Если бы акула отхватила Бертраму ногу, он бы, наверное, не испытал такого шока, как сейчас. Я слишком увлекся, помогая Гасси, и мне в голову не пришло, что мои слова можно истолковать столь пагубным для меня образом. Пот, покрывавший мой лоб, превратился в Ниагарский водопад.
Я прекрасно понимал, что моя судьба висит на волоске. В том смысле, что дороги назад нет.
Если барышня решила, что молодой человек предлагает ей руку и сердце и на этом основании считает его своей собственностью, может ли порядочный человек пуститься объяснять, что она попала пальцем в небо и что у него ничего подобного и в мыслях не было? Нет, он должен просто сказать: будь что будет. Но перспектива обручиться с девицей, которая всерьез разглагольствует о феях, которые рождаются в тот момент, когда звездочки чихают, повергла меня в ужас. Барышня продолжала тарахтеть, а я молча слушал, сжав кулаки так, что костяшки пальцев у меня, должно быть, побелели. Похоже, она никогда не доберется до сути.
- Да, в Каннах я все время чувствовала, что вы собираетесь со мной поговорить. Девушки всегда это чувствуют. А потом вы последовали за мной сюда, и когда мы встретились, я снова поймала устремленный на меня немой, умоляющий взгляд. И вы стали так настойчиво приглашать меня погулять с вами. И вот теперь вы, робко заикаясь, произнесли слова признания. Да, я ждала этого признания. Но, к сожалению…
Последние ее слова подействовали на меня, как Дживсов коктейль для воскрешения из мертвых. Я будто осушил стакан чудодейственной смеси из пряного соуса, красного перца и яичного желтка - впрочем, между нами, я убежден, что дело здесь не только в перечисленных ингредиентах, - и расцвел, как цветок под лучами солнца. Слава Богу, я спасен. Мой ангел-хранитель не дремал на своем посту.
- …боюсь, не смогу ответить вам согласием. Девица помолчала.
- Увы, не смогу, - повторила она.
Я был поглощен ощущением счастья, как осужденный, чудом избежавший эшафота, и не сразу сообразил, что девица ждет от меня ответа.
- Да-да, само собой, - торопливо проговорил я.
- Ах, мне так жаль!
- Ничего, все в порядке.
- У меня нет слов, чтобы выразить, как мне грустно.
- Да не берите в голову.
- Но мы можем остаться друзьями.
- Непременно.
- Не надо больше об этом говорить. Пусть это будет маленькой трепетной тайной, сокрытой в глубине наших душ, согласны?
- Еще бы!
- Мы станем вечно хранить ее, эту нежную и благоуханную тайну.
- Именно - благоуханную.
Последовала долгая пауза. Девица уставилась на меня с такой жалобной миной, будто я улитка, случайно раздавленная кончиком ее французской туфельки. Я же всей душой хотел дать ей понять, что все отлично, что Бертрам и не думает отчаиваться, напротив, он никогда еще не испытывал такой пьянящей радости. Но, разумеется, брякнуть ей все это напрямую я не мог. И потому молчал, всем своим видом показывая, что мужественно принял удар.
- Ах, мне бы так хотелось… - чуть слышно проговорила она.
- Хотелось бы? - переспросил я рассеянно, не понимая, к чему она клонит.
- Испытывать к вам те чувства, о которых вы мечтаете.
- О! Аа…
- Но я не могу. Мне так жаль…
- Да бросьте, какой разговор.
- Потому что вы мне нравитесь, мистер… нет, не могу, так хочется называть вас Берти. Можно, я буду называть вас Берти?
- Нет вопросов.
- Ведь мы настоящие друзья.
- Бесспорно.
- Я так искренне к вам привязана, Берти. И если бы все сложилось по-другому… не знаю, не знаю, может быть…
- А? Что?
- В конце концов мы с вами настоящие друзья… И у нас есть наша маленькая тайна… Вы имеете право знать… Я не хочу, чтобы вы думали… Жизнь так запутана, так сложна, не правда ли?
Несомненно, подобное сбивчивое высказывание кое-кому показалось бы полной чепухой, которую можно пропустить мимо ушей. Но Вустеры отличаются редкой проницательностью и умеют читать между строк. Я сразу смекнул, что у нее на уме.
- Вы хотите сказать, что у вас уже есть избранник? Она кивнула.
- Вы в него влюблены? Она снова кивнула.
- И уже обручились?
На этот раз она отрицательно потрясла головой.
- Нет, мы не обручены.
Так, подумал я, это уже что-то. Тем не менее, судя по ее тону, старине Гасси придется, скорее всего, вычеркнуть свое имя из списка претендентов на ее руку и сердце, и меня совсем не радовала перспектива оглушить бедолагу дурной новостью. Я его слишком хорошо знаю и убежден, что несчастный придурок не выдержит такого удара.
Понимаете, Гасси не такой, как остальные мои приятели. Первым из них на ум приходит, конечно, Бинго Литтл, который, потерпев неудачу, говорит себе: "Не беда, перебьемся!" - и бодро отправляется на поиски новой пассии. Гасси же, совершенно очевидно, получив один раз от девицы отставку, поставит на этом деле крест и всю оставшуюся жизнь посвятит разведению тритонов. Обрастет длинной седой бородой, прямо как герой какого-нибудь романа, который, удалившись от света, живет затворником в огромном белом доме, скрытом от любопытных глаз купами деревьев, и на его бледном лице лежит печать страдания.
- Боюсь, он не питает ко мне никакого интереса. Во всяком случае он ничего не говорит. Понимаете, я вам об этом рассказываю только потому…
- О, конечно-конечно.
- Удивительно, что вы меня спросили, верю ли я в любовь с первого взгляда. - Она опустила ресницы. - "Разве тот, кто влюблен, усомнится ли он, что влюбляются с первого взгляда?" - провыла она дурным голосом, и я снова вспомнил благотворительные живые картины, о которых уже рассказывал, и тетю Агату в роли Боадицеи. - Все началось с маленького трогательного происшествия. Я гостила у друзей в их поместье и вышла погулять с моим песиком. И представьте, Берти, мой ужас, когда мерзкая острая заноза вонзилась в лапку моему бедному малютке. Я совсем растерялась. И вдруг появляется молодой человек…
Мне снова вспомнилось благотворительное представление в поместье у тети Агаты. Описывая связанные с ним чувства, я открыл для вас только мрачную их стороны. Однако следует упомянуть и о радостном завершении столь тягостного для меня события, когда я выкарабкался из кованой кольчуги, улизнул в ближайший трактир, направился прямиком в бар и потребовал хорошую порцию горячительного. Минуту спустя я уже держал в руках огромную кружку особого напитка местного приготовления. Восторг, охвативший меня после первого глотка, до сих пор жив в моей памяти. Воспоминание о муках, через которые мне пришлось пройти, придавало этому восторгу особую остроту.
Примерно те же чувства охватили меня и сейчас, когда я сообразил, что она говорит о Гасси, - вряд ли в тот день целый взвод молодых людей вытаскивал занозы из лапы ее пса, в конце концов он же не подушечка для булавок, - шансы которого всего минуту назад, судя по всему, приближались к нулю и который, как теперь оказалось, вышел победителем. Меня охватила такая радость и с моих губ невольно сорвался такой громкий возглас "Вот здорово!", что девица Бассет подскочила на добрых полтора дюйма над земной твердью.
- Простите? - сказала она. Я беспечно махнул рукой.
- Да нет, ничего, - сказал я. - Просто так. Вспомнил, что надо непременно сейчас же, не откладывая, написать письмо. Если вы не против, я, пожалуй, пойду. Кстати, вот идет Гасси Финк-Ноттл. Он с радостью составит вам компанию.
В этот момент Гасси робко выглянул из-за дерева.
Я убрался, оставив их вдвоем. Теперь за этих двух придурков душа у меня была спокойна. Не терять присутствия духа и не торопить события - вот все, что Гасси должен был делать. Шагая к дому, Бертрам предчувствовал, что счастливый конец не за горами. Я хочу сказать, если девица и молодой человек остаются наедине в непосредственном соседстве друг с другом, да к тому же еще в сумерках, и если она (он) допускает с большей долей вероятности, что он (она) к ней (к нему) неравнодушен, то им ничего не остается, как начать объясняться в любви.
Я решил, что мои усилия, увенчавшиеся успехом, заслуживают вознаграждения в виде небольшой попойки.
И посему направился в сторону курительной.
11
Разнообразные напитки были заботливо приготовлены и расставлены на столике у окна, и плеснуть в стакан на четверть неразбавленного виски и немножко содовой было делом одной секунды. Я развалился в кресле, задрал ноги на журнальный столик и принялся с наслаждением потягивать освежающий напиток - прямо Цезарь, отдыхающий в своей палатке от ратных подвигов в день победы над нервиями.
Когда я обратился мыслями к тому, что происходит сейчас в благоуханном саду, то почувствовал, как меня охватывает восторг. Я ни минуты не сомневался, что Природа сказала свое последнее слово, сотворив такого отпетого олуха, как Огастус Финк-Ноттл, но я искренне его любил, желал ему счастья и так страстно надеялся, что эпопея ухаживания завершится успешно, будто не он, а я сам мечтал об этой малохольной девице.
Мысль, что он, наверное, уже покончил с предварительными pourparlers и теперь они вовсю пустились строить планы на медовый месяц, доставляла мне огромную радость.
Конечно, с учетом особенностей девицы Бассет - я имею в виду звездочки, малюточек кроликов и все прочее, - вы можете сказать, что сдержанные соболезнования были бы куда уместнее. Однако не следует забывать, что о вкусах не спорят. При виде Мадлен Бассет любой здравомыслящий человек бросился бы бежать куда глаза глядят, лишь бы подальше от нее. Но по неведомой причине придурка Гасси неудержимо влекло к указанной девице, и тут уж ничего не попишешь.
Только я пришел к этому выводу, как мои размышления были прерваны стуком отворившейся двери. Кто-то вошел и стремительным шагом направился к столику с напитками. Я опустил ноги, обернулся и узрел Таппи Глоссопа.
При виде его я почувствовал угрызения совести - целиком захваченный устройством сердечных дел Гасси, я совсем забыл о том, что у меня есть еще один клиент. Такое случается сплошь и рядом, когда берешься сразу за два дела.
Однако Гасси я теперь мог, слава Богу, выбросить из головы, и поэтому решил полностью посвятить себя делу "Глоссоп - Анджела".
Я был весьма удовлетворен тем, как Таппи выполнил свою задачу во время обеда. А задача была не из легких, могу вас заверить, ибо все без исключения яства и напитки отличались превосходными качествами, в особенности, одно блюдо, а именно nonnettes de poulet Agnes Sorel, перед которым не устоял бы даже человек с железной волей. Но Таппи выдержал испытание, будто всю жизнь только и делал, что постился. Признаться, я был горд за него.
- А, Таппи, привет, - сказал я. - Ты-то мне и нужен.
Он со стаканом в руке повернулся в мою сторону, и по его лицу я понял, какие жестокие страдания он испытывает. Вид у него был, как у голодного степного волка, на глазах которого его жертва - русский крестьянин - стрелой взмывает на дерево.
- Да? - недовольно буркнул он. - Я тут.
- Ну, и как?
- Что "как"?
- Давай отчитывайся.
- В чем?
- Разве тебе нечего рассказать об Анджеле?
- Нечего, кроме того, что она зануда. Я пришел в замешательство.
- Разве она еще не толпится вокруг тебя?
- И не думает.
- Странно.
- Что тут странного?
- Она должна была заметить, что у тебя нет аппетита. Он надрывно кашлянул.
- Нет аппетита! Я бы съел столько, сколько может вместить Большой Каньон.
- Мужайся, Таппи. Вспомни Ганди.
- При чем здесь Ганди?
- Он годами ничего не ел.
- Я тоже. Могу поклясться, что сто лет ничего не ел. Твой Ганди мне в подметки не годится.
Я понял, что разумнее оставить тему Ганди и вернуться к исходному пункту.
- Может быть, она тебя как раз сейчас ищет.
- Кто? Анджела?
- Ну да. Она не могла не заметить, что ты жертвуешь собой.
- Как же! По-моему, ничего она не заметила. Готов поспорить, она в мою сторону и не взглянула.
- Послушай, Таппи, - наставительно проговорил я, - нельзя быть таким впечатлительным. Чего ты раскис? Вспомни, ведь ты отказался от nonnettes de poulet Agnes Sorel, уж что-что, а это Анджела должна была отметить. Отречься от nonnettes! Неслыханный подвиг! Он вопиет, как больная мозоль. A crepes a la Rossini…
Хриплый вопль сорвался с трясущихся Таппиных губ:
- Берти, заткнись! По-твоему, я каменный? Представляешь, что я испытал, когда один из лучших обедов, приготовленных Анатолем, уносили блюдо за блюдом, а я не мог воздать ему должное! И не говори мне о nonnettes. Мне этого не выдержать.
Я постарался ободрить и утешить его.
- Крепись, Таппи. Думай о пироге с телятиной и почками который ждет тебя в кладовой. Как сказано в Библии, радость придет поутру.
- Вот именно, поутру. А сейчас только половина десятого вечера. И к чему ты приплел пирог, я только и делаю, что стараюсь о нем не думать!
Мне были понятны его чувства. Действительно, должно пройти несколько часов, прежде чем он сможет добраться до пирога. Я прекратил разговор на эту тему, и мы довольно долго сидели в молчании. Потом он встал и принялся нервно расхаживать по комнате, как лев в зоопарке, который заслышал звон гонга и с опаской ждет, как бы смотритель о нем не забыл. Я деликатно отвел взгляд, но слышал, как Таппи пинает стулья и другие предметы, попавшиеся ему под руку, точнее, под ногу. Очевидно, он испытывал тяжкие душевные страдания, а кровяное давление у него зашкаливало.
Наконец он бросился в кресло и вперил в меня пристальный взгляд. По его виду я понял, что он собирается сообщить мне нечто важное.
И я не ошибся. Похлопав меня по колену для пущей выразительности, он сказал:
- Берти.
- Да?
- Могу я говорить с тобой откровенно?
- И ты еще спрашиваешь, старик! - сердечно ответил я. - Мне как раз кажется, нам с тобой есть что сказать друг Другу.
- Это касается Анджелы и меня.
- Да?
- Я много об этом думал.
- Правда?
- Я подверг ситуацию строгому анализу, и кое-что мне стало ясно, как день. Тут затевается скверное дело.
- Не понял.
- Послушай, давай по порядку. До отъезда в Канны Анджела меня любила. Души во мне не чаяла. Я был для нее свет в окошке в полном смысле слова. Согласен?
- Безусловно.
- А как только она вернулась, все полетело в тартарары.
- Верно.
- Из-за пустяка.
- Нет уж, извини, старик. Как это из-за пустяка? Ты не слишком деликатно поступил с Анджелой, точнее, с ее акулой.
- Зато искренне и честно. Убежден. Неужели ты вправду считаешь, что из-за такого вздора девица может отвергнуть человека, которого она по-настоящему любит?
- Разумеется, может.
Меня поражало, как он этого не понимает. Впрочем, старина Таппи всегда отличался тупостью по части восприятия тонких материй. Он был из породы крупных, крепких молодых людей - как правило, хороших футболистов, - явно обделенных деликатными чувствами, так однажды отозвался о них Дживс. Отбить лобовой удар или съездить тяжеленной бутсой по физиономии противника - это пожалуйста, но понять тонкую женскую психологию - нет уж, увольте. Ему даже невдомек, что девица скорее пожертвует счастливым будущем, чем откажется от своей мифической акулы.
- Вздор! Это всего лишь предлог.
- Что "это"?
- Акула. Ей просто нужно от меня отделаться, вот она и хватается за первую попавшуюся акулу.
- Ничего подобного.
- А я тебе говорю, акула - только предлог.
- Черт побери! Зачем ей от тебя отделываться?
- Вот именно. Именно этот вопрос и я себе задал. Ответ: она в кого-то влюбилась. Это видно невооруженным глазом. Другого объяснения нет. Когда она уезжала в Канны, она была влюблена в меня, а теперь разлюбила. Видно, за эти два месяца втрескалась в какого-то гнусного негодяя, которого там встретила.
- Ничего подобного!
- Что ты твердишь "ничего подобного", когда я знаю точно. Слушай, я тебе сейчас скажу одну вещь. Считай, что это официальное заявление. Если мне встретится этот подонок, змея подколодная, пусть он заранее заказывает себе место в инвалидном доме, потому что я намерен с ним разделаться. Я сверну ему шею, вытрясу из него душу, переломаю кости и выпущу из него кишки.
С этими словами Таппи выскочил вон, а я, выждав минуту чтобы он убрался с дороги, пошел в гостиную. Зная дамскую привычку торчать после обеда в гостиной, я рассчитывал застать там Анджелу. Хотел перемолвиться с ней словом.
В Таппины измышления насчет того, что какой-то тип втерся в доверие к Анджеле и похитил ее сердце, я, как уже говорилось, не слишком верил. По-моему, бедолага от огорчения немного тронулся умом. Разумеется, из-за акулы, и только из-за акулы любовная лихорадка временно пошла на убыль, и я не сомневался, что в два счета все улажу, надо только поговорить с кузиной.