Обо всем этом забываешь, подумал он. Забываешь обо всех прелестях гражданской войны, когда слишком много думаешь о своей работе. Ты совсем забыл об этом. Что ж, так и нужно. Вот Кашкин не мог забыть, и это мешало его работе. А может быть, у бедняги с самого начала было предчувствие? Странно, что он без всякого волнения думал о том, как пришлось застрелить Кашкина. Когда-нибудь, вероятно, он почувствует волнение от этой мысли. Но пока не чувствует никакого.
- Я еще много чего могу для тебя сделать, - сказала Мария, шагая рядом с ним, очень серьезная и по-женски озабоченная.
- Кроме того, что застрелить меня?
- Да. Я могу свертывать для тебя сигареты, когда твои с трубочками все выйдут. Меня Пилар научила, и я очень хорошо умею их свертывать - туго и ровно, и табак не просыпается.
- Великолепно, - сказал Роберт Джордан. - И ты сама заклеиваешь их языком?
- Да, - сказала девушка. - А когда ты будешь ранен, я буду за тобой ухаживать, и перевязывать тебя, и кормить…
- А если я не буду ранен? - спросил Роберт Джордан.
- Ну, я буду ухаживать за тобой, когда ты заболеешь, и варить тебе бульон, и умывать тебя, и все для тебя делать. И буду тебе читать вслух.
- А если я не заболею?
- Ну, я буду приносить тебе кофе по утрам, как только ты проснешься…
- А если я не люблю кофе? - спросил Роберт Джордан.
- Нет, любишь, - радостно сказала девушка. - Сегодня утром ты выпил две кружки.
- А представь себе, что мне вдруг надоел кофе, а застрелить меня не понадобилось, и я не ранен, и не болею, и бросил курить, и носков у меня только одна пара, и я сам научился вытряхивать свой спальный мешок. Что тогда, зайчонок? - Он потрепал ее по плечу. - Что тогда?
- Тогда, - сказала Мария, - я попрошу у Пилар ножницы и подстригу тебя покороче.
- Мне не нравится короткая стрижка.
- Мне тоже, - сказала Мария. - Мне нравится, как у тебя сейчас. Вот. А если тебе совсем ничего не нужно будет, я буду сидеть и смотреть на тебя, а ночью мы будем любить друг друга.
- Отлично, - сказал Роберт Джордан. - Последняя часть проекта заслуживает особенного одобрения.
- По-моему, тоже. Это лучше всего, - улыбнулась Мария. - Ах, Inglés, - сказала она.
- Меня зовут Роберто.
- Я знаю. Но мне больше нравится Inglés, как зовет тебя Пилар.
- А все-таки мое имя Роберто.
- Нет, - сказала она. - Теперь твое имя Inglés, уже второй день. Скажи мне, Inglés, я тебе не могу помочь в твоей работе?
- Нет. То, что я делаю, нужно делать одному и с ясной головой.
- Хорошо, - сказала она. - А когда ты это кончишь?
- Если все пойдет гладко, то сегодня вечером.
- Хорошо, - сказала она.
Внизу под ними темнел последний перелесок, за которым был лагерь.
- Кто это? - спросил, указывая, Роберт Джордан.
- Пилар, - сказала девушка, глядя по направлению его руки. - Ну конечно, это Пилар.
На краю луга, у самой лесной опушки, сидела женщина, опустив голову на руки. Оттуда, где они стояли, она была похожа на большой темный узел, выделяющийся на рыжине стволов.
- Идем, - сказал Роберт Джордан и пустился бегом через луг.
В высоком, до колен, вереске бежать было очень трудно, и он вскоре замедлил ход и пошел шагом. Теперь он видел, что женщина уткнулась головой в сложенные на коленях руки, и ее очень широкая фигура казалась черной на фоне сосны. Он подошел и резко окликнул:
- Пилар!
- А! - сказала она. - Намиловались?
- Тебе нездоровится? - спросил он, наклоняясь над ней.
- Qué va, - сказала она. - Просто я спала.
- Пилар, - сказала Мария, подойдя и опускаясь на колени рядом с ней. - Что с тобой? Ты себя плохо чувствуешь?
- Я себя чувствую замечательно, - сказала Пилар, но продолжала сидеть. Она оглядела их обоих. - Ну как, Inglés, - спросила она. - Еще раз показал свою прыть?
- Ты правда хорошо себя чувствуешь? - спросил Роберт Джордан, не обращая внимания на ее слова.
- А чего мне делается? Я спала. А вы?
- Нет.
- Ну, - сказала Пилар девушке. - Тебе, я вижу, это пришлось по душе.
Мария покраснела и ничего не ответила.
- Оставь ее в покое, - сказал Роберт Джордан.
- Тебя не спрашивают, - ответила ему Пилар. - Мария, - сказала она, и голос ее прозвучал сурово.
Девушка не подняла глаз.
- Мария, - повторила женщина. - Я сказала, что тебе это, видно, пришлось по душе.
- Оставь ее в покое, - повторил Роберт Джордан.
- Молчи ты, - сказала Пилар, не глядя на него. - Слушай, Мария, скажи мне одну вещь.
- Нет, - сказала Мария и покачала головой.
- Мария, - сказала Пилар, и голос у нее был такой же суровый, как ее лицо, а в лице не было дружелюбия. - Скажи мне одну вещь, по своей воле скажи.
Девушка покачала головой.
Роберт Джордан думал: если б только мне не нужно было работать с этой женщиной, и ее пьяницей-мужем, и ее жалким отрядом, я бы ей сейчас закатил такую пощечину, что…
- Ну, говори, - сказала Пилар девушке.
- Нет, - сказала Мария. - Нет.
- Оставь ее в покое, - сказал Роберт Джордан каким-то чужим голосом. Все равно дам ей пощечину, и черт с ними со всеми, подумал он.
Пилар даже не ответила ему. Это не напоминало змею, гипнотизирующую птицу, или кошку, играющую с птицей. В ней не было ничего хищного или коварного. Но она вся была напряжена, как кобра, приподнявшая голову и раздувшая шею. Напряжение это чувствовалось. Чувствовалась угроза, скрытая в этом напряжении. Однако злости не было, только властное желание знать. Лучше бы мне не видеть этого, подумал Роберт Джордан. Но пощечину тут давать не за что.
- Мария, - сказала Пилар. - Я тебя не трону. Ты мне скажи по своей воле.
De tu propia voluntad, - так это звучало по-испански.
Девушка покачала головой.
- Мария, - сказала Пилар. - Ну, по своей воле. Ты меня слышишь? Скажи что-нибудь.
- Нет, - тихо ответила девушка. - Нет и нет.
- Ты ведь мне скажешь, - сказала ей Пилар. - Что-нибудь, все равно что. Вот увидишь. Ты должна сказать.
- Земля плыла, - сказала Мария, не глядя на женщину. - Правда. Но этого не расскажешь.
- Так, - сказала Пилар, и ее голос прозвучал тепло и ласково, и в нем не было принуждения. Но Роберт Джордан заметил мелкие капли пота, проступившие у нее на лбу и над верхней губой. - Вот оно что. Вот оно, значит, как было.
- Это правда, - сказала Мария и закусила губу.
- Конечно, это правда, - ласково сказала Пилар. - Только не говори об этом людям, потому что они никогда не поверят тебе. Скажи, Inglés, в тебе нет цыганской крови?
Роберт Джордан помог ей подняться.
- Нет, - сказал он. - Насколько я знаю.
- В Марии тоже нет, насколько она знает, - сказала Пилар. - Pues es muy raro. Это очень странно.
- Но это было, Пилар, - сказала Мария.
- Cómo que no, hija? - сказала Пилар. - Почему же не быть, дочка? Когда я была молодая, у меня так плыла земля, что даже страшно было, вдруг она вся уйдет из-под меня. Каждую ночь это бывало.
- Лжешь ты, - сказала Мария.
- Да, - сказала Пилар. - Лгу. Это бывает только три раза в жизни. Она у тебя в самом деле плыла?
- Да, - сказала девушка. - Это правда.
- А у тебя, Inglés? - Пилар посмотрела на Роберта Джордана. - Только не лги!
- Да, - сказал он. - Это правда.
- Ладно, - сказал Пилар. - Ладно. Это хорошо.
- Что это ты такое говорила про три раза? - спросила Мария. - Что это такое значит?
- Три раза, - сказала Пилар. - Один у тебя уже был.
- Только три раза?
- А у многих людей ни разу, - сказала ей Пилар. - Ты точно помнишь, что она плыла?
- Удержаться трудно было, - сказала Мария.
- Значит, верно, плыла, - сказала Пилар. - Ну, раз так, вставай и идем в лагерь.
- Что это за вздор про три раза? - спросил Роберт Джордан у женщины, когда они шли через сосновый лес.
- Вздор? - Она искоса глянула на него. - Это совсем не вздор, мой маленький англичанин.
- Что же это, колдовство, вроде гаданья по руке?
- Это так и есть, все gitanos это по себе знают.
- Но мы не gitanos.
- Да. Но тебе повезло. Бывает иногда, что везет не только цыганам.
- Значит, ты это всерьез сказала про три раза?
Она как-то странно посмотрела на него.
- Оставь меня в покое, Inglés, - сказала она. - Не приставай ко мне. Ты еще слишком молод, чтобы я с тобой разговаривала.
- Но, Пилар… - сказала Мария.
- Молчи, - ответила ей Пилар. - Один раз у тебя уже было, еще тебе осталось два.
- А у тебя сколько было? - спросил ее Роберт Джордан.
- Два, - сказала Пилар и подняла два пальца. - Два. И третьего уже не будет.
- Почему? - спросила ее Мария.
- Да замолчи ты, - сказала Пилар. - Молчи. Ох, уж эти мне молокососы!
- Почему не будет третьего? - спросил Роберт Джордан.
- И ты тоже молчи, понятно? - сказала Пилар. - Молчи.
Ладно, сказал себе Роберт Джордан. Меня на это не возьмешь. Я знаю немало цыган, и все они с причудами. Да, впрочем, и мы тоже. Разница только в том, что мы честно зарабатываем свой хлеб. Никто не знает, от какого племени мы происходим, и что мы унаследовали от него, и какие тайны скрывались в дремучих лесах, где жили наши прародители. Мы знаем только, что мы ничего не знаем. Мы ничего не знаем о том, что с нами случается по ночам. Впрочем, когда это случается днем, это очень хорошо. Что случилось - случилось, но вот этой женщине не только непременно нужно было заставить девушку сказать, хотя та этого не хотела, - ей нужно взять это себе и сделать своим. Ей нужно примешать к этому какую-то цыганскую чертовщину. Может быть, ей и нелегко пришлось там, на горе, но только что, на опушке, она одержала верх. Если б то, что она сделала, было сделано со зла, ее стоило бы застрелить. Но это было не со зла. Это было только желание сохранить свою хватку жизни. Сохранить ее через Марию.
Когда с этой войной будет покончено, ты можешь взяться за изучение женской психологии, сказал он себе. Начнешь хотя бы с Пилар. Правду сказать, у нее сегодня был трудный день. До сих пор она ни разу еще не пускала в ход цыганских фокусов. Вот разве только гаданье по руке. Да, верно, гаданье по руке. И я не думаю, что она просто дурачила меня с этим гаданьем. Она действительно не хочет говорить, что она прочла у меня на руке. Она в это поверила и молчит. Но это еще ничего не доказывает.
- Послушай, Пилар, - сказал он женщине.
Пилар взглянула на него и улыбнулась.
- Чего тебе? - спросила она.
- Брось ты эту таинственность, - сказал Роберт Джордан. - Не люблю я этого.
- Да? - сказала Пилар.
- Я не верю в людоедов, прорицателей, гадалок и во всякие цыганские бредни.
- Вот как? - сказала Пилар.
- Да. И девушку ты, пожалуйста, оставь в покое.
- Хорошо. Я оставлю ее в покое.
- И таинственность свою тоже оставь, - сказал Роберт Джордан. - У нас достаточно серьезной работы, и нечего осложнять все разными глупостями. Поменьше тайн, побольше дела.
- Понятно, - сказала Пилар и кивнула головой в знак согласия. - Но скажи мне, Inglés, - она улыбнулась ему, - плыла земля?
- Да, черт тебя возьми! Плыла!
Пилар засмеялась, и, смеясь, смотрела на Роберта Джордана.
- Ох, Inglés, Inglés, - сказала она сквозь смех. - Очень ты смешной. Придется тебе крепко потрудиться, чтобы вернулась вся твоя важность.
Ну тебя к черту, подумал Роберт Джордан. Но промолчал. Пока они разговаривали, солнце заволокло тучами, и, оглянувшись назад, он увидел, что небо над горами серое и тяжелое.
- Так и есть, - сказала ему Пилар, посмотрев на небо. - Будет снег.
- Теперь? Чуть не в июне?
- Что ж тут такого? Горы не ведут счет месяцам. Да и луна сейчас еще майская.
- Снега не может быть, - сказал он. - Невозможно, чтобы пошел снег.
- А все-таки он пойдет, Inglés, - сказала она.
Роберт Джордан поглядел на серую толщу неба, и у него на глазах солнце, едва просвечивавшее сквозь тучи, скрылось совсем, и все кругом стало серое, тяжелое и плотное; даже вершины гор отрезала серая туча.
- Да, - сказал он. - Кажется, ты права.
Глава четырнадцатая
Когда они добрались до лагеря, снег уже шел, наискось пересекая просветы между соснами. Сначала он падал медленно, большими редкими хлопьями, кружившимися среди стволов, потом, когда налетел холодный ветер с гор, повалил густо и беспорядочно, и Роберт Джордан, стоя у входа в пещеру, смотрел на это с безмолвным бешенством.
- Много снега выпадет, - сказал Пабло.
Голос у него был хриплый, глаза мутные и налитые кровью.
- Цыган вернулся? - спросил его Роберт Джордан.
- Нет, - сказал Пабло. - Ни цыган, ни старик.
- Проводишь меня к верхнему посту у дороги?
- Нет, - сказал Пабло. - Я в это мешаться не стану.
- Не надо, найду сам.
- В такую метель можно и заблудиться, - сказал Пабло. - Я бы на твоем месте не ходил.
- Нужно только спуститься вниз по склону, а потом идти вдоль дороги.
- Найти, может быть, ты и найдешь. Но твои постовые наверняка вернутся, раз такой снег, и ты разминешься с ними.
- Старик без меня не вернется.
- Вернется. В такой снег он не будет там сидеть.
Пабло посмотрел на снежные хлопья, которые ветер гнал мимо входа в пещеру, и сказал:
- Ты недоволен, что пошел снег, Inglés?
Роберт Джордан выругался, а Пабло посмотрел на него своими мутными глазами и засмеялся.
- Лопнуло теперь твое наступление, Inglés, - сказал он. - Входи в пещеру, твои люди сейчас явятся.
Мария раздувала огонь в очаге, а Пилар возилась у кухонного стола. Очаг дымил, но девушка поворошила в нем палкой, помахала сложенной в несколько раз газетой, и пламя загудело, вспыхнуло и яркими языками потянулось вверх, к отверстию в своде пещеры.
- Чертов снег, - сказал Роберт Джордан. - Ты думаешь, много выпадет?
- Много, - весело сказал Пабло. Потом он крикнул Пилар: - Ты тоже недовольна, что снег, женщина? Ты ведь теперь командир, так ты тоже должна быть недовольна.
- A mi qué? - сказала Пилар через плечо. - Снег так снег.
- Выпей вина, Inglés, - сказал Пабло. - Я целый день пил вино, дожидаясь, когда пойдет снег.
- Дай мне кружку, - сказал Роберт Джордан.
- За снег, - сказал Пабло и потянулся к нему со своей кружкой.
Роберт Джордан чокнулся с ним, глядя ему прямо в глаза. А ты, мутноглазая пьяная скотина, подумал он. С каким наслаждением я бы треснул тебя этой кружкой по зубам. Но, но, спокойнее, сказал он себе, спокойнее.
- Красиво, когда снег, - сказал Пабло. - В такую погоду уже нельзя спать под открытым небом.
Ах, так тебе и это не дает покоя, подумал Роберт Джордан. Много у тебя забот, Пабло, очень много.
- Нельзя? - вежливо переспросил он.
- Нельзя. Холодно очень, - сказал Пабло. - И сыро.
Не знаешь ты, почему я отдал за свой пуховичок шестьдесят пять долларов, подумал Роберт Джордан. Хотел бы я иметь сейчас столько долларов, сколько ночей я в нем проспал на снегу.
- Значит, ты мне советуешь лечь здесь? - вежливо спросил он.
- Да.
- Спасибо, - сказал Роберт Джордан. - Я все-таки лягу снаружи.
- На снегу?
- Да! (Черт бы тебя побрал с твоими свинячьими красными глазками и свинячьим рылом, заросшим свинячьей щетиной!) На снегу. (На этом подлом, неожиданном, предательском, сволочном, все дело испортившем дерьме, которое называется снег.)
Он подошел к Марии, только что подбросившей еще одно сосновое полено в очаг.
- Но для твоего дела это плохо, да? - спросила она. - Ты огорчен?
- Qué va, - сказал он. - Что толку огорчаться. Скоро ужин?
- Я так и думала, что у тебя аппетит разыграется, - сказала Пилар. - Хочешь кусок сыру пока?
- Спасибо, - сказал он, и она достала круг сыра, который висел в сетке на крюке, вбитом в свод пещеры, отрезала толстый, увесистый ломоть с начатого уже края и протянула Роберту Джордану. Он съел его стоя. Сыр был бы вкусней, если б чуть поменьше отдавал козлом.
- Мария, - позвал Пабло из-за стола.
- Что? - спросила девушка.
- Вытри почище стол, Мария, - сказал Пабло и ухмыльнулся Роберту Джордану.
- Сам вытри, где пролил, - сказала ему Пилар. - Только сначала вытри подбородок и рубашку, а потом уже стол.
- Мария, - снова позвал Пабло.
- Не обращай на него внимания. Он пьян, - сказала Пилар.
- Мария, - сказал Пабло. - Снег все еще идет, и это очень красиво.
Не знает он, какой у меня мешок, подумал Роберт Джордан. Не знают маленькие свинячьи глазки, почему я заплатил Вудсу шестьдесят пять долларов за этот мешок. А все-таки скорей бы уже возвращался цыган. Как только он вернется, сейчас же пойду за стариком. Я бы сейчас пошел, но боюсь, как бы и в самом деле не разминуться. Я еще не знаю, где он себе выбрал место для поста.
- Хочешь поиграть в снежки? - сказал он Пабло. - Хочешь снежками покидаться?
- Что? - спросил Пабло. - Что ты там такое выдумал?
- Ничего, - сказал Роберт Джордан. - Твои седла хорошо укрыты?
- Да.
Тогда Роберт Джордан сказал по-английски:
- Что ж, теперь придется кормить лошадей зерном. Или выпустить их, и пусть откапывают корм из-под снега?
- Что?
- Ничего. Это твоя забота, дружище. Я отсюда пешком уйду.
- Почему ты заговорил по-английски? - спросил Пабло.
- Не знаю, - сказал Роберт Джордан. - Если я очень устал, я иногда говорю по-английски. Или если очень зол на что-нибудь. Или если, скажем, у меня какая-нибудь неудача. Когда у меня большая неудача, я говорю по-английски, просто чтобы услышать звук английской речи. Она очень успокоительно звучит. Советую тебе попробовать при случае.
- Что ты там говоришь, Inglés? - спросила Пилар. - Как будто что-то интересное, только понять нельзя.
- Ничего, - сказал Роберт Джордан. - Я сказал по-английски "ничего".
- Ну, так ты лучше говори по-испански, - сказала Пилар. - По-испански и короче и проще.
- Верно, - сказал Роберт Джордан.