Другие два жениха были значительно моложе и уже потому желаннее. Один из них - артиллерийский капитан Кирилл Иванович. Когда-то Варвара Петровна приятельствовала с его матушкой. Капитан был усат, быстр в движениях, рябоват, но приятен. Главной чертой его характера была доброжелательность, всем и каждому он хотел помочь и угодить, а уж перед Клеопатрой ковром стелился. Та слушала капитана с удовольствием, хоть и рассказывал он с массой подробностей всегда об одном и том же - устройстве фейерверков и иллюминаций: про белый огонь, так называемый Марсов (подобие беглого оружейного огня), про редкий зеленый огонь, что делается из яри веницейской, разведенной на водке, и всяческие из него переменные фигуры, колесами и фонтанами действующие, которые сами собой поочередно зажигаются, а потом рисуют в небе вензельное имя самой государыни.
Варвара Петровна принимала живейшее участие в разговоре, задавала каждый раз вопросы, а на третий не выдержала:
- Скучный он, как зевота, хоть и сияет что твой фейерверк. Если он, Клеопатра, тебе по нраву, буду его терпеть, а если ты в сомнении, давай в следующий раз скажемся больными.
- Так вы, тетушка, мне всех женихов разгоните! - воскликнула в ответ Клеопатра, но в голосе ее не было слышно уверенности.
Третий жених, похожий на херувима, юный, голубоглазый, чаще всего приезжал с маменькой. Она трещала без умолку, а он сидел в сторонке и бросал на Клеопатру значительные взгляды. Херувим имел какой-то малый офицерский чин, но сейчас был в продолжительном отпуску по причине полного оскудения государственной казны. Если в поведении капитана от фейерверков проглядывало какое-то чувство к невесте, нет-нет, да и засмотрится, улыбнется ласково, то херувим "алкал счастия" исключительно из-за вышеупомянутого оскудения царских кладовых. Платили бы ему положенное жалованье, он и думать о женитьбе не стал. Последний раз херувим явился без маменьки, говорить надо было самому. Здесь обнаружилась у него странная привычка: сказав что-нибудь по его мнению значительное, он подносил ко рту напряженно вытянутые пальцы и произносил звук, похожий на громкий выдох - "хо!".
- В Европе сейчас неспокойно. Того и гляди, призовут к войне (хо!).
- А тебе-то, сударь мой, какая печаль? Ты сейчас у нас человек как бы штатский. Тебе до этого и дела нет, - подпустила шпильку Варвара Петровна с самым невинным видом.
- Нет уж… До этого есть дело каждому, кто радеет о пользе отечества (хо!). Польша, Швеция, Турция и, я извиняюсь, Франция, исконние враги наши. В "Ведомостях" на этот счет все изрядно прописано.
- Там ничего про войну не пишут. Зачем ты нас пугаешь, батюшка? Уж сколько лет без войны живем. Как умер Петр Великий, царство ему небесное, так и замирились. Уж шесть лет наши мужики крови не льют.
- Теперь прольют. Все прольем (хо!). Поэтому мы с маменькой имеем намерения самые серьезные. Нам главное - успеть… так сказать (хо!)…
Клеопатра вдруг покраснела и со словами: "от окна дует" стала отодвигать в глубь комнаты свой стул. Херувим строго наблюдал за ее движениями.
- Мы с маменькой не ищем красавиц. Красавицы предназначены для жизни легкомысленной, а жена должна быть разумна и добродетельна.
- А с чего ты, голубь, решил, что наша невеста не красавица?
- Тетушка! - Клеопатра не знала, куда девать глаза.
- Я этого не говорил, - перепугался херувим. - Я только (хо!) позволил себе высказать наши с маменькой взгляды на жизнь.
- Как же не говорил, если прямо так и брякнул. Коли тебе нужна некрасавица, так ищи себе невесту в другом месте!
В этот, прямо скажем, конфликтный момент открылась дверь и явился Елисейка с докладом:
- Молодого барина спрашивают, Матвея Николаевича.
- Так нет его. Ты сказал?
- Пожалуй, и скажу. Как прикажете.
- А кто его спрашивает? Кто пришел? Ну, как он отрекомендовался-то? Чго ты молчишь?
- Отрекомендовался поручиком Люберовым.
- Не знаю такого. Но погоди… А не того ли это Люберова сын, которого в крепость упрятали? - обратилась Варвара Петровна к херувиму.
При последних словах Клеопатра так и встрепенулась.
- Ах, тетушка, его непременно надо принять, Матвей очень огорчится, если мы его не примем.
- А зачем он ему нужен?
- Я вам потом расскажу. От него зависит судьба наша. - У Клеопатры был такой умоляющий вид, что Варвара Петровна почувствовала - дело серьезное.
- Вот уж не знала, что судьба моих племянников зависит от поручика Люберова.
Херувим вскочил, как паяц на пружине, и, озабоченно озираясь, начал прощаться.
- Ты что суетишься-то так, голубчик? Отец сидит, а сын на свободе. Значит, невинный. У нас зазря в крепость не волокут.
- При чем здесь это? Просто мы с маменькой считаем… Как бы это деликатно изречь? - бормотал смущенный херувим, но потом вдруг решил сказать главное и, глядя Клеопатре в глаза, произнес с вызовом: - У нас жизнь какова? У нас жизнь такова, что если знал и не донес, то очень легко можно в Тайную угодить. А почем мы с маменькой знаем, что ваш поручик не в бегах? Про старшего Люберова по столице такие слухи ходят, что ой-е-ей (хо!), что он отпетый злодей!
- Ну что вы плетете, Егор Васильевич? - прошептала со слезами в голосе Клеопатра. - Как можно?
- Стало быть, ты теперь к нам ни ногой? - вторила тетка племяннице.
- Отчего же… Я в вашем полном распоряжении, если отечество не призовет. Война ведь на пороге.
- Тьфу… типун тебе на язык. Экий ты трус!
Херувим все пятился, пятился к двери, а потом, нащупав ногой косяк, произнес - хо! - и исчез.
Елисейка все еще стоял в дверях, изогнувшись знаком вопроса.
- Проси, - сказала Варвара Петровна. - Это уж вовсе неприлично - человека из трусости не принимать.
Родион принарядился для визита к князю Козловскому, больше всего он боялся вызвать своим видом жалость. "Быть светским и любезным", - приказал он себе. Войдя в комнату, он поздоровался и остановился в нерешительности, на общество дам Родион никак не рассчитывал.
- Князя Матвея нет дома. Но, может быть, мы вам будем чем-то полезны? - любезно спросила Вар-вара Петровна.
- Боюсь, что нет. То есть, простите великодушно, если я сказал неучтиво, но обстоятельства таковы, что я могу говорить только с самим князем Козловским.
- Вы ошибаетесь, вы можете говорить и со мной, поскольку это дело семейное, - подала вдруг голос Клеопатра, и Варвара Петровна с удивлением оглянулась: что такое произошло с племянницей, если голос ее зазвучал так взволнованно и мелодично. - Я княжна Козловская, Матвей - мой брат, а это моя любимая тетушка.
Родион сделал шаг вперед и склонился чуть не до земли. Варвара Петровна от неожиданности протянула ему руку, и тот с почтением ее поцеловал. Этикет целования рук у дам появился в России много позднее, поэтому поступок Люберова можно было оценить как проявление высшего почтения.
- А теперь, тетушка, если можно, оставьте нас одних.
- Вот уж нет, вот уж не можно, - вскричала Варвара Петровна, - да это и неприлично!
- Матвей хочет, чтоб дело наше с господином Люберовым было тайной.
- Хочет - перехочет, - отрезала тетка. - Садитесь, молодой человек, и рассказывайте.
При всей остроте положения (скажите пожалуйста, оставьте нас одних!) Варвара Петровна потому не вспылила, что чувствовала - тут дело серьезное, но главной причиной доброжелательности к племяннице и к /неожиданному визитеру были так естественно сорвавшиеся с губ слова: "любимая тетушка".
- Моя семья взяла перед вашей семьей некоторые обязательства, - начал Родион.
- Позвольте, лучше я скажу, - быстро перебила его Клеопатра и повернулась к тетке: - Речь пойдет о майорате. Папенька, счастья нашего желая, перед смертью договорился с господином Люберовым, ба* тюшкой нашего гостя, о выплате нам некоторой суммы денег. С этой целью папенька написал на себя карточный долг, фиктивный, и выплатил его сполна с тем, чтобы батюшка господина Люберова после смерти папеньки передал нам либо деньги, либо деревни. Я понятно излагаю? Бумаги, что по всей форме оформлены, отсутствуют. Уговор шел под честное слово.
- Та-ак… - сказала Варвара Петровна. - А велика ли сумма?
- Пятьдесят тысяч.
- Та-ак, - повторила она. - А сейчас отец в крепости, и все имущество ваше конфисковано. Как вас зовут, сударь мой?
- Родионом Андреевичем.
- Насколько я понимаю, Родион Андреевич, денег у вас нет. Да и никто их у вас не спросит. Зачем же вам Матвей понадобился?
- Погодите, тетушка. Не надо так, - взмолилась Клеопатра, подняв руку, потом опустила ее плавно. - Отцы наши были в большой дружбе. Каждого из нас постигла утрата. Мы батюшку похоронили, Родион Андреевич со своим простился, может быть, навек. Родители ваши… где?
- Если домчали их арестантские кони, то уже на месте. Где-то в Сибири. Я благодарю вас за участие, княжна.
- Клеопатра она, Николаевна, - уточнила Варвара Петровна.
Что-то похожее на улыбку пробежало по губам Родиона.
- Какое у вас звучное имя! И позвольте заметить, вы его совершенно оправдываете красотой и умом. Не сочтите слова мои за дерзость.
- Да будет тебе извиняться-то!
Варвара Петровна явно чувствовала себя не в своей тарелке. Вот ведь как вышло, не она привычная хозяйка в разговоре, а Клепка-негодница. И скажи пожалуйста, как голову пригнула! Словно и впрямь верит, что на царицу египетскую похожа. А ведь и в самом деле ничего… Шейка-то какая стройная!
- Я пришел сюда, - продолжал Родион, - заверить вас и вашего брата, что приложу все усилия, чтобы вернуть отцовский долг.
- Это не долг, а сговор. И никто не виноват, что он нарушен. Разве что Господь Бог.
- На Бога и уповаю. Хочу только сказать вам, последние слова, которые мне передал отец уже из крепости, были: спаси мою честь, и слова эти касались вашего семейства. Сам я не арестован только по недоразумению, а потому сейчас не могу писать на высочайшее имя и просить о справедливости. Пройдет время, и я обязательно воспользуюсь этой возможностью. Но и теперь у меня есть некий план действий. Однако я прошу позволения оставить его пока в секрете, - он сделал секундную паузу, - а засим прошу позволения откланяться.
- Может, отобедаешь с нами, Родион Андреевич? - Варвара Петровна была явно растрогана. - А там, смотришь, и Матвей явится.
- Благодарю. Я и так слишком вольно распоряжаюсь вашим временем. - Он щелкнул каблуками и, глядя в пол, направился к двери, но потом оглянулся, окинул обеих внимательным взглядом. - Поверьте, я могу оценить ваше благородство.
- Мы надеемся увидеть вас еще… - пропела Клеопатра.
- Заходите, чего уж там, - успела поддакнуть Варвара Петровна.
Все, ушел…
- Ну и дела, я тебе скажу! - немедленно взорвалась тетка. - Да как же вы об этом молчали? Почему мне ни словом не обмолвились?
- Матвей не хотел.
- Фу-ты ну-ты! Уши ему надеру. Но ты-то какова… Пава, право, пава. Он что, приглянулся тебе? Вот это ты мудро придумала… Выбирала, выбирала и выбрала в женихи… арестанта. - Тетка говорила вроде бы в шутку и ждала, что Клеопатра начнет сейчас причитать, мол, ну вас, тетушка, вечно вы все преувеличиваете и насмешничаете, но Клеопатра молчала.
3
"Как мила, как грустна, как естественна… - твердил себе Родион, переживая на улице встречу с княжной Козловской. - И как несправедлива судьба к этой прекрасной девушке! Она сказала: "Мы надеемся увидеть вас опять…" Нет, не опять, а снова. И не "снова" вовсе, а "еще"… Когда говорят "снова", то подразумевают разовую встречу, а если - "еще", то значит видеться вообще, не единожды. Но если разобраться, то я опять идиот и снова дурак, потому что в том контексте слова эти - синонимы".
Была у Родиона любовь… Вспыхнувшая в пятнадцать лет нежность к отцовской девке Палашке не в счет. Через такую плотскую любовь все прошли. А любовь истинная, возвышенная возгорелась в его сердце три года назад. Увидел он ее - чудо красоты и чистоты - в церкви. Все было: и записками через служанку обменивались (у служанки, помнится, все зубы болели, щеку раздуло, словно она репу во рту прятала), и в парк он через ограду лазил. Меж лобзаний были оговорены вещи вполне практические: я поговорю с моим папенькой, а вы поговорите с вашим папенькой… и так далее. Внезапная командировка в Нарву вырвала Родиона из рук любимой на три месяца, а когда он вернулся назад, обожаемая была уже замужем.
Глупо винить девушку на Руси за подобную скоропалительность, она себе не госпожа. Родион и не винил, но случайной встречи, происшедшей полгода спустя, он никак не мог простить своей фее. Если бы она "побледнела смертельно", и прокляла тут судьбу свою, и грозилась бы наложить на себя руки, Родион нашел это вполне естественным. Но она, увидев Родиона в чужой гостиной, простодушно обрадовалась и повела себя так, словно ничего не произошло. "Ах, любезный Родион, и мы были молоды, беспечны, наивны…" (Это через полгода после клятв!) Родион тогда сильно обиделся и надолго охладел к прекрасному полу.
Какой-то отдельный звук привлек его внимание. Он был похож на шум откатывающейся волны, которая шуршит галькой. Однако звук этот начал переходить в грохот, и Родион понял, что гальку в волне он для красоты выдумал, а все гораздо проще - где-то лошади понесли.
На Васильевском острове улицы расчерчены по линейке, на них далеко видно. Он оглянулся назад - пусто. Улица, которую позднее назвали Главным проспектом, была вымощена булыжником, в иных местах на ней сделали настил из досок, но покрытие после долгой зимы пришло в негодность, образовалось огромное количество ям, полных грязи и ила. Родион ускорил шаги, потом побежал и на перекрестке улиц, одна из которых шла от гавани, он увидел, как прямо на него несется карета.
Лошади, видно, совсем обезумели, кучер тоже. Удилами он задрал им головы, с оскаленных морд пена летела клочьями. Ах вы, бедные мои… Что же он, идиот, скоморох чертов, кнутом-то вас лупцует? Что вас напугало так? Или в яму дурацкую угодили? Дождавшись, когда ошалевшие лошади поравнялись с ним, Родион бросился вперед, вцепился а уздечку ближайшего жеребца и повис на ней, приговаривая: тише, золотые мои, тише… Где там тише! Лошади вдруг шарахнулись вбок. Какой-то дылда прохожий в военной форме, - надо же ему было в этот момент свернуть на улицу, - закричал дурным голосом. Лошади опять отпрянули в сторону, задок кареты ударился с силой о будку, заднее колесо соскочило с оси, и, подпрыгивая, покатилось прочь. "Да стойте же вы!" - громко крикнул Родион в сердцах, стараясь пригнуть голову жеребца вниз. Лошади замедлили бег, а потом и вовсе встали.
Это описывать долго, а произошло все в считанные мгновенья. В этот малый промежуток времени и "Отче наш" не успеешь прочесть. Только теперь Родион увидел, что спасенная им карета - роскошна. Лаковые стенки ее были украшены накладными акантовыми листьями с позолотой, они вились вокруг замысловатого герба. Кучер-неумеха, молодой еще мужик в богатой ливрее, сидел, вцепившись в кнут, и дрожал, мелко стуча рукояткой его о деревянный бортик. Откуда-то взялся драгун из полицейской команды и начал громко, матерно кричать на беднягу. А что его лаять, если он почти в обмороке.
- Уймись ты, здесь дама! - крикнул Родион драгуну, указывая на карету.
В окне кареты никого не было видно, но Родион был уверен, что секунду назад мелькнуло там до смерти испуганное женское лицо. Хромая, подошел верзила прохожий, видно, сильно его шибануло каретой, но жив остался, и на том спасибо. Что-то знакомое почудилось Родиону в лице и фигуре этого малого, но некогда сейчас было вспоминать. Он открыл дверцу кареты. Две женщины сидели обнявшись. Немолодая уже дама, с лицом приятным и достойным, успокаивала девицу, судя по одежде, камеристку. Последняя ревела в три ручья и, хоть опасность уже миновала, никак не хотела разомкнуть руки, которыми обвила талию своей госпожи. Дама повернулась к Родиону:
- Я все видела. Вы нам жизнь спасли. Это было ужасно!.. Мы столкнулись с другим экипажем, он выскочил из-за угла. На козлах сидел безумец, не иначе, а может быть, он был пьян! Уже сколько раз государыня выносила указы против быстрой езды! Последний предписывает нарушителям не только штрафы, но и смертную казнь. Да, да, я сама видела этот указ! - По мере того как дама говорила, голос ее все возвышался, в нем появились истерические нотки, и она стала задыхаться. Видно, только что пережитые события дошли до сознания, вызвав запоздалую реакцию.
Камеристка тут же перестала реветь, отлепилась от барыни и стала искать в дорожной сумке лекарства. Колесо меж тем с грехом пополам насадили на ось, и лошади тронулись шагом. Они все еще дрожали, и кучер вел их под уздцы.
На месте происшествия остались только Родион и долговязый поручик.
- А ловко вы, - сказал поручик, - я бы так не смог.
- У вас рука в крови.
- А… пустое. Вот ногу зашибло колесом - это хуже. И надо же - опять ногу, и опять колесом! Только в первый раз колесо принадлежало инвалидному креслу. Но это так, к слову… Не люблю дорожных происшествий.
- Надо же было вам именно в этот момент случиться на улице! - Родион говорил первое, что приходило в голову, больше всего ему хотелось поскорее отвязаться от признательного прохожего.
- Так я здесь живу. Неподалеку. Мне не хочется являться домой в таком виде. Домашние гвалт поднимут. Знаете, здесь рядом преотличная австерия. Хозяин немец. Чисто. И дочь хозяина эдакий пончик. Не обмыть ли нам столь благополучно окончившееся дорожное происшествие?
- Я не люблю пить днем.
- Кто ж любит? Но надо! И потом, уже сумерки. Я угощаю.
- Никогда не пью на чужие, - проворчал Родион, его здорово начал раздражать этот поручик, сама фигура его и развязная манера общения вызывала в памяти что-то до крайности тяжелое и настолько неприятное, что не хотелось вспоминать, что именно.
- Тогда вы меня угостите, если, конечно, при деньгах. Поймите, если бы не счастливая звезда моя, я лежал бы сейчас бездыханный, с треснутой башкой…
Поручик явно преувеличивал размер предполагаемой беды, в серых глазах его прыгали насмешливые черти, дразнит ли он Родиона или впрямь перенервничал и нуждается в доле спиртного? Во всяком случае, он человек не без самообладания.
- Ладно. Пошли. Платить будет каждый за себя.
- Как вам угодно.
Австерия оказалась маленькой, в три стола. За стойкой торчал хозяин заведения, увидев поручика, он сладко заулыбался, очевидно узнав в нем завсегдатая.
- Сегодня свинину подают? Тогда нам свининки… и чтоб с зажаренной корочкой, и тушеную капусту. Душа моя, фройлян Анхен, мне бы личико обмыть, - попросил поручик. - И вот это. - Он показал окровавленную руку.
Хозяйская дочка, хорошенькая, но очень конопатая, испуганно пискнула.
- Неужели дуэль, князь?
- Боже избавь, ангелочек! Это дорожная травма.
Они ушли за перегородку, там послышался плеск воды, похохатывание вальяжного поручика: "ну давай все твои золотые веснушки пересчитаем!" и визг девицы.
- Ну вот, обмыл боевые раны. Какое вино подали? - Он посмотрел на этикетку и принялся наполнять бокалы. - А теперь позвольте спросить, как поживает Лизонька Сурмилова?
И тут Родион его узнал, все разом вспомнил, и вечер этот, мрачный и холодный, и пьяную рожу нежданного гостя, и несостоявшуюся встречу с матерью на следующий день.
- Как и прошлый раз, повторяю, я не знаю никакой Лизоньки Сурмиловой.