Где-то хлопнула дверь, кажется, в кухне, и тотчас в гостиной случилось второе явление: громадный черный кот на задних лапах прошел по гостиной, также отразившись в зеркале, и тотчас пропал. У Степы оборвалось сердце, он пошатнулся. "С ума я, что ли, схожу? Что это такое?" И, думая, что дверь хлопнула в кухне потому, что Груня вернулась, закричал испуганно и раздраженно:
- Груня! Какой тут кот у нас? Откуда он?
- Не беспокойтесь, Степан Богданович, - отозвался вдруг из спальни гость, - кот этот мой. Не нервничайте. А Груни нет. Я услал ее в Воронежскую губернию.
Слова эти были настолько дики и нелепы, что Степа решил, что он ослышался. В полном смятении он заглянул в спальню и буквально закоченел у дверей на пороге. Волосы его шевельнулись, и на лбу выступил холодный пот.
Гость был уже не один в спальне. В другом кресле сидел тот самый тип, что померещился в гостиной. Теперь он был яснее виден - усы-перышки, мутно блестит стеклышко в пенсне, а другого стеклышка нету. Но хуже всего было третье: на пуфе сидел черный кот со стопкой водки в одной лапе и с вилкой, на которую он поддел маринованный гриб, в другой.
Свет и так слабый в спальне, начал меркнуть в глазах Степы. "Вот как сходят с ума", - подумал он и ухватился за притолоку.
- Я вижу, вы немного удивлены, драгоценнейший? - осведомился гость. - А между прочим, удивляться нечему. Это моя свита.
Тут кот выпил водки, и Степина рука поползла по притолоке.
- Свита эта требует места в квартире, - продолжал гость, - так что кто-то здесь лишний в квартире. И мне кажется, что это именно вы!
- Он, - вдруг ввязался козлиным голосом в разговор длинный, в котором Мирцев мгновенно узнал бы незабвенного регента, - они, - продолжал он, явно подразумевая под этим словом самого Степу, - вообще в последнее время жутко свинячат в Москве. Пьянствуют, вступают в связи с женщинами, используя свое служебное положение, лгут начальству…
- Машину зря гоняет казенную, - добавил кот, прожевывая гриб.
И тут случилось четвертое и последнее явление тогда, когда Степа, сползший совсем уже на пол, негнущейся рукой царапал притолоку.
Из трюмо вышел маленький, но необыкновенно широкоплечий, в шелке и с длиннейшим клыком, безобразящим и без того невиданно мерзкую физиономию, рыжий.
И вышедший сразу вступил в разговор.
- Я, - заговорил он гнусаво, - вообще не понимаю, как он попал в директора. Он такой же директор, как я архиерей. Ему давно уже надо проветриться. Разрешите, мессир, выкинуть его к чертовой матери из Москвы!
- Брысь! - рявкнул кот, вздыбив шерсть.
И тогда сперва спальня, а затем и вся квартира завертелась вокруг Степы, так что все смешалось в угасающих глазах. Степа ударился головой о низ притолоки и потерял сознание. Последняя мысль его была: "Я - умираю!"
Но он не умер. Открыв глаза, он увидел себя в тенистой аллее под липами, и первое, что ощутил, - это сладкое свежее дуновение в лицо от реки. И эта река, зашитая в гранит, река бешеная, темная, как бы графитовая, не текла, а неслась, бешено прыгая через камни, разбрасывая пену и грохоча. На противоположном берегу виднелась хитро и пестро разрисованная мечеть, а когда Степа поднял голову, увидел в блеске солнечного дня вдали за городом большую гору с плоской, косо срезанной, вершиной.
Шатаясь, Степа поднялся со скамейки, на которой очнулся, и оглянулся. Приближался какой-то человек; приблизившись, он диковато уставился на Степу. Это было естественно: Степа стоял перед ним в сорочке, брюках, носках, с опухшим лицом, с сумасшедшими глазами и пошатывался.
- Умоляю, - выговорил, наконец, Степа жалким, молящим, чистым голосом, - скажите, какая это гора?
Человек усмехнулся и ответил:
- Однако! - и хотел пройти.
Тогда Степа пошел на все. Стал на колени, моляще протянул руки и заговорил:
- Я не пьян! Поверьте, я не пьян… Я болен… Со мною что-то случилось страшное. Скажите мне, где я? Какой это город?
Человек остановился, все еще недоверчиво косясь на растерзанного Степу, поправил кепку и, наконец, ответил, нахмурясь:
- Ну, Владикавказ.
Степа качнулся с колен влево, тихо простонал и упал лицом в песок аллеи. Сознание покинуло его.
Глава 8
Ошибка профессора Стравинского
Несколько ранее, чем со Степой случилась беда, Иван Николаевич проснулся после глубокого и долгого сна и некоторое время соображал, как он попал в эту необыкновенную комнату с белейшими стенами, с удивительным ночным столиком из какого-то светлого и легкого металла и с белой шторой, за которой чувствовалось солнце.
Иван тряхнул головой, убедился в том, что она не болит, и вспомнил, что он находится в лечебнице. Эта мысль, естественно, потянула за собой воспоминание о гибели Мирцева, но она не вызвала в Иване вчерашнего потрясения.
Вообще, выспавшись, он стал спокойнее, и хоть своей миссии поймать таинственного на букву "Ф" или оповестить о нем хотя бы и не забыл, но решил действовать сдержаннее, так как было ясно, что силой ничего не возьмешь.
Увидев на стене над постелью кнопку звонка, Иван нажал ее, и тотчас появилась толстая, приветливая женщина в белом и сказала: "Доброе утро!"
Иван не ответил, так как счел это приветствие неуместным: в самом деле - засадить здорового человека в лечебницу, да еще делать вид, как будто это так и нужно!
Женщина, оставаясь по-прежнему приветливой, опять-таки при помощи одного нажима кнопки увела широкую штору вверх. В комнату хлынуло солнце через металлическую широкопетлистую решетку, за которой открывался балкон, опять-таки с решеткой, но в мелкую петлю - скорее сеткой, чем решеткой. За решетками виден был бор на высоком берегу извивающейся реки.
- Пожалуйте ванну брать, - пригласила женщина; стена под ее руками раздвинулась, обнаружилось ванное отделение с белой ванной с блестящими кранами, с душем.
Иван решил с женщиной не разговаривать - ведь она-то его выпустить не может, но не удержался и, глядя, как широкими струями вода хлещет в ванну, сказал с иронией:
- Ишь ты! Как в "Астории".
Толстая женщина на это ответила с гордостью:
- Ну нет, гораздо лучше. За границей нигде нет такого оборудования. Ученые и врачи специально приезжают осматривать. Каждый день интуристы бывают.
При слове "интуристы" Ивану сразу вспомнился вчерашний консультант. Он затуманился, посмотрел на женщину исподлобья и сказал:
- Интуристы… До чего вы все интуристов любите! А среди них разные бывают. Вот вчера, например, мне такой попался интуристик…
И чуть было не рассказал, но опять-таки вспомнил, что толку от этого не будет, умолк.
Вымытого Ивана повели по коридору, ослепительно чистому, пустому, куда-то.
Одна встреча, впрочем, здесь произошла. Попался по дороге тоже куда-то направляющийся пациент в сопровождении другой женщины и поравнявшись с Иваном, высунул ему язык и показал кукиш.
Иван обиделся и уж хотел затеять историю, но спутница его успокоила, сказавши, что это больной и уж на него обижаться никак не приходится.
Вскоре Иван оказался в кабинете необыкновенной величины. Иван, решивший мысленно относиться ко всему, что есть в этом на диво оборудованном здании, где он находится противу своей воли, с иронией, тут же окрестил кабинет "фабрикой-кухней".
И было за что.
Здесь находились и шкафы с блестящими инструментами, и какие-то сложные кресла, и разноцветные лампы с блестящими колпаками, и провода электрические, и неизвестные приборы. Тут трое принялись за Ивана - женщина и двое мужчин. Началось с того, что его отвели в уголок и усадили перед столиком, с явной целью расспрашивать.
Иван обдумал свое положение: перед ним было три пути - первый - кинуться на все эти приборы, а к этому очень подмывало, что можно - поломать и таким образом обратить, наконец, на себя внимание и доказать, что он здоров и задержан зря. Подумав всего несколько мгновений, Иван этот путь решил отринуть. Путь второй - рассказать о человеке, бывшем у Понтия Пилата на балконе, и о том, что он заранее знал о постном масле. Вчерашний опыт, однако, показал, что рассказу этому или не верят, или как-то понимают его извращенно, поэтому Иван и от этого пути отказался, а избрал третий - замкнуться в гордом молчании.
Полностью этого осуществить не удалось, потому что пришлось отвечать на множество вопросов. У Ивана выспросили все решительно насчет его прошлой жизни, вплоть до того, когда он болел скарлатиной. Исписав за Иваном целую страницу, ее перевернули, и женщина-врач перешла к родителям Ивана. Когда кто умер, да отчего, да пил ли и сколько и прочее и прочее.
Наконец, узнав все, что хотелось, принялись за Ивана с другой стороны. Смерили температуру, посчитали пульс, смотрели зрачки, светили в глаза, кололи не больно чем-то спину, рисовали рукоятью молоточка какие-то буквы на груди, из пальца на стеклышко взяли каплю крови, но этим не удовольствовались и пососали крови из жилы в шприц, надевали какие-то резиновые браслеты на руки, в какие-то груши вдували воздух, отчего браслеты давили руку. Заставляли стоять на одной ноге, закрыв глаза.
Иван безропотно подчинялся всему и только вздыхал, размышляя о том, как иногда чудно получается в жизни. Казалось бы, хотел принести пользу, хотел задержать важнейшего и весьма странного преступника и, вот на поди, оказался за городом, и у него за все его старания кровь берут на исследование.
Вскоре мучения Ивана кончились, и он препровожден был обратно к себе в номер и получил там завтрак, состоящий из чашки кофе, двух яиц всмятку и белого хлеба с маслом. Съев все предложенное, Иван решил ждать терпеливо какого-то главного и уж у него добиться и внимания и справедливости.
И этого главного он дождался немедленно после завтрака. Стена, ведущая из номера в коридор, разошлась, и вошло к Ивану множество народу в белых халатах. Впереди всех вошел выбритый, без усов и бороды, человек лет сорока пяти, с приятными темными глазами и вежливыми манерами. Вся свита его, в которой были и женщины и мужчины, оказывала вошедшему всевозможные знаки внимания, от чего вход получился очень торжественным.
"Как Понтий Пилат…" - подумалось Ивану.
Появились откуда-то табуреты, и кое-кто сел вслед за главным, а кто остался в дверях стоять.
- Доктор Стравинский, - представился, усевшись на табурет, главный и дружелюбно поглядел на Ивана.
- Вот, Александр Николаевич, - негромко сказал какой-то с опрятной бородкой и подал профессору тот самый лист, который после кабинета был исписан кругом.
"Целое дело сшили", - подумал Иван.
Главный привычными глазами пробежал по листу, что-то ногтем подчеркнул, "угу, угу" пробормотал и обмолвился несколькими словами с окружающими на неизвестном языке… Однако одно слово из сказанного заставило Ивана неприятнейшим образом вздрогнуть. Это было слово "фурибунда", увы, уже вчера произнесенное проклятым иностранцем на Патриарших. Иван потемнел лицом и беспокойно поглядел на главного.
Тот, по-видимому, поставил себе в правило соглашаться со всем, что бы ему ни говорили, все, по возможности, одобрять, на все со светлым лицом говоря: "Славно! Славно". Так он поступил, дочитав лист и поговорив со свитой.
- Славно! - сказал Стравинский, отдал лист кому-то и обратился к Ивану:
- Вы - поэт?
- Поэт, - мрачно ответил Иван. И вдруг тут впервые в жизни почувствовал отвращение к поэзии, и стихи его вдруг показались ему сомнительными.
В свою очередь, он спросил Стравинского:
- Вы - профессор?
Стравинский вежливо наклонил голову.
- Вы здесь главный? - спросил Иван.
Стравинский и на это поклонился, а в свите улыбнулись.
- Так вот, мне с вами нужно поговорить, - многозначительно сказал Иван.
- Я для этого и пришел, - сказал Стравинский.
- Вот что, - начал Иван, чувствуя, что, наконец, настал час все выяснить, - меня никто не хочет слушать, в сумасшедшие вырядили…
- О нет, мы вас выслушаем очень внимательно, - серьезно и успокоительно отозвался Стравинский - в сумасшедшие ни в коем случае вас рядить не будут.
- Так слушайте же! Вчера вечером я на Патриарших прудах встретился с таинственной личностью, иностранец не иностранец, который заранее знал о смерти Саши Мирцева и лично видел Понтия Пилата.
Свита затихла, никто не шелохнулся.
- Пилата? Пилат - это который жил при Христе? - прищурившись на Ивана, спросил Стравинский.
- Тот самый, - подтвердил Иван.
- А кто это Саша Мирцев? - спросил Стравинский. - Мирцев - известный редактор и секретарь Массолита, - пояснил Иван.
- Ага, - сказал Стравинский, - итак, вы говорите, он умер, этот Саша?
- Вот же именно вчера его и зарезало трамваем на Патриарших прудах, причем этот самый загадочный гражданин…
- Знакомый Понтия Пилата? - спросил Стравинский, очевидно, отличавшийся большой понятливостью.
- Именно он, - подтвердил Иван, глядя мрачными глазами на Стравинского, - сказал заранее, что Аннушка разлила постное масло… а он и поскользнулся как раз на этом месте через час. Как вам это понравится? - многозначительно спросил Иван и прищурился на Стравинского.
Он ожидал большего эффекта, но его не последовало, и Стравинский при полном молчании врачей задал следующий вопрос:
- А кто же эта Аннушка?
Этот вопрос расстроил Ивана, лицо его передернуло.
- Аннушка здесь не важна, - проговорил Иван, нервничая, - черт ее знает, кто она такая. Просто дура какая-то с Садовой. А важно то, что он заранее знал о постном масле… Вы меня понимаете?
- Отлично понимаю, - серьезно сказал Стравинский и коснулся колена Ивана, - продолжайте.
- Продолжаю, - сказал Иван, стараясь попасть в тон Стравинскому и зная уже по горькому опыту, что только спокойствие поможет ему, - этот страшный тип отнюдь не профессор и не консультант, а убийца и таинственный субъект, а может, и черт его знает кто еще, обладает какой-то необыкновенной силой… Например, за ним погонишься, а догнать его нет возможности! Да он лично был на балконе у Пилата! Ведь это что же такое? А? Его надо немедленно арестовать, иначе он натворит неописуемых бед.
- И вы хотите добиться, чтобы его арестовали? Я правильно вас понял? - спросит Стравинский.
"Он умен! - подумал Иван. - Среди интеллигентов попадаются на редкость умные!"
- Как же этого не добиваться - согласитесь сами! - воскликнул Иван. - А меня силою задержали здесь, тычут мне в глаза лампы, в ванне купают! Я прошу выпустить меня немедленно!
- Ну что же, славно, славно, - покорно согласился Стравинский, - я вас не держу. Какой же смысл задерживать вас в больнице, если вы здоровы? И я немедленно выпишу вас отсюда, если только вы мне скажете, что вы нормальны. Не докажете, а только скажете. Итак, вы нормальны?
Тут наступила полнейшая тишина, и толстая женщина, ухаживавшая за Иваном утром, благоговейно посмотрела на профессора, а Иван еще раз растерянно подумал: "Положительно - умен!"
Прежде чем ответить, он, однако, очень подумал и наконец сказал:
- Я - нормален.
- Ну вот и славно! - с облегчением воскликнул Стравинский. - Ну, а если так, то будем рассуждать логически. Возьмем ваш вчерашний день… - Тут Стравинский обернулся, и ему немедленно подали Иванов лист. - В поисках неизвестного человека, который отрекомендовался вам как знакомый Понтия Пилата, вы вчера произвели следующие действия… - Стравинский стал загибать длинные пальцы, поглядывая в исписанный лист, - прикололи себе к коже груди английской булавкой иконку. Было?
- Было…
- Упали с забора, лицо разбили. Явились в ресторан со свечкой в руке, в одном белье и в ресторане подрались. Попав сюда, вы звонили в милицию и просили прислать пулеметы… Затем сделали попытку выброситься в окно и ударили санитара. Спрашивается: возможно ли, действуя таким образом, кого-либо поймать или арестовать? Вы человек нормальный? Так вы сами ответите: никоим образом. Вы желаете уйти отсюда? Пожалуйста. Только позвольте вас спросить, куда вы направитесь отсюда?
- В милицию, конечно, - ответил Иван.
- Непосредственно отсюда?
- Непосредственно, - ответил Иван твердо, но все-таки теряясь под взглядом Стравинского.
- А на квартиру к себе не заедете? - вдруг спросил Стравинский.
- Некогда мне заезжать! Пока я буду разъезжать по квартирам, он улизнет.
- Так! Что же вы скажете в милиции в первую голову, так сказать?
- Про Понтия Пилата, - ответил Иван, и в глазах его появился сумрачный огонь.
- Ну вот и славно! - воскликнул покоренный Стравинский и, обратившись к тому, что был с бородкой и стоял у самого его плеча, приказал:
- Иван Петрович, выпишите, пожалуйста, гражданина Понырева в город. Эту комнату прошу не занимать, постельное белье не менять. Через два часа гражданин Понырев опять будет здесь. Ну что ж, мне остается только пожелать вам успеха, хоть, признаюсь, в этот успех я нисколько не верю. До свидания!
С этими словами Стравинский поднялся, свита зашевелилась.
- На каком основании я опять буду здесь? - тревожно спросил Иван.
Стравинский немедленно уселся опять.
- На том основании, - сказал он, - что как только вы явитесь в кальсонах в милицию, скажете, что вы вчера виделись с человеком, который был знаком с Понтием Пилатом, как тотчас же вас привезут туда, откуда вы уехали, то есть в эту комнату.
- При чем здесь кальсоны? - спросит, смятенно оглядываясь, Иван…
- Главным образом Понтий Пилат. Но и кальсоны также. Ведь на вас казенное белье, мы его снимем и выдадим вам ваше одеяние. А вы доставлены были в рубашке и кальсонах, а домой вы не собирались заехать, хоть я вам и намекнул на это. Далее последует Пилат… и дело готово!
Тут что-то странное случилось с Иваном. Его воля вдруг пропала. Он почувствовал, что слаб и нуждается в совете.
- Так что же делать? - спросил он робко.
- Ну вот и славно! - отозвался Стравинский. - Это резоннейший вопрос. Поймите, что вас кто-то вчера сильно напугал и расстроил. Зачем вам, спрашивается, изнервничавшемуся, издерганному вконец человеку, бегать по городу, рассказывая про Понтия Пилата? Вас, конечно, все примут за сумасшедшего, не могут не принять. Для вас в покое сейчас спасение. Останьтесь здесь и прежде всего отдохните…
- Его надо поймать! - уже моляще сказал Иван.
- Хорошо-с. Самому бегать-то зачем? Изложите на бумаге все ваши обвинения и подозрения против этого человека. Ничего нет проще, как передать этот документ куда следует, и, если мы имеем дело с преступлением, как вы говорите, все это разъяснится, и очень быстро, уверяю вас. Но только прошу вас, не напрягайте головы и меньше думайте о Понтии Пилате. Я не спорю с вами, но все-таки напоминаю вам, что рассказы бывают и сомнительные… Мало ли чего может кто рассказать про Понтия Пилата. Не всему же можно верить.
- Понял, - твердо сказал Иван, - остаюсь, но прошу выдать мне бумагу, чернила и евангелие.
- А зачем евангелие?
- Хочу проверить, правду ли он говорил.
- Ну что ж, - Стравинский обратился к толстой женщине, - выдайте евангелие.
- Евангелия нету у нас в библиотеке, - сконфуженно ответила та.
- Напрасно нет, - сказал Стравинский. - Видите, понадобилось. Купите у букинистов.
- Слушаю, - ответила женщина.