А потом она и вовсе обручилась. Правда, теперь к нему ходит Регинина бабушка, вафельщица. Она приходит каждый день к завтраку. Обедает он где-нибудь в кафе, а на ужин сам себе берет что-нибудь из кладовой.
Лолла только головой покачала.
Ничего страшного, нужды он не терпит. Да они и не об этом собирались говорить. Уж не намерена ли она уйти с "Воробья"?
Да, она и об этом подумывает.
- Так, так, - сказал Клеменс и смолк. Он прекрасно понимал, что она пришла не за советом, а просто чтобы поговорить с живым человеком. И такое ли уж это безумие уйти с "Воробья"?
- Такое ли уж безумие? - повторила она. Да, у нее есть место на корабле, и занятие, и заработок, и будущее. Но ей стало там как-то неуютно.
Уж не думает ли она о каком-нибудь другом месте?
Думать-то думает, но, как бы это получше сказать, не наглость ли с ее стороны, что она думает о собственной лавке?
Клеменс, снова упав с облаков на землю:
- Лавка… да-да, конечно… небольшая лавка…
- Пусть даже молочная торговля.
- Да-да, это и впрямь выход.
- Молочная торговля, кое-что в витрине, ну и на полках.
А чего ради так ужиматься? Ведь она - держатель акций "Воробья".
Лолла объяснила, что акции принадлежат вовсе не ей, но что она, вероятно, сможет получить под них какую-то толику денег на свои надобности.
Ну, разумеется, сможет.
То, что он счел этот план вполне разумным, ее несколько приободрило, и тогда она задала еще один вопрос: не может ли господин Клеменс помочь ей на первых порах, когда надо будет оформлять патент на торговлю, контракт на аренду помещения и тому подобное?
- С большим удовольствием.
Она встала.
- Ну а теперь отберите себе несколько книжек, - сказал он, вынося большой лист оберточной бумаги.
Она бы погодила брать книги. Потому что если ей придется переезжать…
Да-да, она, конечно, права. А он сказал глупость.
Они пропустили еще по рюмочке, и потом он проводил ее до дверей. Поскольку она не выказала намерения подать ему руку на прощанье, он сам взял ее за руку и сказал:
- Поскорей приходите снова! Да, и вот еще что: тут у меня растет олеандр, с которым вы в былые времена много возились. Раз уж вы здесь, не хотите взглянуть на него?
Она вошла в гостиную, поглядела на цветок, пощупала, не сухая ли в горшке земля, и снова направилась к дверям. А он снова взял ее за руку.
Потом Лолла пошла к Вестману и переговорила с ним. Для верности она не отказалась от места, но обронила, что устала ходить на "Воробье". Поэтому она хочет поднатаскать старую официантку, чтобы в случае чего та могла ее заменить.
Она снова стала очень деятельной и активной, поглядывала на лавчонки, которые казались ей подходящими, прикидывала и смекала. Вином она торговать не хочет, но вот сигарами, выпечкой, фруктами наряду с молоком и сливками, яйцами, консервами и мясными деликатесами - было бы неплохо. Всего важней подобрать престижный район и изысканную клиентуру, высший класс. Она повстречала таможенника Робертсена, но теперь она его больше не боялась, да и он ее не укусил, напротив, поздоровался с ней, а все потому, что Абель уехал и расследование приостановили. Еще она встретила Ловису Роландсен, ту, что замужем за кузнецом Тенгвальдом, а при Ловисе - четверых из ее бесчисленных чад. Дети стрекотали и прыгали вокруг матери, и, почем знать, может, именно эти благословенные чада и делали жизнь приемлемой для Ловисы Роландсен.
Молодой Клеменс очень хорошо ее понял, так сказать, разогнал тучи, и на борт она вернулась в лучшем настроении, чем когда покидала его. Штурман сидел у машинного телеграфа и курил. Жаль его, он даже не кивнул ей, думал, верно, о чем-то своем и затуманенным взглядом наблюдал за воробьями на палубе. Он высох и пожелтел.
- Я вот что подумала, нельзя ли приготовить для вас что-нибудь такое, что вам будет не больно есть.
Штурман, недовольно:
- Это с какой же стати?
- Ну, может, вам будет не так больно есть.
- Как оно идет, так пусть и идет.
- Вам, к счастью, чуть полегчало, но я просто подумала, не можем ли мы сделать для вас что-нибудь особенное.
Ее приветливый тон подействовал на него, очень даже подействовал, он поднялся на ноги и наклонил голову, пытаясь скрыть краску на своем желтом лице.
- Я вам вот что скажу, фру Бродерсен, - не имеет смысла. Но все равно большое спасибо.
- Но если вы что-нибудь надумаете, скажите.
- Главное, чтоб не слишком теплое.
- Хорошо. Мы это учтем.
- А вообще, ни к чему все это, - сказал он. - Летом мне стало лучше, а сейчас опять хуже.
- Боже мой, неужели никак нельзя помочь? А врачи что говорят?
Штурман, с презрением:
- Они еще год назад хотели засунуть меня в больницу. Кого ни спроси, все говорили, чтоб я лег туда. А я не лег.
- Не легли?!
- Не лег. Так-то вообще я здоров, у меня просто горло болит. Что-то подцепил, наверно. А они говорят: немедленно ложись в больницу. Дело, говорят, срочное. Еще в прошлом году. А я вот до сих пор бегаю.
- А вы что-нибудь делаете?
- Я много курю. И еще полощу горло коньяком. Прямо стыдно показывать, но вот, взгляните, все время ношу с собой бутылочку - прямо как пьяница.
- А от него не жжет?
- Как огнем. Очень даже жжет.
- Но по-вашему, это помогает?
- Не знаю. Просто я так лечусь. Ну конечно, не помогает. Но ляг я в больницу, тоже бы не полегчало. Они уже в прошлом году сказали, что я пришел слишком поздно. Надо бы мне прийти раньше, когда еще не болело. Так чего ж ради ложиться сейчас, если все равно слишком поздно. Они сказали, что это рак! - вдруг выкрикнул он.
- Вы женаты? Мы ведь ничего про вас не знаем.
Штурман не ответил.
- Очень вас жалко, - сказала она в завершение разговора.
Он вдруг стал резким и неприветливым, как всегда.
- Почему это меня жалко? Другим гораздо хуже, чем мне.
Лолла больше ничего не сказала. Когда она ушла, штурман снова сел у машинного телеграфа и принялся разглядывать муравьев. Плохо дело, верно, подумала она. Он все время стоял наклонив голову, может, не хотел дышать на нее коньяком. Это был крепкий человек с сильной волей, вот и ожесточение его было законченным и четким.
В нем ровно столько злости, сколько и болезни, толковала между собой команда. У них опять было к нему дело, и поэтому они решили заявиться в полном составе. Северин, как старший из них, будет держать речь. Но Алекс, произведенный тем временем в офицеры, с ними не пошел. И осталось их только двое, Северин и Леонарт, - вот и вся депутация.
Однако момент для переговоров они выбрали самый что ни на есть неудачный. Штурман досадовал на себя, что так разоткровенничался с буфетчицей, что она подбила его на такие признания, заставила его столько ей выдать - пропади оно пропадом, это настырное участие! Он подбежал к релингу и яростно сплюнул за борт, достал из кармана фляжку и прополоскал горло, после чего сделал вид, будто опять сплевывает, и снова подсел к машинному телеграфу. Пропади оно пропадом, это настырное участие…
- Вам чего? - спросил он.
- Да вот, - ответил Северин, - мы о том же, что и в прошлый раз.
Штурман встал, но тотчас снова сел, и вышло, что как бы и не вставал.
- Ну так чего, я спрашиваю?
- Чего? Ну… с тех пор как Алекса взяли на капитанский мостик, нас снова осталось только двое, вот он, Леонарт, и я. Нам не хватает на борту одного человека.
- Я ж вам сказал, поговорите в дирекции.
- Уже говорили, штурман.
- Капитан.
- Так точно, капитан, уже говорили, капитан.
Он слышит издевку в повторении слова "капитан", но спрашивает дальше:
- И что сказала дирекция?
- Они сказали, что хотят услышать лично от капитана, нужен нам еще один человек или нет.
Штурман встает и больше не садится.
- Северин, нам не нужен еще один человек.
- Ах, так, - говорит Северин, - значит, вы, штурман, не желаете замолвить за нас словечко?
Нет, капитан не желает.
- Вот и все, что мы хотели узнать у штурмана.
Депутация удаляется, бормоча себе под нос, что они все уйдут, что его не выпустят в море, потому что никто ему не позволит выходить в плавание с двумя матросами вместо трех…
XXIII
Молодой Клеменс в последнее время завел моду сидеть на скамейке у причала и наблюдать за "Воробьем". Вот и нынче сидит.
Но началось это все с другого. Началось с того, что два дня назад он набрался храбрости и прямиком направился на судно, к буфетчице. Ее очень раздосадовало, что она так нескладно одета, что на ней белый фартук от подбородка до туфель, поскольку она наводила порядок, чистила и драила, перед тем как выйти в море.
И тут откуда ни возьмись молодой Клеменс. Он производил странное и непривычное впечатление, словно малость играл, он был молод и играл с огнем. "Прекрасная дама!" - сказал он. А ведь не был пьян - подумать только, молодой Клеменс - и вдруг пьян. Но с другой стороны, он говорит: "Прекрасная дама".
Он поразмыслил насчет молочного магазина, но едва ли это для нее подходящее дело. А лучше всего ей выйти за него замуж.
Вот что он сказал.
Должно быть, ему и в самом деле надо было сразу все выложить, не то он бы вовек не осмелился.
У нее даже язык отнялся от изумления.
Клеменс же для надежности все время смотрел в пол и продолжал говорить, не умолкая: он двадцать лет о ней мечтал, любил ее, сходил с ума по ней. Вот он пришел и говорил это в первый раз и даже представить себе не мог, как исказилось при этих словах его лицо. А на нее он и вовсе не смел взглянуть.
- Вы сейчас из дому? - спросила Лолла.
- Да, да, из дому. Но не сбивайте же меня. Так вот… ах да, вы имеете в виду, не заходил ли я куда-нибудь еще. Ни капельки, если желаете, я дыхну. И не сбивайте меня, пока я вам не скажу все.
И он повторил уже сказанное еще несколько раз и кое-что к этому добавил, он долго говорил, удерживая ее. На ее лице сменилось много выражений, она побледнела и с интересом слушала каждое слово. А потом обещала подумать обо всем.
Было это два дня назад.
Теперь она сделала рейс на молоковозе и вернулась. Молодой Клеменс сидит на своей скамейке. Он видит ее силуэт в проеме двери салона. Она не подала ему знак, но зато принарядилась для встречи, а это тоже знак. Он стремглав бросается на корабль и находит ее в двойной каюте, двери перед ним распахнуты. Они сталкиваются прямо в дверях.
Итак, она много думала, все думала и под конец решила, что это не так уж и нелепо. Но все равно это загадочно и удивительно.
- Что скажет Ольга? - шепчет она.
Через это препятствие он перешагивает без труда. У Ольги свой путь, у него свой.
А его семья, его сестры?
Ну и что? Ведь он женится, а не они. Он и это препятствие перешагивает с такой же легкостью. Он не говорит ей о том, что уже один раз прошел в глазах семьи через скандал, что он развелся и потому семейство должно было притерпеться, а вместо того подыскивает совсем другой ответ, более красивый:
- Лучше не будем уклоняться от темы, я должен был жениться на вас, Лолла, и больше ни на ком, двадцать лет я мечтал жениться на вас, даже больше чем двадцать, я уже и сам не знаю, как долго. Я приезжал домой на каникулы, когда все это началось, я полюбил вас, я не ел, я не спал, я любил вас. По мне вы ничего не замечали, но так оно и было, я ни о чем всерьез не думал, но так оно и было. Вы помните, ведь когда вы были у нас, у Ольги и у меня, вы тоже ни о чем не догадались, я вел себя не так, чтобы привлечь вас, напротив, я скорей оттолкнул вас, не согласившись помочь вам с этим заемным письмом в банке. А я продолжал жить и чахнуть без вас, дни и месяцы жить без вас в своем собственном доме. И вот теперь я пришел к вам и говорю, что вы должны выйти за меня, а не за кого-нибудь другого, чтобы я наконец получил вас.
Видно было, что Лолла внимательно его слушает, она сидела с полуоткрытым ртом, и ноздри у нее раздувались. Как в молодые годы. Порой у нее мелькали не подходящие к случаю мысли, вспомнился Абель, он был тут совсем ни при чем, а вот вспомнился же.
- А что скажет Абель?
- Абель? - переспросил он и порылся в своей памяти. - Но, дорогая, он ведь твой пасынок.
- Конечно. Это я просто так.
- Не сбивай меня, Лолла, и ничего не откладывай. Я так долго тебя ждал. Абель, говоришь? Ах да, это ты про акции… да пусть они считаются его акциями, хоть все. А делать под них заем тебе теперь совсем необязательно. Мне снова поручили вести два больших процесса. Правда, мой отец отошел от дел и сейчас я больше не поверенный, но мне все же поручили два больших процесса. Первые два прошли так успешно, что мне поручили еще два. Не думай об акциях, Лолла, не думай вообще ни о чем. Я сказал тебе, что ты для меня все на свете, и никогда еще я не произносил столь правдивых слов.
Еще одна проблема:
- Я ведь вдова.
Он снова порылся в памяти:
- Ах да… Вдова некоторым образом.
- Да, некоторым образом. Так-то я девица не хуже любой другой, но вот это…
- Ну да, ты же была обвенчана. Это все знают. В известном смысле я тоже вдовец.
Но проблемы тем не менее были не только у Лоллы. Лолла и Ольга, у которых даже имена были почти одинаковые и которые были, можно сказать, водой не разольешь с первых классов начальной школы, - вдруг проявили при встрече явные признаки досады. С чего им, спрашивается, было досадовать? Ну Лолла, допустим, потому, что другая получила его раньше, а Ольга, выходит, потому, что другая получила его теперь?
Встретились они на улице, и тут именно Лолла казалась смущенной и робкой, будто сделала что-то дурное.
- Лолла! Верить ли мне своим ушам?! Ты, оказывается, вышла за него?
- Получается так, - ответила та с бледной улыбкой.
- Ну и что он говорит по этому поводу?
Лолла, глядя на нее во все глаза:
- Как понимать твой вопрос?
- Ах, прошу прощения! Но ты учла… он ведь человек не простой, он сдержанный и благородный, а теперь на него сваливается один процесс за другим, и тебе будет не так уж просто вести его дом и быть его женой. Впрочем, ты такая работящая, с этим ты справишься. И не давай ему повода в чем-нибудь упрекнуть тебя, он этого не переносит. Тогда он замыкается в себе и как бы уходит.
Лолла тоже хочет уйти.
- Ты никак с корзиной? Идешь за покупками? У тебя разве нет служанки?
- А зачем мне служанка?
- Ты права. Но что до меня, то я привыкла, что при каждом доме должна быть служанка. У меня их две.
Лолла, побледнев от собственной дерзости:
- Ну еще бы, у тебя же столуются все приказчики.
- А, ты и это знаешь? Мой муж этого хочет, потому что для персонала так дешевле. Мой муж вообще делает для других много добра. Впрочем, он может себе это позволить, он очень богат. Но вот что я еще вспомнила: не заставляй его дожидаться завтрака, чтобы он не опоздал к себе в контору. Он в этих вопросах очень пунктуален.
- Так ведь всего десять.
- Ну, я просто потому, что желаю вам обоим добра и чтобы ты ненароком не проспала. А еще он любит, чтоб у него ботинки были начищены, но раз у тебя нет служанки…
- У него все равно будут чистые ботинки. А ты, Ольга, забудь тревоги и перестань беспокоиться за моего мужа и за меня. Тем более если ты из-за этого не спишь по ночам…
- Признай все-таки, что сперва его заполучила я, что я была за ним замужем и знаю его вдоль и поперек.
- Хорошо, я передам ему привет от тебя, - говорит Лолла.
- Что-что? Ах да, конечно. И еще скажи, что я дала тебе несколько ценных советов насчет того, как за ним надо ухаживать, что я желаю вам всяческого счастья. Что я сама очень счастлива и желаю всем другим такого же счастья. Мой муж совсем недавно предложил мне совершить долгое и безумно дорогое путешествие по морю или пожить в Висбадене, но я отказалась. Я хочу быть дома, с ним, и не покидать его. Ты извини, что я так тебя задержала. Подумать только, ты вышла за него! Трудно поверить.
- Ты ведь сама хотела, чтоб я пошла к нему.
- Ну, разумеется. Детей заводить будете?
- Ольга, Ольга!
- Мне думается, ему это не нужно. Я не хотела приучать его к детям, а сам он никогда об этом не говорил. Он такой сдержанный и благородный, он, по сути, куколка, а не человек. Жалко, ты не знакома с Гулликсеном. Его, между прочим, тоже зовут Вильям. Вот это человек, который может за себя постоять. А уж в делах он такой активный и проворный, зарабатывает кучу денег, и я получаю от него все, что хочу.
- Разве его не оштрафовали за неуплату налогов?
Ольга, слегка притормозив:
- Ты и это знаешь? Впрочем, ты все знаешь. Да, они его слегка общипали, но для такого богатого человека это сущий пустяк. Постыдно, однако, как у людей все на слуху и как некоторые просто не могут жить без сплетен. Извини, Лолла, я говорю не про тебя и надеюсь, ты не поймешь меня превратно. Так что я еще хотела сказать, погоди, погоди, ах да! Абель-то куда делся?
- Сбежал.
- Я спрашиваю потому, что мне очень грустно, что он сбежал. Он был такой милый и добрый, я с ним могла говорить обо всем на свете. Ну, он, разумеется, тоже был в меня влюблен, но об этом мы не задумывались, лишь порой я глядела на него такими глазами. Удивительный человек, но мужчина он был настоящий, куча детей, как я слышала, такой экземпляр! Жаль его, он водил корабль, но теперь снова пустил все по ветру, впрочем, представь себе, мне это отчасти в нем нравится. Он ни о чем не печется на этой земле, просто бросает все и уходит. И в этом он не знает страха и не похож на других. Но этого ты, Лолла, понять не можешь, этого от тебя и ждать нечего. Это мне следовало быть с ним на борту корабля. Правда, я и сама теперь мало на что гожусь, но все же…
- А держишь себя так, будто годишься, - сказала Лолла.
- Вот ты и обиделась. Ну и дура, раз ты обижаешься на такую чепуху. Если бы, к примеру, в тебя кто-нибудь влюбился, я бы к этому отнеслась вполне спокойно.
- Вот именно, что неспокойно. Прощай.
И они расстались. Обе, сжав губы, обе ожесточенные. Любовь и вражда бушевали в них, и ни одна не чувствовала себя хорошо после этой встречи, и обе страдали. А добропорядочный супруг сидел у себя в конторе, работал и ни о чем не догадывался.
Лолла прошла к Вестману и накупила полную корзину всякой всячины. Выйдя из магазина, она увидела, что перед ней стоит Ольга. Ольга плакала, нимало не тревожась, что люди ее видят, просто стояла и плакала.