Мы стали, чередуясь, работать напильником, но, как ни старались, прошло добрых полчаса, прежде чем Мистер Марс очутился на воле. Прутья не желали сгибаться, даже когда один конец уже был подпилен, так что пришлось перепиливать их в двух местах. Пока мы работали, Марс лизал нам руки и нетерпеливо повизгивал. Он прекрасно понимал, к чему идет дело. Наконец мы вытащили три прута, и не успел третий отвалиться, как Марс уже стал протискиваться в дыру. Я принял огромного, гладкого пса в свои объятия, и через минуту мы все уже носились по складу и под громкий лай и крики восторга праздновали его освобождение.
- Смотри, чтоб не убежал, - сказал Финн.
Мне не верилось, что Марс способен на такую неблагодарность - неужели он нас покинет после всего, что мы для него сделали? - но все же я крикнул: "Сюда!" - и почувствовал облегчение, когда он послушался.
Потом мы стали обсуждать, что делать с клеткой. Финн предложил бросить ее в реку, но я был против. Человек, бросающий что-то в воду, - самое ненавистное зрелище для лондонской полиции. В конце концов мы решили пусть лежит, где лежит. Ведь мы не так уж заботились о том, чтобы замести следы, да и вряд ли это было возможно.
Пока мы разговаривали, шофер задумчиво поглядывал на клетку.
- Ненадежны эти модные замки, - сказал он. - То и дело заедают. - Он просунул руку между прутьями и нажал кнопку на нижней стороне потолка. В ту же секунду одна из стенок откинулась вниз бесшумно и мягко. Это положило конец дискуссии. Мы с Финном воззрились на шофера. Он ответил нам младенчески невинным взглядом. На комментарии мы уже были неспособны.
***
- Знаешь что? - сказал Финн. - Я устал. Давай зайдем куда-нибудь отдохнуть.
Я отдыхать не собирался, но Финна теперь можно было, пожалуй, отпустить. Мне вдруг захотелось остаться вдвоем с Марсом. Я дал Финну пять шиллингов - все, без чего мог обойтись, - и велел ему ехать в нашем такси на Голдхок-роуд и остальное занять у Дэйва. Ему жаль было покидать меня, и пришлось довольно долго внушать ему, что он исполняет как раз мое желание: Наконец такси уехало, а мы с Мистером Марсом отправились пешком к Хэммерсмитской площади.
Я шел быстро, Марс бежал рядом, и я ликовал. Мы то и дело поглядывали друг на друга, и я чувствовал, что он относится ко мне так же одобрительно, как я к нему. Я был растроган его послушанием. Меня всегда удивляет, когда какое-нибудь живое существо повинуется моему слову. Сейчас кража Марса казалась мне одним из самых вдохновенных поступков в моей жизни. И я уже не думал о том, что буду с ним делать. Я начисто забыл про Сэди и Сэмми. Просто мне было приятно, что столько усилий не пропало даром и Марс со мной. С высоко поднятой головой мы вошли в "Герб Девоншира" на Хэммерсмитской площади.
Марс привлек всеобщее внимание. Кто-то сказал: "Хороша у вас собака!" Я дал заказ и увидел на стойке вечернюю газету. Мне пришло в голову, что сейчас самое время заняться выяснением, кто кроется за буквами Г.К. Заодно, возможно, выяснится и график, по которому работают Сэди и Сэмми. Я стал просматривать газету. Долго искать не пришлось. Один из заголовков гласил: "КИНОМАГНАТ НА БОРТУ "К.Э."" А ниже стояло: "Голливудский король едет в Британию за новыми идеями". И текст:
В одной из самых комфортабельных кают лайнера "Куин Элизабет", вскоре прибывающего в Лондон, сидит, попивая кока-колу, незаметный маленький человечек. Его имя, мало известное широкой публике, в Голливуде творит чудеса. Те, кто вхож за кулисы мира кино, знают, что Гомер К.Прингсхейм это сила, которой держится не один трон, которая создала и сгубила не одну кинокарьеру. М-р Прингсхейм ведет простую жизнь и предпочитает держаться в тени. На пресс-конференции в Нью-Йорке он заявил, что едет в Европу "главным образом как турист". Однако известно, что Г.К., как этого вершителя судеб любовно называют в Лос-Анджелесе, занят поисками новых звезд и новых идей. На вопрос, является ли он сторонником более тесного сотрудничества между кинематографией Англии и США, м-р Прингсхейм ответил: "Пожалуй".
Тут по крайней мере загадок не осталось. Интересно, думал я, как Сэди рассчитывает получить доступ к Г.К. и сколько ей потребуется времени, чтобы добиться контракта. Я не сомневался, что она действует наверняка. Вероятно, она успела очаровать "незаметного маленького человечка" во время его предыдущего посещения Англии. Зевать было нельзя. Теперь узнать поточнее, когда прибывает "Элизабет".
Я опять взялся за газету, посмотреть, нет ли там объявления на этот счет, и вдруг в самом низу страницы увидел коротенькую заметку:
АННА КВЕНТИН - В ГОЛЛИВУД?
Любителям пения, несомненно, знакомо имя Анны Квентин - замечательной исполнительницы блюзов, певицы с разнообразным репертуаром. Поклонники таланта мисс Квентин, которых она недавно так огорчила, удалившись с эстрады, встретят весть об ее отъезде в Голливуд со смешанными чувствами. Уезжая ненадолго в Париж, мисс Квентин не пожелала ни подтвердить, ни опровергнуть слух, будто она подписала долгосрочный контракт на работу в Америке и скоро отплывает туда на "Либерте". Мисс Квентин - сестра известной киноактрисы Сэди Квентин.
Я изучал эту заметку минут десять, пытаясь что-то прочесть между строк. Как и другие поклонники таланта мисс Квентин, я испытывал смешанные чувства. И прежде всего - глубокое облегчение. Несомненно, этот голливудский контракт и есть то предложение, которое она приняла так неохотно. Возможно, она решила, что бегство - единственный способ избавиться от домогательств Хьюго. С другой стороны, я знал, что Анне нелегко будет расстаться с Европой. Что до меня, то раз я ее все равно теряю, так уж лучше пусть она достанется Голливуду, а не Хьюго. Из Голливуда она может вернуться; дай не сказано, что она уже окончательно решила ехать. Зная ее характер, я подозревал, что если б она после серьезных колебаний приняла какое-то твердое решение, то не преминула бы оповестить об этом всех и каждого.
Такова была моя первая реакция. Однако уже через пять минут после того, как главные страхи рассеялись, я уподобился человеку, который, излечившись от лихорадки, обнаруживает, что у него болит зуб; иными словами, до меня дошло, что и новое положение вещей неутешительно. Правда, после свидания с Анной я не испытывал особенно острого желания снова бежать в Речной театр и навязываться ей со своими чувствами. Но я знал, что Анна там, и был уверен, что скоро она меня позовет. Она и позвала, вспомнил я с тоской. И тут мне пришло на ум, что, если выехать немедля, я еще могу застать ее в Париже и отговорить от поездки.
Некоторое время я носился с этой мыслью. Мои мечты нарушил Марс, положив мне на колено сухую тяжелую лапу.
- Да, - сказал я, - о тебе-то я и забыл.
Конечно, Марса можно было просто вернуть Сэмми. Если я не захочу видеть, какое Сэмми сделает лицо, я могу привести Марса в Челси и привязать в коридоре, у двери. Или даже сдать его в полицейский участок. На что мне, в конце концов, "Деревянный соловей"? Ну их к черту, пусть оставляют себе. И тут мне стало казаться, что, выкрав Марса, я совершил невероятную глупость. Не поставь я себя этим в положение виновного, я мог бы разговаривать с ними о рукописи с высоких моральных позиций - у Сэмми, во всяком случае, совесть была нечиста - и выудить из них кучу денег. А теперь эта собака меня же связала. Если бы не она, я мог бы позабыть эту скучную канитель и пуститься в погоню за Анной.
Но, с другой стороны, продолжал я думать, уехать сейчас было бы непростительно. Что необходимо - так это предостеречь Хьюго относительно планов Сэди. Сделать он, вероятно, ничего не сможет, но я не буду знать покоя, пока не сообщу ему свои сведения. И опять же инстинкт, толкнувший меня на борьбу с Сэмми и Сэди, был здоровый инстинкт. Эту пару рептилий ждет сюрприз, а может, и что похуже. Вспоминая о том, как Сэмми обошелся с Мэдж, я только жалел, что не придумал для него еще более чувствительного удара. Оставалось выяснить, какую ценность представляет собой Марс с точки зрения шантажа. Я съел пирог с мясом. Марс тоже. Я посмотрел на часы. Без десяти восемь. Чем скорее я найду Хьюго, тем лучше; и в самом деле, едва передо мной отчетливо возник его грузный медвежий облик, меня охватило сильнейшее желание увидеть его, тем более что я уже чувствовал: какая-то капризная судьба хочет помешать нашей встрече. Мне для души было необходимо найти Хьюго.
Через несколько минут я уже звонил к Ллойду. "Куин Элизабет" прибывает послезавтра. Ну что ж, не так плохо. Потом я позвонил Хьюго домой; никто не ответил. Позвонил на студию - был шанс, что Хьюго еще там. Из студии ответили: да, все еще на местах. Насчет мистера Белфаундера они не уверены. Не так давно его видели, но сейчас он, возможно, уже уехал. Спасибо и на том. Чем черт не шутит - поеду.
Глава 12
Студия "Баунти - Белфаундер" находится в южном пригороде Лондона, где элемент случайности очевиден до тошноты. Я проехал в такси, сколько хватило денег, а дальше - автобусом. После этого у меня не осталось ни гроша, но о дальнейшем я не заботился. Всякий, кто бывал на киностудии, знает, как забавно там перемешаны блеск и убожество. На студии "Баунти Белфаундер", я бы сказал, преобладало последнее. Она занимала обширное пространство между шоссе и линией железной дороги и со стороны шоссе была огорожена очень высокой стеной из рифленого железа. Главные ворота, зажатые среди низких временных строений, чем-то напоминали вход в зоопарк; над воротами горела неоновыми огнями вывеска "Баунти - Белфаундер", исторгая вздохи из груди девушек, каждый день спешивших мимо нее на работу в районе Старой Кентской дороги.
Мы с Марсом сошли с автобуса. Если вы когда-нибудь пытались проникнуть на киностудию, то знаете, как там легко попасть в рубрику "посторонних лиц". Сам я в некотором роде профессиональное "постороннее лицо"; ни одного представителя английской интеллигенции не выгоняли из стольких мест, как меня. И сейчас, когда я стоял, глядя на ворота студии, мне подумалось, что войти туда будет, пожалуй, нелегко. Мало того, что железные ворота были заперты, - их охраняло целых три человека, засевших в маленькой проходной будке окном на улицу и явно почитавших своим приятным долгом раболепно встречать великих мира сего, а простых смертных гнать без всякой жалости. Я понял, что справляться у них о Хьюго - пустая трата времени. Лучше обойти это учреждение снаружи и поискать более гостеприимного входа. Я уже успел привлечь внимание церберов, и взгляды их заклеймили меня как праздношатающегося. К тому же здесь, именно здесь, могли узнать Марса. Сам-то я в общем разделяю мнение Финна, что на вид все овчарки одинаковы; но некоторые люди как-то умеют отличить цыпленка от цеппелина. Мы с независимым видом повернули прочь от ворот.
Мы прошли вдоль стены до самой железной дороги. Стена была облеплена анонсами фильма, который, видимо, как раз сейчас здесь снимали. Я вспомнил, что о нем уже были заметки в газетах. Фильм был о заговоре Катилины и, судя по рекламе, отмечен необыкновенной тщательностью в изображении центрального эпизода, вызвавшего столько споров и ложных толкований. "Наконец-то!" - кричали плакаты ошеломленным лондонцам. "Вся правда о Катилине!" Консультировали фильм целых три специалиста по древней истории. Сэди играла Орестиллу, жену Катилины, которую, по словам Саллюстия, ни один добрый человек не хвалил, кроме как за красоту, Цицерон же утверждал, что она была не только женой Катилины, но также и его дочерью. Эта последняя инсинуация в фильме никак не отражена, первая же, то ли в результате новых исследований, то ли в силу сценарных требований, начисто опровергается, и Орестилла предстает в фильме как женщина с золотым сердцем и умеренно реформистскими взглядами.
Никакой лазейки я не обнаружил. Можно было попытать счастья со стороны железной дороги, но это я приберег на крайний случай - автомобилей я не боюсь, а вот поезда меня нервируют. Я знаю, что это нелогично, ведь поезда, как правило, ходят по рельсам и не могут, подобно машине, устремиться за вами через улицу или в магазин. Впрочем, сейчас мою природную робость усугубляло присутствие Марса. Я живо представил себе, что он попал под поезд, и разгоряченное воображение подсказало мне, что, если я рискну идти по путям, этим неизбежно кончится. Итак, я повернул обратно, к главным воротам.
Те трое, что приняли меня за подозрительного бродягу, ушли, в раме окна маячила теперь только одна фигура. Я заглянул в ворота и увидел совсем близко от себя тот большой черный "альвис", что недавно на моих глазах отъезжал от Речного театра. Я не сомневался, что машина та самая. Колебания кончились. Где-то за этими воротами был Хьюго. Без единой мысли в голове я подошел к окошку. Меня встретил подозрительный взгляд. Я придвинулся ближе.
- Мне бы повидать Джорджа, - произнес я громким шепотом, сверля сторожа взглядом. Имя я немножко смазал, так что оно могло сойти и за Джона, и за Джо, а то и за Джеймса или Джека. Какая-то из этих стрел, как видно, попала в цель. Сторож пренебрежительно кивнул и нажал рычаг. Ворота растворились.
- Через двор и налево, - сказал он. Я вошел.
Я не кликнул Марса, чтобы не привлекать к нему внимания, - понадеялся, что у него достанет ума не отстать от меня. Однако, услышав, как ворота стали за мной закрываться, я невольно оглянулся. Все было в порядке. Мало того, что Марс благонравно следовал за мной по пятам, он даже хвост поджал, когда шел под окошком проходной. Не оглядываясь больше, я миновал машину Хьюго, пересек двор и углубился в лабиринт каких-то строений. Слева над широкой дверью висела доска: "Статисты". Сюда, несомненно, и мечтал попасть приятель Джека, и секунду я прикидывал, нет ли мне смысла играть эту роль и дальше. Но потом решил, что для того, чтобы найти Хьюго, мне нет нужды наряжаться древним римлянином, тем более что это значило бы расстаться с брюками, а что может быть страшнее? И я пошел дальше, только снял на ходу галстук и привязал один конец к ошейнику Марса. Теперь я был готов ко всему.
И вот вдали послышался голос, декламирующий на богатых ораторских интонациях. Звук его свободно разносился в затихшем вечернем воздухе. Я пошел на голос, твердо веря, что на месте съемок окажется и Хьюго. Вокруг не было ни души, и никаких других звуков я не слышал. Служащие, очевидно, уже разошлись. Марс не отставал от меня. Мы пробежали улочку, окаймленную бетонными постройками. Где-то впереди мерцало море света. Потом я свернул за угол, и тут передо мной открылась поразительная картина.
На заднем плане, как некий взрыв из красок и контуров, устремлялся ввысь кусок древнего Рима. По кирпичным стенам и аркам, по мраморным колоннам и пилястрам бил ослепительно белый свет юпитеров, от которого здания выступали рельефнее и резче, чем в натуре, а все окружающее тонуло в сумеречной мгле. Ближе ко мне тянулись переплеты увешанных проводами деревянных лесов, на которых и были укреплены эти огромные лампы; чуть дальше, где на стальных ходулях, где на подвижных кранах, располагалось множество кинокамер - сплошные глаза. А самое удивительное - на открытом пространстве перед городом стояла толпа, около тысячи человек, застывших в неподвижности и молчании, спиной ко мне. Они как завороженные слушали раскатистый голос одного-единственного человека, который стоял выше их, на колеснице, раскачиваясь и жестикулируя в центре светового пятна.
Несомненно, это Катилина распалял древнеримский плебс. От неестественно белого света краски жгли мне глаза, так что пришлось отвернуться. В другое время это зрелище захватило бы меня; теперь же мною владела одна мысль: наконец-то я почти уверен, что лишь очень небольшое расстояние отделяет меня от Хьюго. Я стал пробираться в обход лесов, позади лучей света - так проходят позади водопада. Я не хотел, чтобы Хьюго первым меня заметил. По мере моего продвижения город, казалось, расступался и как на вертящейся сцене появлялись все новые улицы, храмы и осененные колоннами рынки. Я шел в каком-то забытьи, по самой кромке освещенного пространства, между каскадом ярких красок с одной стороны и мглистыми сумерками - с другой. Марс и тот казался заколдованным: скользящий призрак, чьи ноги плавно двигались, не касаясь земли. А голос оратора все звучал, изливая в непрерывном потоке страстный протест и призыв. Я начал улавливать слова. Он говорил: "Это, товарищи, и есть путь к избавлению от капитализма. Я не говорю, что это единственный путь, но я утверждаю, что лучшего пути нет". Я замер на месте. Как знать, марксизм, конечно, мог уже сейчас в корне изменить подход к древней истории, но все же это прозвучало странно. И тут меня озарило - оратор был не Катилина, а Лефти.
Голос умолк, и толпа очнулась. Тихий ропот усилился до рева, эхом отдававшегося от фасадов искусственного города, люди кричали, аплодировали, оборачивались друг к другу. Тут и там среди них попадались римляне в тогах, но в большинстве это были, видимо, техники и монтеры в синих комбинезонах либо в рубашках без пиджаков. Потом из-за толпы появилось длинное полотнище, натянутое между двух шестов, и, когда несущие плакат немного повернули его, я разобрал написанные огромными буквами слова "ВОЗМОЖНОСТИ СОЦИАЛИЗМА". И в ту же минуту я увидел Хьюго.
Он стоял один, немного в стороне от толпы, в ярком сиянии юпитеров, стоял на ступенях храма, на краю города, и через головы людей смотрел на Лефти. Свет падал на него с разных сторон, так что он не отбрасывал тени, и от белизны этого света лицо его казалось неестественно бледным, словно его намазали мелом. Он в задумчивости сжимал и разжимал руки - может быть, по инерции продолжал аплодировать. Я хорошо помнил эту его характерную позу - плечи ссутулились, шея вытянута вперед, глаза зорко бегают по сторонам, губы чуть шевелятся. Потом он стал кусать ногти. Я стоял как пригвожденный к месту. Лефти опять заговорил, и сейчас же вокруг его голоса сомкнулась глубокая тишина.
Хьюго почувствовал мой взгляд и слегка повернулся в мою сторону. Нас разделяло каких-нибудь двадцать шагов. Я выступил из тени на свет, и он увидел меня. С минуту мы смотрели друг на друга. Я не улыбнулся, не двинулся с места. Мне казалось, что я смотрю на Хьюго из другого мира. Торжественная печаль опустилась между нами, как занавес, и мне уже не верилось, что он меня видит, до того явственно я видел его. Потом Хьюго с улыбкой поднял руку, и Марс начал рваться и тащить меня к нему. Тоска волной хлынула мне в сердце. После благородства молчания и разлуки слова. Какая пошлость! Я улыбнулся, как автомат, и попробовал что-нибудь прочесть в лице Хьюго. Что оно выражало? Дружелюбие, презрение, безразличие, досаду? Лицо было непроницаемо. Я поднялся по ступеням и стал рядом с ним.