Привидение же тем временем вступило на веранду, и все увидели, что это не привидение, а всем известный Иван Николаевич Понырев. Но от этого не стало легче, и изумление перешло в смятение.
Иван Николаевич был бос, в кальсонах, в разодранной ночной рубашке. На груди Ивана Николаевича прямо к коже была приколота английской булавкой иконка с изображением Христа, а в руках находилась венчальная позолоченная зажженная свеча. Правая щека Ивана Николаевича была свеже изодрана и покрыта запекшейся кровью.
На веранде воцарилось молчание, и видно было, как у одного из официантов пиво текло на пол из покосившейся в руке кружки.
Иван поднял свечу над головой и сказал так:
- Здорово, братья!
От такого приветствия молчание стало глубже, а Иван заглянул под первый столик, на котором стояла вазочка с остатками зернистой икры, посветил под него, причем какая-то дама пугливо отдернула ноги, и сказал тоскливо:
- Нету его и здесь!
Тут послышались два голоса, и первый из них, бас, сказал тихо и безжалостно:
- Готово дело. Белая горячка.
А второй, женский, испуганно:
- Как же милиция-то пропустила его по улицам?
Второе Иван услыхал и отозвался:
- На Бронной хотели задержать, да я махнул через забор и всю щеку об проволоку изодрал.
Тут все увидели, что некогда зеленые и нагловатые глаза Ивана теперь как бы затянуты пеленою, как бы перламутровые, и страх вселился в сердца.
- Братья во литературе! - вдруг вскричал Иван и взмахнул свечой, и огонь взметнулся над его головой, и на голову капнул воск. - Слушайте меня! Он появился! - Осипший голос Ивана окреп, стал горяч. - Он появился! Ловите же его немедленно, иначе натворит он неописуемых бед.
- Кто появился? - отозвалась испуганно женщина.
- Консультант! - вскричал Иван. - И этот консультант убил сегодня Сашу Мирцева на Патриарших прудах!
Внутри ресторана на веранду повалил народ.
- Виноват, скажите точнее, - послышался над ухом Ивана тихий и вежливый голос, - скажите, товарищ Понырев, как это убил?
Вокруг Ивана стала собираться толпа.
- Профессор и шпион! - закричал Иван.
- А как его фамилия? - тихо спросили на ухо.
- То-то фамилия! - в тоске отозвался Иван. - Эх, если б я знал его фамилию! Не разглядел я на визитной карточке фамилию! Помню только букву "эф". На "эф" фамилия! Граждане! Вспоминайте сейчас же, какие фамилии бывают на "эф"! - И тут Иван, безумно озираясь, забормотал: - Фролкин, Фридман, Фридрих… Фромберг… Феллер… Нет, не Феллер!.. Нет! Фу… фу… - Волосы от напряжения ездили на голове Ивана.
- Фукс? - страдальчески крикнула женщина
- Да никакой не Фукс! - раздражаясь, закричал Иван. - Это глупо! При чем тут Фукс? Ну вот что, граждане: бегите кто-нибудь сейчас к телефону, звоните в милицию, чтобы выслали пять мотоциклеток с пулеметами профессора ловить! Да! Скажите, что с ним еще двое: длинный какой-то, пенсне треснуло, и кот, черный, жирный. А я пока что дом обыщу, я чую, что он здесь!
Тут Иван проявил беспокойство, растолкал окружающих, стал размахивать свечой, заглядывать под столы.
Народ на веранде загудел, послышалось слово "доктора", и чье-то ласковое мясистое лицо, бритое и упитанное, в роговых очках, появилось у Иванова лица:
- Товарищ Понырев, - заговорило это лицо юбилейным голосом, - успокойтесь! Вы расстроены смертью всеми нами любимого Александра Александровича, нет!.. просто Саши Мирцева. Мы все это отлично понимаем… Вам нужен покой! Сейчас товарищи проводят вас в постель и вы забудетесь…
- Ты, - оскалившись, ответил Иван, - ты понимаешь, что профессор убил Мирцева? Понимаешь, что делаешь, задерживая меня? Кретин!
- Товарищ Понырев! Помилуйте! - ответило лицо, расстраиваясь и уже жалея, что вступило в разговор.
- Нет! Уж кого-кого, а тебя-то я не помилую, - с тихой ненавистью сказал Иван и, неожиданно широко размахнувшись, ударил по уху это лицо.
Тут догадались броситься на Ивана и бросились. Свеча его угасла, а очки, соскочившие с участливого лица, немедленно были раздавлены. Иван испустил визг, слышный, к общему соблазну, на бульваре, и начал защищаться. Зазвенела битая посуда. Пока Ивана вязали полотенцами, в раздевалке шел разговор между командиром брига и швейцаром.
- Ты видел, что он в подштанниках? - спросил холодно пират.
- Да ведь, Арчибальд Арчибальдович, - труся, отвечал швейцар, - как я их могу не допустить… Они член Массолита!
- Ты видел, что он в подштанниках? - холодно повторил пират.
- Помилуйте, Арчибальд Арчибальдович, - багровея, гудел швейцар, - что ж я-то могу поделать. Давеча приходят гражданин Буздяк из бани, у них веник за пазухой. Я говорю - неудобно, а они смеются, веником в меня тычут. Потом мыло раскрошили по веранде, дамы падают, а им смешно!
- Ты видел, что он в подштанниках, я тебя спрашиваю, а не про Буздяка! - раздельно сказал пират.
Тут швейцар умолк, и лицо его приняло тифозный цвет, а в глазах вспыхнул ужас. Он видел ясно, как черные волосы покрылись шелковой косынкой. Исчез фрак, за ременным поясом показались пистолеты. Швейцар представил себя повешенным на фор-марса-рее. Он видел свой собственный высунутый язык, голову, свесившуюся на плечо, услышал даже плеск волны у борта. Колени швейцара затряслись. Но тут флибустьер сжалился над ним.
- Смотрите, Николай, в последний раз. Такого швейцара нам не нужно, - сказал пират и скомандовал точно, ясно и быстро:
- Пантелея! Милиционера! Протокол! Таксомотор! В психиатрическую!
Через четверть часа публика на бульваре видела, как из ворот грибоедовского сада выводили босого и окровавленного человека в белье, поверх которого было накинуто Пантелеево пальто. Человек, руки которого были связаны за спиною, горько плакал и изредка делал попытки укусить за плечо то милиционера, то Пантелея. Поэт Рюхин, добровольно вызвавшийся сопровождать несчастного Ивана Николаевича, шел сзади, держа в руках разорванную иконку и сломанную свечу.
Лихачи горячили лошадей, кричали с козел:
- А вот на резвой! Я возил в психическую!
Но Ивана Николаевича погрузили в приготовленный таксомотор и увезли, а на лихача вконец расстроенная дама посадила своего мужа, того самого, который получил плюху и лишился очков исключительно за свою страсть к произнесению умиротворяющих речей.
Лихач, слупивший двадцать пять рублей с седоков, только передернул синими вожжами по крупу разбитой беговой серой лошади, и та ударила так, что сзади моментально остались два трамвая и грузовик.
Публика разошлась, и на бульваре наступило спокойствие.
Глава 6
Мания фурибунда
Круглые электрические часы на белой стене показали четверть второго ночи, когда в приемную психиатрической лечебницы вошел чернобородый человек в белом халате, из кармана которого торчал черный кончик стетоскопа.
Двое санитаров, стоявшие у дивана и не спускавшие глаз с Ивана Николаевича, руки которого уже были развязаны, подтянулись.
Рюхин взволновался, поправил поясок на толстовке и произнес:
- Здравствуйте, доктор. Позвольте познакомиться: поэт Рюхин.
Доктор поклонился Рюхину, но, кланяясь, глядел не на Рюхина, а на Ивана Николаевича.
Поэт не шевельнулся на диване.
- А это… - почему-то понизив голос, сказал Рюхин, - известный поэт Иван Понырев, - потом помялся и совсем тихо добавил: - Мы опасаемся, не белая ли горячка…
- Пил очень сильно? - сквозь зубы тихо спросил доктор.
- Да нет, доктор…
- Тараканов, крыс, чертиков или шмыгающих собак не ловил?
- Нет, - испуганно ответил Рюхин, - я его вчера видел, он был здоров. Он стихи свои с эстрады читал.
- А почему он в белье? С постели взяли?
- Он, доктор, в ресторан пришел в таком виде.
- Ага, - удовлетворенно сказал доктор и спросил:
- А почему окровавлен? Дрался?
- Он с забора упал, а потом ударил в ресторане гражданина и еще кое-кого.
- Ага, - сказал доктор и, повернувшись к Ивану, добавил: - Здравствуйте!
- Здорово, вредитель! - ответил громким голосом Иван, и Рюхин сконфузился. Ему стыдно было поднять глаза на вежливого и чистого доктора.
Тот, однако, не обиделся на Ивана, привычным ловким жестом снял пенсне с носа и спрятал его, подняв полу халата, в задний карман брюк, а затем спросил у Ивана:
- Сколько вам лет?
- Поди ты от меня к чертям, в самом деле, - злобно ответил Иван и отвернулся.
А доктор, щуря близорукие глаза, спросил по-прежнему вежливо:
- Почему же вы сердитесь на меня? Разве я сказал вам что-нибудь неприятное?
- Мне двадцать пять лет, - заговорит, злобно косясь, Иван, - а завтра, между прочим, я на всех вас подам жалобу. А на тебя в особенности, гнида! - отнесся он уже специально к Рюхину.
- А на что вы хотите пожаловаться?
- На то, что меня, здорового человека, силой схватили и приволокли в сумасшедший дом, - сурово ответил Иван.
Тут Рюхин всмотрелся в Ивана и похолодел: в глазах у того не было никакого безумия и из мутных они опять превратились в ясно-зеленые. "Батюшки, - подумал испуганно Рюхин, - да он и впрямь, кажется, нормален! Вот чепуха какая! Зачем же мы его в самом деле сюда притащили? Нормален, ей-богу, нормален, только рожа расцарапана…"
- Вы находитесь, - спокойно заговорил врач, - не в сумасшедшем доме, а в психиатрической клинике, оборудованной по последнему слову техники. Кстати, добавлю: где вам не причинят ни малейшего вреда и где никто не собирается вас задерживать силой.
Иван покосился недоверчиво, но все-таки пробурчал:
- Слава те, Господи! Кажется, нашелся один нормальный человек среди идиотов, из которых первый бездарность и балбес Пашка.
- Кто этот Пашка-бездарность? - осведомился врач.
- А вот он - Рюхин! - ответил Иван Николаевич, вытянув указательный палец.
Рюхин покраснел, глаза его вспыхнули от негодования. "Это он мне вместо спасибо, - горько подумал он, - за то, что я принял в нем участие. Какая все-таки сволочь!"
- Типичный кулачок по своей психологии, - ядовито заговорил Иван Николаевич, которому приспичило обличить Рюхина, - и притом кулачок, тщательно маскирующийся под пролетария, - посмотрели бы вы, какие он стишки сочинил к 1-му мая… хе, хе… "взвейтесь, развейтесь…", а загляните в него, что он думает! - И Иван рассмеялся зловеще.
Доктор повернулся к Рюхину, красному и тяжело дышащему, и сказал тихо:
- У него нет белой горячки, - а затем спросил у Ивана:
- Почему же вас, собственно, доставили к нам?
- Да черт их возьми, олухов! Схватили, втащили в такси и привезли!
- Гм… - отозвался врач, - но вы почему, собственно, в ресторан, вот как говорит гражданин Рюхин, пришли в одном белье?
- Вы Москву знаете? - ответил вопросом Иван.
Доктор неопределенно мотнул головой.
- Ну, как вы полагаете, - возбужденно заговорил Иван, - мыслимо ли подумать, что вы оставите что-нибудь на берегу и чтобы эту вещь не попятили? Ну, купаться я стал, и, понятно, украли и блузу, и штаны, и туфли. А я спешил в ресторан!
- Свидание какое-нибудь, деловое? - спросил врач.
- Не свидание, а я ловлю консультанта.
- Какого консультанта?
- Консультанта, который убил Сашу Мирцева на Патриарших прудах.
Врач вопросительно поглядел на Рюхина, и тот хмуро отозвался:
- Секретарь Массолита Мирцев сегодня под трамвай попал.
- Он, вот говорят, под трамвай попал?
- Не ври, чего не знаешь! - рассердился на Рюхина Иван Николаевич. - Я был при этом! Он его нарочно под трамвай пристроил!
- Толкнул?
- Да не толкнул! - все больше сердился Иван. - Такому и толкать не надо. Он его пальцем не коснулся! Они такие штуки могут делать. Он заранее знал, что Мирцев поскользнется!
- А кто-нибудь кроме вас видел этого консультанта?
- То-то и беда, что один я! Да что за допросы такие! - вдруг обиделся Иван. - Мы не в уголовном розыске! Подите к черту!
- Помилуйте, - воскликнул доктор, - у меня и в мыслях не было допрашивать вас! Но ведь вы сообщаете такие важные вещи, об убийстве, которого вы были свидетелем… Быть может, здесь можно чем-нибудь помочь?.. Скажите, какие же вы меры приняли, чтобы поймать этого консультанта-убийцу?
Здесь опять недоверие к врачу сменилось у Ивана Николаевича доверием, и настолько, что он встал и поцеловал врача в щеку, прибавив при этом:
- Нет, теперь окончательно убедился - ты не вредитель и не из этой шайки!
Доктор ловко и незаметно, делая вид, что сморкается, вытер щеку, повернулся и сделал какой-то знак глазами женщине в белом, которая неподвижно сидела в стороне за большим столом. Та тотчас же взяла перо.
- Итак, какие же меры? - повторил врач.
- Меры вот какие, - заговорят Иван, - я на кухне взял свечечку…
- Вот эту? - спросил врач, указывая на свечку, лежавшую перед женщиной на столе рядом с иконкой.
- Эту самую!
- А иконка? - мягко спросил врач.
Иван покраснел.
- Видишь ли, - ответил он, - эти дураки, - он указал на Рюхина, - больше всего этой иконки испугались, а между тем, без нее его не поймаешь…
Женщина стала писать на листе.
- Он, - продолжал возбужденно Иван, - по моему соображению, кой с кем знается, ты понимаешь меня?.. Гм… А с иконкой и со свечечкой…
Санитары держали руки по швам, глаз не сводили с Ивана, женщина тихо писала.
- Ну-те-с, ну-те-с, - поощрил Ивана врач, - так с собой и несли иконку?
- Я ее на грудь пришпилил, - говорил Иван.
- Зачем на грудь?
- Чтобы рука была свободна, - объяснил Иван, - в одной свечка, а другой - хватать. - Он становился все откровеннее.
- Виноват, у вас на коже груди кровь, - сказал участливо врач, - вы прямо к коже ее прицепили?
- Ну конечно! - ответил Иван. - А то рубаха-то чужая, гнилая, еще, думаю, сорвется…
Тут часы пробили два без четверти. Иван засуетился в тревоге.
- Эге-ге, два часа, - воскликнул он, - а я тут с вами время теряю. Будьте любезны, где телефон?
- Пропустите к телефону, - сказал врач санитару, который спиной старался загородить аппарат на стене.
Иван ухватился за трубку и сказал в нее:
- Милицию!
Женщина в это время тихо спросила у Рюхина:
- Женат он?
- Холост, - испуганно ответил Рюхин.
- Член профсоюза?
Рюхин кивнул, и женщина подчеркнула что-то в разграфленном листе.
- Милиция? - громко спросил Иван. - Алле? Милиция? Товарищ дежурный! Распорядитесь сейчас же, чтобы выслали пять мотоциклеток с пулеметами, консультанта преступника искать! И заезжайте за мной, я с вами сам поеду. Алле? Говорит поэт Понырев. Из сумасшедшего дома. Как ваш адрес? - шепотом спросил Иван Николаевич у доктора, но тот не успел ничего ответить, как Иван стал сердито кричать в телефон: - Алле, алле! Куда вы ушли? Безобразие! - громко завопил Иван и швырнул трубку на рычаг.
- Зачем сердиться, - заметил миролюбиво доктор, - вы можете сломать аппарат, а он нам поминутно нужен…
- Ничего! Ничего! Ответят они, голубчики милейшие, за такое отношение, - вскричал Иван и погрозил кулаком телефону, затем протянул руку доктору и попрощался: - До свидания.
- Помилуйте, куда вы хотите идти, - заговорил врач, - ночью, в одном белье! Переночуйте у нас, а завтра видно будет.
- Пропустите меня, - глухо сказал Иван Николаевич санитарам, сомкнувшимся у дверей.
- Дружески говорю вам, останьтесь!
- Пустите или нет?! - страшным голосом крикнул Иван санитарам.
Те не шевельнулись, и Иван наотмашь ударил одного из них в грудь. Другой поймал его за руку.
- Ах так, ах так, - хрипло крикнул Иван, и, вырвав руку, он травленно и злобно озирался.
Женщина нажала кнопку в столике, и на поверхность его выскочила блестящая коробка шприца и стеклянные запаянные ампулы.
- Ну, если так, - отчаянно вскричал Иван, - так не поминайте же лихом!
И тут он головой вперед бросился в белую штору окна, явно целясь сквозь нее и стекла выброситься наружу. Но коварная металлическая специальная сеть за шторой даже до стекла не допустила Ивана. Она мягко спружинила и мягко отбросила бедного поэта назад прямо на руки к санитарам. В ту же минуту у доктора в руках оказался шприц.
- Ага, - захрипел Иван, бьющийся в руках санитаров, - так вот вы какие шторочки завели у себя? Ладно, ладно! Пусти… Пу…
- Одну минуту, одну минуту, - бормотал врач.
Женщина тоже подбежала на помощь, одним взмахом разорвала рукав ветхой рубахи и с неженской силой сжала руку Ивана. Тот ослабел, перестал биться, врач воспользовался этим и содержимое шприца вспрыснул Ивану в плечо. Его подержали еще немного в руках, он в это время крикнул:
- На помощь!
Бледный Рюхин жалобно вскрикнул:
- Иван!
Ивана выпустили.
- Бандиты! - прокричал он, но уже слабее. - Всех предам правосудию, - добавил он, но еще тише, зевнул и сел на кушетку. - Заточили все-таки, - зевая, добавил он без злобы, улыбнулся бессмысленно и кротко и вдруг прилег на кушетке, по-детски подложив кулак под щеку. - Ну, очень хорошо, - бормотал он совсем сонный голосом, - сами же и поплатитесь, а я свое дело сделал… Интересно мне теперь… только одно, что было с Понтием Пилатом.
И через мгновение он уже спал.
Доктор сказал сущую правду относительно того, что клиника была устроена по последнему слову техники. Стена приемной вдруг раскрылась, и из коридора выехала на резиновых шинах кровать. Санитары подкатили ее к кушетке, спящего Ивана переодели в больничную рубашку, уложили, и он уехал в коридор, где, через дверь, на стенках горели слабые синие ночники. Стена сомкнулась.
- Доктор, - спросил шепотом потрясенный Рюхин, - он, значит, болен?
- О да, - ответил доктор, надевая пенсне.
- Какая же это болезнь? - робко спросил Рюхин.
- Точно пока сказать не могу, - устало зевая, ответил доктор, - похоже, что мания фурибунда. - И, видя, что Рюхин испуганно смотрит, пояснил: - Яростная мания.
Доктор расписался в листе, поданном женщиной в белом.
- А что это за консультант, которого он все время поминает? Видел он кого-нибудь?
- Трудно сказать. Может быть, видел кого-нибудь, кто поразил его больное воображение…