Ему не нравилось, что самолет летит так высоко. От этого замирало сердце, да и самолет шел слишком медленно. Но Дэви боялся снизиться и снова попасть в ветер, когда дойдет до посадки. Он не знал, как ему быть. Нет, ему не хотелось снижаться в такой ветер, не хотелось, чтобы самолет опять болтало во все стороны! Самолет не будет тогда его слушаться. Он не сможет вести его по прямой и выровнять у земли.
Может быть, отец уже умер? Он оглянулся и увидел, что тот дышит порывисто и редко. Слезы, которые, как думал Дэви, все уже высохли, снова наполнили его темные глаза, и он почувствовал, как они текут по щекам. Слизнув их языком, он стал следить за морем.
Бену казалось, что от толчков его тело пронзают и разрывают на части ледяные стрелы; во рту пересохло, он медленно приходил в себя. Взглянув вверх, он увидел пыль, а над ней тусклое небо.
- Дэви! Что случилось? Что ты делаешь? - закричал он сердито.
- Мы почти прилетели, - сказал Дэви. - Но ветер поднялся выше и уже темнеет.
Бен закрыл глаза, чтобы осознать, что же произошло, но так ничего и не понял: ему казалось, что он уже приходит в себя, указывал курс мальчику, а потом снова терял сознание. Пытка качкой продолжалась и усиливала боль.
- Что ты видишь? - закричал он.
- Аэродромы и здания Каира. Вон большой аэродром, куда приходят пассажирские самолеты.
Качка и толчки оборвали слова мальчика; казалось, потоком воздуха их поднимает вверх на сотню футов, чтобы затем швырнуть вниз в мучительном падении на добрые две сотни; самолет судорожно раскачивался из стороны в сторону.
- Не теряй из виду аэродром! - крикнул Бен сквозь приступ боли. - Следи за ним! Не спускай с него глаз. - Ему пришлось крикнуть это дважды, прежде чем мальчик расслышал; Бен тихонько твердил про себя: "Бога ради, Дэви, теперь ты должен слышать все, что я говорю".
- Самолет не хочет идти вниз, - сказал Дэви; глаза его расширились и, казалось, занимали теперь все лицо.
- Выключи мотор.
- Выключал, но ничего не получается. Не могу опустить ручку.
- Потяни рукоятку триммера, - сказал Бен, подняв голову кверху, где была рукоятка. Он вспомнил и о щитках, но мальчику ни за что не удастся их выпустить, придется обойтись без них.
Дэви пришлось привстать, чтобы дотянуться до рукоятки на колесе и сдвинуть ее вперед. Нос самолета опустился, и машина перешла в пике.
- Выключи мотор! - крикнул Бен.
Дэви убрал газ, и ветер стал с силой подбрасывать планирующий самолет вверх и вниз.
- Следи за аэродромом, делай над ним круг, - сказал Бен и стал собирать все силы для того последнего усилия, которое ему предстояло.
Теперь ему надо сесть, выпрямиться и наблюдать через ветровое стекло за приближением земли. Наступала решающая минута. Поднять самолет в воздух и вести его не так трудно, посадить же на землю - вот задача!
- Там большие самолеты, - кричал Дэви. - Один, кажется, стартует…
- Берегись, сверни в сторону! - крикнул Бен.
Это был довольно никчемный совет, но зато дюйм за дюймом Бен приподнимался; ему помогало то, что нос самолета был опущен. Привалившись к дрожащей дверце и упираясь в нее плечом и головой, он упорно, из последних сил, карабкался вверх. Наконец голова его очутилась так высоко, что он смог упереться ею в доску с приборами. Он приподнял насколько смог голову и увидел, как приближается земля.
- Молодец! - закричал он сыну.
Бен дрожал и обливался потом, он чувствовал, что из всего его тела осталась в живых только голова. Рук и ног больше не было.
- Левей! - кричал он. - Дай вперед ручку! Нагни ее влево! Гни больше влево! Гни еще! Хорошо! Все в порядке, Дэви. Ты справишься. Влево! Жми ручку вниз…
- Я врежусь в самолет.
Бену был виден большой самолет. До самолета было не больше пятисот футов, и они шли прямо на него. Уже почти стемнело. Пыль висела над землей, словно желтое море, но большой четырехмоторный самолет оставлял за собой полосу чистого воздуха, - значит, моторы запущены на полную мощность. Если он стартовал, а не проверял моторы, все будет в порядке. Нельзя садиться за летной дорожкой: там грунт слишком неровный.
Бен закрыл глаза.
- Стартует…
Бен с усилием открыл глаза и кинул взгляд поверх носа машины, качавшейся вверх и вниз; до большого "ДК-4" оставалось всего двести футов, он преграждал им путь, но шел с такой скоростью, что они должны были разминуться. Да, они разминутся. Бен чувствовал, что Дэви в ужасе потянул ручку на себя.
- Нельзя! - крикнул он. - Гни ее вниз…
Нос самолета задрался, и они потеряли скорость. Если потерять скорость на такой высоте, да еще при этом ветре, их разнесет в щепы.
- Ветер! - кричал мальчик; его личико застыло и превратилось в трагическую маску; Бен знал, что приближается последний дюйм и все в руках у мальчика…
Оставалась минута до посадки.
- Шесть дюймов! - кричал он Дэви; язык его словно распух от напряжения и боли, а из глаз текли горячие слезы. - Шесть дюймов, Дэви!.. Стой! Еще рано. Еще рано… - плакал он.
На последнем дюйме, отделявшем их от земли, он все-таки потерял самообладание; им завладел страх, им завладела смерть, и он не мог больше ни говорить, ни кричать, ни плакать; он привалился к доске; в глазах его был страх за себя, страх перед этим последним головокружительным падением на землю, когда черная взлетная дорожка надвигается на тебя в облаке пыли. Он силился крикнуть; "Пора! Пора! Пора!" - но страх был слишком велик; в последний, смертный миг, который снова вернул его в забытье, он ощутил, как слегка приподнялся нос самолета, услышал громкий рев еще не заглохшего мотора, почувствовал, как, ударившись о землю колесами, самолет мягко подскочил в воздух, и настало томительное ожидание. Но вот хвост и колеса коснулись земли - это был последний дюйм. Ветер закружил самолет, он забуксовал и описал на земле круг, а потом замер, и наступила тишина.
Ах, какая тишина и какой покой! Он слышал их, чувствовал всем своим существом; он вдруг понял, что выживет, - он так боялся умереть и совсем не хотел сдаваться.
В жизни не раз наступают решающие минуты и остаются решающие дюймы, а в истерзанном теле летчика нашлись решающие все дело кости и кровеносные сосуды, о которых люди и не подозревали. Когда кажется, что все уже кончено, они берут свое. Египетские врачи с удивлением обнаружили, что у Бена их неисчерпаемый запас, а способность восстанавливать разорванные ткани, казалось, была дана летчику самой природой.
Все это потребовало времени, но что значило время для жизни, висевшей на волоске?.. Бен все равно ничего не сознавал, кроме приливов и отливов боли и редких просветов сознания.
- Все дело в адреналине, - раскатисто хохотал кудрявый врач-египтянин, - а вы его вырабатываете, как атомную энергию!
Казалось, все было хорошо, но Бен все-таки потерял левую руку. ("Странно, - думал он, - я бы мог поклясться, что больше досталось правой руке".) Пришлось справиться и с параличом, который курчавый исцелитель упорно называл "небольшим нервным шоком". Потрясение извратило Бена в неподвижный и очень хрупкий обломок - поправка не могла идти быстро. Но все-таки дело шло на лад. Все, кроме левой руки Бена, которая отправилась в мусоросжигалку, но и это было бы ничего, если бы вслед за ней не отправилась туда же и его профессия летчика.
Однако, помимо всего, был еще мальчик.
- Он жив и здоров, - сказал врач. - Не получил даже шока. - Кудрявый египтянин отпускал веселые шутки на прекрасном английском языке. - Он куда подвижней вас.
Значит, и с парнишкой все в порядке. Даже самолет уцелел. Все обстояло как нельзя лучше, но решала дело встреча с мальчиком: тут либо все начнется, либо снова кончится. И, может быть, навсегда.
Когда привели Дэви, Бен увидел, что это был тот же самый ребенок, с тем же самым лицом, которое он так недавно впервые разглядел. Но дело было совсем не в том, что разглядел Бен: важно было узнать, сумел ли мальчик что-нибудь увидеть в своем отце.
- Ну, как, Дэви? - робко сказал он сыну. - Здорово было, а?
Дэви кивнул. Бен знал: мальчуган вовсе не думает, что было здорово, но придет время, и он поймет. Когда-нибудь мальчик поймет, как было здорово. К этому стоило приложить руки.
- Расклеился твой старик, правда? - спросил он.
Дэви кивнул. Лицо его было по-прежнему серьезно.
Бен улыбнулся. Да что уж греха таить, старик и в самом деле расклеился. Им обоим нужно время. Ему, Бену, теперь понадобится вся жизнь, вся жизнь, которую подарил ему мальчик. Но, глядя в эти темные глаза, на слегка выдающиеся вперед зубы, на это лицо, столь необычное для американца, Бен решил, что игра стоит свеч. Этому стоит отдать время. Он уж доберется до самого сердца мальчишки! Рано или поздно, но он до него доберется. Последний дюйм, который разделяет всех и вся, нелегко преодолеть, если не быть мастером своего дела. Но быть мастером своего дела - обязанность летчика, а ведь Бен был когда-то совсем неплохим летчиком.
АКУЛЬЯ ХВАТКА
(новелла, перевод Е. Голышевой, Б. Изакова)
Потерять руку или ногу - значит мельком заглянуть в глаза смерти.
Представьте себе, что рука, на которой вы носили браслет с часами, где-то превращается в прах, а нога с родными и привычными желваками сгорает дотла… Всему, что осталось от вашего тела, нестерпимо с этим мириться.
Бен Амино потерял левую руку - от самого локтя: ее сожрала акула. Акула кинулась на него в далекой египетской бухте Красного моря, где он снимал под водой фильм для американской кинокомпании, и превратила Бена в кровавое месиво. Чудом удалось ему выбраться на гребень кораллового рифа. Но еще большее чудо совершил его сын Дэви: он долетел с потерявшим сознание отцом до Каира на маленьком самолете "Остер".
Мало того, что он переволновался по дороге в больницу за раненого отца, - десятилетний мальчик пережил немало страшных минут, первый раз в жизни ведя самолет.
- Бедный малыш!
Бен, сжав зубы, твердил эти слова, хотя ни разу не произнес их вслух в присутствии сына.
Человек он был резкий, да к тому же и не слишком хорошо понимал ребенка; только в больнице, после того, как Бен пришел в сознание, до него дошло, какую выдержку проявил мальчик, благополучно доставив его в Каир. А Дэви стоял возле постели Бена и злился, что отец заставил его перенести такое испытание.
- Здорово все это у тебя получилось! - слабым голосом произнес Бен, поглядывая на сына с какой-то робкой надеждой.
Дэви ничего не ответил. Бен понял, что ему нелегко будет сломать преграду, отделяющую его от сына, и стать признательным, ищущим привязанности ребенка отцом вместо того равнодушного, отчужденного и вспыльчивого человека, каким его привык видеть мальчик.
- На этот раз, - сказал Бен мальчику, - я построю акулью клетку.
- Какую? - неприязненно переспросил Дэви, не показывая, как он относится к намерению отца вернуться в Акулью бухту.
- Конечно, железную! - как всегда нетерпеливо, огрызнулся Бен.
Но он тут же постарался это загладить. Ему надо научиться разговаривать другим тоном, хотя сорокалетнему человеку и нелегко вдруг заговорить ласково, если он никогда этого не умел.
- Клетка маленькая, такая, чтобы человек мог встать во весь рост под водой и без всякой опасности снимать оттуда акул, - объяснил он. - Ты внутри, а они снаружи. Такую клетку имел на своем судне Кусто. Но моя должна быть много меньше и легче: ведь ее придется перевозить на небольшом самолете.
- А как же ты будешь летать с одной рукой? - спросил Дэви.
- Отрезали ведь мне левую руку, - сказал ему Бен. - А для "Остера" она не нужна. Управлять я могу и правой. Это - самое главное…
- Кто же тебе позволит летать с одной рукой?
- Никто не знает, - сказал Бен. - Ведь прошло уже восемь месяцев. А с самолетом тогда ничего не случилось. Почем им знать, что я потерял руку? Следующий медицинский осмотр только в ноябре, а к тому времени нас уже давно не будет в Египте. Самолет я могу достать, даже если у меня протез… Никто ничего и не подумает…
Он делал вид, будто все пойдет как по маслу, и вдруг понял: Дэви, наоборот, старается уверить его, что им придется туго.
Дэви не хотел возвращаться в Акулью бухту. Он боялся, что снова увидит, как отец, искалеченный и весь в крови, поднимается из моря. Он не хотел вспоминать, до чего страшно тащить отца в самолет, запускать машину, поднимать ее в воздух, вести по курсу, отыскивать аэродром и, наконец, сажать самолет среди огромных воздушных кораблей, стараясь не разбиться в щепки.
- На этот раз, - заверил его Бен, терпеливо превозмогая попытку Дэви уйти в свою скорлупу, - несчастного случая быть не может. Обещаю тебе…
Как можно было это обещать? Но что же ему оставалось делать?
Бену и самому еще не было ясно, что он будет делать. Когда Бен в последний раз снимал под водой фильм об акулах для компании "Коммершл филм", он надеялся, что на заработанные деньги сумеет увезти мальчика домой и устроить его там в приличную школу или нанять кого-нибудь, кто сможет за ним присматривать. Но восемь месяцев, проведенных в больнице, врачи и плата за квартиру, пока он болел, съели все его сбережения. У него не осталось денег даже на проезд в Нью-Йорк или Бостон, где им с мальчиком надо прожить несколько месяцев, пока не найдется работа для бывшего летчика с одной рукой, но зато без жены.
- Хочешь поехать со мной и поглядеть, как делают клетку? - спросил он сына.
- Да, - тихо ответил Дэви.
- Ну, пошли! - с наигранной бодростью предложил отец.
Бен набросал чертеж клетки и уговорил местного кузнеца из большой авторемонтной мастерской попытаться ее сделать. Грек-десятник дал разрешение (сунув в карман фунт стерлингов), а кузнец-египтянин со своим помощником - он был моложе Дэви, которому уже стукнуло одиннадцать лет, - стали ковать из углового железа и полос мягкой стали четыре стенки клетки.
- Дверь лучше сделать наверху, - сказал кузнец, приваривая стальные полосы к угловому железу на промасленном полу гаража.
- В воде у меня может не хватить сил ее открыть, - возразил Бен, подняв над головой свои полторы руки и делая вид, будто толкает ими крышку.
- Но эта дверца слишком велика, видите, какая она длинная, - пожал плечами кузнец. - С ней нелегко будет справиться.
- Ничего, как-нибудь одолею, - настаивал Бен.
Он попытался объяснить свою затею Дэви, но сын, казалось, слушал его с таким равнодушием, что Бен замолчал и предоставил ему самому смотреть, как идет работа. Бен не раз замечал, что мальчик очень наблюдателен, но терпеть не может, когда его учат.
Сам он внимательно следил за тем, чтобы все было как надо: как кузнец режет металл, сваривает его и просверливает отверстия, - но постепенно летчика стала интересовать не клетка, а совсем другое. Его занимало отношение высокого смуглого кузнеца к десятилетнему мальчишке-арабу, который ему помогал.
Этот маленький оборванный египтянин по имени Махмуд был одет в синюю спецовку, которая так пропиталась железной пылью и маслом, что стала похожа на ржавый панцирь. Ноги его были слишком малы для стоптанных двухпудовых башмаков, в которых он шаркал по кузне; работая, как настоящий мастеровой, он не произносил ни слова.
Подмастерье он был отличный, точно зная, куда и в какую секунду подложить стальную полосу, не дожидаясь, чтобы ее у него попросили; кузнец работал, как хирург, которому прислуживает прекрасно обученный ассистент.
- Не так! - прикрикнул кузнец и отбросил в сторону зубило.
Наконец-то мальчик оплошал и подал не то, что надо.
Кузнец разразился длинной бранью, что очень не понравилось Бену. Но мальчик терпеливо смолчал и кинулся к раковине, чтобы налить воды в жестянку, куда кузнец окунул горячие сверла. На обратном пути он споткнулся и облил кузнеца грязной водой; тот повернулся и дал ему подзатыльник.
- Ну-ка, потише!.. - сказал Бен.
Кузнец взглянул на Бена. Ростом он был вдвое выше летчика и ничуть не испугался сердитого окрика. Он засмеялся.
- Парень-то ведь лентяй, - сказал он по-английски.
Мальчишка осклабился. Кузнец уронил тяжелую руку ему на плечо и, подержав ее там, легонько подтолкнул мальца вперед, приказывая ему вынуть тупое сверло из дрели и заменить его новым.
Бен все понял и быстро взглянул на своего сына, чтобы проверить, понял ли тот. Но Дэви был скрытным парнишкой и редко показывал, что у него на душе, кроме, пожалуй, тех случаев, когда его обуревал страх.
- Ну, как тебе нравится клетка? - спросил его Бен.
- А ты сможешь поставить ее под водой?
- Подвешу груз к полу и привяжу боковые стенки к кораллу, - ответил Бен.
Кузнец с треском сломал сверло и, пока искал другое в ящике с инструментом, приказал Махмуду приварить прутья дверцы. Бен и Дэви смотрели, как мальчик зажигает ацетиленовую лампу, раздувая синее пламя, и, надев потрескавшиеся очки, приваривает крест-накрест полоски стали к дверной раме.
- Сваривай получше! - попросил мальчика Бен.
- Jowa, ya Bey, - сказал он.
Бен все-таки не спускал с него глаз, наблюдая за тем, чтобы прутья были приварены прочно. Он стоял возле маленького египтянина, но вдруг заметил, что Дэви демонстративно отошел в сторону. Поглядев на спину сына, Бен понял, что тот хочет выразить свою солидарность с маленьким арабом, который отлично мог приварить прутья и без указки старших.
Когда клетка была готова, ее осталось только перевезти на маленьком наемном самолете, не напугав при этом его владельцев. Чем меньше они будут знать об этой странной железной клетке, тем лучше. Даже в разобранном виде она была слишком громоздкой, чтобы уместиться в фюзеляже "Остера".
Единственным способом было привязать ее снаружи, вдоль всего фюзеляжа. Но это надо было сделать очень аккуратно, не то клетка могла сместиться во время полета и вызвать аварию.
На небольшом аэродроме у Бена были друзья среди египтян-механиков; и одному из них, которого звали Саламом - за то, что он постоянно приговаривал: "Ya Salaam!" ("Милостивый господи!"), о чем бы ни зашла речь: будь то удачный полет или, наоборот, серьезная катастрофа, - Бен объяснил, что ему нужно.
- Ya Salaam! - сказал Салам, поглядев на клетку. - С этой штукой на "Остере" не полетишь.
- Почему? - спросил Бен. - Такую тяжесть машина поднимет шутя.
Салам помотал головой, показывая на легкий трубчатый фюзеляж.
- Во время полета они должны сохранять эластичность, - сказал он. - Если вы к ним привяжете металлическую клетку, будет слишком большая нагрузка на хвост… Ya Salaam!