- Замолчи, несчастный! - крикнула донья Ангустиас.- Не искушай бога, не накликай беды!
Тут, чтобы не упустить случая и лишний раз польстить эспаде, в разговор вмешался зять со своими поучительными наставлениями:
- Не обращайте внимания на его слова, мамаша. С ним ни один бык не справится. Скорее он быку рога оторвет.
В воскресенье Гальярдо предстояло выступить в последней корриде за этот год. Против обыкновения он провел утро без обычных смутных страхов и тягостных предчувствий. Он беззаботно одевался, чувствуя приятное нервное возбуждение и прилив сил.
Какое наслаждение кружить по желтому песку арены, вызывая своей дерзкой отвагой восторженные восклицания тысячной толпы! Истинная радость лишь в его искусстве, дающем успех и кучу денег, а все остальное - семья и любовные связи - только осложняет жизнь и причиняет огорчения. Ну, сегодня он покажет себя на арене! Он испытывает какой-то особенный прилив сил, ни следа тревоги или страха, словно его подменили. Ему не терпелось поскорее ступить на арену, а ведь обычно он изо всех сил старался оттянуть страшный час. Раздражение, вызванное семейным разладом, и уязвленное самолюбие покинутого любовника искали выхода в схватке с быками.
Когда подъехал экипаж, Гальярдо прошел через патио, не обращая внимания на взволнованных женщин. Кармен не показывалась. Ах, эти женщины! Они способны лишь отравить человеку существование. Только в кругу мужчин можно повеселиться, найти верного друга. Взять хотя бы шорника. Стоя перед зеркалом, он любуется своим выходным костюмом, полученным в подарок от эспады и перешитым по его фигуре. Пускай он болтлив и смешон, но он один стоит куда больше, чем вся семья. Уж этот никогда не покинет Хуана.
- Ты заткнешь за пояс самого Роже де Флора,- весело бросает ему матадор.- Садись со мной, я подвезу тебя к цирку.
Сияя от гордости, зять усаживается рядом с великим человеком. Наконец-то можно проехаться по улицам Севильи и показаться прохожим в экипаже среди шелковых плащей и шитых золотом костюмов тореро.
Цирк был полон. Последняя осенняя коррида привлекла толпы зрителей не только из города, но также из окрестных сел. Места на солнечной стороне кишели деревенскими жителями.
С первой же минуты сказался нервный подъем Гальярдо. Он держался вдали от барьера, искал встречи с быком, дразнил его, а пикадоры между тем ждали, когда бык повернется, чтобы броситься на их жалких кляч.
Зрители, казалось, были предубеждены против тореро. Ему, как и всегда, аплодировали, но громкие возгласы восхищения раздавались чаще с теневой стороны, где ровными рядами белели шляпы, а не со стороны, залитой солнцем, где волновалась пестрая толпа и многие, скинув пиджаки, сидели в одних рубашках.
Гальярдо угадывал опасность. При первой же неудаче половина цирка вскочит на ноги и осыплет его бранью, упрекая в неблагодарности к тем, кто создал ему имя. Первого быка он убил без особого успеха. Он бросился вперед на рога с обычной отвагой, но шпага наткнулась на кость. Поклонники тореро зааплодировали. Удар был нанесен метко, и тореро не виноват, если его усилия оказались бесплодными. Он приготовился к повторному удару и снова попал в кость, а бык, устремившись вслед за мулетой, одним движением головы освободился от шпаги, торчавшей в затылке, и отбросил ее в сторону. Тогда, взяв из рук Гарабато запасную шпагу, Гальярдо повернулся к быку, который ждал его, крепко упершись копытами в песок и так низко нагнув окровавленную шею, что влажная морда его едва не касалась земли.
Держа мулету перед глазами быка, эспада спокойно откинул шпагой бандерильи, вонзившиеся в шею животного. Матадор готовился прикончить быка. Острием шпаги он отыскал чувствительное место между рогами и напряг все силы, чтобы всадить лезвие; но бык только вздрогнул от боли и мощным взмахом головы отбросил стальной клинок.
- Раз! - послышался насмешливый возглас из рядов на солнечной стороне.
Проклятие! За что эти люди так несправедливы и враждебны к нему?
Гальярдо снова ударил и на этот раз попал метко. Пораженный в жизненный центр мозга, бык рухнул наземь, как от удара МОЛНИИ; рога его зарылись в песок, ноги застыли в воздухе.
С теневой стороны послышался гром рукоплесканий, между тем как с дешевых мест раздались свист и ругань:
- Прихвостень! Аристократ!
Повернувшись спиной к своим недругам, эспада взмахом мулеты и шпаги выразил благодарность рукоплескавшим ему почитателям. Задетый бранью простолюдинов, которые еще недавно восторженно приветствовали его, он в гневе сжимал кулаки:
"Чего им от меня нужно, этим людям? Бык ведь прикончен.
Проклятие! Не иначе как происки врагов".
Большую часть корриды он провел у барьера, с пренебрежением поглядывая на выступавших после него товарищей по ремеслу и мысленно обвиняя их в злокозненных интригах, сеявших против него недовольство.
Он осыпал проклятиями быка и его хозяина. Надо же было подвернуться этой твари именно сегодня, когда он готовился показать чудеса храбрости! Все его планы рухнули. Перестрелять бы скотоводов, выпускающих на арену таких подлых животных.
Когда снова пришла его очередь сразиться с быком, он велел Насионалю и капеадорам заманить быка поближе к солнечной стороне, занятой простым людом.
Он знал толпу. Надо оказать уважение "гражданам" на дешевых местах, шумной и грозной толпе, которая даже в цирке не забывала о классовой ненависти, но при малейшем признаке внимания, льстившем ее самолюбию, с необычайной легкостью переходила от свиста к рукоплесканиям.
Размахивая плащами, капеадоры сделали все, чтобы пригнать быка к стороне, залитой солнцем. Гул веселого удивления прокатился по дешевым местам. Самый захватывающий момент - конец быка - произойдет тут, на глазах у простого люда, а не вдали, как это обычно происходило в угоду богачам, занимавшим места в тени.
Очутившись один на солнечной стороне арены, бык бросился на околевшую лошадь и погрузил рога в ее распоротое брюхо; как жалкое тряпье, взметнул он вверх убитое животное, разбрасывая во все стороны искромсанные внутренности и экскременты. Отбросив падаль в сторону, бык нерешительно попятился, но вдруг снова бросился вперед и, громко фыркая, еще раз ткнулся рогами в опустошенное брюхо; а толпа приветствовала смехом упорство бестолкового животного, вновь и вновь терзавшего бездыханную тушу.
- Так ее! Молодчина! Каков силач! А ну-ка, еще разок!
Но вскоре всеобщее внимание перешло с животного на тореро; мелкими шажками, упруго покачиваясь, он пересекал арену, держа в одной руке сложенную мулету, а в другой - шпагу, которой он помахивал, словно тросточкой.
Вся солнечная сторона захлопала в ладоши, выражая тореро благодарность за внимание.
- Это ты здорово придумал,- шепнул Насиональ, стоявший подле тореро с плащом наготове.
Толпа махала руками, зазывая Гальярдо поближе к себе.
"Сюда, сюда!" Каждый хотел, чтобы он убил быка тут, прямо на его глазах, боясь прозевать хоть одно из движений тореро. Эспада нерешительно поглядывал на тысячи махавших ему рук.
Упершись ногой в подножие барьера, он соображал, где выгоднее всего прикончить быка. Необходимо отвести его подальше от сдохшей лошади и разбросанных кругом внутренностей.
Матадор уже повернулся к Насионалю, чтобы отдать распоряжение, как вдруг услышал за спиной знакомый голос; вспоминая, где он мог слышать этот голос, тореро быстро обернулся.
- Добрый день, сеньор Хуан! Вот когда мы вам как следует похлопаем!
И Гальярдо увидел в первом ряду, позади каната, протянутого по второму барьеру, лежащую на ограде куртку, на которую облокотился человек в одной рубашке, подпирая руками широкое, свежевыбритое лицо, затененное низко надвинутой шляпой. Он выглядел добродушным крестьянином, приехавшим в город посмотреть корриду.
Гальярдо узнал его. Перед ним был Плюмитас.
Разбойник сдержал слово и, рискуя быть узнанным, смело появился среди двенадцати тысяч зрителей, чтобы приветствовать эспаду, и тот мысленно поблагодарил его за доверие.
Какая поразительная дерзость! Явиться в город, сидеть в цирке, вдали от гор и пустынных мест, где ему легче было бы защищаться, отказаться от двух своих единственных помощников - коня и карабина - лишь затем, чтобы увидеть, как Гальярдо прикончит быка... Из них, двух смельчаков, Плюмитас по праву заслужил первенство.
Эспада вспомнил о своем поместье, отданном на милость разбойника, о жизни в деревне, возможной лишь при условии дружеских отношений с этим необыкновенным человеком, и решил, что убьет быка в его честь.
Он улыбнулся разбойнику, который по-прежнему спокойно глядел на него, снял шляпу и, не отрывая глаз от Плюмитаса, крикнул в сторону мятежной толпы:
- Итак - в вашу честь!
Он бросил шляпу в толпу, и десятки рук жадно протянулись в попытке завладеть священным предметом.
По знаку тореро Насиональ, размахивая плащом, подогнал быка поближе.
Гальярдо развернул мулету; животное с ревом бросилось вперед и пронеслось под красной тряпкой. "Оле!" - заревела толпа, готовая в знак примирения со своим кумиром приветствовать каждый его шаг.
Гальярдо продолжал дразнить быка под восторженные крики зрителей, которые находились в двух шагах от него и не жалели советов:
- Берегись, Гальярдо! Бык хитер. Не становись между ним и барьером. Прибереги на всякий случай путь к отступлению.
Другие, наоборот, всячески подзуживали и распаляли его:
- Покажи себя, парень! Бац, меткий удар, и вот уж бык в кармане!
Нет, эта тварь слишком велика и подозрительна, в кармане ей, пожалуй, не уместиться. Раздраженный близостью дохлой лошади, бык то и дело пытался вернуться к ней, словно запах падали одурманивал его.
Наконец, устав гоняться за красной тряпкой, бык застыл на месте. Лежавшая позади Гальярдо лошадь осложняла положение.
Но тореро выходил победителем и при худших обстоятельствах.
Толпа подстрекала его не упускать случай. Да, надо воспользоваться усталостью животного. Среди зрителей, уцепившихся за второй барьер и подавшихся вперед, чтобы не упустить ни одной подробности решительной схватки, Гальярдо узнавал завсегдатаев цирка, которые за последнее время охладели к нему, но сегодня сменили гнев на милость, подкупленные вниманием тореро к "народу".
- Не зевай, паренек! А мы поглядим и поучимся. Бросайся, не раздумывая!
Гальярдо слегка обернулся, приветствуя Плюмитаса, а тот по-прежнему сидел, облокотясь на куртку и подперев рукой круглое, улыбающееся лицо.
- В вашу честь, товарищ!
Матадор поднял шпагу, готовясь нанести смертельный удар, но в тот же миг земля под ним покачнулась, с силой отбросив его в сторону. Казалось, весь цирк мгновенно обрушился на него, все вокруг потемнело, и над ним со страшным ревом пронесся смерч.
Мучительная судорога свела его тело с головы до ног, череп готов был расколоться от звона; смертельная тоска сдавила грудь...
И, теряя сознание, он полетел в мрачную пропасть небытия.
В тот самый миг, когда Гальярдо приготовился нанести удар, бык неожиданно ринулся на него, привлеченный запахом падали, распростертой позади тореро. Мощным ударом разодетый в шелк и золото человек был сбит с ног и мгновенно исчез под копытами животного. Бык не подхватил Гальярдо на рога, но со страшной, сокрушительной силой, словно тяжелой палицей, ударил его могучим лбом.
Теперь перед глазами зверя не было ничего, кроме издохшей клячи, но, почуяв под ногами неожиданное препятствие, бык мгновенно забыл растерзанный лошадиный труп и с неистовой яростью набросился на сверкающую золотом куклу, безжизненно раскинувшуюся на песке. Подхватив рогами тело тореро, он подбросил его в воздух, откинул прочь и приготовился в третий раз броситься на свою жертву.
Все произошло с ошеломляющей быстротой. Толпа безмолвствовала, затаив дыхание. Он убьет тореро! Как знать, может, уже убил! Но вот тревожный крик толпы нарушил томительную тишину. Чьи-то мощные руки взметнули плащ между бездыханным телом человека и рогами быка, ослепив его. То был Насиональ, который в порыве отчаяния бросился на зверя, готовый погибнуть на его рогах, лишь бы спасти эспаду. Озадаченный новой помехой, бык повернулся задом к упавшему и кинулся на бандерильеро, а тот, пятясь, продолжал размахивать плащом, не зная, как избавиться от грозящей опасности, но счастливый тем, что вызволил из беды раненого матадора.
Захваченная необыкновенным зрелищем, толпа на миг забыла об эспаде. Казалось, Насионалю не миновать гибели, не увернуться от рогов животного. Мужчины кричали так, словно криками можно было спасти бандерильеро; женщины отвернулись, задыхаясь от волнения и судорожно сжимая руки. Наконец, улучив момент, когда бык пригнул голову, готовясь подхватить жертву на рога, бандерильеро отпрянул в сторону, и ослепленное бешенством животное пронеслось мимо, потрясая разорванным в клочья плащом.
Напряжение разрешилось оглушительным взрывом рукоплесканий. В своем непостоянстве толпа, взволнованная минутным острым впечатлением, выкрикивала имя Насионаля. То был лучший день в его жизни. С увлечением аплодируя, зрители почти позабыли о распростертом на песке Гальярдо. Служители цирка подхватили его и вынесли на руках, как покойника, с безжизненно поникшей головой.
К концу дня в городе только и говорили, что о тяжелом ранении Гальярдо, самом опасном ранении в его жизни. Во многих городах появились срочные выпуски газет; вся испанская печать помещала подробные сообщения о происшествии на арене. Телеграммы летели во все концы, словно произошло покушение на жизнь видного политического деятеля.
На улице Сьерпес ходили страшные слухи, преувеличенные пылкостью южной фантазии. Бедный Гальярдо скончался. Рассказчик сам видел, как он лежал в цирковом лазарете белее бумаги, с крестом в руках. По другим сведениям дело обстояло лучше: пострадавший еще не умер, но кончины его ждут с минуты на минуту.
- У него повреждены и сердце и брюшина - все! Бык прямо-таки изрешетил беднягу.
Вокруг цирка пришлось выставить караул, чтобы любители, нетерпеливо ожидавшие известий, не взяли штурмом лазарет.
Толпа вокруг цирка росла и росла, забрасывая вопросами о состоянии эспады всех входивших и выходивших.
Насиональ, не успевший еще сменить свой наряд, хмурый и насупившийся, то и дело выглядывал из дверей и сердито кричал, чтобы поспешили с приготовлениями: надо поскорее перенести эспаду домой.
При виде бандерильеро люди забывали о пострадавшем и наперебой поздравляли героя дня:
- Сеньо Себастьян, вы держались геройски! Если бы не вы...
Но Себастьян и слушать не хотел поздравлений. Ничего особенного он не сделал. Все ерунда! А вот бедняга Хуан - тот на волосок от смерти.
- А как он, сеньо Себастьян? - спохватившись, спрашивали в толпе.
- Плох. Только сейчас пришел в себя. Одна нога раздроблена, дыра в боку, весь как решето. Бедняга растерзан прямо в клочья. Сейчас отправим его домой.
Уже наступила ночь, когда Хуана вынесли из ворот на носилках. Толпа в молчании следовала за ним. Путь был не близок.
Выделяясь на фоне толпы, Насиональ, все еще в блестящем наряде бандерильеро, с плащом на руке, то и дело наклонялся над носилками, прикрытыми простыней, и приказывал сделать остановку.
Врачи следовали позади, рядом с ними шли маркиз Морайма и едва живой от волнения дон Хосе, доверенный Гальярдо, поддерживаемый с обеих сторон друзьями из клуба Сорока пяти,пораженные общим горем, сеньоры шли вперемежку с оборванными бедняками.
Все были потрясены. Печальное шествие медленно двигалось по улицам, точно произошло одно из тех народных бедствий, когда перед лицом общего горя стираются всякие грани и классовые различия.
- Какое несчастье, сеньор маркиз! - проговорил, обращаясь к Морайме, белокурый толстощекий крестьянин в наброшенной на плечо куртке.
Он уже два раза решительным движением отстранял одного из четырех носильщиков и становился на его место. Маркиз дружелюбно поглядел на говорившего: как видно, один из тех деревенских жителей, которые частенько здороваются с ним на проселочных дорогах.
- Да, парень, большое несчастье.
- Вы думаете, он умрет, сеньор маркиз?
- Боюсь, что да, если не произойдет чуда. Он весь как решето.
И маркиз похлопал незнакомца по плечу, благодарный за его сочувствие к общему горю.
У входа в дом разыгралось тяжелое зрелище. Из патио доносились раздирающие душу крики. Собравшись на улице, плакали и рвали на себе волосы женщины-соседки и старые друзья семьи, считавшие Хуанильо уже мертвым. Пикадору Потахе вместе с другими товарищами пришлось встать у входа, раздавая направо и налево тумаки, чтобы никто не ворвался в дом вслед за носилками. Улица была запружена, толпа гудела и волновалась. Люди не сводили напряженного взгляда с дома, словно пытаясь угадать, что происходит за его стенами.
Носильщики внесли пострадавшего в комнату, находящуюся рядом с патио, и с величайшей осторожностью переложили его па кровать. Гальярдо был весь забинтован, кровь проступала через марлю, стоял острый запах обеззараживающих лекарств. Из костюма тореро сохранился в целости лишь один розовый чулок.
Белье его было изодрано в клочья либо разрезано ножницами.
Спутанная и растрепавшаяся косичка болталась на шее; лицо было бледнее воска. Почувствовав пожатие руки, он открыл глаза и слабой улыбкой ответил на взгляд Кармен, которая была так же бледна, как он; ее сухие глаза и помертвевшие губы выражали такой ужас, точно настал последний час тореро.
Важные сеньоры - друзья эспады решили осторожно вмешаться: это невозможно, Кармен должна уйти. Ведь сделана лишь первая перевязка, врачам предстоит еще сложная и большая работа.
Подталкиваемая друзьями, жена тореро наконец вышла из комнаты. Раненый взглядом подозвал к себе Насионаля, и тот нагнулся, пытаясь уловить чуть слышный лепет.
- Хуан просит немедленно телеграфировать доктору Руису,- прошептал он, выйдя в патио.
В ответ доверенный с удовлетворением кивнул головой, радуясь своей предусмотрительности. Еще днем, убедившись, что дело плохо, он телеграфировал врачу. Руис уже наверняка в пути и завтра утром будет на месте.
Потом дон Хосе снова обратился к врачам, сделавшим перевязку в цирке. Убедившись, что раненый пришел в себя, врачи высказали надежду, что он будет спасен. Организм тореро таит неисчерпаемые силы! Самое опасное - это полученное им сотрясение, другой умер бы на месте от такого удара; но пострадавший благополучно очнулся, сознание вернулось к нему, однако слабость еще велика... Что же касается ран, они не смертельны. Рука заживет, разве что потеряет прежнюю ловкость. С ногой дело серьезнее: раздроблена кость, и Гальярдо может остаться хромым.
Дон Хосе, который несколько часов назад, когда смерть эспады казалась неминуемой, делал всяческие усилия, чтобы сохранить выдержку, пришел в сильнейшее волнение. Его матадор останется хромым?.. Значит, он не сможет больше выступать?..
Дон Хосе был возмущен спокойствием врачей, сообщавших, что Гальярдо, вероятно, останется калекой.
- Это невозможно! Вы считаете логичным, чтобы Хуан, оставшись жив, ушел с арены? Но кто его заменит? Повторяю, это невозможно! Первый матадор в мире!.. А вы хотите, чтобы он бросил свое дело!
Ночью у постели Гальярдо дежурили его товарищи по квадрилье и зять. Шорник то и дело бегал из комнаты раненого наверх, чтобы утешить женщин и удержать их вдали от тореро.