- Ведь там предводительское имение? - спросил он быстро Саню.
- Кажется… Там он не живет… а завод у него…
- Завод?
Он начал ходить взад и вперед по площадке.
- Вы боитесь, Василий Иваныч, за ваш лес?..
- Только бы лес не горел! Выше этой беды нет!
Саня ничего не ответила и опустила голову.
В аллее показалась длинная фигура отца ее.
- Иван Захарыч! - громко окликнул Теркин. Пожалуйте сюда поскорее! Видите дым? Что это может быть?
Иван Захарыч двигался так же медленно. В домашней голубоватой тужурке, выбритый и с запахом одеколона, он курил сигару и шел, не сгибая колен. С самого дня продажи усадьбы он имел вид человека, чем-то обиженного и с достоинством носящего незаслуженный им крест.
- Что вы изволите? - спросил он чопорно.
- Да вот дым… Что это?
- Едва ли не леса горят, - процедил он.
- Едва ли!.. Ха-ха!..
Теркина взорвало. Он подошел к нему, взял его за пуговицу его сюртука и заговорил пылко и скоро:
- Ну, а если б вот на ваших глазах начало драть заказник - вы бы тоже ухом не повели, благо вы его продали?
- Не знаю-с…
- Вот так вотчинное чувство!.. Что не мое, то пропадай пропадом.
- Это еще далеко, - все так же чопорно и невозмутимо продолжал Иван Захарыч. - Там завод Петра Аполлосовича и еловый лесок… Где-нибудь там занялось; деревень в той местности нет; да и дым, надо полагать… стр.477
- Надо полагать! - чуть не передразнил его Теркин. - Да вы бы спосылали кого-нибудь.
Но он сдержал себя, приподнял шляпу и насмешливо выговорил:
- Извините… Потревожил ваше спокойствие.
До Сани долетел весь этот разговор.
На террасе показался в эту минуту Хрящев и добежал до них запыхавшись, бледный, но с решительным видом, какого у него еще никогда не подмечал Теркин.
- Что? - окликнул он его издали.
- Василий Иваныч! Пожар в имении господина Зверева. Завод загорелся и ельник. До заказника рукой подать. Надо действовать.
- Еще бы! Едем верхами! Коли нужно - сбить народ в Заводном. Иван Захарыч, вашими лошадьми я распоряжусь… А вас не приглашаю… Александра Ивановна, прощайте! - Он подбежал к ней и пожал ей только руку. - Не беспокойтесь! Может, там и ночевать придется.
Иван Захарыч пустил кольчики дыма вслед двух разночинцев, полетевших спасать заказник. Саня в сильном смущении опустилась на скамью.
XXXVI
XXXVI
Измученная, потная, непривычная ходить под верхом, лошадь спотыкалась о пни и кочки. Теркин нервно понукал ее, весь черный от дыма и сажи, без шапки, с разодранным рукавом визитки.
Весь вечер и всю ночь, не смыкая глаз до утра, распоряжался он на пожаре. Когда они с Хрящевым прискакали к дальнему краю соснового заказника, переехав Волгу на пароме, огонь был еще за добрых три версты, но шел в их сторону. Начался он на винокуренном заводе Зверева в послеобеденное время. Завод стоял без дела, и никто не мог сказать, где именно загорелось; но драть начало шибко в первые же минуты, и в два каких-нибудь часа остались одни головешки от обширного - правда, старого и деревянного - здания.
Перекинуло на еловый лес Зверева, шедший подковой в ста саженях от завода, в сторону заказника
Черносошных, стр.478 теперь уже компанейского. "Петьки" так он и не дождался.
Предводитель уехал в губернский город. На заводе оставался кое-кто, но тушить лесной пожар, копать канавы, отмахивать ветвями некому было.
Пришлось сбивать народ в деревушке верст за пять и посылать нарочных в Заводное, откуда, посуливши им по рублю на брата, удалось пригнать человек тридцать.
Что можно было сделать с такой командой?
Зверевский ельник отделяла от заказника порядочная полоса пашни, стоявшей в пару. Копать канаву не было надобности: пожар шел сначала только по верху, а не по земле. Перекинет - займется заказник, не перекинет
- пронесет беду.
Перекинуло к полуночи; ветер переменился, подуло с юго-запада прямо на опушку того места, где рос самый ядреный строевой лес.
Когда он увидал, как занялись первые деревья, он чуть не заплакал; потом стал метаться на лошади вдоль опушки, кричать на народ, схватил ветку березы и, сознавая, что это бесполезно, махал ею. Хрящев успокаивал его, распоряжался толково, без крика и брани, с ясным и более строгим лицом. Он был неузнаваем.
Уж отхватило с десятину и подошло к узкой просеке.
- Василий Иваныч! - предложил ему Хрящев, весь в копоти и дыме, под треском и гулом, - позвольте зажечь с этой стороны? Огонь огнем остановить - одно средство.
- Что вы, с ума сошли? - гневно крикнул он, поднимаясь в стременах.
Он и забыл, что к такому крайнему средству прибегают в лесных пожарах.
- Как угодно! Все равно займется!
И занялось. Он чуть не волосы на себе рвал, но потом вдруг успокоился и в подавленном настроении, близком к чувству потери близкого существа, ездил вдоль пожарища, сам не распоряжался, но и не сходил с седла ни на минуту.
Пожар то стихал, то опять занимался. Начала тлеть и земля. Пошел особый запах торфяной гари: огонь добрался до той части заказника, где наполовину рос черный лес и были низины.
Утром, в восьмом часу, продирался он сквозь стр.479 чащу, заскакивая, как в псовой охоте доезжачие, желая прервать путь огню. Тлела жирная земля и местами, где рос мелкий можжевельник и сухой вереск, занималась полосами пламени, чуть видного на дневном свете.
Теркин соскочил на лошади с полукруглого вала в плешку, покрытую мхом и хвоей. Густой дым скрывал змейки огня и тление низины. Он круто повернул лошадь - она фыркнула и не хотела идти дальше. Он ударил ее нагайкой и направил туда, где должны были рыть канаву под надзором Антона Пантелеича. И вдруг из-под копыт по сапогу его лизнул огненный язык - точно он выскочил из земли. Лошадь еще сильнее шарахнулась. Он повернул ее в другую сторону и только что доехал до дальнего края этой пространной колдобины, как там тоже занялось и под ногами лошади начало тлеть все сильнее и сильнее.
- Батюшка!.. Василий Иваныч.! Господь с вами! Сгорите! Сюда!
Кричал Хрящев, пеший, весь черный, в одной рубашке, с березовой обгорелой ветвью в руке. Он схватил лошадь под уздцы и сильно дернул ее. Не успела она перепрыгнуть через подъем почвы, как огненный круг замкнулся.
- Батюшка! Погибли бы! В мшару попали!
- Куда? - спросил Теркин растерянно и злобно.
- В мшару, Василий Иваныч! В такую низину… Торф тут под ногами. Сгорели бы дотла! Боже мой!
Хрящев почти плакал от радости.
- Спешьтесь вы! - упрашивал он. - Сейчас вот просека будет… А там успеют, Бог даст, окопать. Малый один толковый из Заводного. Я его в нарядчики произвел.
Теркин слез с лошади. Он очутился на полянке.
Саженях в ста видна была цепь мужиков, рывших канаву… Жар стоял сильный. Дым стлался по низу и сверху шел густым облаком, от той части заказника, где догорал сосновый лес. Но огонь заворачивал в сторону от них, дышать еще было не так тяжко.
- Ах, ручейка нет! - заговорил Хрящев, подсаживаясь на корточках к Теркину. - Умыться бы вам… родной! стр.480
Эта заботливость проняла Теркина. Он сейчас вспомнил, что ведь Хрящев спас его, пять минут назад.
- Антон Пантелеич! - Голос Теркина дрогнул. Без вас я б в мшаре-то погиб!
- На все произволение Божие!
- А небось ни один вон из тех православных не стал бы меня спасать. Ну, скажите, - голос его становился все нервнее, - вы, кому лес дороже не меньше, чем мне… разве они не скоты? Как они вчера повели себя?.. Только на деньги и позарились! А чтобы у них у самих на душе защемило, чтобы жалость их взяла - как бы не так! Гори, паря! По целковому - рублю получил - и похаживает себе вдоль опушки да лапкой помахивает, точно от мух… А чуть мы с вами отвернемся, так спину себе чешет. Один подлец даже курить начал. Я его чуть самого в огонь не бросил! Скоты! Скоты!
Непробудные!
Он не совладал с чувством и глухо зарыдал… Старая неприязнь к крестьянскому миру всплыла в нем и перемешалась с жалостью к тому лесному добру, что уже стлело, и к тому, что может еще погибнуть.
Раза два всхлипнул он и потом тихо заплакал.
- Самый-то лучший край отхватило!.. - силился он выговорить. - Сосны в два обхвата!.. Отстоял от дворянской распусты, так огонь донял. Да и огонь-то откуда? От завода Петьки Зверева… Он мог его и поджечь!
Страховую премию получит. Он теперь и на это способен.
И опять вернулся он к мужикам.
- Вон как копаются! Грядки под репу отбивают, как бывало на барском огороде. Словно мухи пьяные!.. Эх!..
Слезы он обтер рукавом и сосредоточенно и гневно поглядел еще раз в ту сторону, где работали мужики.
- Василий Иваныч, - особенно тихо, точно на исповеди, заговорил Хрящев, наклонившись к нему и держа за повод лошадь, - не судите так горько. Мужик обижен лесом. Поспрошайте - здесь такие богатства, а чьи? Казна, барин, купец, а у общины что? На дровенки осины нет, не то что строевого заказника… В нем эта обида, Василий Иваныч, засела, стр.481 все равно что наследственный недуг. Она его делает равнодушным, а не другое что. Чувство ваше понимаю.
Но не хочу лукавить перед вами. Надо и им простить.
Ничего не возражал Теркин. Простые, полные задушевности слова лесовода отрезвили его. Ему стало стыдно за себя. Хрящев указал на истинную причину того, что его возмутило до слез. Он радеет о родных богатствах… А кому ими пользоваться, хоть чуточку, хоть на свою немудрую потребу?.. Разве не народу?
Он быстро поднялся, нагнулся над Хрящевым, положил ему руку на лысую и влажную голову, всю засыпанную пеплом и черную, точно сажа.
- Спасибо, Антон Пантелеич! Это так!.. А все-таки надо их пришпорить.
- Все кончено!.. Верьте слову, дальше не пойдет огонь… Выхватило сотню-другую десятин. Дело наживное. Была бы только голова на месте да душа не теряла своего закона. Оставим лошадь здесь, стреножим ее. Сюда огонь не дойдет. Верьте слову!
- Верю! - вскричал Теркин и - не выдержал - поцеловал своего лесовода.
XXXVII
XXXVII
- Ты должна это сделать для отца твоего. Его приятель и сослуживец в таком положении. Ты хоть каплю имей дворянского чувства.
Павла Захаровна пропускала эти слова с усилием сквозь свои тонкие синеватые губы и под конец злобно усмехнулась.
Саню призвали в гостиную. В кресле сидела старшая тетка; младшая, с простовато-сладким выражением своего лоснящегося лица, присела на угол одного из длинных мягких диванов, обитых старинным ситцем.
С полчаса уже старшая тетка говорит Сане, настраивает на то, чтобы она подействовала на своего жениха. Когда ее позвали, она испугалась, думая - не вышло ли чего- нибудь? Вдруг как ее обручение нарушено? Отец в последние дни ходил хмурый и важный, все стр.482 молчал, а потом заговорил, что надо торопиться поправкой дома в той усадьбе, чтобы тотчас после их свадьбы переехать. Тетка Павла поддакивала ему и даже находила, что будет гораздо приличнее для Черносошных перебраться до свадьбы, а не справлять ее в чужом доме, где их держат теперь точно на хлебах из милости!
Василий Иваныч после пожара два раза ездил в губернский город и дальше по Волге за Нижний; писал с дороги, но очень маленькие письма и чаще посылал телеграммы. Вчера он только что вернулся и опять уехал в уездный город. К обеду должен быть домой.
Она так испугалась, что в первые минуты даже не понимала хорошенько, о чем говорит тетка Павла.
Теперь поняла. Предводителя Зверева посадили в острог. Его обвиняют в поджоге завода для получения страховой премии. "Вася", - она про себя так зовет
Теркина, - уже знал об этом и сказал ей перед второй своей поездкой: "Петьке Звереву я его пакости никогда не прощу: мало того что сам себе красного петуха пустил, да и весь заказник мог нам спалить".
И много потом говорил гневного о "господах дворянах", которые по всей губернии в лоск изворовались; рассказывал ей теплые "дела" в банке, где председатель тоже арестован за подлог, да в кассе оказалась передержка в триста с лишком тысяч.
Она не могла ему не сочувствовать… Что ж из того, что она дворянка? Разве можно такие дела делать - мало того что транжирить, в долги лезть, закладывать и продавать, да еще на подлоги идти, на воровство, на поджигательство? Этот Зверев и до подлога растратил сорок тысяч сиротских денег.
А вот от нее требуют, чтобы она "добилась" от своего жениха - шутка сказать! - внесения залога за Зверева. Почему же сам отец не вносит? Деньги у него теперь есть или должны быть. Они с ним товарищи, кажется, даже в дальнем родстве.
- Ты как будто все еще не понимаешь? - раздался более резкий вопрос Павлы Захаровны. - Что же ты молчишь?
- Я не знаю… тетя. Василий Иваныч сам…
- Сам!.. Как ты это сказала? Точно горничная стр.483 девка - Феклуша какая-нибудь или Устюша. Он в тебя влюбился, а ты сразу так ставишь себя. Значит, тебе твой род - ничего: люди твоего происхождения!.. Вот и выходит…
Павла Захаровна не договорила и махнула рукой. Сестра ее поняла намек, и ей стало жаль Санечку - как бы Павла чего-нибудь не "бацнула" по своей ехидности.
Она грузно поднялась, подошла к ней, обняла ее и начала гладить по головке.
- Милая моя! Как же ты так на себя смотришь? У тебя амбиции нет, маточка. Жених тебя обожает, и ты слово скажи - сейчас же тебе все предоставит, хоть птичьего молока.
"Ну, нет!" - убежденно подумала Саня и без всякой досады. Ее то и влекло к жениху, что он с характером, что у него на все свои мысли и свои слова.
- Колокольчик!..
Саня рванулась от тетки Марфы к дверям и, проходя мимо Павлы Захаровны, торопливо шепнула:
- Тетя, я скажу, если вам и папе угодно…
- То-то! И не с глазу на глаз, а теперь, здесь… Слышишь?
- Хорошо!
В гостиную она привела Теркина прямо из передней.
Он прошел бы к себе во флигель умыться, но она ему на ухо шепнула:
- Пожалуйста!.. Милый!.. Для меня!
Он с недоумением поглядел на нее, но не возражал больше. Из города вернулся он недовольный - это она сейчас же почуяла. Наверное и там к нему с чем-нибудь приставали. Точно он в самом деле какой миллионщик; а у него своих денег совсем немного - он ей все рассказал на днях и даже настаивал на том, чтобы она знала, "каков он есть богатей".
Одного взгляда на Павлу Захаровну достаточно было, чтобы распознать какой-то семейный "подход". Она поздоровалась с ним суховато, к чему он уже привык. Марфа при сестре только приседала и омахивалась платком. В гостиной было очень душно.
Саня усадила его на тот же диван, где сидела Марфа, только на другом конце. стр.484
- Вы прямо из города? - спросила она его, и ее тон сейчас выдал ее.
- Оттуда, - ответил Теркин спокойно.
- Про Петра Аполлосовича ничего нового не слыхали?
- Ничего!.. Я по своим делам.
Он начал понимать.
- Его посадили!
Саня выговорила это вполголоса, отвернувшись к нему от тетки Павлы.
- Значит, за дело!
Протянулась пауза. Саня в спине своей чувствовала понукающий взгляд Павлы Захаровны.
- Он ведь ваш товарищ был в гимназии? - заговорила
Саня и не докончила.
Взгляд Теркина смутил ее, и она начала краснеть.
- Был, - ответил он менее спокойно, оглядел всех и остановил взгляд на Павле Захаровне.
- Пожалейте его!.. Он в остроге сидит!.. Милый!
Стремительно выговорила это Саня и поникла головой под его плечом.
Теркин увидал в дверях Ивана Захаровича, почему-то в длинноватом парадном сюртуке, доверху застегнутом.
"Подстроили Саню!" - подумал он шутливо, но ощутил в то же время досаду на свою невесту за такую подстроенную сцену.
Иван Захарыч мог слышать последние слова дочери. У него в лице и выражение было такое именно, что он слышал их и ждет, какой эффект произведет просьба Сани на его будущего зятя.
Бесцветные глаза на этот раз как будто даже заискрились. В них Теркин прочел:
"Посмотрим, мол, какие ты шляхетные чувства выскажешь. Тянешься на линию землевладельца и чуть не важного барина, а поди, остался как есть кошатником и хамом!"
Внутри у него защемило. Он встал, немного отстранив рукой Саню, подошел к дверям и поздоровался с Иваном Захарычем молча, пожатием руки.
- Саня просит Василия Иваныча, - начала тетка Павла бесстрастно и веско, - помочь своему товарищу стр.485 по гимназии, Петру Аполлосовичу, в теперешней беде.
- Василий Иваныч, - отозвался Иван Захарыч, кажется, не в особенно приятельских чувствах к своему товарищу. Пожалуй, и не знает до сих пор, в каком он положении.
- Слышал сейчас, - ответил Теркин немного резче и заходил по комнате в другом ее углу. - То, что я сказал Александре Ивановне, то повторяю и вам, Иван Захарыч: должно быть, не зря арестовали Зверева и в острог посадили. Особенно сокрушаться этим не могу-с, воля ваша. Разумеется, от тюрьмы да от сумы никому нельзя открещиваться… Однако…
Он хотел сказать: "заведомым ворам мирволить не желаю", но вовремя воздержался. Зверев сам ему открыл о своей растрате. Было бы "негоже" выдавать его, даже и в таком семейном разговоре. Слышал он еще на той неделе, что Зверева подозревают в поджоге.
- Позвольте спросить, - продолжал он, подходя ближе к Ивану Захарычу, - по какому же делу он попал в острог?
- Донесли… будто он поджег завод для получения страховой премии.
Иван Захарыч повел плечами.
- И вы не считаете его на это способным? - спросил в упор Теркин.
- Не считаю-с!.. Дворянин может зарваться, легкомысленно поступить по должности… Но пускать красного петуха…
- Вы такой веры?.. Ну, и прекрасно. Но опять что же я-то могу во всем этом? Мы были товарищи, но вам ведь неизвестно, в каких мы теперь чувствах друг к другу. Довольно и того, что от него нашему обществу убыток нанесен с лишком в десять тысяч рублей. А не заключи мы с вами как раз перед тем сделки - вы бы пострадали. Будь это за границей, против него помимо уголовного преследования начали бы иск. А я - представитель потерпевшей компании - махнул рукой, хотя, каюсь, сгоряча сам хотел начать расследование - почему это завод загорелся точно свеча, когда работы в нем никакой не было! Как же прикажете ему помогать?
- Залог внести, очень просто, - отвечала тетка Павла. стр.486
- Для сохранения его достоинства? - почти гневно вскричал Теркин. - Почему же господа дворяне не сложатся?
- Я бы внес, - выговорил обидчиво Черносошный и поднял высоко голову, - но у меня таких денег нет… Вы это прекрасно знаете, Василий Иваныч. Во всяком случае, товарищ ваш осрамлен. Простая жалость должна бы, кажется… Тем более что вы при свидании обошлись с ним жестковато. Не скрою… он мне жаловался.
Следственно, ему обращаться к вам с просьбою - слишком чувствительно. Но всякий поймет… всякий, кто…
- Белой костью себя считает! - воскликнул Теркин и, проходя мимо Ивана Захарыча к двери, бросил ему: - Извините, я сказал, что умел; а теперь мне умыться с дороги нужно.
Глаза Павлы Захаровны уставились на Саню, сидевшую в стесненной позе, и говорили ей:
"Радуйся, милая, за хама идешь. Дворянина ты и не стоишь".
XXXVIII