- Понятно. Вы никогда даже не слышали об этой никому не нужной роскоши - похвальное невежество. Вам довольно обонять цветы ваших гор. Значит, он вам тоже не понадобится, - и флакон с одеколоном нашел приют под правой мышкой. - Свеча… она вам понадобится. Мыло… мыло вам нужно. Возьмите белый кусок.
- Он дешевле, доктор?
- Да, и ничем не хуже розового. Надеюсь, у вас нет привычки грызть сахар? Это портит зубы. Сахар я забираю. - И фунтик с сахаром исчез в одном из вместительных карманов, украшавших кафтан ученого.
- Так уж возьмите и всю мебель, доктор Франклин! Давайте я помогу вам вытащить кровать.
- Мой честный друг, - ответил мудрец, спокойно останавливаясь, и бутылки у него под мышками блеснули, как бычьи пузыри на поясе купальщика. - Мой честный друг, кровать вам понадобится; я же собираюсь изъять отсюда лишь то, что вам понадобиться не может.
- Я просто пошутил, доктор.
- Это я понял. Шутить не к месту - дурная привычка: нужно знать, когда шутить и с кем шутить. Все эти предметы разложила на каминной полке хозяйка, чтобы гость выбрал то, что ему нужно, а остального не трогал. Завтра утром вашу комнату придет убрать служанка. Она унесла бы все, что вам не понадобилось, а прочее было бы поставлено в счет, даже если бы вы использовали лишь чуточку.
- Я так и подумал. Но тогда, доктор, зачем же вам беспокоиться и уносить бутылки?
- Зачем? Но разве вы не у меня в гостях, мой честный друг? Я был бы плохим хозяином, если бы позволил кому-то третьему оказывать вам ненужные услуги под кровом, который пока считается как бы моим.
Эти слова мудрец произнес самым любезным, самым искренним тоном. А кончив, слегка поклонился Израилю с кротким достоинством.
Очарованный его обходительностью, Израиль не промолвил больше ни слова и молча смотрел, как он вышел из комнаты, унося бутылки и все прочее. И только когда первое впечатление от любезности почтенного посланника несколько ослабело, он догадался об успешном тактическом маневре, который скрывался за столь лестной для него заботливостью.
- Да! - размышлял Израиль, понуро усевшись напротив опустошенной каминной полки и держа в руке пустой стаканчик и чайную ложку. - Не очень-то приятно иметь соседом такого вот доктора Франклина. Неужто он всех здешних жильцов так опекает? Эх, и ненавидят же его торговцы "О-т-а-р-ом", да и все кондитеры тоже! А ведь хороший пирог помог бы мне сейчас скоротать время. Интересно, пекут ли в Париже пироги с тыквой? Так, значит, мне из этой комнаты и выйти нельзя! Видно, такая уж моя судьба - тут ли, там ли, а все мне приходится сидеть под замком. Ну, на этот раз хоть то утешение, что я тут послом. Спасибо и на этом… Стучат! Опять доктор. Войдите!
Однако вместо почтенного мудреца в комнату впорхнула молоденькая француженка: щечки ее горели румянцем, чепчик был украшен розовыми бантами, вся она искрилась весельем, и даже кончики ее локтей дышали грацией. Самая обворожительная служаночка во всем Париже! Безыскусственность, сотворенная с большим искусством.
- Ах, пардон, мосье!
- Вам ли просить пардону! - сказал Израиль. - Вы к посланнику?
- Мосье, вы… вы… - Она споткнулась о первое же слово на чужом языке, и из ее уст заструился сверкающий поток французских фраз - комплименты в адрес незнакомца и заботливые расспросы: удобно ли ему здесь и нет ли чего-нибудь, какой-нибудь мелочи, в которой бы он нуждался… Однако Израиль, ничего не понимая, только любовался изяществом девушки, ее чарующим обликом.
Несколько секунд она смотрела на него с прелестным, хорошо отрепетированным выражением отчаяния, а затем, помедлив без какой-либо определенной цели, разразилась новым потоком непонятных комплиментов и извинений, после чего выпорхнула из комнаты с легкостью сильфиды. Едва девушка скрылась, Израиль погрузился в размышления по поводу престранного взгляда, который она бросила на него, исчезая. Ему казалось, что во время их краткой встречи он ненароком чем-то не угодил прекрасной гостье. Он никак не мог взять в толк, почему она вошла, источая самую дружескую любезность, а удалилась как будто обиженная, с презрительно-насмешливой веселостью, которая язвила тем сильней, что была прикрыта маской вежливости.
Едва дверь за ней затворилась, как в коридоре раздался шум, и Израиль догадался, что девушка в спешке, вероятно, обо что-то споткнулась. Вслед за этим в соседней комнате послышался скрип отодвигаемого кресла, и в его дверь опять постучали. На этот раз к нему вновь явился почтенный мудрец.
- Мой друг, у вас как будто сейчас кто-то был?
- Да, доктор. Сюда приходила очень хорошенькая девушка.
- Так вот, я решил заглянуть к вам, чтобы объяснить еще один странный парижский обычай. Эта девушка - здешняя служанка, но она не ограничивается одним только этим занятием. Берегитесь парижских служанок, мой честный друг! И посему не передать ли мне ей от вашего имени, что вам неприятно заставлять ее бегать по стольким лестницам и в дальнейшем вы согласны обойтись без ее посещений?
- Но почему же, доктор Франклин? Она такая миленькая.
- Я знаю это, мой честный друг: но чем милее, тем опаснее. Мышьяк ведь слаще сахара. Но я не сомневаюсь, что хитрой аммонитянке не под силу обмануть столь разумного молодого человека, как вы, и посему не замедлю передать ей ваше поручение.
С этими словами мудрец вновь удалился, а Израиль опять, еще более понуро, опустился в кресло напротив опустошенной каминной полки, напротив зеркала, которому уже не суждено было вновь отразить очаровательную фигурку маленькой служанки.
"Каждый раз, как он сюда заходит, он меня грабит, - печально рассуждал Израиль, - да еще с таким видом, будто преподносит мне подарки. Коли он считает меня таким уж разумным молодым человеком, то и дал бы мне поступать по моему разумению".
Начинало смеркаться. Израиль зажег восковую свечу и принялся читать путеводитель по Парижу.
- От таких прогулок радости мало, - пробормотал он в конце концов. - Сиди здесь один в обществе пустого стакана и читай о чудесах Парижа, когда ты в этом самом Париже всего только пленник. Вот случилось бы сейчас что-нибудь необыкновенное: вошел бы сюда незнакомый человек и подарил бы мне десять тысяч фунтов! Впрочем, вот "Бедный Ричард". Я и сам бедняк; так посмотрим, чем он утешит товарища.
Открыв книжечку наугад, Израиль начал читать вслух первые попавшиеся строки:
- "Так есть ли смысл ждать и надеяться на лучшие времена? Мы можем сами сделать их лучше, если не будем сидеть сложа руки. Прилежание не нуждается в пустых мечтах, а тот, кто питается надеждой, умрет с голоду, как говорит Бедный Ричард. Без трудов не бывает плодов. Так давайте, руки, трудиться, коли нет у меня землицы, как говорит Бедный Ричард". Черт бы побрал такую мудрость. Это же просто измывательство - вот так поучать уму-разуму человека вроде меня. Мудрость-то дается дешево, а вот деньги дорого. Бедный Ричард этого не говорит, а следовало бы, - докончил Израиль, бросая книжку на стол.
Он пошел было к каминной полке, посмотрел на искусственные цветы и розовое мыло, но затем вернулся к столу и взял обе книги.
- Вот, значит, "Путь к богатству", а вот "Путеводитель по Парижу". Интересно знать, не лежит ли Париж на пути к богатству. В таком случае я держусь правильного направления. Однако вернее будет считать, что тут перекресток и дороги расходятся. Не удивлюсь, если доктор неспроста дал мне эти книжечки. Старичок-то хитроват и себе на уме - сразу видно. Да и мудрость его с хитринкой. Но честная, ничего не скажешь. По-моему, он из тех господ, кто говорит умно, а намекает и того умнее. Верно - хитер, хитер, хитер! Ну-ка, что тут говорит этот Бедный Ричард? "Бог помогает тому, кто сам себе помогает". Обдумаем. Бедный Ричард - не "мокальщик", хоть и жил в Пенсильвании. "Бог помогает тому, кто сам себе помогает". Отмечу-ка я эту строчку, а книжечку оставлю открытой и посмотрю потом… А?
На этот раз доктор постучал, чтобы пригласить Израиля к себе. В его комнате они выпили жидкого чаю с сухариками, и между ними завязалась дружеская беседа. Израиль был очарован безыскусственной разговорчивостью, спокойной проницательностью и благодушной снисходительностью мудреца. Но при всем при том он по-прежнему был не в силах простить ему похищение "Отара" и одеколона.
Узнав, что в юности Израиль трудился на ферме, ученый заговорил о сельском хозяйстве и среди многого прочего описал своему гостю изобретенное им (доктором) ярмо, запирающееся не на чеку, а на пружину, благодаря чему запрягать волов в телегу станет гораздо легче. Израилю очень понравилось это изобретение, и он подумал, что, будь он сейчас в родных горах, он непременно сообщил бы об этом ярме всем соседям.
Глава Х
НА СЦЕНЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ЕЩЕ ОДИН ИСКАТЕЛЬ ПРИКЛЮЧЕНИЙ
Примерно в половине одиннадцатого эту мирную беседу прервала приятельница Израиля, хорошенькая служанка, которая постучала в дверь и с хихиканьем доложила, что очень грубый господин желал бы видеть доктора Франклина и ждет ответа во дворе.
- Очень грубый господин? - переспросил мудрец по-французски, бросив на служанку проницательный взгляд. - Это значит: очень учтивый господин, не поскупившийся на весьма энергичные комплименты. Проводите же его сюда, моя милая, - добавил он с благодушной снисходительностью.
Через несколько минут за дверью послышались быстрые кокетливые шажки и нагоняющие их твердые мужские шаги. Дверь приотворилась. Израиль сидел так, что сквозь щель у притолоки он увидел коридор именно в тот миг, когда дверь, словно ширма, заслонила от доктора Франклина входящего гостя. И сквозь эту щель Израиль успел заметить сценку, разыгравшуюся под защитой двери между хорошенькой служанкой и незнакомцем. Шаловливая нимфа, по-видимому, убежала на лестнице вперед - несомненно, в шутливую отместку за какую-нибудь галантную вольность, но в последнюю минуту позволила себя догнать: Израиль увидел ее, как раз когда она, мило раскрасневшись, с притворным негодованием терла локоть, за который ее только что игриво ущипнули, и получала не менее игривый поцелуй в щечку.
В следующее мгновение за щелью уже никого не было: девушка направилась к лестнице, а новый гость доктора Франклина исчез из виду за дверью и тут же вновь появился - уже в комнате. Израилю вдруг показалось, что за этот краткий миг, пока он не видел незнакомца, тот успел совершенно преобразиться.
Он был невысок, гибок, очень смугл и чем-то напоминал индейского вождя в европейской одежде, лишенного наследия своих предков. В его сумрачных властных глазах таилось пламенное упорство, граничащее с одержимостью. На нем было прекрасное и даже слишком щегольское партикулярное платье, а в его манерах странно сочетались деревенская развязность и лоск, недавно заимствованный в светских салонах Парижа. Его щеки, коричневатые, как финики, приводили на ум тропические страны. Это необычайное лицо дышало горделивым дружелюбием и презрительной замкнутостью. И все же он походил не только на благородного разбойника былых времен, но и на поэта. Губы его свидетельствовали о хладнокровии и храбрости. Казалось, он принадлежал к тем, кто ищет опасностей и сам идет им навстречу. И видно было, что он никогда никому не подчинялся и никогда никому не подчинится.
Израиль сказал себе, что впервые в жизни встречает подобного человека. Хотя одет он был по самой последней моде, в нем угадывался дикарь.
Наружность незнакомца так сильно поразила нашего искателя приключений, что прошло несколько минут, прежде чем он опомнился от изумления и заметил, что доктор Франклин и его гость поздоровались, точно старые знакомые, и, едва сев, тотчас начали оживленный разговор.
- Вы вольны поступать, как вам угодно, но я не намерен долее быть просителем, - сказал незнакомец гневно. - Конгресс обещал мне, что, приехав сюда, я немедленно получу в свое распоряжение "Индейца", однако не успел корабль сойти с амстердамских стапелей, как вы, комиссары, по совершенно непонятной мне причине преподнесли его французскому королю, а я остался ни с чем. Ну, что французский король может сделать с таким фрегатом? И что могу с ним сделать я! Верните мне моего "Индейца", и менее чем через месяц вы услышите о славных подвигах или о славной гибели Поля Джонса.
- К чему такая горячность, капитан? - попробовал утихомирить его доктор Франклин. - Лучше скажите мне, что вы сделали бы с фрегатом, если бы он был отдан под вашу команду.
- Я показал бы чванным британцам, что Поль Джонс, хоть он и родился на Британских островах, - не подданный британского короля, а вольный гражданин и мореплаватель вселенной; и я показал бы им, кроме того, что их собственные берега уязвимы ничуть не меньше американского побережья, которое они столь беспощадно опустошают. Дайте мне "Индейца", и я обрушусь на греховную Англию, как огненный дождь обрушился на Содом.
Эти хвастливые слова были произнесены не тоном хвастуна, но тоном пророка. Незнакомец, сидевший в своем кресле прямо, как ирокез, был словно пылающий факел.
Ему как будто удалось слегка смутить философскую безмятежность старого мудреца, который, хотя и не пытался скрыть свое восхищение несомненным мужеством этого человека, все же морщился от его чрезмерной бравады.
И словно чтобы переменить тему, а также привести своего собеседника в лучшее расположение духа (а может быть, и для того, чтобы использовать его одержимость в своих собственных целях), мудрец придвинулся к нему поближе, дружески положил руку ему на колено и, ласково по этому колену похлопывая, словно укротитель, успокаивающий раздраженного царя зверей, заговорил медоточивым голосом:
- Капитан, забудьте на время про "Индейца". Этот разговор может пока и подождать. А теперь послушайте: джерсейские каперы чинят нам немало бед, мешая нашему снабжению. И мне говорили, что, будь у вас небольшой корабль - например, подошла бы и ваша "Амфитрида", - вы, человек столь доблестного духа, могли бы оказать нам неоценимую услугу, настигая каперов там, куда большие корабли не в состоянии проникнуть из-за мелководья, или выманивая их из безопасных убежищ в открытое море, где их уже поджидали бы фрегаты из Бреста, которые будут следовать за вами в некотором отдалении.
- Стать уткой-подсадкой для французских фрегатов! Весьма благородное занятие! - прошипел Поль, вне себя от ярости. - Доктор Франклин! Все, что Поль Джонс сделает для Америки, будет сделано, только если ему предоставят полную свободу во всем - чтобы он сам был для себя верховным адмиралом и своим единственным советчиком. Неужели услуги, оказанные мною у американских берегов, не подтверждают, что я достоин подобного доверия? Почему же вы хотите унизить меня, лишив привилегий, которые уже были мне даны? Я хочу возвыситься, а не пасть. Ведь я живу лишь для чести и славы. Так поручите же мне какое-нибудь славное и почетное дело и дайте достойные средства для его выполнения. Дайте мне "Индейца".
Мудрец медленно покачал головой.
- Все будет потеряно из-за трусливого мямленья, которое выдают за благоразумие! - воскликнул Поль Джонс, вскакивая на ноги. - Война только тогда может быть победоносной, если уподобляется муссону, когда каждая частица с неуклонной решимостью устремляется к единой общей цели. Но в боязливых советах государственные мужи лишь тянут время, и их усилия приносят не больше пользы, чем переменчивый бриз, который морщит воду в часы штиля. О господи! Почему я не родился самодержцем!
- А вернее сказать, северо-западным ветром. Ну, ну, успокойтесь, капитан, - продолжал мудрец. - И присядьте. Мы же здесь не одни. - И он указал на Израиля, совсем завороженного вулканическим духом незнакомца.
Поль, слегка вздрогнув, оборотился и в первый раз осознал присутствие Израиля, которого в увлечении спора до сих пор не замечал, тем более что тот все это время сохранял полнейшую неподвижность.
- Ничего не опасайтесь, капитан, - сказал мудрец. - Этот человек - американец, верный патриот, присланный ко мне с тайным поручением. Он бежал из английского плена.
- Вас захватили с кораблем? - живо спросил Поль. - С каким же? Я знаю, что им командовал не я! Ни один корабль Поля Джонса не сдавался в плен!
- Я, сэр, служил на бригантине "Вашингтон", - ответил Израиль. - Нас захватили, когда мы крейсировали у Бостонского порта, мешая подвозу припасов.
- А ваши корабельные товарищи много про меня рассказывали? - осведомился Поль с гордым видом индейца сиу, выставляющего напоказ все свои побрякушки. - Что они говорили про Поля Джонса?
- Я услышал это имя в первый раз сегодня вечером, - ответил Израиль.
- Что?! Ах да… бригантина "Вашингтон"!.. Ее же захватили до того, как я перехитрил фрегат "Солби", дрался с "Милфордом" и захватил у Луисберга "Меллиш" с остальными. Конечно, в плену эти новости до вас не доходили, мой милый, - добавил он с состраданием.
- Наш друг ответил вам по-простецки, - сказал мудрец с лукавой усмешкой, обращаясь к Полю.
- Да. И поэтому он мне нравится. Не хотите ли пойти в море с Полем Джонсом, мой милый? Тот, кто говорит по-простецки, дерется по-молодецки. Ну, так как же, любезный, поедешь со мной в Брест? Я отправляюсь туда через несколько дней.
Заразившись пылом Поля Джонса, Израиль совсем забыл о своем желании вернуться на родину и готов уже был с восторгом согласиться, но доктор Франклин поспешил ответить за него.
- Нашему другу, - сказал он капитану, - в настоящее время поручена иная важная миссия.