Пастор разразился злобным смехом. Жена бросила своё шитьё и встала. Он никогда не оставлял её в покое, а отравлял её существование своей глупостью. И опять началась одна из тех бессмысленных и бесполезных ссор, которые повторялись вот уже четыре года с некоторыми промежутками. Пастор пришёл, чтобы смиренно попросить свою жену отложить покупку башМакков, но чувствовал, что он более не в состоянии исполнить своего намерения, досада разбирала его. И действительно, с тех пор, как уехала йомфру ван Лоос и его жена сама принялась за хозяйство, всё шло в доме пастора как-то по-дурацки.
- И вообще ты могла бы несколько осмотрительнее хозяйничать в кухне, - сказал он.
- Осмотрительнее? Мне кажется, я и без того хозяйничаю очень осмотрительно. Разве дело идёт хуже, чем прежде?
- Вчера я нашёл помойное ведро, полное кушаний.
- Ты бы лучше не совал всюду своего носа, тогда дело шло бы лучше.
- На днях я видел в нём целую кучу молочной каши, оставшейся от обеда.
- Да, служанки так ужасно много её съели, что я не могла больше подать её к столу.
- Я нашёл также большой остаток рисовой каши.
- Да, молоко свернулось. В этом я уже нисколько не виновата.
- А третьего дня в помойном ведре лежало крупное очищенное яйцо.
Жена промолчала. Но она, конечно, сумела бы оправдаться и в этом.
- В сущности, наши обстоятельства не особенно блестящи, - сказал пастор, - и ты знаешь, что мы покупаем яйца. А на днях кошке дали яичное пирожное.
- Оно осталось от обеда. Однако знаешь, ты не совсем в своём уме, скажу я тебе. Тебе бы следовало обратиться к доктору.
- Я сам видел, как ты держала кошку на руках и подносила ей молочник, а служанки смотрят на это и, конечно, смеются над тобой.
- Нисколько они не смеются, а вот ты, кажется, совсем сошёл с ума.
В конце концов, пастор ушёл в свою комнату, и жена могла успокоиться.
Утром за завтраком никто бы не подумал, что жена страдала и была огорчена. Всё горе слетело с неё, и она, слава Богу, казалось, совершенно забыла ссору. Её весёлый, переменчивый нрав помогал ей легко забывать все неприятности. Пастор опять был растроган. Неужели и он не мог принудить себя молчать при этих хозяйственных неурядицах? Новая йомфру, которая должна была приехать, была уже, вероятно, на дороге к северу.
- К сожалению, у тебя теперь не будет башМакков, - сказал он.
- Нет, нет, - только ответила она.
- Я принуждён возвратить пожертвование, полученное от Эноха: он украл эти деньги.
- Что ты говоришь!
- Да, представь себе! Это он произвёл взлом у Макка. Вчера он сознался ленсману.
И пастор рассказал всё.
- В таком случае это сделал не Роландсен.
- Ах, этот бродяга, шалопай!.. Но с башМакками тебе теперь придётся подождать.
- О, что за беда.
Она всегда была такова - добрым ребёнком, готовым на великие жертвы! И никогда пастор не слыхал, чтобы она пожаловалась на свою бедность.
- Право, хорошо, если бы ты могла надеть эти башМакки, - сказал он, умилившись сердцем.
Жена от души рассмеялась.
- Да, а ты мои, ха, ха, ха! - Она толкнула его тарелку так, что она упала и разбилась; холодная котлета, лежащая на ней, упала.
- Подожди, я сейчас принесу тебе другую тарелку, - сказала жена и выбежала.
"Ни слова сожаления об убытке!" - подумал пастор, ни малейшей мысли об этом. А тарелка ведь стоит денег.
- Ты ведь не станешь есть этой котлеты? - воскликнула жена, когда вернулась.
- А что же с ней делать?
- Ну, право, можно отдать её кошке.
- Но у меня не такие хорошие средства, как у тебя, - сказал он, опять омрачившись, и между ними снова возгорелась бы настоящая ссора, если бы жена не промолчала. Но радостное настроение обоих, во всяком случае, было испорчено.
На следующий день узнали о новом большом событии: Роландсен пропал. Узнав о находке в лесу и признании Эноха, он сказал, сильно рассерженный: "Как досадно! Слишком рано, по крайней мере, на целый месяц". Берре слышал эти слова.
Позже вечером нельзя было найти Роландсена ни в доме, ни на дворе. А лодка раздувальщика мехов, которая лежала на берегу у двора, исчезла со всем, что в ней было, с вёслами и рыболовными принадлежностями.
В Розенгарде Макк тотчас же получил известие о том, кто был настоящим вором, но к удивлению, он не торопился ехать и производить следствие. Может быть, старый Макк имел на это свои причины. Телеграфист Роландсен уже содрал с него вознаграждение, а теперь он должен был вторично уплатить его, а это ему было неудобно. Он был настоящим Макком и, конечно, не мог поступить мелочно в таком вопросе чести, но в настоящую минуту он находился в затруднительных обстоятельствах. Многочисленные дела, которые вёл Макк, требовали больших расходов, а наличные деньги уже не текли рекой. Его большой запас сельдей находился у агента в Бергене, но цены стояли низкие, и он не продавал его. Он с нетерпением ожидал окончания летних дней, когда вся рыбная ловля кончится, и цены поднимутся. Кроме того, в России была война, земледелие в этой обширной стране было в упадке, и среди населения будет большой спрос на сельдь.
В продолжение нескольких недель Макк избегал навещать фабрику. Он ведь обещал жене пастора пекарню, а что он ей теперь ответит? Фундамент был уже сложен, работы по планировке готовы, но дом не строился. Опять начали поговаривать о том, что Макку трудно справиться с пекарней. Эти слухи привели к тому, что пекарь ленсмана снова запил. Он был уверен, что нельзя выстроить пекарню в одну неделю, следовательно, у него было ещё время и погулять. Пастору донесли об этом, и он лично обратился к пекарю, но казалось, это нисколько не помогло, так как пекарь чувствовал себя очень уверенным.
Действительно, пастору, этому работнику во имя Божие, было много дела; хотя он и не щадил себя, но работа всё накоплялась. К тому же у него не было помощника и притом самого ревностного, Эноха. Спустя несколько дней после его падения, явился Левион и был очень склонен опять занять прежнее место.
- Теперь пастор видит, что никто так не годится в помощники, как я.
- На тебе лежит подозрение в поджоге леса.
- Это выдумали мошенники и воры, - ответил Левион.
- Хорошо, но всё-таки ты не будешь помощником.
- А кто же будет им?
- Никто. Я обойдусь и без помощника.
Итак, пастор был твёрд, стоек и непоколебим. И именно теперь у него было основание относиться к себе самому без милосердия. Настоящая нужда дома и многочисленные неудачи по службе были способны деморализировать его и довести до падения. По временам у него появлялись весьма преступные мысли. Например, что за важность, если он примирится с Левионом, и тот ему будет за это несколько благодарен? Макк из Розенгарда предложил свою помощь нуждающимся; ну, хорошо, он самый бедный человек в приходе, разве не может он обратиться к Макку во имя нуждающегося семейства и сам воспользоваться этой помощью? Тогда у его жены будут башМакки, да и ему самому были нужны разные разности, кое-какие книги философские и другие, а то он совсем издыхал в своих повседневных трудах и ничего не делал для своего развития.
А Роландсен, этот шельма с острым язычком, с большим успехом внушил его жене, что сами люди сделали Бога тем, что Он есть. При случае он ещё припомнит ему это и заткнёт ему рот.
Наконец, явился Макк, как всегда величественный и полный достоинства. Его дочь Элиза была с ним. Из вежливости он, прежде всего, вошёл к пастору; он нисколько не хотел уклониться от своего обещания. Жена спросила про пекарню. Макк сожалел, что не мог раньше приступить к делу, но это имело веские основания. Пекарню нельзя было строить в этом году, потому что фундамент, должен был осесть. Жена пастора разочарованно вскрикнула. А пастор почувствовал некоторое облегчение.
- Ко мне пришли специалисты и сообщили мне об этом, - сказал Макк, - и я принуждён покориться. К весне фундамент может осесть на несколько дюймов.
- А как это отразится на здании?
- Да, как это отразится на здании? - сказал пастор.
Впрочем, Макк совсем не был в подавленном настроении. Летнее время прошло, ловля сельдей была совершенно закончена, а телеграмма от агента извещала его, что цены быстро поднимаются. Макк не мог устоять и не сообщить этого пастору. Со своей стороны, пастор мог рассказать ему, где находится Роландсен - он жил как дикарь на острове, лежавшем в море далеко на запад. К пастору приходил рыбак с женой и сообщил ему об этом.
Макк немедленно послал лодку за Роландсеном.
XIII
Признание Эноха застало Роландсена врасплох; теперь он был свободен, но у него не было четырёхсот талеров для уплаты Макку. Тогда он взял лодку раздувальщика мехов с удочками и со всеми принадлежностями и, выбрав тёмную ночь, уплыл. Он направился к островам; туда надо было проехать мили полторы по открытому морю. Он плыл целую ночь и к утру нашёл себе подходящий островок; к нему он и пристал. Вокруг него носились всевозможные птицы.
Роландсен проголодался: он хотел сейчас же набрать с десяток яиц морских чаек, но оказалось, что из яиц уже вывелись птенцы. Тогда он принялся за рыбу, это было удачнее. Так жил он, изо дня в день питаясь рыбой, распевая песни, скучал и царил на острове... В дождливую погоду он находил себе приют под такой восхитительной скалой, которой не было равной! Ночью он спал на зелёной луговине, и солнце никогда не заходило. Прошло две недели, прошло три недели; от такого жалкого образа жизни он ужасно отощал, но выражение его глаз становилось всё более твёрдым и решительным, и он не хотел сдаваться. Он только боялся, что кто-нибудь приедет и помешает ему. Несколько ночей тому назад к острову причалила лодка, в ней сидели мужчина и женщина, они отправлялись за пухом. Они намеривались было пристать к островку, но Роландсен этого не допустил. Он ещё издали завидел их и пришёл в бешенство; он стал проделывать всякие странные штуки, фехтуя маленьким якорем раздувальщика мехов, что плывшие в лодке в испуге поспешили удалиться. Тогда Роландсен внутренне рассмеялся; и со своим тощим лицом он сильно смахивал на страшного беса.
Однажды утром птицы закричали громче обыкновенного и разбудили Роландсена, когда была ещё почти ночь.
Он видит плывущую лодку, она уже совсем близко. Роландсену было очень досадно, что он замешкался; вот лодка уже приближается, а её появление для него теперь совершенно некстати - она уже пристала прежде чем Роландсен успел окончательно прикинуться беснующимся, в противном случае он непременно предпринял бы что-нибудь и забросал бы плывущих камнями.
Между тем на берег вышло двое служащих на фабрике Макка, отец с сыном. Старик поздоровался.
- Я совсем не доволен твоим появлением и хочу что-нибудь с тобой сделать, - отвечал Роландсен.
- Что же именно? - спросил приехавший и посмотрел на сына с некоторым опасением.
- Само собой разумеется, я задушу тебя. Как тебе нравятся мои слова?
- Мы приехали к вам по поручению самого Макка.
- Конечно, ты от самого Макка, я знаю чего он хочет.
Но тогда в разговор вмешался сын, который объявил, что раздувальщик мехов хочет получить обратно лодку и удочки. Роландсен воскликнул с горечью:
- Как? Да этот человек сошёл с ума! А у меня то что же тогда останется? Я живу на пустынном острове, мне нужна лодка, чтобы добираться до людей, когда мне вздумается, а без удочек я не могу ловить рыбы, необходимой для пропитания. Кланяйся ему от меня и скажи ему это.
- А, кроме того, новый телеграфист просил передать вам, что он получил на ваше имя важные телеграммы.
Роландсен так и привскочил:
- Что? Уже.
Он кое о чём расспросил приехавших, получил нужные ответы и последовал за ними уже без всякого возражения. Сын поплыл в лодке раздувальщика мехов, а Роландсен сел со стариком. На носу стояла корзина, она пробудила в душе Роландсена надежду, что в ней хранится провизия. Он хотел спросить: "Нет ли у тебя чего поесть?". Но он поборол в себе это желание, которое было бы несовместимо с его достоинством, и старался отвлечь свои мысли, говоря о другом.
- Почему же Макк узнал, что я здесь?
- Это стало известным. Раз ночью вас увидел один мужчина, приехавший сюда с женщиной. Они очень перепугались.
- А что им было нужно здесь! Представь себе, я нашёл около острова моё место для рыбной ловли, а теперь я должен уехать!
- Сколько же времени вы предполагали прожить здесь?
- Это тебя не касается, - коротко отвечал Роландсен. Он взглянул на корзину, но его гордость не допускала его высказать свои чувства.
- Какая необыкновенно непривлекательная корзина, - однако, заметил он. - В неё не следовало бы ничего класть. Что в ней может быть?
- Если бы у меня было всё то мясо, сало, масло и сыр, которые перебывали в этой корзине, то я был бы сыт несколько лет, - отвечал старик.
Роландсен откашлянулся и плюнул в море.
- Когда получились телеграммы? - спросил он.
- Да уж несколько дней тому назад.
Посреди дороги лодки съехались, отец с сыном намеревались подкрепиться пищей, находящейся в корзине. Роландсен смотрел по сторонам. Старик сказал:
- У нас здесь есть немножко провианту, если вы только не побрезгуете, - и Роландсену предложили всю корзину.
Он отстранил её движением руки и произнёс:
- Я здорово наелся с полчаса тому назад. Но впрочем, ты не подозреваешь, до чего аппетитна эта булочка. Нет, спасибо! Я только посмотрю на неё, да понюхаю.
И Роландсен продолжал болтать и смотреть по сторонам.
- Да, в сущности, у нас на севере прекрасно питаются. Я убеждён, что не найдётся ни одного бедняка, у которого не было бы дома мясного окорока. И, кроме того, ещё сала. В этой жизни есть, конечно, что-то животное!
Роландсен с неудовольствием завозился на носу.
- Ты спрашиваешь, сколько времени я там намеревался пробыть? Само собой разумеется, что я хотел прожить на острове до жатвы и посмотреть на падающие звёзды. Я большой любитель подобных явлений, я люблю наблюдать, как целые миры разлетаются вдребезги.
- Я этого не понимаю.
- Ну да, целый мир. Когда одна звезда быстрым натиском сталкивает с неба другую.
Они всё продолжали есть и Роландсен воскликнул:
- Вы - точно свиньи! Просто изумительно, какое количество пищи вы запихиваете в ваши рты!
- Теперь мы кончили, - покорно сказал старик.
Лодки опять разъехались, и мужчины сели за вёсла. Роландсен улёгся на спине на дне лодки, чтобы поспать.
Они прибыли домой после полудня, и Роландсен тотчас же отправился на станцию получать телеграммы. Они заключали в себе весьма радостные известия, касающиеся его открытия; в Гамбурге ему обещали очень высокую цену за патент, а бюро другой торговой фирмы предлагало ещё большее вознаграждение. И прежде чем позаботиться о том, чтобы утолить свой голод, Роландсен бросился в лес. Там он долгое время пробыл в совершенном одиночестве. Удивительный он был человек и волнение превратило его в мальчика, в ребёнка со сложенными как на молитву руками.
XIV
Он направился в контору Макка. Роландсен шёл туда, как человек с восстановленной честью, как настоящий лев. Семья Макка придёт в большое волнение, когда увидит его; может быть, Элиза даже поздравит его, и её искренняя дружелюбность будет ему приятна.
Но он ошибся. Он встретил Элизу около фабрики: она разговаривала со своим братом и едва ответила на его поклон, до такой степени мало внимания обратила она на его появление. Они продолжали свою беседу. Роландсен не стал их беспокоить и не спросил, где ему найти Макка, а прошёл прямо в контору и постучал в дверь. Она была заперта. Он сошёл вниз и сказал:
- Ваш отец посылал за мной; где мне найти его?
Говорившие не торопились отвечать ему. Когда они кончили, Фридрих сказал:
- Отец там, наверху, около шлюзов.
"Они могли бы мне сейчас же сказать об этом, как только я пришёл", - подумал Роландсен.
Они относились к нему с полным равнодушием, они заставили его зря пройтись к конторе и не предупредили его.
- Не можете ли вы послать за ним? - спросил Роландсен.
Фридрих отвечал с расстановкой:
- Если отец пошёл на шлюзы, значит, у него там дела.
Роландсен вытаращил глаза от изумления и посмотрел на обоих.
- Придите опять попозже, - сказал Фридрих.
Роландсен согласился на это и сказал:
- Да, да.
Затем он ушёл. Но вскоре он стал кусать губы и раздумывать. Вдруг он повернулся и сказал безо всякого предисловия:
- Но я пришёл сюда исключительно для того, чтобы видеть вашего отца, никого другого. Понимаешь?
- Придите опять попозже, - сказал Фридрих.
- А если я приду вторично, то это будет для того, чтобы сказать вам, что в третий раз я уже не приду.
Фридрих пожал плечами.
- Вон идёт отец, - сказала Элиза.
Старый Макк приближался. Он нахмурился, обменялся несколькими краткими словами и пошёл в контору впереди Роландсена. От него так и веяло суровостью.
- В прошлый раз я предложил вам стул, теперь я этого не сделаю, - произнёс он.
- Нет, нет, - пробормотал Роландсен, вовсе ещё не принимая к сердцу его гнева. Но старый Макк не находил никакого удовольствия в жестокости. Этот человек провинился перед ним и был в его власти, но Макк слишком сознавал своё превосходство, чтобы воспользоваться им. Он сказал:
- Вы, конечно, слыхали о том, что здесь произошло?
Роландсен отвечал:
- Я отсутствовал, здесь могло произойти очень многое, о чём знаете вы, но не я.
- Так я вам расскажу, - сказал Макк. И он, точно маленький бог, держал в своих руках судьбу этого человека.
- Действительно ли вы сожгли моё свидетельство о страховании жизни? - спросил он.
- Ну,- начал Роландсен, - если вы хотите меня допрашивать...
- Вот оно, - сказал Макк и разложил перед ним документ. - Деньги тоже нашлись. Всё это было завёрнуто в носовой платок, не принадлежащий вам.
Роландсен не возражал. Макк продолжал:
- Это был платок Эноха.
Роландсену хотелось смеяться над всей этой торжественностью, и он шутливо сказал:
- Вот вы увидите, что Энох и окажется вором.
Макку не понравилась его шутка, это была вовсе не милая шутка.
- Вы заставили меня разыграть дурака и вытянули у меня четыреста талеров.
Роландсен стоял перед ним со своими драгоценными телеграммами в карманах и никак не хотел принимать всего этого всерьёз.
- Разберёмтесь немножко в этом, - сказал он. - В прошлый раз я простил вас, теперь я этого не сделаю, - резко обратился к нему Макк.
- Я могу выплатить вам ваши деньги.
Макк возмутился: