***
После окончания факультета славянской филологии Петербургского (Петроградского) университета в 1918 году Степан Григорьевич Бархударов по представлению академика А. А. Шахматова был оставлен в университете при кафедре русского языка.
В 1938 году в соавторстве с Е. И. Досычевой создаёт "Грамматику русского языка (Учебник для неполной и средней школы)", которая на конкурсе учебников была признана лучшей.
В 1944 году под тем же названием "Грамматика русского языка" выходит учебник С. Г. Бархударова под редакцией Л. В. Щербы. Этот учебник выдержал 14 изданий (я сам по нему учился). В течение всей жизни Бархударов активно участвовал в подготовке последующих изданий в соавторстве с С. Е. Крючковым, Л. Ю. Максимовым и моим университетским учителем Л. А. Чешко, который, в своих лекциях всегда отдавал должное Степану Григорьевичу.
В 1946 году избран членом-корреспондентом Академии Наук СССР.
За издание 17-томного Словаря современного русского языка (1948-1965) удостоен ленинской премии.
Его Орфографический словарь русского языка, составленный совместно с С. И. Ожеговым и А. Б. Шапиро, насчитывает 104 тысячи слов и стоит на полке у любого занимающегося русским языком лингвиста.
Степан Григорьевич Бархударов умер 3 октября 1983 года. (Родился 7 марта 1894 года).
***
Чем запомнился многим Георгий Пантелеймонович Макогоненко? Тем, что он в своей хрестоматии "Русская литература XVIII века" легализовал поэта И. С. Баркова. Да, он там впервые напечатал его стихи. Не срамные, конечно. Но за этим потом дело не стало. Главное, цензор теперь должен быть пропускать не только фамилию Баркова, но и его произведения.
Чем отличился Георгий Пантелеймонович в очень трудное время арестов и посадок? Здесь я ссылаюсь на воспоминания дочери, Макогоненко – Дарьи Георгиевны:
Во время блокады мой отец, Георгий Пантелеймонович Макогоненко, работал заведующим литературным отделом Ленинградского радиокомитета.
Однажды жена академика Виктора Максимовича Жирмунского сказала моему отцу, что её мужа только что арестовали.
Во время своего ближайшего очередного дежурства, которое проходило в кабинете художественного руководителя Ленинградского радиокомитета Якова Бабушкина, отец дождался ночи и, воспользовавшись одной из "вертушек", стоявших в кабинете, позвонил начальнику тюрьмы, куда был доставлен В. М. Жирмунский.
Он учёл, во-первых, то, что ночь – наиболее верное время для звонка (именно ночью работал Сталин), во-вторых – то, что по "вертушке", с точки зрения начальника тюрьмы, зря звонить не станут, в-третьих – то, что с первого раза никто фамилии его не разберёт, и, наконец, то, что говорить нужно "начальственным" тоном. Именно таким тоном отец приказал начальнику тюрьмы немедленно освободить В. М. Жирмунского. Виктора Максимовича тотчас же освободили.
Понятно, что такого человека любовно вспоминают все – от бывших его студентов до его коллег.
Г. П. Макогоненко был профессором и завом кафедры русской литературы Ленинградского университета, по совместительству работал в Институте русской литературы (Пушкинский дом). Подготовил издания К. Батюшкова, Н. Карамзина, А. Радищева, Д. Фонвизина, Г. Державина, Н. Новикова. Написал бессчётное количество работ по русской литературе XVIII и XIX веков.
О его главной черте, в том числе и как учёного, хорошо, на мой взгляд, сказал В. Вацуро:
Человек большой смелости и гражданского мужества, Г. П. Макогоненко сохранял свои научные и гражданские принципы при всех колебаниях конъюнктуры, не отступая от них и тогда, когда это было связано с риском для него самого, и это определило тот этический пафос, которым отмечена и его научная и литературная деятельность.
Скончался Георгий Пантелеймонович 3 октября 1986 года. (Родился 10 апреля 1912-го.)
***
Именем Филиппа Фёдоровича Фортунатова, выдающегося нашего лингвиста, названы два закона: "закон Фортунатова", описывающий условия возникновения древнеиндийских ретрофлексных звуков, и "закон Фортунатова-де Сосюра" (независимо сформулированный также Ф. де Сосюром), относящийся к балтославянской исторической акцентологии и описывающий эволюцию одного из типов ударения в балтийских и славянских языках.
А что до грамматики, то Фортунатов особенно подчёркивал роль морфологических (или "формальных" – откуда называние его школы) коррелятов языковых значений и, в частности, предложил нетрадиционную классификацию частей речи, основанную практически только на морфологических критериях.
При этом следует учесть, что, что взгляды Фортунатова не были сформулированы в целостном виде. Они во многом реконструируются на основе анализов отдельных примеров и текстов лекций. Не все работы Фортунатова опубликованы до сих пор. А с другой стороны, идеи Фортунатова, высказанные им на протяжении двадцатипятилетнего преподавания, оказали огромное влияние на последующее поколение отечественных лингвистов и во многом подготовили почву для появления российского структурализма в лице Н. С. Трубецкого и Р. О. Якобсона. Якобсон очень ценил Фортунатова и много сделал для его памяти. Непосредственными учениками Фортунатова являются Д. Ушаков, А. Шахматов.
Скончался академик Фортунатов 3 октября 1914 года. (Родился 14 января 1848-го.)
4 октября
Стасик Лесневский был довольно близким моим товарищем ещё со времён, когда он работал в журнале "Юность". Работал недолго. Я приходил к нему в журнал, он приходил ко мне в "Литературную газету", и мы подружились.
О нём рассказывали много интересного.
Например, как он чуть не сорвал конференцию по Маяковскому, которая проходила в Дубовом зале ЦДЛ (рестораном он стал позже, когда пристроили здание на улице Герцена, то есть на Большой Никитской, как она прежде и сейчас называется). Лесневский, тогда студент филологического факультета МГУ, забрался на балюстраду и сверху своими репликами сбивал с толку тех, кто не признавал Маяковского лучшим и талантливейшим. В конце концов, его попросили уйти. Он побежал по залу, выкрикивая оскорбительные тирады. Его хотели поймать, но изловить не сумели. А в университете дело замяли.
В начале 60-х в самый разгар хрущёвской оттепели Стасик вошёл в комиссию от партбюро и профсоюза издательства "Советский писатель, где он тогда работал. Комиссии было поручено проверить неприглядные факты из жизни директора правления "Советского писателя" Н. В. Лесючевского. Его обвиняли в том, что он способствовал аресту поэта Заболоцкого и ещё нескольких писателей при Сталине. Факты подтвердились. Лесючевский должен был подать заявление об уходе. Но горком затягивал с требованием этого заявления, пережидал в связи с очень колеблющейся непостоянной политикой Хрущёва по этому вопросу.
Я в это время учился в МГУ, и утверждали, что и у нас подобная комиссия проверяла поведение декана Романа Самарина в сталинское время. Во всяком случае, должность декана Самарина потерял. Но остался заведовать кафедрой иностранной литературы.
И Люсичевский в конце концов уцелел. И отомстил тем, кто собирался его гнать. Выгнал их сам. В том числе и Стасика.
Станислав Стефанович Лесневский (4 октября 1930 – 18 января 2014) был человеком смелым. Это он годами добивался, чтобы в блоковском Шахматове проводились юбилейные вечера, чтобы открылся там музей. По этому поводу ему приходилось иметь дело то с горкомом партии Москвы, то с московским обкомом. Надеясь получить больше политического веса, он согласился войти в партбюро московской писательской организации. И это оказалось его трагедией. Потому что его заставили принять участие в исключении из Союза писателей Владимира Войновича.
Это пятно он пытался смыть с себя всю оставшуюся жизнь. Дерзил начальству. Пробил блоковские мероприятия чуть ли не через голову горкома и обкома. В перестройку стал членом редколлегии легендарного "Огонька" Коротича. В 1996 году его сделали координатором комиссии по подготовке международного суда над КПСС и практикой мирового коммунизма. Но до суда дело не дошло. Ельцин был решителен только в самом начале своего правления, а в 96-м ему пришлось приложить большие усилия, чтобы переизбраться в президенты. А, переизбравшись, пойти на огромные уступки своим оппонентам.
Был Стасик преданным поклонником Блока. Писал о нём. Принял приглашение войти в Блоковскую группу ИМЛИ для подготовки полного собрания Блока. Собирал материалы, писал комментарии, писал в "Литературную газету" жалобу, что издание застопорилось. В конце концов, получив от своей сестры Ирэн Лесневской в подарок издательство "Прогресс-Плеяда", выпустил там 1-й том Блока, очень мощный по редакторско-комментаторским материалам. Рассчитывал выпустить второй. Но для этого нужно было сидеть в архивах так же, как и в работе над первым, а времени на архивы у Лесневского уже не было: погрузился с головой в работу издательства.
Хорошее было издательство, выполнявшее просветительские задачи.
***
Ну, кто не знает четырёхтомного "Толкового словаря живого великорусского языка" Владимира Даля?
Менее известно, что этнограф, собиратель фольклора Владимир Иванович Даль, умерший 4 октября 1872 года, а родившийся 22 ноября 1801-го, собранные песни отдал Петру Васильевичу Киреевскому, а собранные сказки – Александру Николаевичу Афанасьеву. Его богатейшая коллекция лубков поступила в Императорскую публичную библиотеку и вошла впоследствии в издания Ровинского.
Отец Даля – обрусевший датчанин принял российское подданство вместе с именем Ивана Матвеевича. Был он богословом и медиком, знал немецкий, французский, английский, русский, идиш, латынь, греческий и древнееврейский языки. Мать Даля Мария Христофоровна знала пять языков. Так что Даль пошёл в родителей, свободно владел 12 языками и сверх этого понимал тюркские.
Для своих художественных произведений Даль взял псевдоним "Казак Луганский" в честь своего родного Луганска. Он считал своей родиной Россию и, посетив Данию, писал: "Ступив на берег Дании, я на первых же порах окончательно убедился, что отечество моё Россия, что нет у меня ничего общего с отчизною моих предков".
Вообще-то по образованию Даль был врачом: учился в Дерптском университете на медицинском факультете. Как врач, хорошо показал себя в русско-турецкой войне 1828-1829 гг. и в польской кампании 1831 года.
С марта 1832 года служил ординатором в Петербургском военно-сухопутном госпитале и вскоре стал знаменитостью города.
Позднее, оставив хирургическую практику, Даль не ушёл из медицины, пристрастившись к гомеопатии и офтальмологии. Ему принадлежит одна из первых статей в защиту гомеопатии.
Как литератора его прославили "Русские сказки из предания народного изустного на грамоту переложенные, к быту житейскому приноровленные и поговорками ходячими разукрашенные Казаком Владимиром Луганским. Пяток первый" (1832). Ректор Дерптского университета пригласил Даля на кафедру русской словесности. При этом книгу приняли в качестве диссертации на соискание учёной степени доктора филологии. Но её отклонил как неблагонадёжную министр просвещения.
Это произошло из-за доноса управляющего III отделением Н. А. Мордвинова на автора книги. Мордвинов нашёл, что книга написана простым слогом, приспособленным для низших слоёв общества, и что в ней содержатся насмешки над правительством. Бенкендорф доложил об этом Николаю, и осенью 1832 года во время обхода в госпитале, где работает Даль, его арестовывают и привозят к Мордвинову. А тот отправляет его в тюрьму. Василий Алексеевич Жуковский, наставник наследника императора цесаревича Александра, объясняет ему, в какой филологической яме оказалось правительство с книгой Даля, рассказывает о врачебной деятельности Даля на войне, где Даль получил два ордена и медаль. Цесаревич пересказывает это отцу, и Николай распорядился освободить Даля.
Главное детище Даля "Толковый словарь", за первые выпуски которого он получил константиновскую медаль от Императорского географического общества, в 1868 году избран в почётные члены Императорской академии наук, а по завершении удостоен Ломоносовской премии, – так вот этот словарь издаётся с цензурными вымарками. Даль собрал ВСЕ слова живого языка, в том числе и скабрезные, матерные. И они объяснены Далем. Но при Николае, как в нынешней России, мат в печати – вне закона. Только в 1903 году вышло "исправленное и значительно дополненное издание, под редакцией проф. И. А. Бодуэна-де-Куртене", где вульгарно-бранная лексика дана в четвёртом томе. Но в советское время этим изданием пренебрегли, вернулись к цензурованному.
Даль работал над словарём 53 года жизни.
А кроме него, он выпустил ещё один капитальный труд "Пословицы русского народа". Поначалу он назвал его "Сборник пословиц" (1853) и, столкнувшись с цензурным запретом, вместо того, чтобы торговаться с цензурой, написал на титуле книги: "Пословица не подсудна". Только в 1862 году этот труд увидел свет.
Даль напечатал очень много книг разного характера. Он невероятно много сделал для своей родины России.
5 октября
Читали ли вы такое стихотворение
– Лаврентий Берия мужчиной сильным был.
Он за ночь брал меня раз шесть…
Конечно,
Зимой я ела вишню и черешню,
И на моем столе,
Представь, дружочек,
Всегда стояла белая сирень.– Но он преступник был,
Как вы могли?– Да так,
Я проходила мимо дома Чехова,
Когда "Победа" черная подъехала
И вылезший полковник предложил
Проехать с ним в НКВД…
О Боже,
Спаси и сохрани!..
А за углом
Был дом другой,
И я ревмя ревела,
Когда меня доставили во двор.Но расторопно-вежливый полковник
Помог любезно выйти из машины,
По лестнице провёл проходом узким
И в комнате оставил у бильярда
Наедине со страхом ледяным.Прошло минут пятнадцать…
Я пришла
В себя,
Когда раскрылась дверь внезапно,
И сам Лаврентий вышел из-за шторы
И сразу успокоил,
Предложив
Сыграть в "американку" на бильярде.– Как это страшно!..
– Поначалу страшно,
Но я разделась сразу, – В этом доме
Красавицы порою исчезали,
А у меня была малютка-дочь.Да и к тому же это был мужчина
– В любое время деньги и машина,
Какая широта,
Какой размах!Я отдавалась, как страна – грузину,
Шампанское – рекой,
Зимой – корзины
Сирени белой,
Он меня любил!..– Но он сажал,
Расстреливал, Пытал!..– А как бы ты с врагами поступал?
Не знаешь…
И поймёшь меня едва ли.
А он ходил в батистовом белье,
Мы веселились,
Пили "Цинандали"
И шёл тогда
Пятидесятый год…
Стихотворение называется "Фрагменты диалога с Антониной Васильевой". Написано в 1977 году. Его автор Евгений Иванович Блажеевский (родился 5 октября 1947 года) прожил на свете относительно немного: умер 8 мая 1999-го на 52 году жизни. И, на мой взгляд, не дополучил той известности, которая выпала на долю его ровесников Ивана Жданова или Алексея Ерёменко.
Хотя, по мне, он сильнее и того и другого.
Не знаю, почему так получилось, но в последнее время он, кроме журнала "Континент", нигде не печатался. А "Континент" в России во времена, когда публика переставала вообще что-либо читать, не был популярным журналом, как некогда.
Да и статьи о Блажеевском авторитетных и уважаемых критиков (например, Станислава Рассадина) печатал тот же "Континент".
Между тем, Блажеевский на глазах – от одного цикла стихов в "Континенте" до другого – вырастал в крупного поэта. Но, как сказал он сам, "для литературной известности часто важна маска, подменяющая собою живое лицо. Или, как теперь говорят, имидж – противное, жужжащее, как парикмахерская машинка, слово… Бессмысленно ставить телегу впереди лошади, но имидж впереди таланта можно, да ещё как…" Такой известностью Блажеевский брезговал. А другую в конце девяностых обрести уже было невозможно. Как некогда "эстрадная" поэзия хрущёвской оттепели, поэзия в эпоху позднего Ельцина или раннего Путина привлекала читателей тоже не своим духовным содержанием. От поэтов требовалось участие в конкурсах, номинированность на те или иные премии, получение их, – то есть как раз то, чем Блажеевский заниматься не хотел.
Поэтому и получилось так, что после первой книжки, вышедшей в 1984 году, вторая появилась только через десять лет, и то благодаря другу Блажеевского Юрию Кувалдину. Кувалдин выпустил книгу "Лицом к погоне" в своём издательстве "Книжный сад", которое, кажется, давно уже с тех пор перестало существовать.
После смерти Евгения Блажеевского вышли две его книги. Одна в 2001, другая в 2005 году. С тех пор – ни одной.
Что ж, он будто предчувствовал забвенье:
Даётся с опозданьем часто,
С непоправимым иногда,
Кому – взлохмаченная астра,
Кому – вечерняя звезда.
Воздастся с опозданьем вечным
Художнику за то, что он
Один в потоке бесконечном
Был для потомков почтальон.
Даётся с опозданьем горьким
Сознанье, что сказать не смог
О тех, что горевали в Горьком,
В Мордовии мотали срок.
Воздастся с опозданьем страшным
За то, что бросил отчий дом
И, пусть небрежным, карандашным
Родных не радовал письмом.
Даётся, душу поражая,
Как ослепительная новь,
По-настоящему большая,
Но запоздалая любовь…
Мне думается, что когда развеется морок бескультурного китча (а он непременно развеется), когда вернётся общественная потребность в искусстве (а она непременно вернётся), со стихами Блажеевского произойдёт то же самое, что предсказывал для своих стихов Баратынский: "Читателя найду в потомстве я". Я верю, что Евгения Блажеевского ждёт пусть запоздалая, но по-настоящему большая читательская любовь.