Глава X
УГОВОР И ССОРА
Когда все гости ушли, я убедился, что гнусная клевета действительно была пущена в ход - и в присутствии жертвы! Правда, Роза клялась, что не поверила и никогда этому не поверит, и матушка повторила те же заверения, хотя, боюсь, не с такой искренней и твердой убежденностью. Мысль эта, видимо, ее преследовала, и она постоянно доводила меня до бешенства, вдруг вздыхая и произнося что-нибудь вроде: "Ах, но кто бы мог подумать! Да-да, мне всегда казалось, что есть в ней какая-то странность. Вот сам видишь, как женщина расплачивается за то, что делает вид, будто она не такая, как все люди!" А однажды она сказала категорически:
- Мне сразу не понравилась такая таинственность. Я с самого начала знала, что ничего хорошего тут не кроется! Очень, очень прискорбно!
- Но, мама, ты же сказала, что не веришь этим выдумкам! - заметил Фергес.
- Конечно, милый. Но ведь какие-то причины должны быть!
- Причины тут одни: человеческая злоба и фальшивость! - вскричал я. - Кто-то видел, как мистер Лоренс раза два вечером направлялся в ту сторону, деревенские кумушки тут же решают, будто он ухаживает за приезжей, а омерзительные сплетницы жадно ухватываются за этот слушок, чтобы истолковать его на свой дьявольский лад.
- Но, Гилберт, ведь должно же быть в ней что-то, что дало пищу этим слухам!
- Ты сама заметила в ней что-нибудь дурное?
- Ну, разумеется, нет. Но ты же знаешь, я всегда говорила, что есть в ней что-то странное!
Если не ошибаюсь, именно в тот вечер я осмелился вновь посетить Уайлдфелл-Холл. Со времени последнего нашего разговора у нас в саду прошла почти неделя. Я ежедневно пытался встретить миссис Грэхем во время ее прогулки, но всякий раз терпел разочарование (думаю, благодаря ее предосторожностям), и еженощно перебирал в уме более или менее благовидные поводы, чтобы нанести ей визит. В конце концов у меня недостало сил терпеть дальнейшую разлуку (как видишь, я уже успел влюбиться по уши), и, вытащив из шкафа старинный том, который, как мне давно казалось, мог ее заинтересовать (до сих пор я не осмеливался принести его ей почитать, так он был растрепан и засален!), я поспешил с ним в Уайлдфелл-Холл, хотя и робел при мысли о приеме, какой она может мне оказать, и от сомнений, хватит ли у меня духу явиться к ней под таким прозрачным предлогом. Но вдруг я увижу ее в саду или встречу на лугу? Как это было бы удачно! Особенно меня пугала необходимость чопорным стуком в дверь возвестить о себе - Рейчел торжественно проводит меня в гостиную, где хозяйка встретит меня удивленно и сухо.
Моя надежда не сбылась. Однако в саду играл с веселым щенком Артур. Я позвал его из-за калитки. Он тут же пригласил меня войти, но я ответил, что без позволения его маменьки сделать этого не могу.
- Я сбегаю спрошу ее, - предложил мальчик.
- Нет, нет, Артур, спрашивать об этом не надо. Но если она ничем не занята, просто попроси ее выйти сюда на минутку. Скажи, что мне нужно с ней поговорить.
Он опрометью бросился в дом и вскоре вернулся с матерью. Как она была хороша! Легкий летний ветерок играл ее темными локонами, нежные щеки чуть порозовели, на губах сияла улыбка. Милый Артур! Скольким я обязан тебе за эту и другие счастливые наши встречи! Благодаря тебе я был мгновенно избавлен от всех моих страхов, от чопорности и неловкости. В любви нет посредника лучше привязчивого бесхитростного малыша, который всегда готов спаять разделенные сердца, перебросить мост через угрюмый ров условностей, растопить лед холодной сдержанности и сокрушить стену пустых требований приличия и гордости.
- Так что же привело вас сюда, мистер Маркхем? - с ласковой улыбкой спросила меня молодая мать.
- Я хотел бы, чтобы вы посмотрели эту книгу и, если она покажется вам интересной, взяли бы ее, чтобы прочесть на досуге. Я не прошу извинения за то, что вынудил вас выйти на воздух в такой прекрасный вечер, хотя и ради пустяка.
- Ну, мама, скажи, чтобы он вошел! - потребовал Артур.
- Не зайдете ли вы? - спросила она.
- С удовольствием. Мне очень хочется посмотреть, как вы преобразили сад.
- И каково пришлось саженцам вашей сестры от моих забот, - добавила она, открывая калитку.
И мы совершили прогулку по саду, беседуя о цветах, деревьях, книге… и о многом другом. Вечер был теплым и ласковым - как и моя собеседница. Мало-помалу я преисполнился такой горячей нежности, какой еще, пожалуй, никогда не испытывал, но по-прежнему избегал запретных тем, а она не старалась меня оттолкнуть. Когда мы поравнялись с розовым кустом, который я весной преподнес ей от имени Розы, она сорвала прелестный полураспустившийся бутон и попросила передать его моей сестре.
- А можно я оставлю его себе?
- Нет. Но вот для вас другой.
Вместо того чтобы просто взять цветок, я сжал протягивавшие его пальцы и посмотрел ей в лицо. Она не сразу отняла руку, и на мгновение в ее глазах зажегся ликующий блеск, черты отразили радостное волнение, и я уже решил, что настал час моей победы. Но тут же она словно вспомнила что-то невыносимо тягостное, брови ее страдальчески сдвинулись, щеки оделись мраморной белизной, губы побелели, и после мига внутренней борьбы она внезапно вырвала у меня руку и отступила на шаг.
- Мистер Маркхем! - произнесла она с каким-то вымученным спокойствием. - Я должна откровенно сказать вам, что так продолжаться не может. Мне нравится ваше общество, потому что я здесь одна, а беседовать с вами мне интереснее, чем с кем-либо другим. Но если вам мало видеть во мне друга, только друга, только хорошую знакомую, которая относится к вам по-матерински, по-сестрински, если угодно, то прошу вас немедленно удалиться и более меня не навещать. С этой минуты всякое знакомство между нами должно прекратиться.
- Нет же, нет! Я буду вашим другом, хорошим знакомым, братом - ну, чем вам угодно, лишь бы вы позволили мне по-прежнему видеть вас. Но объясните, почему ничем другим мне быть нельзя?
Наступило долгое, тягостное молчание.
- Из-за какого-нибудь необдуманного обета?
- Да, примерно, - ответила она. - Быть может, когда-нибудь я вам все расскажу, но сейчас вам лучше уйти. И никогда больше, Гилберт, не вынуждайте меня повторять то, что я сказала вам сегодня! - добавила она с печальной серьезностью, спокойно и ласково протягивая мне руку. Какой дивной музыкой прозвучало в ее устах мое имя!
- Никогда! - ответил я. - Но этот проступок вы мне простили?
- При условии, что он не повторится.
- И я могу иногда вас навещать?
- Пожалуй… иногда. Если вы только не злоупотребите этим!
- Я не хочу давать пустых обещаний, но докажу на деле.
- Если что-нибудь подобное повторится, знакомство между нами будет кончено. Только и всего.
- И вы теперь всегда будете называть меня Гилбертом? Это ведь по-сестрински и не перестанет напоминать мне о нашем уговоре.
Она улыбнулась и опять попросила меня уйти. Благоразумие подсказало, что мне следует подчиниться. Она вернулась в дом, а я начал спускаться с холма. Внезапно тишину росистого вечера, поразив мой слух, нарушил стук конских копыт, и, поглядев на дорогу, я увидел, что по склону поднимается одинокий всадник. Я узнал его с первого взгляда, хотя уже сгущались сумерки. Мистер Лоренс на своем сером жеребце. Молниеносно пробежав луг, я перемахнул через каменную стенку и неторопливо пошел по дороге навстречу ему. Увидев меня, он натянул поводья, словно намереваясь повернуть назад, но передумал и затрусил вперед. Слегка мне поклонившись, он направил жеребчика вдоль самой стенки, чтобы разминуться со мной, но я этого не допустил, а схватил конька за уздечку и воскликнул:
- Лоренс, я требую объяснения этой тайны! Куда вы едете и зачем? Отвечайте сию же секунду и без увиливаний!
- Отпустите уздечку, будьте так любезны! - сказал он спокойно. - Вы рвете губы Серому.
- Чтоб вас и вашего Серого…
- Почему вы ведете себя и выражаетесь столь непристойно, Маркхем? Мне стыдно за вас.
- Вы не сдвинетесь с места, пока не ответите на мои вопросы! Я требую объяснения вашей низкой двуличности!
- Я не отвечу ни на единый вопрос, пока вы держите уздечку, - держите ее хоть до завтра!
- Ну, хорошо! - Я разжал руку, но остался стоять перед ним.
- Задайте мне их тогда, когда будете в состоянии говорить, как подобает джентльмену! - ответил он и попытался меня объехать, но я тут же остановил конька, который словно был удивлен моей грубостью не менее своего хозяина.
- Право, мистер Маркхем, это уже слишком! - сказал тот. - Я не могу навестить по делу свою арендаторшу без того, чтобы не подвергнуться нападению, которое…
- Вечер - не время для деловых разговоров, сэр! Сейчас я выскажу вам все, что думаю о вашем поведении!
- Лучше отложите до более удобной минуты, - заметил он вполголоса. - Вон мистер Миллуорд!
И действительно, со мной почти тотчас поравнялся священник, возвращавшийся из какого-то дальнего уголка своего прихода. Я тут же отпустил уздечку, и помещик продолжил свой путь, учтиво поклонившись мистеру Миллуорду.
- Э-э, Маркхем, ссоритесь? - воскликнул тот, обернувшись ко мне и укоризненно покачивая головой. - Из-за вдовушки, разумеется. Но разрешите сказать вам, молодой человек (тут он придвинул свое лицо к моему, словно доверительно сообщая важную тайну), она этого не достойна! - И он торжественно кивнул в подтверждение своих слов.
- МИСТЕР МИЛЛУОРД!!! - вскричал я столь грозно, что преподобный джентльмен с недоумением посмотрел вокруг, ошеломленный такой нежданной дерзостью, и бросил на меня взгляд, яснее слов говоривший: "Что? Вы смеете так говорить со мной?!" Но меня душил гнев, и, не подумав извиниться, я повернулся к нему спиной и торопливо зашагал по ухабистой дороге к дому.
Глава XI
ОПЯТЬ МИСТЕР МИЛЛУОРД
Вообрази, что прошли три недели. Миссис Грэхем и я были теперь только друзьями - или братом и сестрой, как мы предпочитали смотреть на себя. Она по моему настоянию называла меня Гилбертом, а я ее - Хелен, обнаружив это имя на титульном листе одной из ее книг. Виделся я с ней не чаще двух раз в неделю, причем по-прежнему старался искать будто бы случайных встреч, полагая, что мне следует соблюдать величайшую осторожность. Короче говоря, я вел себя настолько образцово, что у нее ни разу не нашлось причины в чем-нибудь меня упрекнуть. Тем не менее я замечал, что порой она бывала горько недовольна сама собой или своим положением, и, признаюсь, последнее и у меня вызывало тягостную досаду. Выдерживать небрежный братский тон оказалось очень нелегкой задачей, и я часто ощущал себя последним лицемером. К тому же я видел, а вернее, чувствовал, что вопреки ее усилиям "я ей небезразличен", как скромно выражаются герои романов. И хотя я радовался привилегиям, которых сумел добиться, отказаться от надежд на будущее у меня не хватало сил, хотя, разумеется, свои мечты я тщательно скрывал.
- Куда ты, Гилберт? - как-то вечером спросила Роза, когда я кончил пить чай после хлопотливого дня на ферме.
- Пройдусь немножко, - ответил я.
- А ты всегда так тщательно чистишь шляпу, и причесываешься, и надеваешь новенькие щегольские перчатки, когда хочешь немножко пройтись?
- Не всегда.
- Ты ведь идешь в Уайлдфелл-Холл, верно?
- С чего ты взяла?
- Вид у тебя такой. Но лучше бы ты туда так часто не ходил!
- Чепуха, деточка. Я полтора месяца там не был. О чем ты говоришь?
- Просто на твоем месте я бы держалась от миссис Грэхем подальше.
- Роза, неужели и ты поддалась общему предубеждению?
- Не-ет, - ответила она нерешительно. - Но последнее время я столько про нее наслышалась и у Уилсонов и у Миллуордов, да и мама говорит, будь она порядочной женщиной, так не жила бы здесь одна. И разве ты забыл, Гилберт, как прошлой зимой она объяснила, почему подписывает картины неверно? Что у нее есть близкие… или знакомые, от которых она прячется, и она боится, как бы они ее не выследили? И как потом она вскочила и вышла из комнаты, когда пришел кто-то, и она не хотела, чтобы мы его увидели? А Артур так загадочно сказал, что это мамин друг?
- Да, Роза, я все это помню. И могу извинить твою подозрительность, потому что, не знай я ее, как знаю, так и сам, возможно, сопоставил бы все это и поверил тому, чему веришь ты. Но, благодарение Богу, я ее знаю. И я буду не достоин называться человеком, если поверю о ней чему-нибудь дурному, пока не услышу подтверждение из ее собственных уст. Уж скорее я поверил бы такому о тебе, Роза!
- Гилберт, ну что ты говоришь?
- Значит, по-твоему, что бы там про тебя ни шептали Уилсоны и Миллуорды, я не должен был бы им верить?
- Еще бы!
- А почему? Потому что я знаю тебя. Ну вот и ее я знаю не хуже.
- Вовсе нет! Что ты знаешь о ее прошлой жизни? Год назад ты ведь и представления не имел, что она живет на свете!
- Неважно. Можно посмотреть человеку в глаза, заглянуть ему в сердце и за какой-то час узнать о его душе столько, сколько и за всю жизнь не обнаружишь, если он или она не захотят тебе открыться или у тебя не хватит ума понять то, что тебе откроется.
- А, так ты все-таки идешь к ней!
- Конечно.
- Но, Гилберт, что скажет мама?
- А зачем ей об этом знать?
- Если ты и дальше будешь так продолжать, от нее ведь не скроешь!
- Продолжать? Что продолжать? Мы с миссис Грэхем просто друзья и такими останемся, и никто на свете не может этому помешать или встать между нами!
- Если бы ты слушал, что они говорят, то вел бы себя осторожнее - и не только ради себя, но и ради нее. Джейн Уилсон считает, что твои визиты туда просто еще одно доказательство ее безнравственности!..
- Чтобы Джейн Уилсон провалилась в тартарары!
- А Элиза Миллуорд очень из-за тебя огорчается.
- Пусть ее.
- И все-таки на твоем месте я не стала бы.
- Не стала бы - чего? Откуда они знают, что я туда хожу?
- От них ничего не спрячешь. Что угодно сумеют выведать и подсмотреть.
- Об этом я не подумал. И они смеют превращать мою дружбу в новую пищу для сплетен и клеветы против нее? Во всяком случае, вот доказательство их лживости, если тебе требуются доказательства. Опровергай их, Роза, когда только сможешь!
- Но они прямо при мне ничего не говорят. О том, что они думают, я знаю только по намекам и умолчаниям. И еще из чужих разговоров.
- Ну, хорошо, сегодня я не пойду, тем более что время позднее. Но пусть они отсохнут, их проклятые языки! - проворчал я со злостью.
И как раз в эту минуту в комнату вошел священник. Мы так увлеклись нашим разговором, что не услышали его стука. По обыкновению, поздоровавшись с Розой отечески ласково - она была его любимицей, - старик смерил меня строгим взглядом.
- Ну-ну, сэр! - начал он. - Да знакомы ли мы с вами? Ведь уже… дайте-ка подумать… - продолжал он, опуская дородное тело в кресло, которое ему услужливо придвинула Роза. - Ведь, по моему счету, уже шесть недель, как вы не переступали моего порога! - Он отчеканивал каждое слово и постукивал палкой по полу.
- Неужели, сэр? - сказал я.
- То-то и оно! - Он добавил торжественный кивок и продолжал взирать на меня с величавым неудовольствием, положив ладони на набалдашник зажатой между колен толстой трости.
- Я был очень занят, - сказал я, так как от меня, видимо, ждали оправданий.
- Занят! - повторил он с усмешкой.
- Да. Вы ведь знаете, я убирал сено, а теперь начинается жатва.
- Гм-гм!
Но тут вошла матушка и отвлекла от меня внимание, почтительно, радостно и многословно здороваясь с его преподобием. Как жаль, что он не пришел чуточку пораньше, к чаю! Но если он сделает ей честь и выпьет чашечку, она тут же заварит свеженького.
- Не для меня, благодарю вас, - ответил он. - Я тороплюсь домой.
- Право, останьтесь и выкушайте чашечку. Через пять минут все будет готово.
Но он величественным жестом остановил ее и произнес:
- Вот чего бы я выпил, миссис Маркхем, так это стаканчик вашего превосходного эля!
- Да на здоровье! - воскликнула матушка, быстро дернула сонетку и приказала подать любимый пастырский напиток.
- Я просто подумал, загляну-ка к вам на минутку, раз уж иду мимо, и пригублю ваш домашний эль. Я возвращаюсь от миссис Грэхем.
- Да неужто?
Он сурово кивнул и добавил грозным голосом:
- Я почел это своим долгом!
- Право?
- А почему, мистер Миллуорд? - спросил я, но он ответил мне строгим взглядом и, отвернувшись к матушке, повторил, пристукнув палкой:
- Я почел это моим долгом!
Матушка, сидевшая напротив него, замерла от ужаса и восхищения.
- "Миссис Грэхем!" - сказал я, - продолжал священник, укоризненно покачивая головой. - "Миссис Грэхем, что означают ужасные, доходящие до меня слухи?" А она говорит, делая вид, будто не понимает: "Какие слухи, сэр?" Но я прямо ей объявил: "Мой долг, как вашего пастыря, высказать вам прямо, что недопустимого я сам нахожу в вашем поведении, что я подозреваю и что мне о вас рассказывают другие!" Так я ей и сказал!
- Да, сэр? - вскричал я, вскакивая на ноги и ударяя кулаком по столу.
Но он только покосился на меня и произнес, обращаясь к матушке:
- Это был тяжкий долг, миссис Маркхем, но я ей сказал все!
- А как она? - спросила матушка.
- Закоснелая натура, боюсь, весьма закоснелая, - ответил он, скорбно покачивая головой. - Пребывающая в грешном заблуждении и не умеющая сдерживать неправедные страсти. Она вся побелела, втянула воздух сквозь зубы, точно в ярости, даже не попыталась возразить или сказать хоть что-нибудь в свое оправдание, но с бесстыдным спокойствием, совсем не подобающим молодой женщине, почти Напрямик объявила мне, что в моих увещеваниях не нуждается и пастырские мои советы пропадут втуне… Более того: самое мое присутствие она не желает терпеть, если я буду продолжать. В конце концов я удалился, убедившись, к большому моему прискорбию, что помочь ей нельзя, и всем сердцем сожалея, что нашел ее такой нераскаянной. Но я твердо решил, миссис Маркхем, что мои дочери прекратят с ней всякое знакомство. А что до ваших сыновей, - что до вас, молодой человек… - продолжал он, вперяя в меня грозный взгляд.
- Что до меня, сэр! - перебил я, но почувствовал, что утратил дар речи, что весь дрожу от бешенства, и поступил наиболее благоразумно: схватил шляпу, выбежал из комнаты и так хлопнул дверью, что дом задрожал, как от землетрясения, матушка испуганно охнула, а мне на секунду стало легче.
В следующую секунду я уже торопливым шагом направлялся к Уайлдфелл-Холлу, сам не зная зачем и с какой целью. Но мои чувства искали выхода в движении, а идти больше мне было некуда. Я должен увидеть ее, поговорить с ней - это я знал твердо. Но что я скажу, что сделаю, мне было неизвестно. Вихрь мыслей, буря противоречивых чувств и намерений совсем лишили меня способности соображать.