- Отдохнул? - по-русски спросил китаец и, сняв котелок с жердочки, присел рядом. - Я все боялся, как бы уголек на тебя не упал. - Порывшись в мешке, он достал вторую ложку, сухари, пододвинул котелок поближе к Михаилу. - Ешь.
Он ни о чем не расспрашивал, пока Михаил торопливо хлебал горячее и необыкновенно вкусное варево. Когда котелок был очищен, принялись за чай. И тогда Михаил, приглядевшись к китайцу, уловил что-то знакомое в его чертах. Лукавые глаза, высокий лоб в полосках неглубоких морщин, четкая линия губ, готовых улыбнуться, Если добавить седые усы и бородку... Подчиняясь нахлынувшему воспоминанию, Михаил спросил:
- Ты не знаешь Ли Чана из Хайлара?
Китаец опустил ложку, которой черпал чай, и посмотрел подозрительно. В темных его глазах отразились дрожащие язычки пламени: казалось, горели глаза.
- Немножко знаю, - усмехнулся он, - Ли Чан - мой отец, - и снова принялся не торопясь пить чай. А в голове кружились, сталкивались мысли. Разве Мишка помогал кому-нибудь? Разве он не сын своего отца? Да, Ван Ю знает мудрые слова: "Сын за отца не ответчик". Это там, в той стране, куда идет он, Ван Ю. А здесь?.. О, как хочется узнать о семье, об отце!.. Если Михаил враг, то нужно будет или свести его к своим, или бросить одного в этом лесу.
Михаил вспомнил: он ждал Лизу, а сын Ли Чана сидел у дверей сарайчика и разговаривал с Ковровым о жертвенных работах.
- Вот так встреча! - произнес он растерянно. - Тебя ведь на работы забрали, Ван Ю?
- Брали на работу, Мишка, брали, - ответил Ван Ю, вытирая котелок. - Помирать не захотелось - убежал. А ты как сюда попал? Заблудился на охоте?
"Нет, не похож Мишка на плохого человека, совсем не похож. Глаза чистые. Смотрят прямо. Нет зла в душе", - решил Ван Ю, но лицо его осталось спокойным.
Поколебавшись, Михаил начал рассказывать. Ван Ю слушал не перебивая. Не задал ни одного вопроса. Михаил настойчиво просил, чтобы Ван Ю указал дорогу к партизанам. Ван Ю должен знать. Бежал от японцев - значит, знает! Ван Ю покачал головой. Но глаза его радостно блеснули. Значит, не ошибся: сына купца Зотова привело на Хинган горе. Сколько горя несут в себе люди, пришедшие в горы, сколько ненависти! Придет время - и сожжет эта ненависть японцев. Но сейчас... Боль каждого - его боль. Изранена душа. Горит сердце.
- Ты что же... - он замялся, но, махнув рукой, договорил. - Совсем отца бросил? Или так - пока Лизу не найдешь?
- Совсем, Ван Ю. Жить с ним не могу. Обман, японцы, вражда... А сколько тех, кто проклинает моего отца!
Ван Ю мельком взглянул на злое лицо Михаила и отвел глаза. Горячо очень говорит Мишка, что-то делать будет?
- Ты не слышал... Лин-тай родила?
- Двоих, - Михаил отвернулся.
- Ну? - глаза Ван Ю остекленели: в голосе Михаила он учуял тревогу.
- Умерли. Лиза говорила... А двое старших живы...
Голос его дрожал, пальцы беспомощно теребили траву. Он почувствовал себя виновным в смерти этих детей. Не он убил. Но мог помочь, а не помог. Лин-тай болела, у нее пропало молоко. Японцы увели козу. Но тогда он, Михаил, не думал о других...
- Однако спать пора, - Ван Ю подбросил хворосту в костер. Лицо его застыло, как маска. - Мне завтра идти рано.
- Куда? - невольно вырвалось у Михаила.
- Далеко.
"Кто нам поможет? - тоскливо думал Ван Ю. - Какими муками оплатит враг смерть детей? Разве найдутся такие муки? Сквозь огонь, сквозь смерть, но он дойдет до конца пути. Мертвым, но вернется мстить!"
Михаил сидел у костра, наблюдая, как пламя жадно охватывает сухие ветки. Вместе с дымом летели в небо невесомые искры.
Утром Михаила разбудил шорох. Ван Ю, напевая, собирался. Прислушавшись, Михаил разобрал слова:
"...в бой роковой мы вступаем с врагами,
нас еще судьбы безвестные ждут..."
- Тебе дорога дальняя, - сказал Ван Ю. - Вот котелок возьмешь, ложку и... - он остановился в нерешительности, - и силки, - подал несколько сплетенных из конского волоса тонких петель. - Будешь птицу ловить - сыт будешь. Но... лучше вернись. Дорога дальняя. Трудная. Пропадешь, - спокойно проговорил он, словно беседа шла о самых обыденных вещах. - Гора круче будет. Потом перевал пройдешь. По шоссе пятнадцать километров, а прямо - восемь. Но они покажутся за восемнадцать. По стене полезешь. За корни хвататься будешь. А можешь и по шоссе... Не боишься японцев - пройдешь.
- А за перевалом? - жадно и торопливо набросился Михаил.
- За перевалом лесом все на восток и на восток. Три ручья перейдешь. Еще один перевал. И придешь, куда хочешь.
- К партизанам?
- Я сказал: куда хочешь. Шесть дней идти будешь - если по шоссе, девять - если по тропинкам. Только идти шибко надо. Костер жечь - в чащу лезь. Может быть, - улыбнулся, - жень-шень найдешь.
- Спасибо, друг! - Михаил сжал ему руку. - Век не забуду!
- Зачем век? - улыбался Ван Ю. - До нового года помнить будешь - и то хорошо. Шибко хорошо! Шанго! - и, не добавив ни слова, скрылся в лесу.
Шел он широким, упругим шагом привыкшего к дальним переходам человека. "Нельзя не указать ищущему путь к правде, - думал он. - Сильный - он все равно нашел бы. Слабый - стал бы врагом. Дойдет Мишка - хорошо! Боец будет. Японцев не любит. Правды ищет..." Когда Ван Ю придет в Советский Союз, он скажет: "Мы боремся за правду. Вы побороли зло. Помогите нам. Если вы не поможете, куда нам идти?
Кто, кроме вас, поможет? У вас не было ничего - теперь все. У нас нет ничего - мы люди будущего. Так учил Ленин, так учит партия..." Скорее бы дойти до Хайлара! Увидеть отца, жену, ребятишек... Но кто, начиная путь, уверен, что ничего с ним не случится в дороге? Умный всегда готов к опасностям. Тогда они не страшны.
43
Старший представитель торгового дома "Гонмо и К°" готовился к отъезду. Вещи были уложены в маленький коричневой кожи чемоданчик с двойным дном.
- Ну-с, дорогой Айронсайд, - начал старший, доставая бумажник, - ваши текущие расходы я покрою. Впредь будьте экономнее.
- Слушаюсь, - покорно ответил Айронсайд-Гонмо. - Но, господин подполковник, материал стоил затраченной суммы.
- Не спорю, - довольно сухо прервал подполковник. Жирные складки собрались на его лбу. Нижняя челюсть, тяжелая и мощная, как у бульдога, выдалась вперед. - Предупреждаю, будьте экономнее. А там... - и многозначительно взглянул на Айронсайда, - я постараюсь, чтобы ваше производство не затянулось. Полагаю, что вы досто...
Гулко ухнул выстрел. Подполковник мешком свалился в кресло и съехал на пол. Судорожно дергая руками, он словно хотел собрать рассыпавшиеся по полу деньги. Брызги крови попали на белоснежную скатерть. Айронсайд кинулся к двери, рывком распахнул ее, но, получив тяжелый удар в лоб, отлетел в сторону. Споткнувшись, он упал, ударился лицом о подлокотник кресла. Оглушенный, с залитыми кровью глазами, все же успел вынуть револьвер. Но человек, вставший над ним, с размаху ударил его ножом в спину. Коротко охнув, Айронсайд выронил револьвер и затих.
Сысоев вытер нож о скатерть. Потом опустился на колени и обыскал трупы. У старшего он взял бумажник и сунул себе в карман. Собрал деньги, рассыпанные по полу. Заметив чемоданчик, открыл его и, покопавшись, ничего не нашел, кроме кучи никуда не годных тряпок. Вспомнив, однако, наказ атамана, взял чемодан под мышку. Подручные Сысоева чуть не подрались из-за широкого золотого кольца с крупным камнем, снятого с руки толстяка. Вынули часы. Старательно выгребли из буфета все съестное, разломали дверки, разбили ящик с товаром и раскидали куски материи по всей комнате. Придирчиво осмотрев их работу, Сысоев бросил между столом и буфетом паспорт и приказал собираться. Ему показалось - Айронсайд пошевелился.
- Живуч, проклятый, - шепотом выругался он и снова полез за ножом.
На улице свистнули. Забыв об Айронсайде, Сысоев выбежал из комнаты. Перепрыгнув через низенький заборчик, влез в машину...
Когда все стихло, Айронсайд открыл глаза. В комнате было светло. Он застонал и тихонько полез к полуоткрытой двери.
44
Над Хайлар-хэ стоял низенький домик, окруженный кудрявыми вязами. Маленький огородик перед домом был засажен огурцами, растянувшими плети по невысокой изгороди. Широкая асфальтированная дорога, шедшая от моста, огибала дом. Незамеченным к домику подойти было нельзя. Поэтому и облюбовал его для встреч атаман Семенов. За поворотом дороги находилась стоянка рикш, и можно было, не вызывая подозрений, уехать отсюда в любой конец города.
У атамана выдалось беспокойное утро. В Хайларе он встретился с некоторыми представителями БРЭМа. Радоваться было нечему. Людей не хватало. Все просили денег.
Нерадостные известия принес о настроениях в своем корпусе генерал-лейтенант Бакшеев. Его старческое, землистого цвета лицо с впалыми щеками и узенькими щелочками чуть раскосых глаз ни на минуту не теряло выражения злобы и испуга. Совсем недавно пять человек убежали в горы с оружием. Трое из них успели спрятать семьи. Один из сбежавших - офицер! На носу война, а корпус небоеспособен, если даже офицеры... Лицо атамана наливалось темной кровью.
Генерал-майор Власьевский, вздыхая и поеживаясь, рассказал о поимке советскими пограничниками трех лучших, проверенных диверсантов. Он нервно кусал тонкие, вытянутые в ниточку губы.
- Прохвосты! - загремел атаманский бас. - Вам не командовать, а солдатские нужники чистить! Если через три дня ни один ваш разведчик не перейдет границу, - кукиш вам вместо денег. Не умеете организовать дела - идите хоть лично сами! Забыли, как в прошлом году сидели без копейки? (Нет, генералы не забыли, конечно, той постыдной полосы жизни, когда не было денег даже на рикшу.) Три дня сроку. И чтобы на столе у меня лежали вернейшие сведения о продвижении красных войск. Сами идите! Мне все равно!
Накричавшись, атаман отпустил генералов. В дверях показался солдат-японец с пакетом. Расписавшись, Семенов начал читать, с трудом понимая дурной английский язык генерала Доихары. И тут неприятность! Казимура опровергал сведения его, Семеновской, агентуры. Доихара недоволен. Он устанавливает жесткий срок работы разведчиков и требует точной информации через пять дней, не позже. Черт возьми! Трижды прав покойник Гонмо: грызутся между собой, а Россия бьет каждого по одиночке. Разом бы броситься на медведя - и задавить. До смерти!
Без стука вошел Сысоев. Довольно ухмыляясь, поставил на стол новенький кожаный чемодан. Одна удача - и то легче жить! Теперь вызвать этого черта в очках, Клюге. Пусть получает этот дурацкий чемодан. Откинув крышку и выбросив тряпье, Семенов опытным глазом сразу заметил второе дно. Приподнял - что-то тяжелое. Значит, все в порядке. А если и нет, то какое ему дело? Чемодан тот самый, деньги в кармане... Атаман засмеялся. Созвонившись с Харбином, коротко сообщил: "Все в порядке". Услышав радостное восклицание Клюге, насмешливо улыбнулся. А что, как продать дубликаты этих записей - опять-таки американцам?.. Совсем неплохо. Клюге приедет только завтра. Быстро одевшись, Семенов захватил чемодан и вышел на улицу.
45
Ван Ю пришел в Хайлар вечером. Ночью он хотел пробраться к отцу, но вовремя заметил: около дома сидит японец-полицейский и поглядывает в оба конца улицы. Еще две подозрительные фигуры шлялись неподалеку от убогой фанзы Ли Чана. Ван Ю лежал в чужом огороде. Не дождавшись никого из родни, он выбрался на дорогу, проходившую сзади фанз, и зашел к знакомому старику рикше. Си-цзюн знал Вана мальчишкой и любил его. Он обрадовался встрече, обнял и расцеловал парня. Войдя с гостем в комнатушку, торопливо закрыл рухлядью окошко, затянутое бычьим пузырем. В углу за печкой похрюкивал поросенок, три курицы и петух сидели на жердочке. Спертый дух старого навоза ударил в голову. Запершило в горле. Ван Ю закашлялся и присел на кан.
- Тебя ищут, сыночек, - зашептал старик, приперев дверь. - Японцы у фанзы день и ночь сидят. Никого никуда не пускают. Ли Чан совсем ослаб.
Ван Ю низко опустил голову. А старик, тряся у него над ухом седенькой пожелтевшей бородкой, все шептал и шептал. Слова были страшные: о смерти, о погоне, о тюрьме. "Бедный наш народ! - горестно думал Ван Ю, слушая торопливую речь старика. - Кто нам поможет? Я скажу там, в другом мире: гибнет народ наш, с голоду и от страшных мук умирают люди. Если вы не поможете, кто нам поможет?.." А старик все шептал и шептал.
Ван Ю тряхнул головой, отгоняя мысли, и перебил старика:
- Отец, цела ли твоя ринтаки?
- Ринтаки? - переспросил растерянно Син-цзюн. - Зачем мальчику ринтаки, если его голова в пасти дракона?
- Нужно, отец.
Ван Ю не мог сказать старику, что он, Ван Ю, должен пройти к железнодорожникам, а те помогут добраться до границы. Адрес он надежно хранил в памяти. Ходить в городе ему совсем нельзя. Другое дело - рикша. Кто обратит на него внимание? Это же, как думают богачи, не человек, а что-то среднее между лошадью и обезьяной...
Да, у Син-цзюна есть ринтаки. Но она поломана. Обыкновенную повозку рикши - хорошую, с легкими колесами - он может дать. Завтра он, Син-цзюн, будет полоть огород. Лет ему стало очень много, устала спина, и он уже не может бегать с повозкой. Ведь он старше Ли Чана на пятнадцать зим. Ой, как это много, когда человек спускается по склону дней своих в темную пропасть могилы. Не так печальны одинокие дни путника в знойной пустыне, как дни старика, которого ждет последняя крыша над бездумной головой. Никакой бог не остановит эти дни, они катятся, изнемогая от собственной скорости, как дряхлый рикша на ходу...
Ван Ю не слышал старика. Он спал, положив голову на руки.
Ранним утром, замотав голову белой тряпкой и завязав левый глаз, Ван Ю прилепил себе бороду и усы. Теперь даже Син-цзюн не узнавал в этом пожилом худом человеке молодого Вана. Взявшись за отполированные оглобли, Ван Ю сказал старику:
- Может быть, коляску тебе привезет кто-нибудь другой. Ты не расспрашивай его ни о чем, отец.
Около вокзала, одноэтажного приземистого здания, выкрашенного желтой краской, Ван Ю оставил коляску и прошел на перрон. По путям бродили козы, кое-где стояли, одиноко краснея, товарные вагоны с разбитыми дверьми. Старик стрелочник копался около фонаря. Ван Ю подошел к нему в тот момент, когда солнце показалось над верхушками тополей.
- Здорово живешь, дядя! - произнес Ван Ю, присаживаясь на корточки и теребя левой рукой бородку.
Стрелочник обернулся, скользнул равнодушным взглядом по одежде незнакомца, посмотрел на тополя и отвернулся.
- Поезд на Маньчжурию скоро будет? Мне бы вещи пораньше сдать, - продолжал Ван Ю, словно не замечая недовольства стрелочника.
- Вечером, - буркнул тот. - Если багажа много, то давай сейчас, пока склад открыт.
- Скоро закроют? - Ван Ю встал.
- Скоро, - ответил стрелочник и улыбнулся. - По какому делу?