(К сожалению, в этом серьезнейшем повествовании о том, как мужская половина Соединенных Штатов Америки начинает приобщаться к культуре и искусству, невозможно уделить должное внимание миссис Т. Джефферсон Дибл. Она была добрая и довольно красивая женщина, но ничего более мы о ней не знаем, если не считать того, что она была женой Т. Джефферсона и матерью Уитни.)
- Ах, Уит, родной мой! Как бы отец не стал сердиться! Он так долго ждал, пока ты встанешь. Но, знаешь, милый, я очень рада, - он понял, наконец, что ты, может быть, не меньше его имеешь отношение к искусству и всему такому. Да, кстати, отец хочет, чтобы ты пошел с ним в три часа на заседание Общества Содействия Развитию Финской Оперы. О, там будет, наверно, очень интересно. Заседание состоится в отеле "Торнли". Уит, родной мой, какое счастье, что ты приехал!
Заседание Общества Содействия Развитию Финской Оперы было интересным. Более чем интересным.
В своем выступлении миссис Монтгомери Цейс заявила, что финны превзошли немцев и итальянцев, дав подлинно современную трактовку оперы.
Мистер Т. Джефферсон в своем выступлении сказал, что так как его сын Уитни имел счастливую возможность приобрести довольно авторитетные сведения о европейской музыке, то сейчас он (Уитни) им все объяснит.
Пространно объяснив собранию, что опера - это произведение искусства, а город Зенит - бесспорно, город ценителей искусства, Уит пробормотал какое-то извинение и выбежал из зала, провожаемый скорбным взглядом Т. Джефферсона.
В пять часов Уит сидел на веранде в загородном доме Стайва Уэскотта на озере Кеннепус.
- Послушай, Стайв, - пробормотал он сквозь зубы, - ты работаешь где-нибудь?
- М-да, пожалуй, это можно назвать работой.
- А ты не скажешь, сколько ты заколачиваешь?
- Тысчонки три в год. Пожалуй, через два-три года буду иметь шесть.
- Гм! Я тоже не прочь подработать. Кстати, - надеюсь, ты не обидишься, - кем ты работаешь?
- Агентом по страхованию, - ответил Стайв с меланхоличным достоинством.
- И уже загребаешь три тысячи в год?
- Да, в этом роде.
- По-моему, мне тоже надо что-то делать. Странно! В Европе считают шикарным жить на деньги, которые заработал кто-то другой. Не знаю, плохо это или хорошо, но факт остается фактом - большинство американцев считает себя лодырями и никчемными людьми, если не зарабатывают себе на жизнь сами. Может быть, европейцы правы. Может быть, мы, американцы, - беспокойный народ. Но пусть меня повесят, если я стану жить за счет моего старика и притворяться, будто я художник! Никакой я не художник! Слушай, Стайв! Как ты думаешь, из меня выйдет приличныи агент по страхованию?
- Потрясающий!
- Спасибо за поддержку! Всем спасибо! А что это за разговоры здесь пошли, Стайв, будто зарабатывать деньги самому неприлично?
- Вздор! Никто этого не считает, но ты не уловил нового веяния на Среднем Западе - нам тоже необходимо иметь искусство и культуру.
- Не уловил? Да я ни о чем другом здесь и не слышу! Могу сказать в пользу Парижа одно - там можно избавиться от ревнителей искусства: перешел в соседнее кафе - и все. Выходит, мне придется переехать в Париж, чтобы мне разрешили стать страховым агентом?
Стайва Уэскотта позвали к телефону. Уит остался на веранде один, любуясь прозрачным, чистым, залитым солнечной рябью озером, по берегам которого росли, нагнувшись над водой, березы, нежные ивы и темные ели. "Вот тут, - представилось Уиту, - может американец вновь обрести мужество своих предков, даже в наши времена, когда здания вырастают до восьмидесяти этажей, а манеры не идут дальше первого".
Взрезав зеркальную гладь озера, из воды выскочила вертлявая чомга, как всегда притворяющаяся уткой, и Уитни наконец понял, что он дома.
С шоссе позади домика сбежала к озеру Бетти Кларк, напоминавшая чомгу своими быстрыми движениями и невозмутимой самоуверенностью, и глубокомысленно заметила:
- Хелло!
- Я буду работать агентом по страхованию, - объявил Уит.
- Вы будете заниматься искусством.
- Правильно, я буду заниматься искусством страхования.
- Противно слушать.
- Бетти, дитя мое, вы отстаете от жизни. По крайней мере год уже никто - я хочу сказать: никто из тех, с кем стоит поддерживать знакомство, - не говорит: "Противно слушать".
- Ой! Противно слушать!
За обедом Т. Джефферсон сидел разгневанный. Он сказал, что Уит даже не представляет себе, как он обидел сегодня Оперный Комитет. Поэтому вечером Уитни пришлось пережить тягостные часы - присутствовать с отцом на приеме, устроенном зенитскими ревнителями и жрецами искусства. Только в одиннадцать, улизнув оттуда, сумел он усесться за покер в одном из дальних номеров отеля "Торнли".
Здесь собрались не только такие неопытные новички, как недавние студенты Стайв Уэскотт, Гил Скотт и Тим Кларк, но и несколько более солидных, более закоснелых в низменных пороках бизнесменов. Среди них был некий мистер Сейдел, заработавший миллион долларов на продаже земельных участков в новом районе Зенита на Университетских Холмах.
Два часа спустя сделали перерыв в игре и заказали горячие сосиски. Официанту было в очередной раз сурово приказано "немедленно тащить минеральной воды".
Держа стакан в руке, мистер Сейдел пробурчал:
- Значит, вы художник, Дибл? В Париже учитесь?
- Да.
- Поди ж ты, обставил меня на семь долларов, а у самого, оказывается, на руках всего две двойки было. И такой-то парень пропадает в Париже! Да из вас вышел бы первоклассный агент по продаже земельных участков!
- Вы предлагаете мне работу?
- Да как сказать… не думал еще об этом. А впрочем, да, предлагаю…
- Условия?
- Двадцать пять долларов в неделю и комиссионные.
- Идет.
Революция свершилась, и только Стайв Уэскотт молящим голосом простонал:
- Не надо, Уит! Не давай ты им соблазнять тебя миллионами!
Уит все еще побаивался Т. Джефферсона и только в одиннадцать утра решился наконец зайти к нему в контору и признаться в том, что вероломно превратился в истого американца.
- Так, так, молодец, что заглянул, мальчик! - приветствовал его Т. Джефферсон. - К сожалению, сегодня нам не предстоит ничего интересного. Но завтра мы едем на обед в Общество Библиофилов.
- Вот из-за этого я и зашел к тебе, папа. Ты извини меня, но я не смогу поехать туда. Я буду работать.
- Работать?
- Да, сэр. Я поступил на работу в компанию Сейдела.
- Ну что ж, это неплохо - поработать в летние месяцы. Когда ты уедешь в Париж…
- Я не поеду в Париж. У меня нет способностей. Я буду агентом по продаже земельных участков.
Звук, который вырвался из груди Т. Джефферсона в этот момент, можно было бы уподобить реву целого вагона бычков, привезенных на чикагские бойни. Недостаток места не позволяет нам привести здесь и сотую долю его высказываний о Жизни и Искусстве. Но вот некоторые из них.
- Я так и знал! Так я и знал! Я всегда подозревал, что ты не только сын своего отца, но и сын своей матери. "Во сколько раз острей зубов змеиных!" Змея ты на человеческой груди! Всю мою жизнь я отдал производству Воздушных Вафелек, хотя сам мечтал заниматься лишь искусством, и вот теперь, когда я обеспечил тебе возможность… "Змеиный зуб!" Прекрасно выразил эту мысль великий поэт! Уит, мальчик мой, неужели ты думаешь, что у меня нет средств на твое образование! Через несколько дней я начинаю расширение цехов; я покупаю еще пять акров земли рядом с фабрикой. Выпуск Ритци-Риса в будущем году удвоится. А поэтому, мой мальчик… Или вы будете заниматься искусством, сэр, или я знать вас не знаю! Понимаете, я лишу вас наследства! Да, сэр, лишу! Гром и молния, я лопну, но сделаю из тебя художника!
В тот же самый день, когда его изгнали - и поделом! - из отчего дома, голодного и холодного, в метель и непогоду, Уит занял пять тысяч у отца Стайва Уэскотта, внес их как задаток за те пять акров земли, на которых его отец вознамерился строить новые цехи, с квитанцией явился к мистеру Сейделу, получил от этого презренного перекупщика пять тысяч, чтобы отдать долг мистеру Уэскотту, плюс пять тысяч долларов комиссионных, потратил двадцать пять долларов на букет и в шесть часов пятнадцать минут предстал с ним перед Бетти Кларк.
Бетти сошла вниз такая невозмутимая, такая прелестная, такая свежая, в платье по щиколотку и воскликнула таким невозмутимым свежим голоском:
- Уит, дорогой! Чем могу служить?
- Разве только тем, что поможете мне истратить пять тысяч долларов, которые я сегодня заработал. Двадцать пять я уже потратил на букет. Красивый, правда?
- Очень.
- Как, по-вашему, я не переплатил?
- Нисколько. Вот что, дорогой. Мне очень жаль, что вы попусту тратили время, зачем-то зарабатывая эти пять тысяч долларов. Рисовали бы лучше. Конечно, людям искусства свойственна тяга к неизведанному, я рада, что вы через это прошли и с этим покончено. Как только мы поженимся, мы уедем в Париж, снимем милую квартирку в богемном вкусе, и я сделаю все, чтобы вашим друзьям-художникам было приятно бывать у нас.
- Бетти, ваш брат дома?
- Откуда я знаю?
- Узнайте, пожалуйста!
- Хорошо. А в чем дело?
- Бетти, голубка, сейчас вы узнаете, какой я мерзавец. Странно! Вот уж не думал, что из меня выйдет мерзавец. Я даже не думал, что из меня выйдет плохой сын! Крикните Тимми, пожалуйста.
- С удовольствием.
Она крикнула. Весьма умело. Тим, сияя, сошел вниз.
- Ну, как? Объяснение состоялось?
- В этом-то все дело, - ответил Уит. - Я хочу внушить Т. Джефферсону, что из меня не выйдет художник. Я хочу… сам еще не пойму, чего я хочу!
С этими невразумительными словами Уит выбежал вон.
Он дал шоферу такси адрес Спортивного клуба, где проживал его шеф, мистер Сейдел.
Мистер Сейдел обедал, сидя на кровати в своем номере.
- Хелло, мальчик! Что случилось? - спросил он.
- Вы позволите мне заплатить за телефонный разговор, если я позвоню от вас?
- Ну ясное дело.
Уит попросил телефонистку Спортивного клуба:
- Соедините меня с Айседорой, кафе "Фанфарон", Париж.
Голос неизвестной красавицы переспросил:
- Простите, какой штат?
- Франция.
- Франция?
- Ну да, Франция.
- Франция, которая в Европе?
- Да.
- Кого вызвать?
- Айседору.
- А фамилия этой дамы?
- Не знаю… Вот что, вызовите Майлза О Селливэна, адрес тот же.
- Одну минуту! Я попрошу старшую телефонистку.
Невозмутимый голос осведомился:
- Будьте любезны сказать, с кем вы хотите говорить?
- Я хотел бы вызвать к телефону Майлза О'Селливэна, кафе "Фанфарон", Париж… Правильно. Большое спасибо. Пожалуйста, соедините нас как можно скорее. Благодарю вас… Я говорю из Спортивного клуба, счет нужно прислать на имя мистера Тибериуса Сейдела.
Когда его соединили, Уитни услышал голос русского метрдотеля кафе "Фанфарон":
- Alio, alio!
- Позовите, пожалуйста, к телефону Майлза О Селливэна, - попросил Уит.
- Je ne comprends pas.
- C'est monsieur Dibble qui parle - d'Amerique.
- D'Amerique?
- Oui, et je desire поговорить с мсье Майлзом О Селливэном, как можно скорее tout de suite.
- Mais oui, je comprends. Vous desirez parler avec monsieur Miles O'SulIivang?
- Правильно! Давай живей.
- Oui, сию минуту.
Затем в трубке послышался голос О'Селливэна.
Мистер Сейдел с улыбкой следил за секундной стрелкой, а Уит ревел в трубку:
- Слушай, Майлз! Мне нужно поговорить с Айседорой.
Донесшись через четыре тысячи миль подводного мрака, над которым океан катил гряды валов и, борясь с волнами, шли корабли, голос Майлза промямлил:
- Айседора? А как фамилия? Джонс? Пейтер? Эглантин?
- Майлз, ради бога, это говорит из Америки Уитни Дибл! Попроси к телефону Айседору. Мою Айседору.
- О, ты хочешь поговорить с Айседорой. Кажется, она тут, за столиком на улице. Сейчас, дружище, попробую разыскать ее.
- Майлз, я уже наговорил больше, чем на сотню долларов.
- Значит, тебя зацапали люди, которые считают доллары?
- Да, черт тебя побери, зацапали! Пожалуйста, позови Айседору, скоренько.
- Ты хочешь сказать - поскорее?
- Да не все ли равно - скоренько или поскорее. Давай ее сюда!
- Ладно, старина.
Они объяснялись еще несколько минут, стоившие Уиту всего только 16 долларов 75 центов, и наконец раздался голосок Айседоры:
- Алло, Уит, дорогой мой, слушаю тебя!
- Ты могла бы выйти замуж за агента по продаже недвижимости в Зените, на Среднем Западе? Ты могла бы примириться с тем, что я буду зарабатывать десять тысяч долларов в год?
Через четыре тысячи миль Айседора проворковала:
- Ну, конечно!
- Тебе, возможно, придется оставить творческую работу.
- Милый! С радостью! Если бы ты знал, до чего мне осточертело втирать людям очки!
Взглянув на шефа, мистер Уитни Дибл попросил:
- Когда я узнаю, сколько мне стоил этот междугородный разговор, вы разрешите мне позвонить от вас домой?
Мистер Сейдел ответил:
- Сколько хотите, но прошу вас, назначьте мне пенсию, когда вы станете главой фирмы, а меня уволите.
- Непременно.
Уит позвонил в особняк Т. Джефферсона Дибла.
Т. Джефферсон проревел в телефон:
- Да, да, я слушаю!
- Папа, это я, Уит. Я хотел сказать тебе сегодня утром, что я помолвлен с одной очаровательной интеллигентной девушкой, писательницей - она живет в Париже, - с Айседорой.
- Айседора? А как ее фамилия?
- Неужели ты не знаешь, кто такая Айседора?
- Ах, да! Айседора! Писательница! Поздравляю тебя, мой мальчик. Прости, я тебя не понял сегодня утром.
- Я только что звонил ей в Париж, она обещала приехать сюда.
- Прекрасно, мальчик! Вот увидишь, наш Зенит обязательно станет очагом возвышенной культуры.
- М-да-а, обязательно.
Мистер Сейдел подвел итог:
- Этот разговор будет стоить вам пять центов сверх тех восьмидесяти семи долларов пятидесяти центов.
- Отлично, шеф! - сказал Уитни Дибл. - Послушайте, а вас не интересует загородный домик на озере Кеннепус? Две ванны, прелестная гостиная. Зачем вам мучиться в какой-то душной комнатенке в клубе, когда вы можете иметь свой собственный уютный домик?
1930
ЗЕМЛЯ
Мальчика назвали Сидни-для элегантности; из тех же соображений - для элегантности - его родители поставили в своей гостиной в Бруклине книжный шкаф- бюро светлого дуба, украшенный зеркалом в виде щита. А был Сидни Дау потомком многих поколений простых Джонов, Джорджей и Томасов.
В школе бойкие, шустрые городские мальчишки относились к нему пренебрежительно. Сидни был увалень - крупный, неуклюжий, речь медлительная. Для отца мальчик был источником постоянных мучений. Ибо Уильям Дау был честолюбивым родителем. Сын фермера из штата Вермонт, он гордился тем, что создал себе положение в великолепном городе Бруклине. В 1885 году, когда родился Сидни, Уильям Дау был обладателем красивого фаэтона на красных колесах, в доме была настоящая ванная комната с превосходной оцинкованной ванной и газовый свет, - не то что в деревне, где моются по субботам в корыте на кухне, вечерами сидят при керосиновых лампах, а отец до сих пор ездит на старой, неуклюжей таратайке. Теперь Уильяму не нужно было вставать в половине шестого, он мог позволить себе нежиться в постели чуть ли не до семи часов и только в редких случаях - он ухмылялся про себя, наслаждаясь сознанием достигнутого им благополучия, - появлялся в конторе раньше чем без четверти восемь.
Однако ни роскошный фаэтон, ни позднее вставание отнюдь не означали, что присущая Уильяму практичность истого янки изменила ему под тлетворным влиянием большого города и что он был менее солидным и уважаемым человеком, чем его отец, старый Джордж. Уильям был церковным старостой, по-прежнему читал молитву перед обедом и ходил в театр только тогда, когда давали "Бен Гура".
Для сына Уильям Дау мечтал о большем. Сам он имел только начальное образование, дело, в котором он состоял, было всего лишь небольшое агентство по купле - продаже и страхованию недвижимой собственности, а жили они в приземистом двухэтажном кирпичном домике, стоявшем в скучном ряду таких же краснокирпичных домов. Нет, Сидни будет учиться в колледже, он станет врачом, священником или адвокатом, он поедет в Европу путешествовать, будет жить в трехэтажном сером каменном доме на одной из Сороковых улиц в Манхэттене, и у него будет фрак - ходить на шикарные, хотя и респектабельные вечеринки!
Уильям только один раз в жизни надевал фрак - на бал, устроенный благотворительным обществом "Чудаков", да и то брал его напрокат.
Для того, чтобы его Сидни когда-нибудь сподобился этих великих благ, Уильям Дау трудился не покладая рук, отказывая себе во многом и уповая на милость божию. Во всем, что касается будущего их сыновей, американцы столь же героически честолюбивы, как и шотландцы, и порой столь же беззастенчивы и неразумны. Уильям обижался и нередко зло пилил сына: как это Сидни, "пентюх этакий, не понимает, что родители из кожи вон лезут, ничего для него не жалеют". Когда однажды они пригласили на обед знаменитого врача из Колумбия-Хайтс, Сидни только глазел на гостя и даже не пытался произвести на него хорошее впечатление.
- Срам да и только! Ни дать ни взять один из моих мужланов-братцев, которые до сих пор топают по двору с навозными вилами! И что из тебя только выйдет! - бушевал Уильям.
- Мне бы возчиком… ломовым, - промямлил Сидни.
И все-таки даже в этом случае напрасно Уильям выпорол его. После этого мальчик стал еще угрюмее.