Каупервуд, внимательно слушая словоохотливого Уорбертона, невольно задавал себе вопрос, как будут чувствовать себя в этом окружении Беренис и ее мать.
- Весной и летом здесь, наверно, очень весело, - заметила Беренис, - устраиваются пикники, из Лондона приезжают разные государственные деятели, министры, съезжается всякая светская публика, артисты, художники, так что, если иметь достаточно широкий круг знакомств, все двадцать четыре часа в сутки будут заполнены.
- Да, - отозвался Каупервуд, - обстановка как нельзя более благоприятная - тут можно с одинаковым успехом пойти в гору либо очутиться на дне, и то и другое может произойти очень быстро.
- Вот именно, - сказала Беренис, - но я-то как раз собираюсь пойти в гору.
И он опять невольно поддался ее невозмутимому оптимизму.
Тут агент, который отошел осмотреть, в порядке ли ограда, вернулся, и Каупервуд, так и не посоветовавшись с Беренис, заявил ему:
- Я только что говорил мисс Флеминг, что я охотно даю свое согласие на то, чтобы она с матерью сняли эту виллу, если она им нравится. Вы можете прислать все необходимые документы моему поверенному. Это, конечно, пустая формальность, но, вы понимаете, она входит в мои обязанности как опекуна мисс Флеминг.
- Понятно, мистер Каупервуд, - сказал агент, - но документы могут быть оформлены не раньше, чем через несколько дней, возможно в понедельник или во вторник, потому что агент лорда Стэйна, мистер Бейли, вернется только к этому времени.
Каупервуд почувствовал некоторое удовлетворение, услышав, что лорд Стэйн не изволит лично беспокоиться такого рода делами, - значит, пока что и его участие в этом деле не будет известно Стэйну. Ну а что будет дальше - об этом он предпочитал не думать.
28
После поездки с Сиппенсом и тщательного осмотра всех участков вновь проектируемых подземных линий Каупервуд окончательно убедился в необходимости заполучить концессию на Чэринг-Кросс - это безусловно даст ему в руки весьма важное преимущество. Он с нетерпением ожидал у себя в конторе Гривса и Хэншоу. Начало разговору положил Гривс:
- Мы желали бы знать, мистер Каупервуд, согласитесь ли вы взять пятьдесят один процент акций линии Чэринг-Кросс, при условии, что мы внесем соответственный нашей доле капитал для постройки линии.
- Соответственный? - переспросил Каупервуд. - Это зависит от того, что вы подразумеваете под этим. Если постройка обойдется в миллион фунтов стерлингов, можете ли вы гарантировать, что вы внесете примерно четыреста пятьдесят тысяч?
- Ну, конечно, не из нашего собственного кармана, - несколько нерешительно отвечал Гривс. - Но у нас найдутся люди, которые войдут с нами в пай и предоставят капитал.
- Насколько мне помнится, у вас не было таких людей, когда мы с вами виделись в Нью-Йорке, - сказал Каупервуд. - Поэтому я считаю, что тридцать тысяч фунтов стерлингов за пятьдесят один процент акций компании, которая не имеет на руках ничего, кроме концессии и долгов, - это предельная сумма, которую я могу предложить; Как я за это время выяснил, у вас здесь чересчур много всяких компаний с одними только правами и без шиллинга за душой. Если бы вы дали мне определенную гарантию внести четыреста пятьдесят тысяч, иначе говоря, примерно сорок девять процентов стоимости всей постройки, я бы, пожалуй, еще подумал о вашем предложении. Но поскольку вы просто хотите, чтобы я взял пятьдесят один процент, положившись на то, что вы потом соберете недостающий капитал и довнесете ваши сорок девять процентов, это меня отнюдь не устраивает. Ведь вы, в сущности, ничего не можете мне предложить, кроме ваших прав. А при таком положении вещей речь может идти только о передаче полного контроля. Потому что только контрольный пакет акций и даст мне возможность достать тот громадный капитал, который требуется на это дело. И вы, джентльмены, разумеется, должны понимать это лучше кого-либо другого. Поэтому, если вы еще не решили, подходят ли вам мои условия - тридцать тысяч фунтов за ваш опцион с сохранением за вами контракта на постройку дороги, а это мое последнее слово, - я полагаю, что нам с вами больше незачем продолжать разговор.
И он, достав из кармана часы, взглянул на циферблат, - этот красноречивый жест ясно дал понять Гривсу и Хэншоу, что если они сейчас же не дадут ему окончательного ответа, им придется уйти ни с чем. Они переглянулись, и после некоторой паузы Хэншоу сказал:
- Допустим, что мы согласимся уступить вам контроль, мистер Каупервуд, - но какая у нас будет гарантия, что вы немедленно приступите к постройке линии? Ведь если нам не будет предоставлена возможность развернуть строительные работы в пределах срока, указанного в контракте, я, признаться, не вижу, какая нам может быть от этого выгода?
- Я совершенно согласен с моим компаньоном, - вставил Гривс.
- На этот счет вы можете быть совершенно спокойны, джентльмены, - сказал Каупервуд. - Я готов дать вам письменное обязательство или подписать любой выработанный сообща договор, что если в течение шести месяцев со дня его подписания вам не будут предоставлены средства на постройку первого участка линии, наше соглашение с вами надлежит считать недействительным, и я сверх того обязуюсь уплатить вам десять тысяч фунтов неустойки. Вас это удовлетворяет?
Подрядчики, явно оживившись, снова многозначительно переглянулись. Они слышали, что Каупервуд в денежных делах хитер и прижимист, но что он в то же время аккуратно выполняет свои письменные обязательства.
- Тогда все в порядке! На такие условия можно согласиться, - сказал Гривс. - Ну, а как относительно дальнейшей работы на других участках?
Каупервуд захохотал.
- Вы плохо меня знаете, джентльмены. У меня в руках находятся две трети всего городского транспорта Чикаго. За двадцать лет я построил в этом городе тридцать пять миль наземных дорог, сорок шесть миль трамвайных путей и провел, кроме того, семьдесят пять миль загородных трамвайных линий, приносящих сейчас немалый доход. Я, так сказать, являюсь основным владельцем и хозяином этих предприятий. И ни один из моих пайщиков до сих пор не потерял на этом ни одного цента. Акции этих предприятий дают и сейчас свыше шести процентов прибыли. И если я расстаюсь с ними - не без выгоды для себя, - так это не потому, что предприятия эти недостаточно доходны, а исключительно из-за конкуренции и политических нападок, которыми меня донимали. Так вот, учтите, что ваша лондонская подземка интересует меня отнюдь не с денежной стороны. Вы сами затеяли это, не забывайте, что вы пришли ко мне, а не я к вам. Но не в этом дело. Я не имею привычки хвастаться и не собираюсь хвастаться. Что касается других участков - сроки и сумму издержек мы оговорим в контракте, но только вы, разумеется, по собственному опыту знаете, что тут надо будет учесть всякие непредвиденные задержки и случайности, которые неизбежно возникают в такого рода делах. Главное же, я полагаю, это то, что я готов заплатить вам сейчас наличными за ваш опцион и взять на себя все обязательства, вытекающие из контракта.
- Что вы скажете? - спросил Гривс, обращаясь к Хэншоу. - Я со своей стороны считаю, что мы сможем поладить с мистером Каупервудом не хуже чем с кем-нибудь другим.
- Отлично, - сказал Хэншоу. - Я готов.
- А как вы предполагаете оформить передачу мне вашего опциона? - осведомился Каупервуд. - Насколько я понимаю, вы должны сначала оформить ваши права на него в Электро-транспортной компании, прежде чем получить полномочия передать его мне.
- Совершенно верно, - ответил Хэншоу, мысленно прикидывая, как им в этом случае лучше поступить. Если они сначала будут оформлять дела с Электро-транспортной компанией, а потом с Каупервудом, это значит, что им придется не только выложить сейчас же наличными тридцать тысяч в уплату компании за опцион, но и раздобыть сверх того хотя бы на короткое время еще шестьдесят тысяч, чтобы осуществить передачу внесенного компанией гарантийного залога в государственных ценных бумагах.
А так как достать наличными такую громадную сумму - девяносто тысяч - дело нелегкое, Хэншоу решил, что куда проще было бы пойти к Джонсону и в правление Электро-транспортной компании и рассказать им все начистоту. Джонсон может созвать директоров, пригласить Каупервуда и его с Гривсом и оформить передачу прав за денежки Каупервуда. Эта идея показалась ему как нельзя более заманчивой.
- Я полагаю, что для обеих сторон всего целесообразнее было бы оформить передачу из рук в руки за один раз, - сказал он и тут же объяснил Каупервуду, каким образом это можно сделать, умолчав, разумеется, почему ему кажется это удобным. Но Каупервуд отлично понял и то, о чем Хэншоу предпочел умолчать.
- Хорошо, - сказал он, - если вы беретесь уладить это с вашими директорами, я не возражаю. Все это займет буквально несколько минут. Вы передаете мне ваш опцион и ценные бумаги государственного банка на шестьдесят тысяч или соответствующую расписку на эти бумаги, и я тут же передаю вам чеки на тридцать и на шестьдесят тысяч. А сейчас, я думаю, нам остается только набросать текст временного соглашения и вы подпишете его.
И он тут же позвонил секретарю и продиктовал основные пункты.
- Итак, джентльмены, - сказал Каупервуд, когда все они подписали документ, - я бы хотел, чтобы мы с вами теперь чувствовали себя не как продавцы и покупатели, но как союзники, взявшиеся сообща делать весьма важное дело, которое всем нам принесет хорошие плоды. Я даю вам слово отплатить за ваше ревностное сотрудничество не менее ревностным сотрудничеством со своей стороны. - И он крепко пожал руки обоим.
- Быстро мы с вами это провернули! - сказал Гривс.
Каупервуд улыбнулся.
- Надо полагать, это вот и называется у вас в Америке "ускоренный темп"? - прибавил Хэншоу.
- Просто трезвый подход к делу со стороны всех участвующих, - сказал Каупервуд. - Если это по-американски - хорошо, если по-английски - тоже хорошо. По не забудьте, что в данном случае это достигнуто при участии одного американца и двух англичан.
Как только они ушли, Каупервуд послал за Сиппенсом.
- Уж не знаю, де Сото, поверите ли вы мне, - сказал он вошедшему Сиппенсу. - Я только что купил эту самую вашу Чэринг-Кросс.
- Купили! - воскликнул Сиппенс. - Вот это здорово!
Он уже видел себя главным управляющим и организатором этой линии.
А Каупервуд в это время как раз думал, можно ли поручить такое дело Сиппенсу. Разве что на первое время, сдвинуть все это с места, а потом - вряд ли. Сиппенс такой непримиримый, заядлый американец, он, пожалуй, будет раздражать англичан, не сумеет ладить с воротилами лондонского финансового мира.
- Вот взгляните-ка, - сказал Каупервуд, протягивая ему лист бумаги, - предварительное, но тем не менее обязательное для обеих сторон соглашение Каупервуда с Гривсом и Хэншоу.
Сиппенс выбрал из пододвинутого ему Каупервудом ящика длинную в золотой обертке сигару и начал читать.
- Здорово! - воскликнул он, вынимая сигару изо рта и держа ее в вытянутой руке. - Ну и шум поднимется, когда об этом прочтут в Чикаго, в Нью-Йорке, да и здесь тоже! Да, черт возьми! Это прогремит на весь мир, стоит вам только сообщить в здешнюю прессу!
- Вот об этом-то я и хотел поговорить с вами, де Сото. Такая сенсация здесь, да еще сразу после моего приезда… Не знаю, какое это произведет впечатление… Боюсь, как бы это не отразилось… да нет, не у нас в Америке, - пусть они там себе удивляются и негодуют, - а вот на ценах здешних концессий… Они могут подскочить, и, по всей вероятности, так оно и будет, едва только это просочится в печать. - Он задумался. - В особенности, когда они прочтут, какая сумма будет выложена на стол сразу за одну эту крошечную линию. Подумайте, сто тысяч фунтов… И мне ведь и в самом деле придется тут же приступить к постройке или потерять на этом около семидесяти тысяч.
- Верно, патрон, - поддакнул Сиппенс.
- И сказать по правде, до чего все это бессмысленно, - задумчиво продолжал Каупервуд. - Лет нам с вами уже не мало, и вот мы зачем-то ввязываемся в эту новую авантюру, которая - удастся она или нет - ничего, в сущности, для нас с вами особенно интересного не представляет. Мы же не собираемся оставаться здесь навеки, де Сото, и ведь ни вы, ни я не нуждаемся в деньгах.
- Но вы же хотите построить дорогу, патрон?
- Да, я знаю, - сказал Каупервуд, - ну а что, собственно, нам это даст? Что человеку надо: поесть, выпить, развлечься, кто как умеет, вот, в сущности, и все. Я просто удивляюсь, с чего мы вдруг так взбудоражились. А вам это не кажется удивительным?
- Ну, что вы, патрон! Как я могу за вас говорить? Вы большой человек, и все, что вы делаете или не делаете, имеет значение. Ну а я - я смотрю на это как на своего рода игру, в которой я тоже участвую. Конечно, когда-то все это казалось мне гораздо более значительным, чем теперь. Может быть, так оно и было, потому что, если бы я не работал, не пробивался, жизнь прошла бы мимо меня; я не сделал бы многого того, что мне удалось сделать. И вот в этом-то, по-моему, вся суть: все время что-нибудь да делать. Жизнь - это игра, и хотим мы этого или нет, а приходится в ней участвовать.
- Так, так, - сказал Каупервуд, - ну, скоро вам придется напрячь все силы для этой игры, если мы возьмемся выстроить линию в срок.
И он дружески похлопал по спине своего маленького неутомимого помощника.
Беренис, когда он объявил ей о приобретении Чэринг-Кросс, решила отпраздновать событие: разве не она затеяла поездку в Лондон и новое начинание Каупервуда? И вот теперь, наконец, свершилось то, о чем она когда-то мечтала; она в самом деле приобщилась к настоящему деловому миру! Радуясь приподнятому настроению Каупервуда, она налила два бокала вина и предложила ему выпить за успех дела и пожелать друг другу удачи.
Когда они чокнулись, она не удержалась и спросила его с лукавым видом:
- А ты уже познакомился с этим твоим, или, вернее, нашим лордом Стэйном?
- Нашим? - расхохотался он. - Ты что, действительно считаешь его своим лордом?
- Своим и твоим, - ответила Беренис. - Ведь он может помочь нам обоим, разве не правда?
"Вот бесенок, - подумал Каупервуд, - сколько дерзости и самоуверенности у этой девчонки!"
- Правда, - спокойно ответил он. - Нет, я пока еще не познакомился с ним, но безусловно это весьма значительная фигура. Я убежден, что от него очень многое зависит. Но со Стэйном или без Стэйна, я уж теперь всерьез взялся за это дело.
- И со Стэйном или без Стэйна ты своего добьешься, - сказала Беренис. - Ты сам это знаешь, и я знаю. И тебе для этого решительно никто не нужен, даже и я! - И она тихонько погладила его по руке.
29
Весьма довольный состоявшейся сделкой, которая открывала ему перспективы для дальнейшей деятельности в Лондоне, Каупервуд решил нанести визит Эйлин. Он уже давно не имел никаких сведений о Толлифере, и это несколько беспокоило его, ибо он не видел возможности снестись с ним, не выдавая себя.
Входя в апартаменты Эйлин, расположенные рядом с его собственными, он услышал ее смех. Он прошел к ней в будуар и застал ее перед большим зеркалом, окруженную мастерицами и модистками из лондонского модного магазина. Она с озабоченным видом рассматривала свое отражение, в то время как горничная суетилась вокруг нее, оправляя складки нового платья. Кругом были разбросаны бумаги, картонки, кружева, образцы материй. Каупервуд с первого взгляда заметил, что элегантный наряд Эйлин отличается несомненно большим вкусом и изяществом, чем ее прежние кричащие туалеты. Две мастерицы, с булавками во рту, ползали вокруг нее на коленях, закалывая подол, под наблюдением весьма видной и прекрасно одетой дамы.
- Я, кажется, попал не вовремя, - сказал Каупервуд, останавливаясь в дверях, - но, если дамы не возражают, я не прочь изобразить собой публику.
- Иди сюда, Фрэнк, - позвала Эйлин, - я примеряю вечернее платье. Мы сейчас кончим. Это - мой муж, - сказала она, обращаясь к окружавшим ее женщинам. Они почтительно поклонились.
- Тебе очень идет этот светло-серый цвет, - сказал Каупервуд. - Он хорошо оттеняет твои волосы. Очень немногим женщинам к лицу такой цвет. Но я, собственно, зашел сказать тебе, что мы, по-видимому, задержимся в Лондоне.
- Вот как? - спросила Эйлин, слегка повернув голову в его сторону.
- Я только что заключил соглашение, о котором я тебе говорил. Остается еще оформить кое-какие подробности. Я думал, тебе интересно будет это узнать.
- Ах, Фрэнк, как замечательно! - радостно воскликнула Эйлин.
- Ну, я не хочу тебе мешать, у меня еще столько дела.
Эйлин сразу почувствовала его желание уйти, и ей захотелось показать ему, что она не собирается его удерживать.
- Да, кстати, - небрежно сказала она, - мне только что звонил мистер Толлифер, Он вернулся, и я пригласила его к обеду. Я сказала ему, что ты, может быть, не будешь обедать с нами, так как тебя могут задержать дела. Я думаю, он не обидится.
- Не знаю, удастся ли мне вырваться, во всяком случае я постараюсь, - сказал Каупервуд, но Эйлин прекрасно поняла, что эта фраза ровно ничего не значит.
- Хорошо, Фрэнк, - сказала она.
Каупервуд помахал ей рукой и вышел.
Она знала, что не увидит его теперь до утра, а то и дольше, но это его обычное равнодушие на сей раз не так огорчило ее. Толлифер, разговаривая с нею по телефону, извинился, что он так долго не давал о себе знать, и очень интересовался, не собирается ли она приехать во Францию. Эйлин несколько недоумевала, чем, собственно, она могла пленить такого блестящего молодого человека. Что может его привлекать в ней? Деньги, конечно! А все же он такой обаятельный! Приятно, когда такой человек интересуется тобой, и стоит ли задумываться о причинах.
Однако главная причина, почему Толлифер добивался приезда Эйлин во Францию - хотя это и вполне совпадало с желанием Каупервуда спровадить ее куда-нибудь из Лондона, - заключалась в том, что он сам чувствовал себя в плену головокружительного Парижа. В те времена, когда автомобили были еще редкостью, Париж представлял собой город, куда стекались для развлечения богачи со всего света - американцы, англичане, русские, итальянцы, греки, бразильцы, съезжавшиеся сюда швырять деньгами, которые позволяли существовать всем этим роскошным магазинам, великолепным цветочным павильонам, бесчисленным кафе с маленькими столиками, плетеными креслами и стульями под открытым небом, катаньям в Булонском лесу, скачкам в Отейле, опере, театрам, веселым кабаре, игорным заведениям и всяческим притонам.
Тогда-то и появился международный отель "Ритц", изысканные рестораны для ценителей тонкой кухни - "Кафе де ля Пэ", "Вуазен", "Маргери", "Жиру" и полдюжины других. А для поэтов, мечтателей, литераторов без сантима за душой был и оставался Латинский квартал. Для натуры артистической, для художника Париж был просто родной стихией, которая влекла и вдохновляла в любое время года - в дождливые и снежные дни, солнечной весной и жарким летом и туманной осенью. Париж пел. Пела молодежь, песни ее подхватывали старики, и честолюбцы, и богачи, и даже неудачники и отчаявшиеся.
Не следует забывать, что в этом городе Толлифер впервые в своей жизни оказался с деньгами. Какое это было наслажденье - иметь возможность прекрасно одеться, остановиться в шикарном отеле, - вот как сейчас в "Ритце", - зайти, когда хочешь, в первоклассный ресторан, заглянуть в кулуары театров, в бары, раскланяться с друзьями, знакомыми!