– Это правда? Оно здесь, на этой реке? – оживилась Власта. – На обратном пути мы обязательно заглянем туда.
– Если только доживем до утра, – заметила Диана. – В лесу появились какие-то странные люди.
С минуту в карете царило молчание: девушки напряженно ждали, как отреагирует на это провидица.
– Прикажите кучеру, чтобы у реки, шагов за двадцать от моста, остановил карету, – наконец произнесла Ольгица. – Воины пусть сойдут с коней, спрячутся за деревья и приготовят оружие.
– Значит, на нас готовится нападение? – насторожилась Диана.
– Прикажите сделать все, как я велю, графиня, – резко осадила ее Ольгица.
9
Это, конечно же, была она, Лили – прекраснейшая из женщин, которых когда-либо приходилось видеть д’Артаньяну.
Баронесса так и не сошла с коня. Красный с оранжевыми отливами плащ, непростительно скрывавший всю ее фигуру; россыпь пшеничных кудрей; невозмутимое, словно бы застывшее на прохладном северном ветру, лицо, напоминающее лик статуи, выточенной из потускневшей слоновьей кости. И огромные светло-голубые глаза, будто льдинки в чистых лазурных родниках, освещенных каким-то таинственным глубинным сиянием.
– Неужели это действительно вы, баронесса?! – отчаянно врезался д\'Артаньян в гурьбу драгун. – Простите, я только что из боя.
– Главное, что вы живы, граф, – почти с нежностью произнесла Лили фон Вайнцгардт, вплотную подъезжая к нему. – Меня терзало страшное предчувствие. Даже не предчувствие. Божьим гласом сказано было мне, что найду вас, но снова потеряю. Будто бы обязательно найду, но… тотчас же потеряю, – с укоризной добавила Лили, давая понять, что он просто-напросто не дослушал ее.
– Эй, мушкетер, да вы никак ранены?! – воскликнул один из стоявших рядом офицеров. И как же некстати он сунулся с этим "ранением", как некстати! Они с Лили думали, что никого вокруг не существует. Только они вдвоем, только они. На зависть всем, кто имел неосторожность созерцать эту их встречу.
– Так вы действительно ранены? – с убийственной выдержкой поинтересовалась баронесса. Только глаза слегка опечалились да брови сошлись на изломе переносицы.
– Давно. Еще той ночью, в пансионе. Впрочем, пардон. К сведению всех, это была не та ночь, которую… – д\'Артаньян вдруг умолк и, сжав зубы, огромным усилием воли сдержал стон. Он чувствовал себя так, словно его вдруг еще раз пронзили шпагой.
– Сержант Марлей, – приказал тот же офицер. – На коня! Проводите мушкетера к врачу. Он через три дома отсюда, в лазарете.
– Это не рана, это усталость, – извиняющимся тоном объяснил д\'Артаньян, обращаясь к Лили и стараясь не замечать драгуна. Однако сержант уже вскочил в седло и, схватив за узду коня лейтенанта, заставил его следовать за собой.
– Что бы это ни было, я сопровождаю вас, граф, – успокоила мушкетера Лили. – У меня появился повод побеспокоиться о вас.
– Боюсь, что беспокоиться придется сразу о двух героях. Ваш брат, барон Вайнцгардт, тоже слегка…
– Как, он опять ранен?! Господи, сколько же можно?! – удивилась баронесса, забыв при этом поинтересоваться, где сейчас находится ее брат.
Сержант отпустил узду его коня и теперь старался держаться плечо в плечо, чтобы в любое мгновение поддержать мушкетера.
– Барон – саксонец. Истинного саксонца раны облагораживают, – с едва уловимой грустью рассудила баронесса, устыдившись собственной слабости, а заодно напомнив мушкетеру, что ему придется иметь дело с "истинной саксонкой".
– В таком случае барон фон Вайнцгардт, с его фронтовым невезением, держится, как подобает самому благородному рыцарю. Смею вас заверить в этом, Лили.
Пока д\'Артаньяна перевязывали, баронесса не теряла времени. Найдя себе двух помощников из числа наемников-померанцев, она довольно быстро разыскала брата и помогла ему добраться до госпиталя. Однако барона, рана которого оказалась тяжелее, пришлось оставить на попечении сестер милосердия; для д\'Артаньяна же она подыскала квартиру в аккуратном домике на окраине ближайшего городка. Хозяева, милые старики-фламандцы, потерявшие в войне с испанцами своего единственного сына, охотно согласились уступить раненому мушкетеру и его невесте второй этаж с мансардой, расцвеченной пучками подсушенных лечебных трав.
– И вы беретесь ухаживать за мной, Лили? – удивленно воскликнул д’Артаньян, садясь в нанятую баронессой карету, увозившую их к фламандцам.
– Что вы, граф?! Ухаживать будут старики да милосердные соседки. Сочувствие, перевязки… Я на это не способна, – честно призналась Лили. – Тем не менее всегда буду рядом.
– Вы не позволяете мне даже пофантазировать, Лили, – расстроился д\'Артаньян.
– Зато начну навещать сразу же, как только вы окажетесь способны к фантазиям. – Лили и не думала кокетничать. Во всяком случае, баронессу трудно было заподозрить в этом. Что бы ни происходило, как бы ни вела себя эта девушка, она по-прежнему оставалась той "истинной саксонкой", каковую только он, гасконец, может представить себе.
9
Королева стояла перед иконой Мадонны с младенцем. Икона была огромной, ветхозаветно старой.
Мария Гонзага не молилась, а всего лишь стояла перед ликом Мадонны, замерев, затаив дыхание, словно паломница – в ожидании обещанного чуда. Но это не помешало ей уловить почти неслышные шаги фаворитки.
– Что позволило вам войти сюда, графиня д\'Оранж? – сухо спросила королева, даже не оглянувшись, будто увидела отражение вошедшей в потускневшем полотне иконы.
– Только что прибыл гонец.
– Значит, пророчица вот-вот осчастливит нас своим появлением? – упавшим голосом проговорила Мария Гонзага. Сейчас она ждала приезда Ольгицы с таким же мистическим страхом, с каким боялась ее пророчеств.
– Это гонец с вестью из Каменца. Что же касается Ольгицы, то ее все еще нет.
– Вы сочли необходимым немедленно сообщить мне об этом гонце и считаете, что поступили верно?
– Вы несколько раз интересовались, добралась ли графиня де Ляфер до Каменца и как она чувствует себя в "изгнании".
– Вести гонца связаны с ней? – спросила королева.
– И с гибелью господина де Рошаля.
– Майор де Рошаль? Что-то припоминаю. Какая жалость, – даже не попыталась она вдохнуть в свои слова хотя бы некое подобие сочувствия. – От простуды, конечно?
– От укуса змеи.
Только теперь королева повернулась всем туловищем и с нескрываемым любопытством воззрилась на фаворитку.
– Вы не ослышались, ваше величество, – загадочно улыбнулась д\'Оранж, и грубоватое, но довольно холеное лицо ее приобрело выражение, очень смахивающее на оскал гюрзы. – Он погиб от укуса змеи.
– И ради этого нужно было бежать вначале из Парижа, потом из Марселя и, наконец, из Варшавы, – задумчиво покачивала головой королева.
– Зато какая изысканная гибель. Хотя этот презренный трус заслуживал обычной петли или банальной секиры палача.
– Мне показалось, что вы в восторге, графиня.
– Только от того, что в Варшаве нам очень может пригодиться все, к чему с такой решительностью способна прибегать лучшая из воспитанниц маркизы Дельпомас. Как видите, ваше величество, я признаю это безо всякого восторга, повинуясь исключительно справедливости.
– Если мы внимательнее присмотримся к ней здесь, в Кракове, то, возможно, решим, что ее вообще не стоит подпускать к Варшаве, даже к ее предместьям. Дабы уж до конца следовать канонам вашей высокопреосвященной справедливости, Клавдия д’Оранж, достойнейшая из пансионесс "Марии Магдалины".
– Всего лишь от укуса какой-то гнусной змеи. Кто бы мог предположить такое! – притворно вздохнула графиня, стоически не расслышав напоминание королевы о том, кто она, д\'Оранж, есть на самом деле. – Хотя стоит ли удивляться? Что может быть страшнее дворцовой змеи?
10
Услышав впереди шум реки, кучер покорно свернул с дороги в сосновую рощу, под защиту могучих старых крон. Воины отвели подальше лошадей, приготовили ружья и пистолеты и, подойдя к мосту, тоже спрятались за стволами деревьев.
Кара-Батыр вновь проверил оба пистолета графини и приготовил запасные заряды, напомнив, как с ними следует обращаться. Диана полагалась теперь только на него. Взяв лук, она притаилась вместе с татарином слева от дороги, на изгибе реки, с которого мост можно было простреливать на всю его длину. Страха она не ощущала. Позади – стена леса, и Диана почему-то была уверена, что в случае крайней опасности сумеет в нем укрыться.
Ольгицы все эти приготовления, казалось, совершенно не касались. Выйдя из кареты, она приблизилась к мосту и остановилась в нескольких шагах от него, на едва освещаемом луной холме, под ветвями огромной ели.
Шли минуты. Ольгица по-прежнему неподвижно стояла над рекой, словно к чему-то прислушивалась – то ли к приглушенному рокоту водопада, то ли к голосам леса, то ли к собственной молитве.
В трех шагах от нее, обхватив руками ствол молодой сосны, замерла Власта. Когда возник выбор: куда деваться, у кого искать защиты она не пошла ни с воинственно настроенной графиней с ее опытным телохранителем Кара-Батыром, ни с поручиком. Единственной надеждой оставалась Ольгица. Власта решила быть с ней до конца, что бы ни случилось.
– Впереди всадники! – вдруг послышался голос Кара-Батыра, единственного, кто все еще продолжал оставаться в седле. Графиня уже знала, что без коня он чувствовал себя просто беспомощным.
– Где они? – не столько с тревогой, сколько с интересом спросила Диана.
– Сейчас будут здесь. Смотрите на мост, графиня.
Всадники еще не появились, не было слышно ни голосов, ни топота копыт, но каким-то своим, особым чутьем татарин улавливал: они уже близко.
– Стрелять, только когда они въедут на мост, – негромко скомандовал поручик. – Ждать моего выстрела.
Всадники приближались медленно, как бы подкрадываясь, и первый из них осторожно въехал на настил. Мост был довольно длинным. Застучали копыта. Настороженно зафыркали лошади.
– Они уже должны были подъехать к мосту, – произнес кто-то из тех, что ехали первыми. – Не могли же они остановиться на ночлег в ночном лесу.
– Здесь, у моста, мы их и встретим. Пусть даже утром.
– Ольгица, – не выдержала Власта, – убегаем. Они схватят нас.
– Схватить нас им будет еще сложнее, чем нам – убежать. Однако твое личное спасение – в молчании.
Уже почти все всадники – на мосту. Передний вот-вот съедет с него по эту сторону. Но, прежде чем прозвучал выстрел поручика, все кони пришельцев – причем как-то все сразу – захрипели и встали на дыбы.
– Ольгица! – восторженно вскрикнула Власта. – Это твоя власть, Ольгица!
Ржание лошадей слилось с криками людей, которые не могли понять, что происходит. Один конь рванулся и, не сумев перескочить через перила, перевалился через них, упав в воду вместе со всадником. Кто-то кричал, уже лежа на настиле, буквально под копытами.
Воспользовавшись этой странной заминкой, польские гусары дружно ударили по ним из ружей. Графиня тоже разрядила свои пистолеты и взялась за лук. Даже кучер, и тот выстрелил из ружья, стоя чуть позади остальных, прямо посреди дороги.
Но самое удивительное, что ни один из нападавших так и не смог повернуть назад. Взбесившиеся кони гарцевали на мосту, сбрасывая с себя седоков, или ломали перила, оказываясь вместе со всадниками в воде. И лишь двое бандитов все же прорвались на эту сторону реки.
– Кара-Батыр, они – твои! – властно скомандовала графиня, заметив этих безумцев.
– Слушаюсь и повинуюсь.
– Один нужен живым! Мертвые тайн не выдают!
– Он будет живым, графиня.
Выскочив из-за деревьев, татарин в одно мгновение рассек первого налетчика саблей, а второго заарканил и стянул с седла.
11
Прошло две недели с той поры, как д\'Артаньян оказался под незримым, но неусыпным попечительством баронессы фон Вайнцгардт. Его рана почти зажила и хотя садиться на коня врач еще не рекомендовал, при ходьбе лейтенант не ощущал никакой боли. Еще неделя – и можно было прощаться с гостеприимной семьей стариков-фламандцев, успевших привязаться к нему, словно к сыну.
Прежде чем вернуться на передовую, д\'Артаньян еще мечтал побывать в Париже, по которому тосковал сейчас почти так же, как и по невесть куда запропастившейся Лили. Поэтому ни одного лишнего дня задерживаться в городишке он не собирался.
Дважды д\'Артаньян получал от Лили записки. Но драгун-саксонец, привозивший их, так и не смог – или не желал – толком объяснить, где именно ему вручали эти послания, где находится баронесса. А его объяснение: "Она совсем недалеко отсюда" – приводило графа в ярость. Он с удовольствием проткнул бы гонца рапирой [6] , если бы не боязнь, что с гибелью драгуна он уже никогда не дождется третьей записки.
Правда, хозяин дома как-то намекнул, что вроде бы баронесса увезла брата в Германию, считая, что после двух ранений рисковать ему уже не стоит. Однако мушкетеру слабо верилось в это. "Истинного саксонца раны облагораживают", – Лили зря слов на ветер не бросает. И если уж она встретила этими словами весть о ранении своего брата…
Но сегодня баронесса Вайнцгардт, в конце концов, объявилась. Д\'Артаньян еще спал, когда заглянула хозяйка, и, мило шепелявя на своем "фламандском французском", известила:
– Ваши страдания кончились, господин граф. Она вернулась.
– Вернулась? Кто? – не понял мушкетер, сонно протирая глаза.
– Вот этого вопроса я от вас не ожидала, – почти возмутилась госпожа Хундстар. – Конечно же, баронесса фон Вайнцгардт.
Графу запомнилась улыбка старухи, когда она произнесла это имя. Она показалась почти такой же прекрасной, как улыбка самой Лили.
Баронесса ждала его, сидя в седле. У задка ее нетерпеливо гарцевал явно застоявшийся боевой конь мушкетера.
Прежде чем что-либо молвить, д\'Артаньян подошел к нему и впервые после неудачной встречи с Лили взобрался в седло. Делал он это с трудом, явно сдерживая боль, побаиваясь, как бы не разошлись свежие шрамы на ране.
– Вам хотелось, чтобы все было как во время прошлой встречи, баронесса Вайнцгардт?
– Умница, догадались, – едва заметно улыбнулась Лили, все еще присматриваясь к выражению лица мушкетера. С того момента, когда она поняла, с каким трудом дается ему посадка на коня, баронесса уже сожалела, что решилась подвергнуть его этому испытанию.
– Вас слишком долго не было, Лили.
– Зато теперь вы без зазрения совести смогли употребить слово "слишком". Мне приятно слышать его, граф. Однако не буду вас терзать. И еще: совершенно очевидно, что к путешествию в седле вы пока что не готовы.
Что значит "не готов"? – возмутился д\'Артаньян и с такой отчаянной решимостью вцепился в поводья, словно его собирались стащить с коня. – Куда бы вы ни приказали, баронесса фон Вайнцгардт, я – с вами.
– В самонадеянности вам не уступит только мой брат. Однако это не самый страшный из ваших грехов. Отто, Карл! – тотчас же позвала Лили.
Сходя с коня, д\'Артаньян увидел, как из флигеля, в котором размещалась столовая для прислуги, вышли двое рослых парней с угрюмыми, одинаково невзрачными, прыщеватыми лицами. Они были в кирасах [7] , и не оставалось сомнения, что под власть баронессы попали прямо из-под власти командира наемного полка германцев-кирасир.
– Мы готовы, госпожа баронесса, – ответил один из них, тот, что был чуть повыше ростом.
– Сегодня в роли кучера выступаешь ты, Карл.
– Это так почетно, баронесса, – искренне признал кирасир.
"Интересно, где это она высмотрела таких суровых гигантов?" – откровенно возревновал д\'Артаньян.
– Ты, Отто, захвати вина и еды, – продолжала отдавать распоряжения безмятежная Лили. – В дороге эта провизия пригодится, не придется просиживать в трактирах.
– Мы захватили: корзины уже в карете.
– Как вам все это удается, Лили? – проследил д\'Артаньян за тем, как неспешно занимает свое место на передке Карл. Его товарищ, поправив стоявшие в пирамиде ружья, усаживался на задке.
– В пансионе "Мария Магдалина" времени зря не теряла – это вы хотите сказать, граф? И вы действительно правы. Нет, барон Вайнцгардт здесь ни при чем. Он уже опять в отряде наемников, причем помогла ему в этом герцогиня д\'Анжу. Кстати, она же выхлопотала для вас еще две недели отпуска.
– Какая непорочная христианская доброта! Я и не догадывался, что герцогиня принадлежит к благодетельному ордену кларисок [8] , – столь же "благодетельно" ухмыльнулся д’Артаньян.
– В пяти милях отсюда, в сторону Арраса – замок ее тети, герцогини де Шеврез. В нем сейчас нет никого, кроме управителя. Мне сказали, что какое-то время мы можем чувствовать себя в нем хозяевами. Так что, в карету – и в путь, а, граф д\'Артаньян? – впервые в словах и взгляде ее проскользнуло некое подобие кокетства.
– Клянусь пером на шляпе гасконца, – только и мог ответить мушкетер, помогая баронессе сойти с коня и взойти на ступеньку подъехавшей к ним кареты.
– Вас не пугает, что я слишком своевольно расправляюсь с вашей свободой, граф?
– Нет, Лили. Все эти дни я страдал именно от того, что обладал слишком большой свободой, на которую решительно некому было посягать.
– Что, однако, не мешало вам любезничать с соседкой мадам Хундстар, некоей мадемуазель Катрин, – спокойно, без мести и обиды, заметила Лили, вежливо махая рукой хозяйке, вышедшей на крыльцо, чтобы попрощаться с ними.
– Не более чем любезничание раненого солдата с неумелой сестрой милосердия, пытающейся перевязывать его. К тому же любому другому образу жизни эта девушка предпочитает монашеский, поскольку в монашестве, видите ли, смысл всего ее бытия! – все же не сумел скрыть своего осуждения мушкетер.
– Слишком елейно вы все это объясняете, граф, – гордо повела подбородком Лили. И д\'Артаньян с ужасом подумал: "Неужели ей известны все подробности их ночной встречи с "монахиней" Катрин? Но от кого? От самой соблазнительницы? Это невозможно! Только не это!".
– Меня все время мучает давнишний вопрос, – поспешил он сменить тему разговора, садясь в карету рядом с Лили. – Как вам удалось вырваться из нежных объятий мадам Дельпомас?
– Очень точно подмечено: именно из объятий я и вырвалась.
– Мне страшно было оставлять вас. Даже не представляете себе, насколько меня пугала сама мысль о том, что вам и дальше придется оставаться в этом пансионе. К тому же одной против целой своры, с маркизой Дельпомас в роли вожака.
– Мне и самой было страшновато.
– Тем не менее вы удивительно мужественны, Лили. Я ведь отлично понимал, что то, что маман Эжен устроила в последнюю ночь, – всего лишь прекрасно задуманный фарс. В выдумке ей, конечно, не откажешь.
– Но и в подлости – тоже, – холодно процедила баронесса.