Она шла прямо на госпожу де Бланшемон, а та, скрывая свой испуг, дабы он не передался Эдуарду, напряженно ждала, свернет ли она в сторону, когда поравняется с ней. Но призрак (слово здесь вполне уместное, ибо это создание впрямь походило на некое зловещее привидение) продолжал идти вперед, не замечая никого, и его черты, выражавшие не идиотизм, но мрачное отчаяние, уже перешедшее в бесчувственное оцепенение, не отзывались никаким движением на впечатления внешнего мира, которые, казалось, вовсе не доходили до него.
Однако, подступив к тени, которую отбрасывала фигура Марсели, женщина остановилась, словно встретив непреодолимое препятствие, круто повернулась и пошла в обратную сторону все тем же медленным, размеренным шагом.
- Это бедняжка Бриколина, моя старшая сестра, - сказала Роза, не понижая голоса, хотя несчастная могла ее слышать. - Она у нас тронутая (Роза употребила слово, которым в этих местах называют сумасшедших), и, как видите, выглядит старухой, а ей всего тридцать лет от роду; вот уже двенадцать лет, как она не сказала никому из нас ни словечка и вроде бы не слышит, что мы ей говорим. Может, она даже глухая, - мы так и не знаем, но только не немая, потому что, когда она считает, что вокруг нее никого нет, то, бывает, говорит сама с собой, хотя в словах ее нет никакого смысла. Она всегда норовит уединиться и, если ей не перечить, никому не сделает зла. Не бойтесь ее: если вы не будете смотреть на нее в упор, она на вас и не взглянет. Только когда мы порой хотим ее привести в божеский вид, она разъяряется, вырывается из рук и кричит так, словно ее режут.
- Мама, - подал голос Эдуард, пытавшийся скрыть свой испуг, - пойдем домой, я есть хочу!
- Хочешь есть? Да ведь мы только что встали из-за стола, - отозвалась Марсель, которой не меньше, чем сыну, хотелось поскорей уйти прочь от тягостного зрелища. - Что-то ты не то говоришь; пойдем-ка в другую аллею, здесь солнце еще сильно припекает, и ты капризничаешь от жары.
- Да, да, уйдем отсюда, - сказала Роза, - зрелище не из веселых. Она за нами не пойдет, это уж наверняка, и вообще, когда она забредет в какую-нибудь аллею, то скоро из нее не выйдет; видите, здесь, посредине, трава совсем вытоптана; можете себе представить, сколько времени она тут ходит из конца в конец! Бедная моя сестричка, до чего ее жалко! А ведь какая она была красивая и добрая! Я хорошо помню: она носила меня на руках и возилась со мной не меньше, чем вы возитесь с вашим маленьким красавчиком, но с тех пор как с ней стряслось несчастье, она меня не узнает и не помнит даже о моем существовании.
- Ах, дорогая Роза! В самом деле, ужасное несчастье! А отчего это случилось? От какого-нибудь потрясения или от болезни? Известна ли вам причина?
- Увы, да, очень хорошо известна. Но о ней не говорят.
- Простите, если я задала нескромный вопрос. Но это потому, что мне не безразлично все, что вас касается.
- О, сударыня, вы - совсем другое дело! Мне кажется, вы такая добрая, что с вами никогда не почувствуешь себя униженным, так что я вам скажу по секрету, что моя бедная сестра помешалась из-за несчастной любви. Она любила очень достойного и очень порядочного молодого человека, но у него не было ни гроша, и родители наши не согласились на их брак. Молодой человек завербовался в солдаты, и отправился искать смерти в Алжир; там он и был убит. Бедняжка Бриколина после его отъезда была грустна и молчалива. В семье думали, что это так, временно на нее нашло от горя и понемногу пройдет, не оставив следа. Но ей очень уж жестоко сообщили о смерти ее милого. Мать полагала, что когда у нее не останется никакой надежды, она сразу настроится по-иному, и огорошила ее Этой новостью, не слишком-то выбирая слова и не подумав, что при таком состоянии, какое было у сестры, подобное потрясение могло бы оказаться смертельным. Сестра, казалось, и не услышала того, что сказала мать, ничего не произнесла в ответ. Было это во время ужина, - помню как сейчас, хотя я тогда еще была очень мала, - вилка выпала у нее из рук, она уставилась на мать и с четверть часа не сводила с нее глаз, по-прежнему не говоря ни слова, и вид у нее был такой страшный, что мать испугалась и закричала: "Да что это, она меня съесть хочет, что ли?" - "Скорее вы ее съедите", - сказала бабушка. Она у нас очень хорошая и хотела бы соединить Бриколину с ее милым. "Вы, - сказала она, - такой камень навалили на ее душу, что она, того гляди, рехнется!"
Бабушка как в воду глядела: сестра в самом деле рехнулась и с того дня не стала есть с нами за столом. Что бы ей ни предложили, она ни к чему не прикоснется и живет сама по себе, нас избегает, а питается остатками еды, которые достает сама из ларя, когда на кухне никого нет. Иногда она вдруг как бросится на живую курицу, тут же ее убьет, разорвет руками и съест прямо с кровью. Этим она только что и занималась. Уж я знаю, не зря у нее платок и руки в крови. А то еще, бывает, выкапывает овощи из земли и ест их сырыми. Словом, она стала настоящей дикаркой, и все-то ее боятся. Вот что значит запрещенная любовь! Вот какое страшное наказание послано моим родителям за то, что они не сумели понять сердце дочери. Но они никогда не говорят о том, как повели бы себя с нею, если бы можно было повернуть все назад.
Марсель подумала, что Роза намекает на себя самое, и, желая узнать, отвечает ли в какой-нибудь мере молодая девушка на любовь Большого Луи, она несколькими ласковыми словами подтолкнула ее на дальнейшие признания. Они вышли на опушку заказника со стороны, противоположной той, на которой прогуливалась безумная. Марсель почувствовала облегчение, а маленький Эдуард уже раньше успел оправиться от испуга. Он снова, весело подпрыгивая, помчался вперед, не убегая, впрочем, далеко от матери.
- Ваша матушка в самом деле кажется мне немного слишком суровой, - сказала госпожа де Бланшемон своей спутнице, - но отец, по-видимому, к вам более снисходителен.
Роза покачала головой.
- Папенька меньше шумит, чем маменька. Он веселее, ласковее, чаще делает подарки, чаще придумывает что-нибудь приятное, в общем - любит он своих детей, и отец он хороший. Но что касается богатства и того, что он называет приличиями, то тут он как кремень, даже маменьке даст сто очков вперед. Я тысячу раз слышала от него, что лучше помереть, чем быть нищим, и что скорее он меня убьет, чем согласится…
- Чтобы вы вышли замуж по своему выбору? - подхватила Марсель, заметив, что Роза затрудняется в выражении мысли.
- О, он не говорит именно так, - сказала Роза, несколько смутившись. - Я еще и не думала о замужестве и пока не знаю, разойдется ли мой выбор с его выбором. Но что правда, то правда: для меня он не помирится на малом, и уже сейчас его терзает страх - а вдруг ему не удастся найти зятя себе под стать. Поэтому я в скором времени замуж не выйду, и это очень хорошо: мне совсем не хочется расставаться с родительским домом, хотя от маменьки и приходится терпеть разные мелкие неприятности.
Марсели показалось, что Роза немного притворяется, но она не захотела выпытывать у девушки ее секреты и ограничилась замечанием, что Роза и сама-то едва ли будет согласна помириться на малом.
- О, вовсе нет! - с простодушной непосредственностью ответила Роза. - На мой взгляд, я богаче, чем надо, и мне Это совсем ни к чему. Отец все твердит, что нас у него пятеро (у меня ведь еще есть две замужние сестры и женатый брат) и доля каждого будет не очень велика, но мне это вот уж как безразлично. Я не охотница до роскошеств, а кроме того, я вижу по нашему домашнему укладу, что чем люди богаче, тем они бедней.
- Это как же?
- Да, так оно и есть, по крайней мере у нас, земледельцев. Вы, господа, любите выставлять напоказ свое богатство. Наши, деревенские, обвиняют вас даже в расточительности, и вот, видя, сколько знатных семей разоряется, люди дают себе зарок быть благоразумнее и изо всех сил стараются, можно сказать, из кожи вон лезут, чтобы обеспечить своим детям выгодные партии. Каждый хотел бы удвоить или даже утроить свое состояние: по крайней мере мне, сколько я себя помню, и мать, и отец, и сестры, и их мужья, и тетки, и кузины только об этом и твердят. И чтобы богатство все росло и росло, люди подвергают себя всяким лишениям. Порою, чтобы пустить другим пыль в глаза, раскошеливаются, а затем в домашнем хозяйстве, которое не на виду, как говорится, трясутся над каждым грошом: ужас как боятся повредить мебель, посадить пятнышко на платье, позволить себе что-нибудь лишнее. По крайней мере такой порядок заведен матушкой у нас в доме, а надо сказать, это совсем не весело - всю жизнь скаредничать и отказывать себе во всем, когда есть возможность жить в свое удовольствие. А когда видишь, как наживаются за счет благополучия других людей, экономят на жалованье и еде тех, кто работает на нас, и как бездушно обходятся с ними, - становится совсем грустно. Что до меня, то будь я сама себе хозяйка, я ни в чем бы не стала отказывать ни себе, ни другим, я бы тратила весь доход, и, может быть, капиталу от этого было бы не хуже, хотя бы потому, что меня любили бы и работали бы на меня усердно и преданно. Не это ли говорил за обедом Большой Луи? Он был прав.
- Милая Роза, он был прав в теории.
- В теории?
- То есть его благородные идеи верны применительно к обществу, которое еще не существует, хотя когда-нибудь, несомненно, будет существовать. Но, говоря о современной практической жизни, то есть о том, что может быть осуществлено сегодня, вы заблуждаетесь, если полагаете, что в наш век, когда злых людей куда больше, чем добрых, достаточно кому-то стать добрым, чтобы его поняли, полюбили и вознаградили здесь, на земле.
- Меня удивляет то, что вы говорите. Я полагала, что вы думаете так же, как и я. Значит по вашему мнению, правильно угнетать тех, кто на нас работает?
- Да, я думаю не так, как вы, Роза, но я далека от мыслей, которых, по-вашему, я в таком случае должна придерживаться. Я хотела бы, чтобы никто не заставлял других работать на себя, но чтобы каждый, работая на всех, трудился во славу божью и тем самым для себя.
- А как сделать, чтобы так было?
- Это было бы долго объяснять вам, дитя мое, и я боюсь, что у меня это плохо получится. А пока то будущее, которое я предвижу, не наступило, по-моему, быть богатым - большое несчастье, и я лично чувствую огромное облегчение от того, что перестала быть богатой.
- Вот это странно! - сказала Роза. - Ведь богатые люди могут делать добро бедным, и какое же это счастье!
- Один человек, пусть и с самыми добрыми намерениями, может сделать очень немного добра, даже если отдаст все, что имеет, а уж после этого он становится и вовсе бессилен.
- Но если бы каждый так поступал?
- Да, если бы каждый… Хорошо было бы, будь оно так; но в настоящее время невозможно внушить всем богачам необходимость такой жертвы. Вы сами, Роза, не были бы готовы отдать все без остатка. Вы охотно отдавали бы свой доход на облегчение страданий как можно большего числа несчастливых, то есть спасали бы несколько семейств от нищеты, но делали бы это только при условии сохранения своего капитала. Да вот и я сама, читающая вам сейчас проповедь, держусь за последние остатки своего состояния, дабы спасти счесть" (так у нас это называется) моего сына, то есть сохранить для него то, что позволит ему и после уплаты отцовских долгов не впасть в полную нищету. Ведь останься он безо всего, он не мог бы получить образование, должен был бы надрываться, чтобы заработать себе на хлеб, и, возможно, умер бы преждевременно, ибо такую жизнь трудно выдержать существу хрупкому, потомку многих поколений людей, которые проводили жизнь в праздности, унаследовавшему от них изнеженность натуры, несравнимой по выносливости с натурой крестьянина. Как видите, при всех наших добрых намерениях, мы не знаем, как общество могло бы разрешить эти противоречия, и единственное, что нам остается, - это предпочесть скромный достаток богатству и труд - праздности. Мы сделаем, таким образом, первый шаг к добродетели; но сколь невелика будет наша заслуга и как мало сможем мы помочь людям в их бесчисленных несчастьях, которые мы с болью душевной видим повсюду вокруг нас!
- Но как же исправить это положение? - растерянно произнесла Роза. - Неужели нет никакого средства? Надо было бы, чтобы какой-нибудь король додумался до правильного решения своей головой, - ведь короли все могут.
- Короли не могут ничего или почти ничего, - ответила Марсель, улыбнувшись наивности Розы, - надо было бы, чтобы народ дошел до правильного решения сердцем.
- Все это мне кажется мечтой, - сказала добросердечная Роза, - в первый раз в жизни я слышу о таких вещах.
Сама-то я иногда задумываюсь, но у нас никто не говорит, что свет худо устроен. Люди говорят, что прежде всего надо Заботиться о себе: ведь ежели не подумаешь о себе сам, то никто другой для тебя пальцем о палец не ударит; и еще говорят, что все люди между собою враги; от этого становится страшно, не правда ли?
- Здесь есть странное противоречие. Свет худо устроен именно потому, что все люди ненавидят и боятся друг друга!
- Но какой, по-вашему, может быть выход из всего Этого? Ведь когда мы замечаем что-нибудь плохое, мы всегда имеем представление о чем-то лучшем.
- Такое представление может стать достаточно отчетливым только тогда, когда оно возникнет у всех и все будут способствовать его прояснению. Но когда горстка людей противостоит всем, когда вас осмеивают за то, что вы мечтаете о лучшем, и вменяют вам в преступление даже разговор об этом, будущее представляется вам смутно и неопределенно. Таков удел - не скажу самых сильных умов нашего времени, об этом я ничего не знаю, ведь я только невежественная женщина, - но, во всяком случае, сердец, исполненных благороднейших порывов. Вот как ныне обстоят дела.
- Да, "на сегодня", как говорит мой папенька, - подхватила Роза, улыбаясь, и затем, погрустнев, добавила: - Что же мне делать? Как быть доброй, оставаясь богатой?
- Несите в своем сердце, моя милая Роза, как драгоценные сокровища, сочувствие к страждущим, любовь к ближнему, которой учит нас Евангелие, и страстное желание пожертвовать собой ради блага других в тот день, когда ваша личная жертва сможет принести пользу всем.
- И такой день придет?
- Несомненно.
- Вы в этом уверены?
- Так же, как в том, что бог добр и справедлив.
- Правда, бог не может допустить, чтобы зло существовало вечно. Как бы то ни было, госпожа баронесса, я совсем ослеплена тем, что вы мне рассказали, и у меня голова идет кругом; но все-таки я, кажется, теперь понимаю, почему вы так спокойно переносите утрату своего состояния, и мне уже самой начинает представляться, что я с радостью удовлетворилась бы скромным достатком.
- А если бы вам пришлось стать совсем бедной, страдать, трудиться?
- Черт возьми, если бы это ничему не послужило, то Это было бы ужасно.
- А если все-таки считать, что это чему-то служит? Если для спасения человечества нужно пройти сквозь пучину горя, принять на себя некое мученичество?
- Ну что ж, - сказала Роза, с удивлением глядя на Марсель, - тогда надо было бы терпеливо перенести эти испытания.
- Нет, надо было бы восторженно броситься им навстречу! - вскричала Марсель, и от ее голоса и взгляда Роза вся вздрогнула, словно ее ударило электричеством; она невольно ощутила подъем духа, сама того не ожидая.
Эдуард притомился и перестал резвиться. На горизонте уже показывалась луна. Марсель решила, что пора вести ребенка спать, и ускорила шаг, а Роза молча поспевала за ней; она все еще не могла прийти в себя после их беседы, но когда они приблизились к ферме и еще издалека послышался громовой голос госпожи Бриколен, Роза вернулась к действительности и, глядя на молодую даму, шедшую впереди нее, сказала про себя: "Да уж не тронутая ли она тоже?"
XIII. Роза
Несмотря на эту тревожную мысль, Розу неудержимо влекло к Марсели. Она помогла ей уложить в постель ребенка, с милой предупредительностью позаботилась о тысяче разных мелочей и, прощаясь, хотела поцеловать ей руку. Но Марсель, которая уже успела полюбить Розу, как любят удачных детей, отняла руку и расцеловала девушку в обе щеки. Роза, восхищенная и почувствовавшая себя еще легче и свободней с Марселью, медлила уходить.
- Я хотела бы задать вам один вопрос, - сказала она наконец. - Неужели у Большого Луи в самом деле достаточно ума, чтобы понимать вас?
- Конечно, Роза! - ответила Марсель. - Но что вам-то до этого? - добавила она не без некоторого лукавства.
- Видите ли, мне показалось сегодня очень удивительным, что среди нас всех у нашего мельника было больше всего разных интересных мыслей. А ведь он не получил очень хорошего образования, бедный Луи.
- Но в нем столько сердечности и ума! - сказала Марсель.
- О да, сердечности в нем хоть отбавляй. Я его хорошо знаю. Мы в раннем детстве росли вместе. Его старшая сестра была моей кормилицей, и первые годы моей жизни я провела на мельнице в Анжибо. Луи не говорил вам про это?
- Он со мной вообще не говорил о вас, но я заметила, что он очень вам предан.