По-моему, ничто так не поднимает настроение, как созерцание сил тьмы, севших в калошу, и когда я шел к дому, на сердце у меня было легко и радостно. Будто гора с плеч свалилась. Птички распевали, насекомые жужжали. "Ура, ура! Бертрам выпутался!" - слышалось мне в их хоре.
Но я часто замечал, что стоит мне выпутаться из одной неприятности, как судьба тотчас подкрадывается ко мне и исподтишка подсовывает новую гадость, будто хочет полюбопытствовать, а нельзя ли еще чего-нибудь взвалить на Бертрама. Вот и теперь она сразу взялась за дело. Нечего ему успокаиваться, сказала судьба, поплевала на ладони и принялась строить мне козни, а именно: наслала Мадлен Бассет, которая приперла меня к стенке, когда я проходил через холл.
Меньше всего на свете мне хотелось с ней разговаривать; пребывай она в своей обычной слезливой меланхолии, - куда ни шло, но сейчас она была сама не своя. От ее всегдашней томности не осталось и следа. Глаза метали молнии, от которых у меня сразу задрожали поджилки. Она прямо-таки клокотала от гнева, и то, что готово было сорваться у нее с языка, явно не побудило бы последнего из Вустеров радостно аплодировать и петь осанну, подобно херувимам или серафимам, если я ничего не напутал. И правда, она тотчас же без всякой преамбулы, - так, кажется, говорится, - выложила все, что у нее накипело.
- Огастус привел меня в ярость! - выпалила она, и сердце у меня замерло, будто фантом "Тотли-Тауэрса", если таковой имеется, сдавил его своей ледяной рукой.
- Почему? Что стряслось?
- Он оскорбил Родерика.
Невероятно. Оскорбить такую махину, как Спод, рискнул бы, пожалуй, только чемпион по боксу.
- Быть не может!
- Я хочу сказать, Огастус оскорбительно о нем отозвался. Сказал, что его тошнит от Родерика, что ему осточертело смотреть, как он тут расхаживает, будто у себя дома, и что не будь папочка глуп, как бильярдный шар, он брал бы с Родерика квартирную плату. Огастус был отвратителен.
Тут сердце у меня замерло еще пуще прежнего. Не будет преувеличением сказать, что я так струхнул, что едва удержался на ногах. Вот что делает с человеком вегетарианская диета, подумал я, в один миг из кроткого ягненка он превращается в разъяренного льва. Не сомневаюсь, что в тех кругах, где вращался поэт Шелли, тоже замечали, как пагубно влияет на него вегетарианская диета.
Я постарался успокоить бурю, бушующую в ее душе.
- Может, Огастус просто пошутил?
- Нет, он не шутил.
- А не было ли у него озорного блеска в глазах?
- Нет.
- И легкой усмешки не было?
- Нет.
- Может, ты просто не заметила. Не заметить легкую усмешку - обычное дело.
- Он говорил совершенно серьезно.
- В таком случае он, вероятно, испытал приступ, - как бишь это называется? - маниакального возбуждения. С кем не случается!
Она заскрежетала зубами. Во всяком случае, мне явственно послышался скрежет.
- Ничего подобного. Он был груб и дерзок; он уже давно стал таким. Я еще в "Бринкли" это заметила. Как-то рано утром мы с ним гуляли по лужайке, и трава была подернута такой легкой-легкой пеленой тумана. Я ему и говорю: "Не кажется ли тебе, что он похож на свадебную фату, сотканную эльфом?" - "Не кажется", - буркнул Огастус и добавил, что ничего глупее в жизни не слышал.
Слов нет, Гасси был прав на все сто, но разве это втолкуешь такой девице, как Мадлен Бассет?
- А вечером мы с ним любовались закатом, и я сказала, что он всегда наводит меня на мысль о Благословенной Деве, выглядывающей из-за золотого края небес, а он спрашивает: "О ком - о ком?", я объясняю: "О Благословенной Деве", и тогда он сказал, что сроду ни о какой Благословенной Деве, выглядывающей с небес, не слышал и вообще его тошнит от закатов и Благословенных Дев, и у него болит живот.
Я понял, что пробил час raisonneur'a.
- Это было в "Бринкли"?
- Да.
- Ясно. Значит, после того, как ты посадила его на вегетарианскую диету. А ты уверена, - сказал я, raisouneur'ствуя что есть мочи, - что поступила разумно, ограничив Гасси шпинатом и прочей растительностью? Не один гордый дух восставал, когда его лишали протеинов. Не знаю, известно ли тебе, но научными исследованиями установлено, что идеальная диета - это такая диета, где сбалансировано количество мясной и растительной пищи. Человеческому организму требуются какие-то там кислоты.
Не скажу, что она откровенно фыркнула, однако изданный ею звук весьма напоминал фырканье.
- Какая чушь!
- Так говорят врачи.
- Какие врачи?
- Известные специалисты с Харли-стрит.
- Я им не верю. Тысячи людей сидят на вегетарианской диете, и у них отличное здоровье.
- Здоровое тело, да, - сказал я, ловко нащупав дискуссионную тему. - Но подумала ли ты о душе? Лиши человека бифштексов и отбивных, и неизвестно, что случится с его душой. Моя тетушка Агата однажды посадила дядюшку Перси на вегетарианскую диету, и у него сразу испортился характер. Правда, - я вынужден был это признать, - в известной мере характер у него уже был подпорчен, ибо постоянное общение с тетей Агатой ни для кого не проходит бесследно. Держу пари, что с Гасси случилось то же самое, вот увидишь. Баранья котлетка, от силы, две - это все, что ему требуется.
- Ну нет, этого он не дождется. И если он и дальше будет себя вести, как капризный ребенок, я знаю, что мне делать.
Помню, Раззява Пинкер однажды рассказывал, что, когда он заканчивал Оксфорд, то поехал в Бетнел Грин нести свет истины, и какой-то уличный торговец дал ему ногой под-дых. Пинкер говорил, что в тот момент у него странно помутилось в голове и перед глазами все поплыло, будто во сне. Вот и у меня после зловещих слов Мадлен Бассет тоже возникло такое же странное ощущение. Ее слова, выдавленные сквозь зубы, сразили меня наповал, будто увесистый сапог уличного торговца угодил мне прямо в солнечное сплетение.
- Э-э… и что же именно ты намерена сделать?
- Не имеет значения.
Я осторожно пустил пробный шар.
- Предположим… нет, вряд ли, конечно, это возможно, но… предположим, Гасси, доведенный диетой до отчаяния, накинется на… ну, скажем, например, на холодный пирог с телятиной и почками, какова будет развязка?
Вот уж не думал, что Мадлен может навылет пронзить человека взглядом, но оказалось, может, и еще как. По-моему, она даже саму тетю Агату переплюнула.
- Берти, ты хочешь сказать, что Огастус ел пирог с телятиной и почками?
- Ни Боже мой! Это просто… ну, как это называется?
- Я тебя не понимаю.
- Как называются вопросы, которые на самом деле как бы и не вопросы? Начинается на "р"… А-а, вспомнил, - риторические! Так вот, это был чисто риторический вопрос.
- Да? Тогда ответ таков: с той минуты, когда я узнаю, что Огастус поедает плоть в злобе убиенных животных, между нами все кончено, - сказала она и отчалила, а я остался стоять с таким чувством, будто меня по стенке размазали.
13
Утро следующего дня выдалось яркое и прекрасное. По крайней мере, мне так показалось. Сам я рассвета не видел, потому что погрузился в беспокойный сон всего за несколько часов до того, как упомянутый рассвет проклюнулся и принялся за дело, но когда дремотный туман немного рассеялся и я вновь обрел способность воспринимать окружающий мир, то увидел, что солнечный свет вовсю просачивается сквозь ставни, а мое ухо различило щебетанье сотен пташек, ни одна из которых, не в пример мне, не ломала голову над проклятыми вопросами. Такая развеселая компания, а слушать горько, ибо меланхолия накрыла меня своим крылом, как выразился один поэт. Радостный птичий гомон и суета только усиливали уныние, в которое я погрузился после того, как вчера мы с Мадлен Бассет дружески поболтали. Нетрудно себе представить, что ее obiter dicta - по-моему, это именно так называется, - сразило меня не хуже пули. Бесспорно, речь тут шла не о простой размолвке, которую можно уладить слезами и парой поцелуев, а о настоящей трещине через всю лютню. И я понимал: если не принять пожарных мер по соответствующим каналам, то лютня придет в полную негодность и замолчит раз и навсегда, подобно барабану, в котором образовалась дырка. А по каким каналам принимать эти самые пожарные меры - вот вопрос. У них с Гасси, как говорится, нашла коса на камень. С одной стороны, Мадлен, решительно восстающая против поедания плоти, с другой - Гасси, который твердо вознамерился поедать всю плоть, подвернувшуюся ему под руку. Я спросил себя, что из этого может проистечь, и задрожал, представив себе свое будущее, но тут рядом возник Дживс с утренней чашкой чая.
- Что? - сказал я с отсутствующим видом, глядя, как он ставит поднос на стол. Обычно Бертрам набрасывается на живительный напиток, как тюлень на рыбу, но сегодня он был, сами понимаете, чересчур озабочен. Или, если угодно, задумчив.
- Позвольте заметить, сэр, стоит прекрасная погода, весьма благоприятствующая устройству школьного праздника.
Я порывисто сел, опрокинув при этом чашку с ловкостью, достойной преподобного Г. П. Пинкера.
- Разве праздник состоится сегодня?
- Сегодня после полудня, сэр. У меня вырвался глухой стон.
- Только этого еще не хватало, Дживс.
- Сэр?
- Последняя капля. У меня и так голова кругом идет.
- Вас что-то тревожит, сэр?
- Еще как тревожит. Можно сказать, основы сотрясаются и земля из-под ног уходит. Как это называется, когда две страны сначала заигрывают друг с другом, а потом поносят друг друга последними словами?
- Обычно такое состояние дел квалифицируется как "резкое ухудшение международной обстановки", сэр.
- В таком случае считайте, что у мисс Бассет и Гасси наступило резкое ухудшение международной обстановки. Он, как мы знаем, уже не первый день в дурном настроении, а теперь и она тоже. Ее оскорбило, когда он непочтительно отозвался о закатах. Она ведь просто обожает закаты, а он возьми да ляпни, что его от них тошнит. Представляете?
- Весьма живо, сэр. Вчера вечером мистер Финк-Ноттл поделился со мной впечатлением, которое производит на него закат. Мистер Финк-Ноттл сообщил мне, что закат как две капли воды похож на бифштекс с кровью и что смотреть на него - сущая пытка. Чувства мистера Финк-Ноттла можно понять, сэр.
- Еще бы, но уж лучше бы он их не обнаруживал. И еще его угораздило упомянуть о Благословенной Деве без подобающего уважения. Кстати, Дживс, кто она такая, эта Благословенная Дева? Кажется, я никогда о ней прежде не слышал.
- Это героиня стихотворения покойного Данте Габриеля Россетти, сэр. Благословенная Дева выглядывает из-за золотого края небес.
- Да, об этом я уже осведомлен.
- "В глубине бездонной глаз отражается закат, держит лилии в руке, в волосах семь звезд горят".
- Неужели? А Гасси умудрился брякнуть, что его от нее тоже тошнит. Каково мисс Бассет это слышать? Уж лучше бы он ей на любимую мозоль наступил.
- Весьма тревожное известие, сэр.
- Вот именно. Если так и дальше пойдет, ни один букмекер не примет ставки меньше ста к восьми, что их помолвка продлится еще хоть одну неделю. Насмотрелся я в своей жизни на эти помолвки, и, уверяю вас, никакая из них не трещала по швам так стремительно, как помолвка Огастуса Финк-Ноттла и Мадлен, дочери сэра Уоткина Бассета и покойной леди Бассет. Дживс, эта опасная неопределенность просто ужасна. Как звали того типа - я о нем где-то читал, - у которого над головой на одном волоске висел меч?
- Дамокл, сэр, герой одного из древнегреческих мифов.
- Вот теперь я понимаю, что он чувствовал. И в таком состоянии я должен присутствовать на каком-то дурацком празднике. Не пойду.
- Ваше отсутствие может вызвать разные нежелательные кривотолки, сэр.
- А мне чихать. Ноги моей там не будет. Слиняю по-тихому, и пусть толкуют, как хотят.
Кроме всего прочего, я хорошо помнил, как однажды вечером в "Трутнях" Понго Твистлтон рассказывал, какие страсти кипят на таких вот сборищах. Однажды в Сомерсетшире он угодил на школьный праздник, и там его втянули в игру, которая называется "Мистер Смит, вы тут?", причем ему на голову надели мешок, и молодое поколение принялось тыкать в него палками. Представляете? Мы все прямо похолодели. А в таком местечке, как Тотли, где даже в обычные дни вам грозит опасность, можно ожидать кое-чего и похуже. Пару раз мне здесь попались на глаза уличные мальчишки, настоящие малолетние преступники. Я сразу понял, что их надо за версту обходить.
- Рвану на авто в "Бринкли", пообедаю с дядей Томом. Надеюсь, вы со мной?
- Боюсь, это невозможно, сэр. Обещал помочь мистеру Баттерфилду с устройством чаепития в павильоне.
- Ладно. Потом расскажете мне, как прошел праздник.
- Непременно, сэр.
- Если останетесь живы.
- Совершенно верно, сэр.
Поездка в "Бринкли" оказалась легкой и приятной, и я успел как раз к обеду. Тети Далии в "Бринкли" не было, она, как и намечалось, укатила на денек в Лондон, и мы вдвоем с дядей Томом уселись за трапезу, плод вдохновения непревзойденного Анатоля. За Supreme de Foie Gras au Champagne и Neige aux Perles des Alpes я посвятил дядю Тома в историю статуэтки из черного янтаря, и его ликование, когда он узнал, что папаша Бассет заплатил за objet d'art не пятерку, а тысячу фунтов, было столь велико, а слова, сказанные им про папашу Б., так ласкали мое ухо, что к тому времени, как я пустился в обратный путь, на душе у меня посветлело, и мой неизменный оптимизм вернулся на свое место.
В конце концов, утешал я себя, не вечно же Гасси будет пребывать под бдительным оком Мадлен. Подойдет время, и он укатит в Лондон, где втайне от своей ненаглядной отведет душу, до отвала набив утробу бифштексами и свиными отбивными. И тогда к нему вернется прежняя влюбленность и пылкость, он снова примется писать ей нежные письма, и это занятие его увлечет, а там, глядишь, Мадлен позабудет свои завиральные вегетарианские идеи и займется чем-нибудь другим, например, собиранием марок. Я знаю женщин, знаю их способность вечно терять голову. Вдруг ни с того ни с сего приходят в раж, но вскоре пресыщаются и отдаются новому увлечению. Моя тетушка Агата однажды вздумала заняться политикой, но достаточно ей было раз-другой посетить собрания, где идейные противники ее освистали, чтобы она поняла: гораздо разумнее сидеть дома за рукоделием и забыть про политику.
Близился час, как говорится, мирного заката, когда я бросил якорь в "Тотли-Тауэрсе". Я, как всегда, украдкой пробрался к себе в комнату, и через несколько минут появился Дживс.
- Я видел, как вы приехали, сэр, - проговорил он, - и подумал, что, возможно, вы пожелаете промочить горло с дороги.
Я заверил Дживса, что интуиция его не подвела, и он сказал, что немедленно принесет мне виски с содовой.
- Надеюсь, мистер Траверс пребывает в добром здравии, сэр.
Я поспешил его успокоить.
- Когда я к нему нагрянул, он был немного не в духе, но услышав новости про кикимору, расцвел, как роза. Ругал папашу Бассета на чем свет стоит, жаль, что вы не слышали.
Кстати, раз уж мы заговорили о Бассете, как прошел школьный праздник?
- Мне кажется, молодым людям он понравился.
- А вам?
- Сэр?
- С вами все в порядке? Вам не надевали на голову мешок и не тыкали в вас палками?
- Нет, сэр. Мое участие в празднике ограничилось тем, что я подавал гостям чай в павильоне.
- Не скажите, Дживс. В этих павильонах на школьных праздниках иногда случаются такие вещи, что не приведи Господь.
- Вы как в воду глядели, сэр. Именно за чаем один мальчик бросил в сэра Уоткина крутое яйцо.
- Попал?
- Да, в левую скулу, сэр. Крайне неприятный инцидент.
Я бы, пожалуй, дал этому инциденту другую оценку.
- Ну почему же неприятный? По-моему, так приятнее ничего и быть не может. Я еще когда в первый раз увидел папашу Бассета в полицейском суде на Бошер-стрит, то, помнится, сказал себе, что вот человек, которого очень полезно было бы закидать крутыми яйцами. Одна из задержанных, - леди, которая, хлебнув лишку, учинила беспорядок и оказала сопротивление полиции, - когда ей зачитали приговор, швырнула-таки в него туфлей, но промазала, зато угодила по макушке судебному секретарю. Как зовут мальчика?
- Не могу сказать, сэр. Его деяния окутаны покровом анонимности.
- Жаль. Хотелось бы послать ему в награду верблюдов, груженных обезьянами, слоновой костью и павлинами, А Гасси вы там видели?
- Да, сэр. По настоянию мисс Бассет, мистер Финк-Ноттл принял самое деятельное участие в торжествах, но, с сожалением должен сообщить, что он подвергся довольно грубому обхождению со стороны юных участников праздника. Вдобавок к прочим злоключениям, постигшим его, какой-то ребенок сунул ему в волосы леденец на палочке.
- Должно быть, Гасси очень огорчился. Он так печется о своей прическе.
- Да, сэр, мистер Финк-Ноттл был сильно разгневан. Он отлепил леденец и с размаху отшвырнул его прочь, но, к несчастью, попал по носу скотч-терьеру, принадлежащему мисс Бинг. Животное, оскорбленное поступком, который оно, по-видимому, ошибочно расценило как немотивированное нападение, укусило мистера Финк-Ноттла за ногу.
- Бедный Гасси!
- Да, сэр.
- В любую жизнь приходят дни ненастья.
- Совершенно справедливо, сэр. С вашего разрешения, пойду принесу вам виски с содовой.
Едва он вышел, как явился Гасси, немного прихрамывающий, но не выказывающий больше никаких признаков того, что подвергся, по словам Дживса, тяжким испытаниям. Казалось, он выглядит даже гораздо лучше, чем обычно, и, помнится, в уме у меня промелькнуло известное выражение: "Бульдожья порода". Если Гасси являет собой пример силы духа и жизнеспособности молодого поколения англичан, то за будущее этой страны можно не волноваться. Не каждая нация рождает сынов, которые, будучи укушены скотч-терьерами, способны скрывать улыбкой свои страдания, как это делал сейчас на моих глазах Гасси.
- А, Берти, привет, привет! - сказал он. - Узнал от Дживса, что ты вернулся, и заглянул к тебе за сигаретами.
- Сделай милость.
- Благодарю, - сказал он, набивая портсигар. - Мы с Эмералд Стокер собираемся пойти погулять.
- Что-что?!
- Или покататься на лодке. Как она захочет.
- Но, Гасси…
- Да, пока не забыл. Тебя хочет видеть Пинкер. Сказал, что должен сообщить тебе нечто важное.
- Сейчас не до него. Тебе не следует гулять с Эмералд.
- Это еще почему?
- Но…
- Извини, у меня нет времени. Не хочу заставлять ее ждать. Пока.