Некоторые из ранних рассказов Твена носят совершенно очевидный сатирический характер. В фельетоне "Когда я служил секретарем" (1868) высмеян сенатор-лицемер и мошенник. Как это часто бывает у Твена, повествование ведется от первого лица; сам рассказчик - определенный образ, характер, тип. Этот честный простак понимает указания сенатора буквально - он называет вещи своими именами и вечно попадает впросак, тут же раскрывая истинный облик своего шефа. Юмор рассказа отчасти основан на приеме комического преуменьшения, позволяющем в гротескной форме выразить сущность характера внешне недалекого героя, не лишенного на самом деле хитрецы. Фельетон "Чем занимается полиция" (1866) с начала до конца пронизан иронией. Лавочник разбил голову бездомному бродяге, но полиция привлекла к ответственности не его, а жертву преступления. Автор саркастически называет полицию воплощением "добра, великодушия, гуманности".
В некоторых своих рассказах Твен энергично наталкивает читателя на весьма широкие выводы. "Рассказ о дурном мальчике, которого бог не наказал" (1865) сначала кажется шуткой или, во всяком случае, сатирой, направленной только против религиозного ханжества. Но, пародируя слащавые поучения воскресных школ, Твен с одного плана насмешки переключается на другой, его ирония углубляется и достигает высшей точки в конце повествования. "Дурному мальчику" злодейства идут на пользу, он нажил много денег, и Твен вносит в рассказ типичное "дикое" преувеличение ("дурной мальчик", сделавшись взрослым, размозжил головы жене и детям), чтобы в гротескной ферме показать, как "гнусный и отъявленный негодяй", разбогатев, становится "одним из законодателей страны" и приобретает "всеобщее уважение".
Уже тогда Твен ощущал, что государственная машина в США скрипит и дает перебои, что богатство достается не тем, кто его заслуживает, что газеты много лицемерят и лгут. Однако, как и большинство его сограждан, он еще думал, что все это излечимые болезни. Как же от них избавиться? Писатель иногда предлагал весьма сомнительные лекарства. Так, он создал рассказ-памфлет "Удивительная республика Гондур" (1875), в котором проводится мысль, что равенство наносит вред. В "идеальной" республике Гондур все обстоит превосходно, ибо там люди образованные и богатые обладают на выборах не одним, а многими голосами.
Впрочем, обычно Твен не спешил с рецептами, он лишь зорко подмечал, где и что на его родине неладно.
Ни в одно собрание сочинений писателя не входил до сих пор фельетон "Исправленный катехизис" (1871). Твен дерзнул выступить в нем против всесильного Твида - взяточника, державшего в своих руках демократическую партию в Нью-Йорке. Снова автор пародирует воскресную школу, и снова он идет дальше насмешек над учением и правами церковников. Что такое бог, единый в трех лицах? - вопрошает Твен. Это - деньги, в виде золота, банкнотов и акций. Вот "истинный и единственный бог, всемогущий и всесильный, а Уильям Твид - его пророк".
Обличительный характер носят не только произведения Твена на политические темы (например, рассказ "Как меня выбирали в губернаторы", 1870), - и в некоторых, невиннейших на первый взгляд шутках проступают черты социальной сатиры. В рассказе "Как я редактировал сельскохозяйственную газету" (1870) одна смешная нелепость громоздится на другую. Возвратившийся на свой пост редактор обвиняет временного заместителя в невежестве. Защищая себя, простак-рассказчик дает понять, что другие редакторы еще более невежественны, чем он: к тому же они наглецы и лицемеры. Оказывается, что в содеянных героем рассказа глупостях отражена в гротескно-заостренной форме фальшь, пустившая корни в американской печати, да и не только в печати. Таков подспудный смысл этих комических эксцентричностей. К подобным произведениям Твена с полным основанием может быть отнесено приведенное Горьким глубокое замечание Ленина о том, что в "эксцентризме", как одной из форм искусства, есть "какое-то сатирическое или скептическое отношение к общепринятому, есть стремление вывернуть его наизнанку, немножко исказить, показать алогизм обычного".
И в прошлом веке апологеты буржуазии создавали легенды об Америке как о стране национального равенства. Но сразу же после Гражданской войны, которая, казалось бы, уничтожила самый вопиющий вид национального гнета - рабство негров, Твен увидел, что на самом деле национальные меньшинства в Америке подвергаются преследованиям. Еще в Сан-Франциско он написал едкий фельетон о преследованиях китайцев - этих скромных и честных тружеников. Фельетон остался не напечатанным, ибо газета, в которой Твен сотрудничал, боялась (как вспоминал писатель в журнале "Галакси" несколько лет спустя) "задеть кое-кого из подписчиков". В рассказе "Возмутительное преследование мальчика" (1870) Твен выступает в роли "защитника" маленького негодяя, швырявшего камнями в китайцев (как часто на протяжении последующих сорока лет писатель будет иронически "защищать" мерзавцев разных рангов для того лишь, чтобы с максимальной полнотой выявить истинный характер этих людей, сорвать с них маску добропорядочности). Еще более едкая насмешка заключена в рассказе "Приятель Голдсмита снова в чужой стране" (1870).
О том, что еще на рубеже 60-х и 70-х годов прошлого века Твен иной раз с беспокойством глядел на жизнь в Америке, говорит также такой, несколько неожиданный факт: в ряде его произведений и заметок "для себя" ощущается перекличка с настроением американских романтиков середины века. Кое-что из написанного Твеном во время поездки на Сандвичевы острова мог бы повторить и Герман Мелвилл, автор "Тайпи", так убежденно утверждавший превосходство всего склада жизни дикарей над безрадостным миром цивилизации. Вернувшись в Сан-Франциско, первый большой капиталистический город, где ему пришлось жить довольно долго, Твен отметил в своей записной книжке: "Снова дома. Нет, не дома, а в тюрьме, снова в тюрьме, и прекрасное чувство свободы исчезло. Город кажется таким тесным, и так много в нем мрачного: труд, заботы, деловые тревоги".
Незадолго до своего сорокалетия Твен писал одному другу, что он совершенно счастлив. Если есть на свете человек, "который знает счастье более полное, ровное и беспрестанное, пусть он явится передо мной, - шутил писатель, - пусть докажут, что он действительно существует. По моему убеждению, такого человека нет".
Это были светлые годы в жизни писателя. Полный энергии и радостных ожиданий, он уверенно глядел вперед. Твен был счастлив в кругу семьи. Его литературные дела складывались на редкость успешно. Еще недавно он был старателем-неудачником, мелким провинциальным журналистом, а теперь стал признанным писателем, состоятельным человеком. И этот баловень судьбы не склонен был идти по проторенной дорожке, создавать только сдобренные юмором очерки, фельетоны да комические рассказы несколько экстравагантного характера. Его литературные интересы ширились, творческие силы росли и искали выхода. В 1873 году Твен завершил свой первый роман "Позолоченный век".
Эту книгу он задумал писать вместе с литератором Чарлзом Уорнером, - он не чувствовал уверенности в том, что сам справится с таким произведением.
Позднее Твен с наивной гордостью отметил, что, начав работу над романом, он в первый же день написал рекордное число страниц. Столь же легко и успешно трудился писатель и дальше. О чем же рассказал с таким вдохновением этот жизнерадостный человек во вступительных главах своего первого романа?
"Позолоченный век" начинается с истории семьи фермера Хокинса. Родственник приглашает Хокинса переселиться в Миссури, где фермеров ждет, заверяет он, зажиточная жизнь. Но бедность и несчастья не покидают Хокинсов и в новых краях. В Миссури семья снова нищенствует. Хокинс умирает с чувством, что его близкие оставлены "в жестокой бедности". Судьба его поистине трагична.
Столь же беспросветна и описанная в первых главах романа жизнь родственника Хокинса - Селлерса. Он создает один за другим всякие прожекты обогащения, изобретательно пытается скрыть свою нищету, но терпит неудачи.
Итак, выйдя на широкие просторы романа, Твен прежде всего с невеселой усмешкой поведал о гибели надежд, о горькой нужде. Почему же у писателя, чуть ли не кичившегося своим счастьем, возник мотив несбывшихся ожиданий? В основе многих эпизодов и образов "Позолоченного века" лежит материал автобиографического характера. Судьба Хокинса напоминает судьбу отца самого Твена. И все же первая часть "Позолоченного века" это не только рассказ о жизни родных писателя. Не случайно дальнейшие главы книги, где говорится о золоте, плывущем в карманы людей, пронизаны едким сарказмом, откровенной издевкой.
В своем романе писатель сумел, как и все большие художники слова, через индивидуальное показать общее, типичное. Характерно, что на склоне лет, когда Твен говорил об американской действительности с яростным гневом, он решительно отвергнул мысль, что его "проклятья" порождены какими-либо личными переживаниями. "Разве вас не волнуют несчастья других куда больше, чем любое личное горе?!" - заметил он в одном из писем.
В "Позолоченном веке" Твен коснулся раны, которая причиняла большие страдания его соотечественникам. С каждым годом многие из них видели все отчетливее, как гаснут надежды на свободу и достаток, которые, по убеждению немалого числа простых людей, бежавших от европейского феодализма, были обещаны им самой природой социального строя, установившегося в США. Плодами борьбы народных масс Америки против английских колонизаторов (в конце XVІІІ века) и против южных рабовладельцев (во время Гражданской войны) воспользовались в конце концов крупные плантаторы, банкиры, фабриканты.
И надо по достоинству оценить великолепное чутье Твена, который уже через несколько лет после Гражданской войны сумел отразить чувство разочарования, которое в условиях "позолоченного века" охватило многих рядовых американцев.
Разумеется, первые произведения Твена в известной мере подготовили появление его новой книги. Но сколько бы темного ни обнаруживал писатель в прошлые годы, никогда раньше он не ощущал так остро неблагополучие и в низах и в верхах, как во время работы над первым своим романом. Хмурый тон начальных глав "Позолоченного века", в которых изображен безрадостный жизненный путь коренного американца, гармонирует со всею твеновской линией книги (в отличие от идиллической, в основном, линии его соавтора-Уорнера). В романе много комизма, но в главах, где центральное место занимают образы сенатора Дилворти и его друзей, образы жуликов-законодателей, жуликов-капиталистов, жуликов-газетчиков, смех Твена нередко звучит горько.
Как усиление сатирического начала в творчестве Твена, так и самый факт перехода писателя к новому для него жанру - роману, позволяют говорить о том, что закончился первый и наступил второй период развития его творчества.
"Позолоченный век" - произведение крайне неровное. Повинно в этом прежде всего различие творческих индивидуальностей двух авторов. Однако и твеновские главы, созданные пером начинающего романиста, тоже не отличаются художественным единством. Наряду с элементами, - но только элементами, - психологического романа и блестящими сатирическими картинами в книге можно найти откровенную мелодраму.
Изображая мир моральных банкротов, авторы "Позолоченного века" отчасти опирались на традиции просветительского романа. Недаром пройдохе Дилворти противопоставлен Нобл ("благородный"). Но Твен писал о ХІХ веке, и злодеи, изображенные в книге, остаются по сути дела победителями. Здесь нет подлинно оптимистической концовки. Эпоха величайших успехов Америки в развитии производительных сил - это только позолоченный, а не золотой век. Вот что сказал Твен не только названием романа, но и всей системой созданных им образов - от Хокинса и Селлерса до Дилворти. И он сказал это, несмотря на убежденность в превосходство социального строя США над порядками, которые существовали в странах Европы.
Не следует все же преувеличивать степень раскрытия американской социальной действительности в "Позолоченном веке". Твен резко осуждает продажность, проникшую в политическую жизнь страны, но не понимает неизбежной связи коррупции с господством "духа спекуляций", гротескным воплощением коего служит Селлерс. Тем более поражает проницательность писателя, сумевшего, при всей ограниченности понимания им характера капиталистических отношений, увидеть гнилую сердцевину там, где другие видели нечто ослепительно-блестящее.
Твен был сыном своей буржуазной страны и отнюдь не глядел с презрением на предпринимательство. Но честный художник всем сердцем тянулся к справедливости, был богат душевным теплом и обладал необыкновенно чувствительной совестью.
Легко выявить прямые идейные связи Твена с лучшими буржуазно-демократическими традициями периода американской войны за независимость. Известную роль сыграло влияние его отца, воспринявшего некоторые принципы американских просветителей и презиравшего церковь. Твен читал, хотя и не без опаски, "безбожные" произведения Томаса Пейна, участника войны за независимость, пропагандиста революционной борьбы против тирании, сторонника материалистических принципов. Ему были хорошо знакомы знаменитые слова Джефферсона, автора "Декларации Независимости", о праве народа на борьбу против поработителей. Вместе с тем надо напомнить, что, как ни далек был Твен в юности от развертывавшейся тогда в США борьбы против рабства, он, подобно другим крупнейшим писателям Америки прошлого столетия, был многим обязан и той идейной обстановке, которая создалась на его родине - в канун и во время войны с плантаторским Югом.
Роман "Позолоченный век" был опубликован в первые месяцы грозного экономического кризиса, который принес большому числу американцев тяжкие бедствия.
В середине 70-х годов писатель пишет очерки "Старые времена на Миссисипи", в которых рассказывает о пережитом в канун Гражданской войны, когда он был лоцманом. Затем появляется повесть о Томе Сойере. В книгах Твена теперь стало больше картин человеческой радости, больше теплого смеха, чем когда-либо раньше. Чем же это объясняется? Одни литературоведы изображают Твена этих лет бездумным развлекателем, другие - активным противником капиталистического строя, который маскировался, боясь гонений. Все это не так.
Сознание, что его личная жизнь сложилась очень счастливо, не покидало Твена несколько лет. А новые книги писателя говорили о том, что, несмотря на собственное благополучие, он остро ощутил, насколько безрадостной стала окружающая действительность. Впрочем, "Старые времена на Миссисипи" и "Приключения Тома Сойера" говорили об этом иным языком, нежели "Позолоченный век".
Пытаясь объяснить, почему он так охотно обратился в своих очерках к прошлому, сам Твен совершенно недвусмысленно (хотя и в несколько шутливой форме) выразил свое весьма критическое отношение к современности. Ныне, сказал он, "у каждого мужчины, у каждой женщины, у каждого ребенка есть хозяин, и все томятся в рабстве. Но в те дни, о которых я пишу, лоцман на Миссисипи рабства не знал". Он был "единственным… абсолютно независимым представителем человеческого рода".
Итак, в прошлом (и, конечно, более или менее идеализированном прошлом) писатель хотел найти то, чего не было в мире, где "все томятся в рабстве". Очерки о лоцманах довоенных лет, об этих особенных людях, с которыми Твен в какой-то мере связывал представление о свободе и независимости, насыщены добрым, душевным юмором, подлинной поэзией. В них есть немало страниц, окрашенных в романтические тона.
Самая радостная книга Твена - это, конечно, "Приключения Тома Сойера" (1876). И при чтении этой повести еще более настойчиво возникает мысль, что писатель обратился к прошлому, отделенному от современности глубочайшим историческим рубежом Гражданской войны, к счастливым годам детства именно потому, что в окружающем его мире взрослых людей он уже видел не очень-то много радостного, светлого.
"Приключения Тома Сойера" настолько цельное и гармоничное произведение, что мы не всегда осознаем его сложность.
Прежде всего это мастерски написанная приключенческая повесть для детей. Исчезновение Тома и его приятелей, их возвращение во время номинальной проповеди, сцена на кладбище, где происходит убийство, слежка мальчиков за индейцем, приключения Тома и Бекки в пещере, гибель Джо - как все это заставляет замирать сердце юного читателя. Действие повести развертывается динамично, интерес читателя не ослабевает ни на минуту.
Но, конечно, не только это определяет обаяние книги. Недаром же читатели, превосходно помнящие сюжет повести, снова и снова, молодея душой, возвращаются к ней.
"Приключения Тома Сойера" - очень веселая книга. Вспомним, как попался Том, когда без спросу отправился купаться, или как Том и Гек выясняли, какую пользу могут принести дохлые кошки, Забавен перечень сокровищ, отданных мальчиками Тому за право красить забор, - тут и осколок бутылочного стекла, и одноглазый котенок, и много другого. Комичны пародии на речь в воскресной школе и на сентиментальную литературу.
Из писем Твена известно, что, работая над новостью, он испытывал неуверенность насчет того, кому она предназначается - детям или взрослым. А окончательно решив, что это книга для детей, несколько притупил ее сатирическое острие. Все же в "Приключениях Тома Сойера" ощущается рука сатирика. Писатель высмеивает воскресную школу, где произносятся елейные речи. Он смело вложил в уста мальчиков дерзкое замечание: "Церковь дрянь по сравнению с цирком". Не приносит радости детям и общеобразовательная школа - с понедельника для них "начиналась новая неделя мучений". Есть в городке ханжи, которым не понять естественных проявлений детской натуры.
Там, где Твен клеймит мещанство, косность, лицемерие, он выступает как сатирик-реалист. Это бесспорно. Вместе с тем смех в "Приключениях Тома Сойера" часто служит целям реалистического показа жизни и тогда, когда он лишен обличительной окраски. Юмор помогает рисовать быт горожан во всей его конкретности. Юмор же является инструментом для проникновения в самые глубины внутреннего мира детей и взрослых.
В "Приключениях Тома Сойера" меньше гротеска, комических гипербол, чем в любом из предыдущих произведений писателя, Твен раскрывает психологию человека с невиданной у него раньше глубиной. Никогда еще не выходили из-под пера Марка Твена характеры столь живые и яркие.
Писатель подмечает решительно все, что происходит в сердце Тома Сойера. Точны во всех деталях и вместе с том полны юмора описания чувств и поступков мальчика. Вот он хвастает вырванным зубом, хочет "умыться", не прикасаясь к воде, пытается симулировать болезнь, чтоб не пойти в школу. Смешны и в то же время трогательны мечты обиженного Тома о "мести". Твен не раз показывает - все с новыми оттенками, - как возникает у мальчика сладостное чувство жалости к самому себе.
На страницах книги развертывается подлинная энциклопедия детской жизни. Твен показывает, как труд превращается из тяжелой невинности в радость, если ему хоть в какой-либо мере придан творческий характер. Правдиво и чуть-чуть насмешливо воспроизведены детские суеверия и выдумки Тома, вносящего в реальную жизнь заимствованную из книг романтическую героику. Читатель узнает в "Приключениях Тома Сойера" многие краски своего собственного детства.