V
Звонок в парадную, раздавшийся в торжественной тишине дома, обеим женщинам, находившимся наверху, показался таким громким, как будто позвонили в соседней комнате.
Мисс Кресс в изумлении подняла голову, а Лавиния со стуком уронила вставную челюсть миссис Джаспер (вторую, более удобную) на мраморный умывальник. Она поспешно проковыляла по комнате и вышла на лестничную площадку. Мансон отсутствовал, а с Джорджем ничего нельзя было предугадать: он мог и перепутать все на свете…
Мисс Кресс вышла тоже.
- Кто там? - прошептала она возбужденно.
Они услышали, как на большой мраморный стол легли шляпа и трость, потом раздался громовой голос Джорджа:
- Мистер Энсон Уорли.
- Он тут, тут! Мне его видно - джентльмен во фраке, - зашептала мисс Кресс, перегибаясь через перила.
- Боже милосердный, помилуй меня! И Мансона нет! Ох, как быть, как быть? - Лавиния так сильно дрожала, что ей пришлось ухватиться за перила, чтобы не упасть.
"Эта еще почище больна, чем хозяйка", - со свойственной ей холодной трезвостью подумала мисс Кресс.
- Что нам делать, мисс Кресс? Олух Джордж, он уже провел его внутрь. Ну можно ли представить себе такое?
Мисс Кресс знала, какие картины проносились сейчас в голове у Лавинии: при виде незваного гостя у миссис Джаспер ручается второй удар; мистер Энсон Уорли лицезрит ее во всей ее беспомощности и унижении; созываются все родные, они врываются в дом, восклицают, пристают с расспросами, ужасаются, негодуют… И все из-за того, что у старика Мансона память слабеет - как и у госпожи, как и у Лавинии, - и он забыл, что на сегодня назначен один из ее званых обедов. Горе какое!
Слезы бежали у Лавинии по щекам, мисс Кресс знала, что она думает: "Если дочери госпожи уволят его, а они непременно его уволят, куда он денется - старый, глухой, и вся-то родня у него перемерла. Только бы ему продержаться, пока она жива, и получить пенсию…"
Лавиния, как всегда, овладела собой гигантским усилием воли.
- Мисс Кресс, мы сию минуту спускаемся вниз, сию же минуту! Иначе произойдет что-то ужасное…
Она заковыляла к небольшому, обитому изнутри бархатом лифту в углу площадки.
Мисс Кресс сжалилась над ней.
- Пошли, - сказала она, - но только ничего ужасного не произойдет, вот увидите.
- Спасибо вам, мисс Кресс. А потрясение - страшное потрясение, когда она увидит чужого джентльмена?
- Глупости, - мисс Кресс засмеялась, входя в лифт. - Он вовсе не чужой. И она его ждет.
- Ждет? Ждет мистера Уорли?
- Можете мне поверить. Она сама мне сейчас сказала. Говорит, вчера его пригласила.
- Да что вы такое придумываете, мисс Кресс? Пригласила? Каким образом? Вы же знаете, ни писать, ни звонить по телефону она не может.
- Ну, а она говорит, что видела его вчера, на балу.
- О, господи, - прошептала Лавиния, прижимая к глазам ладони.
- Да, на балу у Эймсуортов - так она сказала, - продолжала мисс Кресс, испытывая ту же дрожь сладостного ужаса, как и во время признания миссис Джаспер.
- У Эймсуортов? Не может быть, - Лавиния тоже содрогнулась. Она опустила руки и вышла вслед за мисс Кресс из лифта. Выражение ее лица перестало быть таким страдальческим, и сиделка терялась в догадках - по какой причине. В действительности же Лавиния размышляла с какой-то сумрачной отрадой: "Раз ей стало вдруг так плохо, значит, бедная моя госпожа умрет раньше меня, и уж я позабочусь, чтобы ее как следует убрать и одеть, и ничьи руки, кроме Лавиньиных, не дотронутся до нее".
- Вот увидите, раз она его ждала, как говорит, значит, никакого потрясения не будет. Но ему-то откуда известно, что она его ждала? - дрожь охватила мисс Кресс с новой силой.
Сиделка последовала за Лавинией неслышными шагами по коридору в буфетную, оттуда обе прокрались в столовую и притаились там на дальнем конце за высокой эбеновой ширмой, чтобы сквозь щели заглядывать в пустую комнату.
Длинный стол был накрыт, как по настоянию миссис Джаспер его всегда накрывали в таких случаях. Но, поскольку старый Мансон не явился, тарелки с позолотой (на которых также настаивала госпожа) отсутствовали, а по всей длине стола, к ужасу Лавинии, Джордж расставил грубые синие с белым, взятые из помещения для прислуги. Электрические бра были зажжены, в севрских канделябрах горели свечи - хоть это было в порядке. Но про цветы в большой фарфоровой низкой вазе "Роз Дюбарри" в центре стола и в вазах поменьше из того же сервиза - про цветы, о, позор! - было забыто! Цветы были ненастоящие - семья давно уже упразднила эту статью расхода, и немудрено, ибо миссис Джаспер признавала лишь орхидеи. Но Грейс, младшая дочь, которая была подобрее прочих, нашла мудрый выход - заказать три красивейших букета из искусственных орхидей и папоротника. Их надо было только взять с полки в буфетной и поставить в вазы, но, естественно, бестолковый лакей забыл это сделать или не знал, где их искать. И - о, ужас! - слишком поздно заметив свою оплошность и. без сомнения, желая умилостивить Лавинию, он взял несколько старых газет, скомкал, думая, очевидно, что в таком виде они сойдут за букеты, и сунул по одной в бесценные вазы "Роз Дюбарри". Лавиния вцепилась в руку мисс Кресс.
- Ох, посмотрите, что он наделал! Я умру со стыда… Ох, мисс, а что, если все-таки проскользнуть в гостиную и попробовать уговорить мою бедную госпожу вернуться наверх, пока она ничего не заметила?
Мисс Кресс, как раз прильнувшая к щели, с трудом подавила смех. Ибо в эту минуту половинки двери распахнулись, в столовую шаркающей походкой вошел Джордж в мешковатой ливрее, унаследованной от какого-то давно усопшего предшественника более внушительного телосложения, и провозгласил громовым монотонным голосом:
- Обед подан, мадам.
- Ох, теперь поздно, - простонала Лавиния.
Мисс Кресс сделала ей знак соблюдать тишину, и зрительницы приникли каждая к своей щели.
И вот вдалеке, в конце анфилады гостиных, они увидели, как, выдержав паузу, в течение которой (как знала Лавиния) должны были войти в столовую вереницей воображаемые гости и занять свои места, в хвосте этого призрачного кортежа появилась очень старая, но все еще высокая и величественная женщина, опиравшаяся на руку мужчины пониже ее ростом, с худощавой прямой фигурой, в безупречном фраке; на его багровом лице застыла улыбка, он продвигался вперед короткими, размеренными шажками, пользуясь (по наблюдению мисс Кресс) как опорой рукой, для которой должен был служить поддержкой.
"Ну и ну!" - прокомментировала про себя сиделка.
Пара приближалась, неподвижно улыбаясь, уставившись прямо перед собой. Они не поворачивали друг к другу головы, не разговаривали. Все их внимание было сосредоточено на грандиозной, почти невыполнимой задаче - достичь места в середине длинного стола, напротив большой вазы "Роз Дюбарри", где Джордж уже отодвинул позолоченное кресло для миссис Джаспер. Наконец они добрались туда, миссис Джаспер уселась и махнула мистеру Уорли своей каменной десницей.
- Справа от меня.
Он сделал коротенький поклон, точно кукла на шарнирах, и с крайней осторожностью опустился на свой стул. На лбу его выступила испарина, и мисс Кресс заметила, что он достал платок и украдкой вытер лоб. Затем он с некоторым трудом повернул голову к хозяйке.
- Прекрасные цветы, - выговорил он совершенно серьезно, с какой-то особой внятностью, поведя рукой в сторону скомканной газеты в севрской вазе.
Миссис Джаспер приняла комплимент совершенно невозмутимо.
- Очень рада… орхидеи… из Хай-Лоун… каждое утро… - жеманно пробормотала она.
- И-зу-мительно, - похвалил мистер Уорли.
- Я всегда говорю епископу… продолжала миссис Джаспер.
- Да… естественно, - горячо поддержал ее мистер Уорли.
- Не то чтобы я считала…
- Да… еще бы!
Джордж показался из буфетной, неся голубое фаянсовое блюдо с картофельным пюре. Он обнес всех воображаемых гостей по порядку и под конец предложил миссис Джаспер и ее соседу справа.
Они опасливо положили себе пюре, и миссис Джаспер бросила мистеру Уорли игривую улыбку:
- Еще месяц - и никаких устриц!
- Да… абсолютно!
Джордж с бутылкой минеральной, обернутой салфеткой, предлагал гостям по очереди:
- Перье-жуэ, девяносто пятого.
"Наслушался, как повторяет Мансон", - подумала мисс Кресс.
- Черт побери, разве что глоток, - промямлил мистер Уорли.
- За старые времена, - шутливо произнесла миссис Джаспер, и оба, повернувшись друг к другу, наклонили головы и чокнулись.
- А я вот часто говорю миссис Эймсуорт, - опять начала миссис Джаспер, кивая через стол в сторону воображаемой визави.
- Да… да!.. - одобрительно буркнул мистер Уорли. Снова появился Джордж и медленно обошел стол с блюдом шпината. После шпината по бокалам еще раз была разлита минеральная, на сей раз сошедшая поочередно за шато-лафит семьдесят четвертого года, а затем за старую мадеру Ньюболда. Каждый раз, как Джордж приближал бутылку к бокалу, мистер Уорли притворно заслонял его рукой, а потом с улыбкой покорялся:
- Двум смертям не бывать… - с улыбкой повторял он, и миссис Джаспер хихикала.
Наконец подали блюдо с виноградом из Малаги и яблоками. Жесты миссис Джаспер явно делались все более замедленными; она все с большим трудом кивала на шутки мистера Уорли и, положив себе на тарелку кисть винограда, отщипнула всего две-три виноградины.
- Устала, - вдруг прохныкала она, как ребенок. Она поднялась, опираясь на ручки кресла и перегибаясь через стол, как бы желая привлечь внимание невидимой дамы (очевидно, миссис Эймсуорт), сидящей напротив. Мистер Уорли тоже поднялся и теперь стоял, опершись о стол одной рукой, в несколько развязной позе. Миссис Джаспер сделала ему знак сесть.
- Составите нам компанию - после сигар, - она повелительно улыбнулась.
Мистер Уорли, сосредоточив все свои усилия, поклонился ей, а она проследовала к дверям, которые уже распахнул перед ней Джордж. Медленно и величественно лиловый бархатный трен скрылся в глубине анфилады освещенных комнат, и за миссис Джаспер закрылись последние двери.
- Ну уж теперь-то она, надо думать, довольна! - со смешком сказала мисс Кресс, подхватывая Лавинию под руку, чтобы отвести ее в вестибюль. Но Лавиния так рыдала, что не смогла ответить.
VI
Энсон Уорли обнаружил, что снова стоит в вестибюле и надевает свое пальто на меху. Он вдруг вспомнил ощущение, возникшее у него в столовой, - что в комнатах слишком жарко натоплено, а все гости разговаривают очень громко и неумеренно смеются.
"Впрочем, разговоры весьма интересны, ничего не скажешь", - вынужден был он признать.
Всовывая руки в рукава шубы (легко ли после перьежуэ!), он вспомнил, как сказал кому-то (возможно, старому дворецкому): "Удираю пораньше - пора дальше бежать. Приглашен еще в один дом". При этом он подумал, что стоит ему выйти на свежий воздух - и он непременно вспомнит, в какой именно дом его приглашали. Слуга, неуклюжий, как видно, малый, долго возился с запорами на дверях. "А Филмор-то считал, что мне вообще не следует обедать сегодня в гостях… Осел несчастный! Что бы он сказал, если бы знал, что я бегу дальше, еще в одно место?"
Дверь отворилась, и мистер Уорли, испытывая небывалый подъем и безмерное чувство ликования, вышел из дома и глубоко затянулся ночным воздухом. Двери за ним захлопнулись, послышался звук запираемых запоров, а он продолжал стоять неподвижно на пороге, раздувая грудную клетку и впивая ледяные глотки.
"Наверное, это уже один из последних домов, где подают перье-жуэ девяносто пятого, - подумал он. И потом - В жизни не слыхал разговоров интереснее…"
Он снова удовлетворенно улыбнулся, вспомнив о вине и остроумной беседе. Затем сделал шаг вперед, туда, где только что был тротуар - и где сейчас была пустота.
РИМСКАЯ ЛИХОРАДКА
Перевод Л. Поляковой
Встав из-за столика, за которым они завтракали, две уже не первой молодости, но хорошо сохранившиеся холеные американки прошли по террасе расположенного наверху римского ресторана и, облокотясь на перила, взглянули с одинаково рассеянным, хотя и благожелательным одобрением сначала друг на друга, потом вниз, на распростертые перед ними во всем великолепии Палатин и Форум.
"Ну пошли, пошли скорее! - долетел до них в это мгновение с лестницы, которая вела во внутренний двор, задорный девический голос, взывавший не к ним, а к незримой спутнице. - И пусть себе наши барышни на здоровье вяжут!" - "Но почему же вяжут, Бэбс, это ты чересчур", - рассмеялся в ответ такой же звонкий голосок. "Я ведь не буквально, - отозвалась первая. - Мы-то не даем нашим родителям опекать нас, что же им, бедненьким, остается…" - но тут поворот лестницы заглушил продолжение разговора.
Дамы снова переглянулись, на этот раз чуть сконфуженно улыбаясь, и та, что была миниатюрнее и бледнее, слегка покраснев, покачала головой.
- Барбара! - прошептала она с запоздалой укоризной вслед насмешливому голосу на лестнице.
Вторая дама, более пышная и яркая, с решительным носиком и ему под стать черными густыми бровями, добродушно рассмеялась:
- Вот что думают о нас наши дочери!
Ее собеседница сделала рукой протестующий жест.
- Не о нас, как таковых. Об этом не следует забывать. Просто сейчас так принято думать о матерях. И как видишь… - Чуть ли не с виноватым видом она вынула из элегантной черной сумочки моток малинового шелка, проткнутый двумя тонкими спицами. - Всякое бывает, - пробормотала она. - При нынешнем положении вещей столько свободного времени, что не знаешь, куда его и девать; а мне иногда надоедает просто смотреть… даже на это. - И она жестом указала на величественную панораму внизу.
Смуглая дама опять рассмеялась. И обе они снова обратились к открывающемуся виду и молча погрузились в созерцание, исполненные той же безмятежности, что и по-весеннему лучезарное римское небо. Время завтрака давно истекло, и тот угол просторной террасы, где находились дамы, был всецело предоставлен им. На противоположном конце несколько туристов, заглядевшись на распростертый перед ними город, прятали в сумки путеводители, искали мелочь для чаевых. Наконец и они разбрелись, и дамы оказались вдвоем на овеваемой ветерком террасе.
- А почему бы нам не остаться прямо здесь? - сказала миссис Слейд, дама с ярким румянцем и энергичными бровями. Поблизости стояли два отставленных в сторону плетеных кресла; подтолкнув их в угол, к перилам, она уселась в одно из них, по-прежнему не сводя глаз с Палатина. - В общем, это все же самый прекрасный на свете вид.
- Для меня он таким останется навсегда, - согласилась с ней ее приятельница миссис Энсли, так незаметно сделав ударение на "для меня", что миссис Слейд, хоть и расслышала, но решила, что скорей всего это случайность, - что-то наподобие старомодной манеры авторов писем почему-то подчеркивать отдельные слова.
"Грейс Энсли всегда была старомодна", - подумала она, а вслух с улыбкой, обращенной к прошлому, сказала:
- Этот вид знаком нам с очень давних времен. Когда мы с тобой впервые здесь встретились, мы были моложе, чем сейчас наши дочери. Помнишь?
- О да, я помню, - пробормотала с тем же неуловимым ударением миссис Энсли и, оборвав себя, добавила - Вон метрдотель смотрит на нас и недоумевает.
Она явно была менее уверена в себе, в своих правах, чем ее приятельница.
- Сейчас он перестанет у меня недоумевать, - сказала миссис Слейд, протягивая руку к такой же скромной, но безусловно дорогой сумочке, что и у миссис Энсли.
Подозвав метрдотеля, она объяснила ему, что они с приятельницей - давние поклонницы Рима и им хотелось бы провести остаток дня, любуясь сверху этим видом, - разумеется, если это не помешает персоналу. Склонясь над протянутой ему мздой, метрдотель заверил ее, что им всегда рады, тем более если они соблаговолят остаться обедать. Нынче полнолуние, им этот вечер запомнится…
Черные брови миссис Слейд нахмурились, словно упоминание о луне было неуместным, даже нежелательным. Но как только метрдотель отошел, она, улыбнувшись, разогнала набежавшее облако.
- Почему бы и нет? Здесь вполне сносно. Думаю, трудно предугадать, когда девочки вернутся. Знаешь ли ты по крайней мере, откуда они вернутся? Я так нет.
Миссис Энсли снова слегка покраснела.
- По-моему, те молодые итальянские авиаторы, с которыми мы познакомились в посольстве, пригласили их слетать с ними в Тарквинию выпить чаю. Вероятно, им захочется подождать и лететь назад при лунном свете.
- Лунный свет… лунный свет. Какое ему до сих пор придают значение! Ты считаешь, они так же сентиментальны, как были мы?
- Я пришла к выводу, что совсем не знаю, какие они, - сказала миссис Энсли. - Да, пожалуй, и друг о друге мы знали с тобой немногим больше.
- Да, пожалуй.
Миссис Энсли робко на нее посмотрела.
- Вот уж никак не думала, что ты была сентиментальна, Элида.
- Пожалуй что, не была.