Мне возразят, что я предлагаю классовую борьбу отправить целиком в область психологии... Отнюдь нет. Я говорю, моменты классовой борьбы в драматургии только тогда достигают максимальной впечатлительности, когда влекут за собой психологические противоречия, когда резонируют в глубинах человеческой психики.
Еще пример. Человек на земле. Моторизованный плуг социализма вспахивает на тысячелетнем перегное сумеречную душу древнего серого собственника.
Можно отделаться шуточками, улюлюкнув вслед убегающему от девятнадцатого года помещику и капиталисту, но серый помещик, серый собственник - задача серьезная для драматургии.
Непомерно велика глубина противоречий между колхозником, перестроившим свое сознание, чтобы увидеть, как нищую скудость средневековой деревни - животную глухую жизнь - сменит полное неограниченных возможностей изобилие коллективного хозяйства, - и его родным братом, сидящим за тем же столом, хлебающим из той же чашки.
У брата те же мозолистые руки, он так же тысячу лет кормил барина, спина его исполосована помещичьими батогами (еще сегодня живы старики, помнящие крепостное право), но он, как сухое семечко, только ждет влаги, чтобы глубже пустить корни, распространиться по земле цепким чертополохом.
И вот они хлебают из одной чашки, два брата, два смертных врага. Можно описывать их борьбу, их жизнь и прочее, - все это будет беллетристика, в драматургическую концепцию они не влезут. Но едва только перед взором драматурга два брата с о л ь ю т с я в о д н о л и ц о, когда полярные противоречия столкнутся в этом мыслимом одном лице, поднимайте трагический занавес.
На шахматной доске, где только черное и белое, нет противоречий, там только логика борьбы. Шахматные фигуры не могут стать сценическими персонажами. Театр отвергает абстракцию. Театр - это обнаженная жизнь, это концентрированная история.
Диалектика каждого дня нашей эпохи, укрепляя нас к новой борьбе за новые достижения, ведет к высшим целям, к свободе бесклассового общества, когда вся тяжесть физических усилий будет перенесена на железных рабов машины, когда освободятся все внутренние силы человека для пышного и сейчас даже не охватываемого воображения роста. Финалом каждого завершенного дня должно быть ощущение оптимизма. Оно возникает (жизненно) у тех, кто сможет окинуть взором все поле борьбы. Но часто мы барахтаемся среди трудностей дня, упираемся в его жесткие углы, не видим целого и малодушно готовы потянуться за чечевичной похлебкой.
Здесь сила и значение советской драматургии, ее органической диалектики, ее неминуемого оптимизма. Отсюда массовое требование комедии, - потребность радости, смеха как разрешающего финала.
В комедии та же, что и в драме, трехчленная формула. В драме противоречия, по мере ее развития, усиливаются и углубляются. Внимание приковано к их причудливой борьбе. В драме - как бы разъятая от кулисы до кулисы грозовая душа человека.
В комедии противоречия заданы наперед. Персонажи - т и п и ч н ы е носители этих противоречий. Отчаянно влюбленный вузовец, готовящийся к экзамену, ученый садовод, который боится червяков. Хвастун, пустой малый, которого весь город принимает за ревизора. Бывший помещик, работающий колхозником на своей же землице. Вор, служащий кассиром и т. д. (Беру примеры, попавшиеся под руку.)
Одно из условий комедии: персонажи должны (как это бывает в жизни) наталкиваться на случайности, барахтаться в путанице событий, пытаться разгадать друг друга, ломиться в открытую дверь, разбивать лоб о стеклянную стену и пр., и пр., словом, для персонажей время есть время, каждая последующая минута темна и двусмысленна. Но для зрителя все это должно быть очевидно и ясно наперед, понятны все противоречия и взаимоотношения. Для зрителя не должно быть случайностей и путаницы. Зритель видит, как сейчас вот этот персонаж попадет впросак или будет силиться разгадать очевидное. Зритель всегда умнее и морально выше персонажей комедии.
Комедия задает и ставит типы и характеры в окружающей их материальной среде. В течение пьесы они все более обнажаются, все более разоблачаются, все ярче сквозят за ними их породившие первопричины.
Чем законченнее тип и характер и чем теснее связан с материальной средой, тем больше радости в его разоблачении.
Что такое смех высокой комедии - мы не знаем. Утверждают, что изменяется даже химический состав солей в организме засмеявшегося человека. О природе смеха написано много глубокомысленных книг. Смеху, как влюбленности, не научишь. Смех - вдохновение. Но можно и нужно изучить классическую форму комедии - форму, где естественно и неминуемо должно проявляться вдохновение смеха.
Пьеса о сегодняшнем дне во весь его рост, или пьеса историческая, увиденная глазами нашей эпохи, комедия нравов, комедия типов, комедия небывалых в истории противоречий, - такова задача предстоящей олимпиады драматургов. Советская пьеса должна взойти на мировую сцену.
МАРКСИЗМ ОБОГАТИЛ ИСКУССТВО
Как всякий писатель, я мыслю художнически через конкретные образы. Для художника важно - как он читает книгу жизни и что он в ней читает. Но для того чтобы читать книгу жизни, а не стоять растерянным перед нагромождением явлений, нужна целеустремленность и нужен метод. Если я расту как художник, то этим я обязан тому, что мою художническую анархию ощущений, переживаний, страстей, - весь эмоциональный багаж, - я все глубже пронизываю целеустремленностью, все тверже подчиняю методу.
Помню время, когда (в начале писательского пути) я жил среди одной только этой анархии всевозможных ощущений. До сих пор иные думают, что это именно и есть состояние свободного и вдохновенного творчества. Вредный вздор! То время я вспоминаю, как состояние мелкой воды, состояние бестемья и величайшей неуверенности во всем. Окружающая жизнь (чтобы не казалась хаосом и кошмаром) воспринималась поверхностно живописно, эстетически. Чтобы не утонуть, как кошке во время наводнения, в этом хаосе непонятных явлений, спасало самоутверждение личности, ницшеанское сверхчеловечество (очень популярное, кстати сказать, в литературных кабаках того времени). Мы только носили вдохновенные прически, а ходили покорно на поводу, начиная от требовательного к наисовременнейшим темам издателя, кончая излюбленным мастером.
Вспоминаю, - еще студентом (в 1904 - 1905 гг.) я читал (как большинство в то время) - общедоступный суррогат - популярные книжки Каутского. Все шло хорошо, покуда я не дочитался до его описания меньшевистского рая. Мне кажется, что сам Каутский, конечно, не верил в эту сладенькую и чистенькую благодать для добронравных пролетариев, а если и верил, то только в то, что на его век все же хватит крепкого буржуазного пива. Я испугался каутского рая, и верно, что испугался - сегодня крест свастики (не дождавшись, покуда мещанствующие "марксисты" окончат кружки с пивом) залил кровавым светом эту пустыню обманов. Я бежал в литературную богему (начало литературной работы - 1907 год), но и там нашел только одни миражи.
Подлинную свободу творчества, ширину тематики, не охватываемое одною жизнью богатство тем, - я узнаю только теперь, когда овладеваю марксистским познанием истории, когда великое учение, прошедшее через опыт Октябрьской революции, дает мне целеустремленность и метод при чтении книги жизни. В истории протягиваются становые жилы закономерности, человек становится хозяином, распорядителем и творцом истории настоящего и будущего.
Художнику придается наука (взамен вдохновенных причесок). Сочетать в органический сплав науку и искусство трудно. Для наших детей это будет, наверно, так же естественно, как дыхание. Мы - первое поколение художников, овладевающих методом в живом процессе строительства жизни по законам великого учения, - мы проделываем трудную работу - онаучиванья художественных рефлексов.
На "Петра Первого" я нацеливался давно, - еще с начала Февральской революции. Я видел все пятна на его камзоле, - но Петр все же торчал загадкой в историческом тумане. Начало работы над романом совпадает с началом осуществления пятилетнего плана. Работа над "Петром" прежде всего - вхождение в историю через современность, воспринимаемую марксистски. Прежде всего - переработка своего художнического мироощущения. Результат тот, что история стала раскрывать нетронутые богатства. Под наложенной сеткой марксистского анализа история ожила во всем живом многообразии, во всей диалектической закономерности классовой борьбы.
Марксизм, освоенный художнически, - "живая вода". Я не могу не верить, что мы - на заре невиданного в мире искусства.
О ТОМ, КАК НУЖНО ОБРАЩАТЬСЯ С ИДЕЯМИ
В "Известиях" (от 16 апреля) опубликована беседа Литвинова с английским послом. Нет сомнения, что английский посол - умный человек, но этот умный человек, и не столько он, - все империалистическое мышление, вся империалистическая система были поставлены в положение школьника. Это, прежде всего, поразительный психологический документ. Литвинов мыслил, говорил и держался, как человек советской эпохи 1933 года. Его поведение было прямым вещественным следствием основной идеи: "Социализм можно построить в одной стране". Подобный разговор - честный, ясный, как формула, гордый разговор не мог бы иметь места, скажем, при троцкистской формулировке.
Что из этого следует к нашей теме? Прекраснейшая иллюстрация того, как нужно обращаться с идеями, - иллюстрация для нас, писателей, работающих в области конкретизированных идей. Как драматург, я с восторгом прочел эту беседу: - вот так ведут себя идеи в их материальном воплощении, - разговор большевика-диалектика с империалистом (снабженным классическим багажом гуманитарных идей, беспомощно обнаруживающих очевидные противоречия).
Маркс ставил как художника Шекспира выше Шиллера. Почему? Потому, что Шекспир - вещественник, реалист, действующие персонажи его пьес материальные функции глубоких исторических сдвигов, мощных идей классовой борьбы, незримо (для Шекспира, для той эпохи, незримо - как провидение) руководящих пестротою жизни. Шекспир - зрелый мудрец, лукаво показывающий многозначительность жизненного явления. У Шиллера действующие персонажи трубят в огромные рупоры декларации идей, не живые люди, но - носители идей (в карикатуре - это кожаные куртки из советских пьес). Шиллер романтик. А романтизм... Умоляю простить мне неприличное сравнение... Романтизм похож на охотничий сапог, только что смазанный салом: снаружи неубедительно блестит, внутри еще жесткий.
Невольно напрашивается на сравнение: - подобный диалог советского и английского дипломатов, диалог шекспировского порядка - с диалогами тех или иных пьес в наших театрах, где (у драматургов) в подавляющем большинстве случаев незримо властвует Шиллер: непереваренная идеологическая пища.
Вот об этом и говорит самая сущность постановления 23 апреля: советский писатель должен научиться работать над материальными следствиями великих идейных предпосылок. Он должен по локоть засунуть руки в тесто жизни, но - как зрячий и знающий - зачем...
РАПП, не сумевший перейти от писательской учебы к освоению живого материала, стал между писателем и этим тестом жизни. РАПП понял Шекспира формально. 23 апреля широко распахнуло перед творчеством двери в реальную жизнь. Магнитострой прежде всего - реальность: сталь, цемент, домны, мартены и люди, люди в первую голову. Строить Магнитострой литературы значит, именно строить во всей их вещественности, а не декларировать о них или, что еще, пожалуй, хуже, - строить старенькое и по-старенькому развешивать кумачовые лозунги.
23 апреля возложило на советскую литературу огромную ответственность, неизмеримо большую, чем в то время, когда мы осваивали философию эпохи. Для иных руководство РАППа было счастливым временем, - ответственность нес как будто другой, и другой за тебя думал. Теперь, - думай, борись, наблюдай, твори. Аудитория - весь мир, следящий настороженно за строительством социализма.
Итоги минувшего года? В монументальной литературе один год - короткий миг. Не берусь судить об итогах, - думаю, что это год, преимущественно, освоения материала и освоения писателями самих себя. В частности - о себе. За этот год я написал (не считая статей) пьесу (тема: катастрофа индивидуализма) и половину первой книги второй части "Петра I". Вторая часть - зрелее и по задаче и охвату значительно обширнее первой. Меня часто спрашивают - почему я пишу Петра? Потому что мы с вами не свалились с неба на равнины СССР. Чтобы воссоздать художественно нашу эпоху, - ее задачи, поднимающие рабочие массы на борьбу и строительство, своеобразие ее классовой борьбы, человеческие характеры и прочее и прочее, - нужно взять ее во всей исторической перспективе. Сегодняшний день - в его законченной характеристике - понятен только тогда, когда он становится звеном сложного исторического процесса.
За границей, в частности в Германии, прилежно и внимательно изучают русскую историю от экономики до поэзии, чтобы до конца понять, как это так случилось, что русские, еще пятнадцать лет тому назад считавшиеся немцами навозом для европейской цивилизации, полудикари, с семьюдесятью пятью процентами неграмотности, с первобытным земледелием и прочее и прочее - в пятнадцать лет, переродясь прежде всего волевым образом, создали гигантскую тяжелую промышленность, - мощную оборону страны, ликвидировали неграмотность и на глазах у всего мира, целясь на тысячи лет вперед, строят социализм.
В Петровскую эпоху, хотя и в иных размерах, и с иными целями, и с иным ведущим (в первую половину эпохи) классом, но произошло подобное явление, трудно понятное для иностранцев (да и для русских историков, включая Милюкова). В этом - перекличка эпох.
СТЕНОГРАММА БЕСЕДЫ
С КОЛЛЕКТИВОМ РЕДАКЦИИ
ЖУРНАЛА "СМЕНА"
В о п р о с. У вас есть рассказ о Петре. Есть пьеса. Теперь написали роман. Что вас тянет к этой теме?
О т в е т А. Т о л с т о г о. Повесть о Петре I была написана в самом начале Февральской революции. Я не помню, что было побуждающим началом. Несомненно, что эта повесть написана под влиянием Мережковского. Это слабая вещь.
Началом эпопеи была пьеса о Петре. Я тогда еще не понимал того, что понимаю теперь, в пьесе еще много романтики. В ней не было настоящего изучения материала. Писатель растет вместе с эпохой. Каждая его новая вещь - это одновременно и его университет и продукт его роста.
В о п р о с. Какими историческими документами вы пользовались при работе над романом "Петр I"?
О т в е т. Что касается этой главы, она совершенно документальная. Письма Украинцева - подлинные. Здесь все исторически верно, вплоть до случая с женами султана, до продажи кофе московскому вице-адмиралу.
Керченский поход - это первая попытка реальной политики действия. Русские добились своего, турки не ожидали такой диверсии, такой энергии со стороны московитов и подписали мир.
Моя задача не в том, чтобы выдумывать факты, а в том, чтобы вскрыть истинные причины фактов, - это гораздо интереснее.
В о п р о с. Сколько всего книг в романе?
О т в е т. Три книги. Первая книга второй части (1700 - 1718 годы). Короткий подъем торгового и промышленного капитализма, окончившийся дворянской контрреволюцией. Дворянство проникло во все государственное управление, весь государственный аппарат оказался у них в руках. Вторая книга второй части - борьба Петра с дворянской контрреволюцией, борьба, завершившаяся террором (процесс царевича Алексея).
В о п р о с. Как вы создали характер Петра? Ведь исторические документы все-таки не дают возможности полностью представить себе характер, и вы как творец вносите некоторый субъективный момент в показ характера. До какой степени этот субъективный момент играет роль, поскольку вы придерживаетесь документов?
О т в е т. К каждому документу надо относиться критически, искать, где в нем правда, где ложь. Среди вас, наверно, есть товарищи, которые работают над историей гражданской войны. Вы знаете, часть воспоминаний очевидцев записывается много лет спустя, в них много неточностей. Эту неправду нужно уловить, нужно выработать историческое чутье, которое, несомненно, развивается практикой. Нужно сличать документы. Одни из важнейших - это, несомненно, письма. Вообще говоря, работа над документами - один из очень важных процессов в писательской деятельности.
В о п р о с. Действительно ли Петр сам работал на кораблестроении кузнецом и столяром, как об этом говорят старые учебники? Если мы разберем происхождение Петра, то ведь его отец, Алексей Михайлович, был очень беспечен, любил соколиную охоту. Как же могла появиться такая гигантская фигура?
О т в е т. Я уверен, что Петр не сын Алексея Михайловича, а патриарха Никона. Никон был из крестьянской семьи, мордвин. В 20 лет он уже был священником, потом монахом, епископом и быстро дошел по этой лестнице до патриарха. Он был честолюбив, умен, волевой, сильный тип.
Дед Петра, царь Михаил Федорович, был дегенерат, царь Алексей Михайлович - человек неглупый, но нерешительный, вялый, половинчатый. Ни внутреннего, ни внешнего сходства с Петром у него нет. У меня есть маска Петра, найденная художником Бенуа в кладовых Эрмитажа в 1911 году. Маска снята в 1718 году Растрелли с живого Петра. В ней есть черты сходства с портретом Никона. Петр действительно был знающим корабельным мастером, кузнецом, столяром и отличным резчиком. Он любил труд, мастерство и требовал этого от людей.
В о п р о с. У вас в романе выделяется Петр. Он действует, как будто один везет всю эпоху на себе. Сторонников у него нет. Как можно понять Петра с марксистской точки зрения?
О т в е т. Становление личности в исторической эпохе - вещь очень сложная. Это одна из задач моего романа. Личность Петра была вытолкнута на поверхность эпохи группой западников, и отчасти немецкой колонией в Москве.
Личность Петра оказалась чрезвычайной и сама стала воздействовать на эпоху. Петр становится фокусом приложения действующих сил, становится во главе классовой борьбы между поместным дворянством и нарождающейся буржуазией. Но фокусом, повторяю, не пассивным, а действенным, волевым. Эпохе нужен был человек, его искали, и он сам искал применения своим силам. Здесь было взаимодействие. Конечно, один он ничего сделать не мог. Вокруг него накапливались силы. В тот час, когда он оказался вне классовой борьбы, он остался один и потерпел крах (это содержание третьего тома).
В о п р о с. Почему некоторые группы поддерживали Петра, а потом ушли от него?
О т в е т. Его выдвинула буржуазия. С одной стороны, было большое влияние со стороны Запада. Европа смотрела на Россию как на рынок сырья. Россия была для Европы второй Индией. Когда начался подъем торгового капитализма на Западе, когда начали строить большие корабли, понадобились огромные запасы леса, смолы, пеньки, кож, сала, селитры. Это все можно было достать в России.
С другой стороны, - русский торговый капитал и начинающийся промышленный капитал. Промышленный капитал возглавлялся раскольниками. Раскол был экономическим движением. Многих могут сбивать такие факты, как самосожжения по три тысячи человек. Но вожаки-то ведь оставались целыми. Сжигалась масса. Вокруг раскола создавалась фанатическая атмосфера, практически нужная торговым задачам.
Что представляла собой тогда торговля? Торговать на пространстве от старого Новгорода до Тюмени, Амура, Байкала было трудно. Оборот торговли совершался в два-три года. Нужны были люди верные, нужна была суровая дисциплина.