, весьма далекая от "патриархальных", примитивных ее форм, эксплуатация, прикрытая демагогической фразой, допускающая ряд частных, внешних улучшений положения работающих, но оставляющая в неприкосновенности суть отношений между работниками и работодателями.
Муре включил и большую, "фаланстерскую" кухню в свое гигантское предприятие: "…если расход увеличился, то и труд лучше питавшегося персонала давал теперь большие результаты, - это был расчет практического человеколюбия…"
Программа "практического человеколюбия" предписала Муре предусмотреть многие материальные и духовные потребности персонала магазина "Дамское счастье". Здесь и доктор, и библиотека, и вечерние курсы для желающих учиться, здесь дают уроки фехтования и верховой езды, имеются ванны, буфеты и парикмахерская. "Все, что требовалось жизнью, находилось тут же, под руками; не выходя из магазина, каждый получал стол, ночлег, одежду и образование".
Но эта обширная программа "практического человеколюбия", требующая больших затрат, вовсе не убыточна для владельца магазина. Все, что тратит Муре на улучшение быта служащих, сторицей возвращается к нему, умножая его капитал. Даже выступление самодеятельного оркестра, созданного из приказчиков под руководством кассира Ломма, сыграло для торгового дома роль "неслыханной рекламы".
Вдохновительницей некоторых благих начинаний выступает в романе продавщица Дениза Бодю, в которую влюблен Октав Муре. Но ее советы, касающиеся положения работников, отлично укладываются все в ту же удобную и выгодную программу "практического человеколюбия". Дениза основывается "не на сентиментальных соображениях, а на интересах самих хозяев". И Муре совершенно напрасно шутливо укоряет Денизу в приверженности к социализму. Она ведь требует реформ, которые должны быть проведены в жизнь "ради блага самой же фирмы".
В образе Октава Муре Золя уловил черты капиталистического предпринимателя новой по тому времени формации. Огромен масштаб коммерческих операций Муре. Характерно его стремление выступить монополистом торговли, сконцентрировать в "Дамском счастье" разнообразнейшие товары, ослепить ими парижан. Он умеет угадать вкусы парижан, навязать им свою волю, заставить их участвовать в его, Муре, обогащении.
Всё и все работают на Муре. Он обращает на пользу себе обостряющуюся конкуренцию между служащими; в своих интересах разжигает бесчеловечные инстинкты, подавляющие чувство товарищества. Целая армия работников трудится с утра до вечера, стремясь продать как можно больше товаров, каждый человек вносит свою долю в разрастающееся богатство Муре. Это для него снуют, сбиваясь с ног, приказчики, мечутся посыльные, лихорадочно считают деньги кассиры…
На фоне деятельности Муре совершенно обреченно выглядят владельцы маленьких лавок, в которых привыкли торговать по старинке. Все эти Бодю, Бурра и другие буржуа бальзаковского типа, втянутые в непосильную борьбу с Муре - современной капиталистической акулой, - уничтожены. "Всякий раз, когда в "Дамском счастье" открывался новый отдел, это отзывалось катастрофой в окрестных лавочках. Разорение их приобретало все больший размах, трещали даже самые солидные фирмы".
В поединке между Октавом Муре и торговцами старого типа столкнулись противоположные принципы коммерции. Муре идет в ногу со временем, стремясь сделать как можно больше оборотов капитала, даже решаясь на огромный риск. И рядом с ним совершенно архаически выглядит фигура Бодю, который следует правилу: "Искусство заключается не в том, чтобы продать много, а в том, чтобы продать дорого".
* * *
В романе "Дамское счастье" сказались многие особенности Золя-художника: среди очень точных, часто тяготеющих к физической ощутимости, натуралистически наглядных описаний - необыкновенно смелые метафоры, подчеркивающие самую природу, самый смысл явления, метафоры, которые выступают как обобщающий момент. Вот пример излюбленной Золя развернутой метафоры - эпизод, изображающий конец рабочего дня в магазине "Дамское счастье": "В отяжелевшем рокоте Парижа слышался храп наевшегося обжоры, переваривающего шелка и кружева, полотна и сукна, которыми его пичкали с самого утра. Внутри, под огнями газовых рожков, которые сверкали в сумерках, освещая последние судороги базара, магазин представлял собой своеобразное поле битвы, еще теплое от резни тканей. Обессилевшие, измученные продавцы расположились лагерем среди разгромленных столов и прилавков, словно разметанных порывом бешеного урагана… А в подвале магазина, в отделе доставки, работа еще кипела вовсю; отдел был завален свертками, и фургоны не успевали развозить их по домам. Это было последним сотрясением перегретой машины".
Другим средством художественного обобщения нередко выступает у Золя символика. Характерен в этом смысле эпизод: магазин "Дамское счастье" наконец-то довел дневную выручку до миллиона. Кассир Ломм и два помощника, согнувшись под тяжестью мешков с деньгами, торжественно несут божество, вожделенный миллион, в кабинет хозяина… Шествие этого божества повергает в экстаз всех присутствующих, заставляет их склониться перед "золотым тельцом"…
* * *
Капитализм порождал богатую материальную культуру, но он не в состоянии обратить материальные ценности на службу духовным потребностям человека. Таков объективный вывод, к которому ведет читателя роман Золя.
А. ИВАЩЕНКО
Эмиль Золя
Дамское счастье
I
Дениза шла пешком с вокзала Сен-Лазар, куда ее с двумя братьями привез шербурский поезд. Маленького Пепе она вела за руку. Жан шел сзади. Все трое страшно устали от путешествия, после ночи, проведенной на жесткой скамье третьего класса. В огромном Париже они чувствовали себя растерянными и заблудившимися, глазели на дома и спрашивали на каждом перекрестке: где улица Ла Мишодьер? Там живет их дядя Бодю. Попав наконец на площадь Гайон, Дениза в изумлении остановилась.
- Жан, - промолвила она, - погляди-ка!
И они замерли, прижавшись друг к другу; все трое были в черном: они донашивали старую одежду - траур по отцу. Дениза, невзрачная девушка, слишком тщедушная для своих двадцати лет, в одной руке несла небольшой узелок, другою держала за ручонку младшего, пятилетнего брата; позади нее стоял, от удивления свесив руки, старший брат - шестнадцатилетний подросток, в полном расцвете юности.
- Да, - сказала она, помолчав, - вот это магазин!
То был магазин новинок на углу улиц Ла Мишодьер и Нев-Сент-Огюстен. В этот мягкий и тусклый октябрьский день его витрины сверкали яркими тонами. На башне церкви Сен-Рок пробило восемь; Париж только еще пробуждался, и на улицах встречались лишь служащие, спешившие в свои конторы, да хозяйки, вышедшие за провизией. У входа в магазин двое приказчиков, взобравшись на стремянку, развешивали шерстяную материю, а в витрине со стороны улицы Нев-Сент-Огюстен приказчик тщательно драпировал складками отрез голубого шелка, стоя на коленях, спиной к улице. Покупателей еще не было, служащие только еще начинали прибывать, но магазин уже гудел внутри, как потревоженный улей.
- Да, что и говорить, - заметил Жан, - это почище Валони. Твой был не такой красивый!
Дениза пожала плечами. Она два года прослужила в Валони, у Корная, лучшего в городе торговца новинками; но этот неожиданно попавшийся им по дороге магазин, этот огромный дом преисполнил ее неизъяснимым волнением и словно приковал к себе; взволнованная, изумленная, она позабыла обо всем на свете. На срезанном углу, выходившем к площади Гайон, выделялась высокая стеклянная дверь в орнаментальной раме с обильной позолотой; дверь доходила до второго этажа. Две аллегорические фигуры - откинувшиеся назад смеющиеся женщины с обнаженной грудью - держали развернутый свиток, на котором было написано: "Дамское счастье". Отсюда сплошной цепью расходились витрины: одни тянулись по улице Ла Мишодьер, другие - по Нев-Сент-Огюстен, занимая, помимо углового дома, еще четыре, недавно купленных и приспособленных для торговли, - два слева и два справа. Эти уходящие вдаль витрины казались Денизе бесконечными; сквозь их зеркальные стекла и в окна второго этажа можно было видеть все, что творится внутри. Вот наверху барышня в шелковом платье чинит карандаш, а неподалеку две другие раскладывают бархатные манто.
- "Дамское счастье", - прочел Жан с легким смешком; в Валони у этого красавца юноши уже была интрижка с женщиной. - Да, это мило! Это должно привлекать покупательниц.