Иногда у Николая появлялось желание рисовать. Но это беспокойство о будущем мешало сосредоточиться, мешало вообще заняться чем-либо. Николай читал много о переходном возрасте, но как-то не мог применить это к себе, хотя это состояние и настигало его в самый неподходящий момент. Прасковья ему в душу не лезла, вопросы не задавала. Дядя Лёша для улучшения настроения подсовывал романы о страстной любви, чем ещё более усугублял тревожное состояние.
Да, конечно, Николай был влюблён! Девочка была так красива, что подойти было невозможно. Не имея опыта общения с девочками, Николай мог только проехать на своём велосипеде мимо, потом развернуться и опять проехать мимо! Но уже не решаясь взглянуть в глаза избраннице. Самым удивительным открытием через несколько лет для него было то, что Галя была его троюродной сестрой. Эта самая Галя посещала акробатическую секцию, имела отлично развитую фигуру, и Николай своим художническим взглядом готов был съесть красавицу.
Естественно, вокруг Гали вилась толпа поклонников, тоже спортсменов, и Николаю ничего не светило, отчего ещё больше портилось настроение. Под впечатлением выступлений Гали в Доме пионеров, которые Николай старался не пропускать, захотелось и ему добиться каких-нибудь спортивных результатов. К сожалению, с его мускулами мало чего могло получиться серьёзного.
Но тело оказалось настолько гибким, что стал Николай в одно лето "гутаперчивым", то-есть, мог свернуться калачиком, сделать шпагат и выполнить со своим телом всё, чего не могли другим ребятам позволить суставы. Это было его большой тайной, которую не знала даже Прасковья. Он боялся, что мать просто испугается такой картины. Друзьям он тоже свои выкрутасы не показывал, потому что иногда был в затруднении вернуть своё тело в нормальное положение.
Силы эти упражнения не прибавляли, так что хвалиться было нечем.
К осени английский язык продвинулся настолько, что учебник за десятый класс был просто вызубрен. Тригонометрия не стала казаться сложной. Даже физика слегка стала терять свои туманные очертания. И лишь алгебра походила на холодный айсберг, который лучше было обойти, не пытаясь идти на сближение.
Много лет спустя Николай узнал из научных статей, что дети рождаются с задатками художника, математика, артиста или музыканта. Но в эту осень ему такой факт не был известен.
Учебный год начался без каких-либо открытий. Парни выросли на три-пять сантиметров. У девочек появились на груди выпуклости, раздались бёдра, отчего глаза мальчишек стали рассматривать эти обновления с нескрываемым интересом. Стали даже образовываться пары. Всё пошло по накатанному кругу. Отличник продолжал получать пятёрки, слабый ученик - тройки и четвёрки, а вот неудачник - слов нет!
Николай продолжал получать пятёрки по астрономии. И у той же учительницы - тройки и двойки по физике и алгебре. Учительница была для него змеем Горынычем о трёх головах, хотя, на самом деле, она была нескромно молода и нравилась Николаю не только лицом, но и вечно меняющимися нарядами. Красивая одежда отвлекала Николая от желания запомнить новый материал урока, и он к новогодним каникулам был похож на утопленника, которому выплыть на поверхность к экзаменам уже не грозило.
Был один эпизод, когда всё могло повернуться к всплытию. Учительница познакомила класс с новым материалом и на эту тему задала задачу. Что случилось с Николаем, он понять не мог. Но когда учительница пообещала поставить пять тому, кто решит задачу первым, он её и решил. И как он ни тянул руку, как ни пытался обратить на себя внимание, первый ученик поставил локоть на парту намного позже Николая и тут же получил эту самую отметку!
Всё было кончено! Учительница так и осталась змеем-горынычем с двумя огнедышащими головами и одной головой, которой нравился астрономист!
Полностью разочаровавшись в физике, алгебре и английском, на которых эта тройка была узаконена навсегда, Николай пошёл в ИЗОстудию, в которую доступ ему был немедленно предоставлен. Ведь там нужно было только уметь рисовать! К весне Николай уже недурно рисовал, тратил на эти занятия то время, которое было уже бесполезно тратить на учёбу.
Что-то в голове застревало. Что было волноваться Николаю, ведь половина класса так же училась, может быть, чуть лучше.
Однако экзамены начались по литературе. Что-то и как-то он написал, получил привычную тройку. Английский был следующим. Николай вошёл в класс, увидел, как все пять учеников склонили головы чуть не к самой парте, пытаясь стать малозаметными. Две женщины, члены комиссии, сидели за столом. Учительница английского языка стояла у стола, и когда Николай занял последнее, шестое место за партой, предложила пойти отвечать тому, кто готов. Николай окинул взглядом вопросы, потом посмотрел на товарищей по классу. Все сидели, прижавшись к партам.
Николая поразило это более всего. Он помнил, как отвечали в течение года эти самые ребята, не так, чтобы бойко, но ниже четвёрки никто из них не получал.
-Ну, пора отвечать! - более настойчиво повторила учительница. - Времени было достаточно.
-Можно, я пойду? - решительно подал голос Николай, перестав тянуть руку. Ему как-то сразу надоело видеть трусость товарищей.
-Ты, Лубин, ещё только что вошёл, готовься! - попыталась остудить его пыл учительница, ставившая ему весь учебный год тройки.
-Да готов я!
-В чём дело? - удивилась пожилая из членов комиссии. - Пусть идёт отвечать, это даже интересно!
Николай пошёл к доске, прочитал английский текст и тут же перевёл на русский язык. Перевод его был такой художественный, не дословный, что дальше произошло для Николая совершенно неожиданное.
-Простите, уважаемая Нинель Львовна, он у вас тут в журнале сплошной троечник? Но троечник так не может отвечать! Я настаиваю поставить ему годовую отметку - четыре! Думаю, коллега меня поддержит, - обратилась она к члену комиссии. Та согласно кивнула головой.
Нинель Львовна стояла красная, мяла в руках платочек и ничего не говорила в своё оправдание.
А Николай радовался в душе, что ещё одна тройка исчезла из аттестата. Всё шло хорошо, пока не пришла очередь алгебры. Николай стоял у доски и просто молчал. Те же члены комиссии смотрели на него, вместе с учительницей ждали терпеливо, когда же он раскроет рот. Всё было напрасно. В горле замкнуло, язык присох к нёбу, зубы стиснуло небывалой скромностью. Приближалась гибель аттестата.
-Ну, что ж, придётся оставить на осень, - с сожалением произнесла всё та же пожилая учительница. Но красивая, любимая втайне Николаем учительница физики, алгебры и астрономии в одном лице, ставившая Николаю пятёрки по астрономи, мрачным голосом произнесла одно единственное слово:
-Бесполезно!
В классе уже учеников не было, и позор Николая никто не видел. Все сдали этот экзамен. Пожилая учительница вдохнула и с шумом выдохнула воздух, всем видом показывая, как она устала.
-Что ж, не портить же молодому человеку жизнь из-за одного предмета. Так-то он, в общем, показал себя успешно, давайте поставим - "три" и по вашему предмету, - сказала она, не глядя на Николая.
Он вышел из класса мокрый от выступившего пота по всему телу. Он не против был позаниматься до осени с Татьяной Владимировной, ощущать её близость, слышать её голос. Но отчуждение, которым отдавало это слово - "бесполезно", заставило его мгновенно вспотеть, придти в ужас от мысли, почему учителя так усердно пытаются его превратить в откровенного дурака? Вероятно и сама пожилая учительница, член комиссии, почувствовала эту неприязнь учителей к Николаю, потому и встала на его защиту. Не мог же он опять заставить краснеть и Татьяну Владимировну, рассказав случай с пятёркой, после которого и физика, и алгебра стали ему безразличны.
Неприятный осадок сохранялся в душе целую неделю. Но молодость и есть - молодость! Уже хотелось попробовать поступить в художественное училище, время экзаменов приближалось, и для подготовки надо было порисовать, чтобы было что показать приёмной комиссии.
глава 16
Бесполезность своего предложения бежать и Наде Фёдор чувствовал с самого начала. Резать куриц, бросать овец на произвол судьбы или волкам на съедение да ещё тащить куда-то козу можно было предлагать разве что такому беглецу, как он. Устоявшееся хозяйство Нади к зиме было мало-мальски подготовлено, а немцы, если тут не появятся партизаны, едва ли полезут искать этот островок до декабря. План ухода был им пересмотрен после причитаний Нади.
-Хорошо, хорошо! Конечно, ты права! Я пойду один, разведаю и. если обнаружу партизан, вернусь за тобой.
Надя была согласна, но просила пожить хотя бы неделю. Фёдор колебался до вечера. А вечером уже не было сил бороться с соблазном, который погубил не одного мужчину, но дал миру потомство, несмотря на разорительные войны.
На заре их разбудили голоса. Они замерли, не решаясь одеться. Мужские голоса произносили русские слова. Надю это успокоило, она быстро оделась и спустилась вниз по лестнице. Фёдору же наоборот, доверия русская речь не прибавила. Он одевался, стараясь не производить лишнего шума, всё время прислушиваясь к говорящим голосам. Бежать с сарая было уже поздно, если это явился староста со своими помощниками, а немцам такое раннее время навряд ли подходило для поисков неблагонадёжного населения.
-Федя, иди сюда! - услыхал он призыв Нади и, облегчённо вздохнув, спустился по лестнице, задержавшись, тем не менее, в дверях сарая. У дома стояли пять человек в военной форме. Эти люди не скрывали своей принадлежности к Советской Армии. Все пятеро были при красных звёздочках на пилотках и фуражке, в руках держали винтовки. Только у одного из них был автомат с круглым диском. Капитан по званию поманил его пальцем, как нашкодившего мальчишку, спутники навели на него винтовки.
Фёдор по-военному чётко подошёл, приставил ногу и встал "руки по швам".
-Кто такой? Документы? - мрачным взглядом сверля его, потребовал капитан.
-Лубин Фёдор Иванович, младший лейтенант, - негромко отрапортовал Фёдор, - документов нет, утеряны на поле боя.
-Какого ещё такого боя? - зло прошипел капитан.
-Федя, ты же показывал мне? - невпопад вмешалась Надя. - Да есть у него документ, товарищ командир!
-Ага, вот оно что? Значит, бабе показать документ можно, а капитану Советской Армии нельзя? А ну показывай, вражья морда, кого ты там убил?
-Да не убивал я его! Мы вместе с сержантом шли через болото, оба ранены были, а документ его вот, пожалуйста!
Капитан рассматривал военный билет, на первой странице которого с подсохшей фотокарточки безглазо улыбался рот, но фамилию неожиданно для Фёдора капитан смог прочитать.
-Любин Фёдор Игнатьевич. Это что же ты тут темноту-то гонишь? Вот же и фамилия твоя, и инициалы! Ты что, поиграть, что ли, решил с нами? - неожиданно миролюбиво произнёс капитан. - Да не немцы мы, а в настоящий момент партизаны. Ясно?
-Так точно, товарищ капитан! - ответил Фёдор, сразу перестав сопротивляться выгодным для себя обстоятельствам.
-Итак, Любин, откуда ты идёшь, кого видел? Или всё же пригрелся у тёлки в тёплой постельке и ждёшь конца боевых действий? - с усмешкой задал вопрос капитан.
-Никак нет, товарищ капитан, хотел ещё вчера пойти искать партизан, но... да что там, бежал я от старосты, тут недалеко деревня, километров семь будет. Солдат дюжину он сагитировал помогать фрицам. У меня рука была сломана, лечили меня там. Ну, а как срослась кость, я и сбежал.
-А что, складно врёт, парни! Учитесь! - съехидничал капитан. Солдаты дружно засмеялись. Надя тоже заулыбалась от того, что всё так мирно закончилось. Ей уже показалось, что вот и партизан искать не надо.
Но дальше пошло уже не так для неё радостно. Пять бойцов вовсе не собирались идти куда-то дальше, и возвращаться куда-то тоже не думали. Этот район был ими сразу облюбован для образования партизанской базы.
Коза, овцы и курицы были объявлены общественной собственностью, запасы продуктов было приказано поставить на учёт и строгую экономию. Военное положение обязывало подчиниться без всяких разговоров.
Так Фёдор Лубин стал Любиным с небольшим изменением в фамилии и совсем перестал быть похожим на себя, заимел отчество - Игнатьевич. Имя удачно совпало, что уже помогло совсем не запутаться. Что он мог сказать о себе этим людям, блуждающим по занятой врагом территории? Чтобы не засветиться при встрече с подозрительным человеком, пристрелили бы в два счёта.
В деревню капитан послал двух солдат на разведку ближе к вечеру. Остальные, поужинав, устроились на сеновале, не оспаривая права Фёдора на хозяйскую постель. Оно и было безопаснее для вооружённых бойцов отбиться в случае нападения, и хозяйка, к счастью для Фёдора, не приглянулась капитану.
Утром вернулись разведчики. Слова Фёдора они подтвердили почти полностью. Староста действительно в деревне был, а с ними были два полицая, но солдат они не видели. Это капитана не насторожило. Он решил взять в плен эту троицу и выяснить с их помощью положение немецких сил в районе.
-С чего-то мы ведь должны начать, - веско заметил он. - Не возьмём деревню, не наберём партизан. А без численного преимущества нам и оружия не раздобыть, и пользы от нас мало.
Когда стало смеркаться, отряд вместе с Фёдором двинулся в путь Шли около двух часов. В сентябре к девяти часам вечера было уже трудно различить, где лучше шагать, но разведчики вели группу более выгодным путём - сапоги только слабо хлюпали в мягкой, илистой почве. Скоро и трава стала клониться под тяжестью сапог. Вышли прямо к огородам.
Дом старосты был в центре деревни. Залаял пёс.
-Чёрт! Это ещё что такое? - зашептал капитан, одёргивая одного из разведчиков. Солдат уполз вперёд. Скоро раздался яростный лай, потом визг, и всё стихло. Заняли места у окон, в дверь постучали негромко. Когда мужской голос спросил - "кто там?" - ответил Фёдор:
-Извини, староста, я набегался, сдаюсь!
Дверь открылась немедленно.
-Ну, гнида, так-то ты ответил на мою заботу! - только и успел сказать староста. Приклад опустился на его голову увесисто. Беречь его здоровье никому в голову не пришло. Кляп засунули в рот, верёвкой опутали грудь и руки, крепко прижав их к рёбрам. Вошли в избу. Как ни странно, староста жил один. Это облегчало задачу. Фёдора оставили охранять пленника, вручив ему пистолет с единственным патроном, пошли по домам полицаев, которые засекли разведчики.
Скоро деревню потрясли выстрелы. Стрельба продолжалась минут двадцать, раздались взрывы гранат. Потом наступила тишина.
Староста пришёл в себя, смотрел непонимающе на Фёдора. Ему удалось выплюнуть кляп.
-Ты, что, дурак? Ну-ка, развяжи меня немедленно! Я же тебя без суда расстреляю! Ты с НКВД не шути!
-Извини, господин староста, не я тебя ударял, не я тебя и связывал. Капитан разберётся, кто из нас дальше воевать будет!
Староста как-то сразу сник, почувствовав, что не этот бывший раненый так с ним поступил, тем более, что в сенях раздались тяжёлые шаги нескольких человек. Капитан вернулся весь в крови. Следом шёл один из бойцов.
-Уходим! - морщась от боли, коротко бросил капитан. - Стреляй гада, чего ждёшь!
Фёдор взглянул на капитана, потом на старосту. Тот зло выругался и закричал:
-Стреляй, подлый предатель! Ты что, не видишь, что капитан липовый?
Это же переодетый эсэсовец!
Фёдор растерялся. Он медлил. Он просто не мог понять, кто действительно из этих двух людей представляет для него наибольшую опасность. Капитан выхватил из его рук пистолет и выпустил единственную пулю в старосту, который как-то странно изогнулся и рухнул на спину вместе со стулом, с неприятным стуком черепа о половицу.
Капитан, не оглядываясь, побежал к выходу, за ним - солдат. Фёдор выскочил последним. Все трое побежали по огороду к лесу. Капитан скоро перешёл на неверный шаг, быстро теряя силы. Рана была, как видно, серьёзной, и солдат подхватил командира за руку, предложив Фёдору сделать то же самое. В кромешной темноте они заблудились. Капитан попросил положить его на землю.
-Чёрт-те что! - прохрипел он. - Разведчики не обнаружили солдат, а они вернулись откуда-то, и все вооружены до зубов. Жаль, потеряли хлопцев. Сколько там мы этих гадов положили? - обратился он к солдату.
-Да человек пять не двигались, - ответил солдат.
-Мало. Всех надо было изничтожить. Предатели! Своих же убили!
После того, как капитан, как ему показалось, отдохнул, они медленно двинулись вперёд, но быстро поняли, что идут неизвестно куда. Капитан быстро терял силы, и движение вперёд становилось возможным, только если бы были носилки. Капитан понял это первым.
-Лейтенант, бери распоряжение на себя. Я уже - труп. Решай.
Такого мужества от капитана Фёдор просто не ожидал. На его совести, как он считал сам, была уже одна жизнь - сержанта Любина, почти однофамильца. Но чтобы решить судьбу старшего по званию, это было уже слишком!
До утра было бесполезно куда-либо двигаться. Вынужденный привал продлился до проблесков зари, несмотря на опасное для жизни состояние капитана и возможность погони врага.
Как только стало немного светать, Фёдор попросил солдата ножом срезать две толстые жердушки и изготовить носилки. Капитан лежал с закрытыми глазами, и мертвенная бледность лица говорила о слишком большой потере крови. Он был совершенно безучастен к дальнейшим действиям подчинённого солдата и Фёдора. Рана в грудь окрасила гимнастёрку, кровь не останавливалась. Мозг капитана перестал разумно реагировать на происходящее вокруг него.
Солдат торопливо резал ветки, накидывал их поперёк двух жердушек. Порвав свою рубаху на полосы, связал сооружение. Сверху набросил плащ-палатку, на неё положили безжизненное тело капитана.
Фёдор не спешил тронуться в путь. Он долго оглядывался, осматривал стволы деревьев в поисках правильного направления, только тогда взялся за носилки. Только через три час, покружив в однообразно окрашенной местности, устав до изнеможения, наткнулись они на знакомую избу.
Дверь была распахнута настежь, все съестные запасы исчезли, в теплушке ни козы, ни овечек, и насест был пуст. Фёдор, покусывая губу, то вбегал в избу, то метался по двору, не решаясь в голос звать Надю.
-Да ладно, лейтенант, чего бегать-то? - попытался остановить его солдат - Разошлись мы с этими, кто живым остался, не ясно, что ли? Непонятно только, как они нашли этот дом?
-Так промахнулся капитан, не убил старосту-то! - почти крикнул Фёдор. -Ранен был, вот и промахнулся. Надо было мне не медлить.
Фёдор сейчас понимал, что заблудились они к своему счастью, но помощь капитану нужна была срочная.