Наряды жене Гарольд часто покупал за счет фирмы, в которой он служил, относя их стоимость в графу "Издержки на развлечения клиентов". Это может показаться странным, но тут была своя логика. Гарольд давно заметил, что Эстер почему-то очень нравится многим его клиентам, часто даже самым богатым и неподатливым, которые не шли на другие его приманки. Конечно, Гарольд Формби-Пэтт был олицетворением мужской чести, а Эстер, как и положено жене Цезаря, - образцом женской добродетели. Но если богатый клиент интересуется предложениями Гарольда потому только, что это дает ему единственную возможность видеть Эстер, и если он "подкинет какое-нибудь дельце" Гарольду для того, чтобы иметь возможность бывать у них в доме, - скажите, что в этом предосудительного? Дело есть дело, и если жена не сумеет помочь мужу - это стыд и позор! Чтобы такое невинное сводничество достигало цели, для Эстер нужны были дорогие туалеты. А поскольку все делалось для пользы и во славу фирмы, почему бы фирме и не оплачивать эти туалеты?
III
В середине тысяча девятьсот восемнадцатого года старый Розенграб стал призадумываться и внимательно изучать сведения, ежедневно поступавшие к нему из Голландии и Швейцарии. А девятого августа того же года он начал поспешно и со всякими предосторожностями ликвидировать всю "военную" деятельность конторы. К началу сентября почти все имущество фирмы было уже обращено в наличные деньги и надежные ценные бумаги. После этого Розенграб занял выжидательную позицию. Покусывая ногти, он изучал сводки и в душе молил бога продлить столь беспримерное в Англии благополучие. Гарольд, недоумевая, спрашивал себя, что такое со стариком, куда девалась его деловая хватка. Он был поражен еще сильнее, когда Розенграб, вручив ему пачку каталогов, велел привести их в порядок и затем искать подходящих клиентов. Гарольд не мог понять, что затевает его шеф: ведь посланная небом война еще в разгаре, барыши поставщиков превосходят всякое воображение. Прочитав в каталогах названия новых торговых фирм, Гарольд уже только открывал и закрывал рот как рыба, которая пытается проглотить чересчур большую хлебную корку. Среди новых фирм было, например, акционерное общество "Серп", намеревавшееся заняться переделкой танков на тракторы, "Акционерное общество по реализации сбережений" для военных - из самого названия было ясно, какие филантропические цели оно преследовало, - и "Английское акционерное общество снабжения", созданное для того, чтобы излишки продукции военного времени использовать для нужд гражданского населения.
Через несколько недель Гарольд оценил мудрую предусмотрительность старого Розенграба, а через несколько месяцев стал таким же энтузиастом мира, как раньше - энтузиастом войны. Эстер приходилось теперь по вечерам очень часто сопровождать мужа в ресторан, где они обедали в обществе джентльменов (каждый являлся со своей дамой), у которых имелись товары для продажи или деньги, которые они могли спустить. Эстер уже научилась "осаживать" подвыпивших ухажеров мягко и тактично, чтобы муж не терял в них клиентов. Ей на этих вечерах бывало скучно, а часто и стыдно, и в душе росло немое возмущение. Зато все вокруг, видимо, наслаждались. Ведь то было прекрасное время, время великого бума, небывалых барышей. Славный мир был заключен. Гарольд сиял самодовольством, его распирало сознание собственного достоинства. Он и его соратники со своими дамами неуклюже прыгали в дансингах и ресторанах, как разжиревшие вороны на поле битвы, усеянном трупами.
Привыкнув к такому положению вещей, Эстер ничуть не удивилась, когда однажды вечером муж сказал ей:
- Завтра мы обедаем с очень важным клиентом (так Гарольд определял всех, с кем его связывали дела). И надо, чтобы ты была в самом лучшем виде. Надень те бриллианты, что я тебе принес.
Механический, весьма равнодушный и даже унылый ответ Эстер "хорошо, мой друг" разозлил Гарольда.
- Хоть бы капельку проявила удовольствия или интереса! - заворчал он. - Другая жена была бы рада. Тебе представляется возможность помогать мне в важных делах, бывать в лучшем обществе и наслаждаться всем, что только могут дать деньги, а ты бормочешь "хорошо, мой друг" с таким видом, как будто я зову тебя на похороны!
- А кто еще будет? - осведомилась Эстер, тактично стараясь изобразить живой интерес.
После минутной нерешимости Гарольд сказал:
- Я пригласил и Нэнси, для того чтобы нас было четверо. Мой клиент - лорд, да, да, лорд Блентроп, и нужно произвести на него хорошее впечатление. А Нэнси знает, как держаться с такими господами, - у нее, видишь ли, много знакомых из самого лучшего общества.
Теперь смутилась Эстер, она даже покраснела слегка. Нэнси, одна из многочисленных нимф Эгерий ее супруга, всегда разговаривала с нею тоном подчеркнуто покровительственным, с нарочитой оскорбительной любезностью. И Эстер сейчас чуть не в сотый раз спрашивала себя, с какой стати она терпит это. Она было повернулась к мужу, готовясь протестовать, но вместо этого неожиданно для себя самой сказала покорно:
- Хорошо, мой друг.
Протестовать было бесполезно. Это только вызвало бы сцену, а семейные сцены для Эстер были мукой, тогда как Гарольду они, кажется, доставляли большое удовольствие. Он любил эти словесные бои и, когда доводил Эстер до слез раздражения и унижения, почти всегда становился нежен и жаждал ласк. А она покорялась, как все слабые люди. Но в душе ее не утихал протест.
Для какого-нибудь объективного наблюдателя, невидимого, но посвященного во все, этот обед был бы занятным зрелищем, маленькой комедией, комедией с примесью пафоса и трагедии, - ибо в тот вечер Эстер влюбилась. За столом восседал Гарольд, рыхлый, бледный, но с багровыми пятнами на щеках, преувеличенно радушный и, пожалуй, слишком парадно одетый (настоящие жемчужные запонки, на пальце кольцо с печаткой), и заедал омаров икрой, одну дичь - другой, мешал вина, как поэт - задуманные метафоры. Рядом с ним Нэнси Торндайк, дама несколько чересчур эффектная, красоты "зазывающей", одетая с элегантностью, слишком строгой для особы, чья единственная прелесть в ее доступности. Третьим в этой компании был Блентроп, красивый мужчина с благородной внешностью, в парадном мундире штабного офицера, с двумя рядами орденских ленточек. И, так как война была еще достаточно свежа у всех в памяти, люди, сидевшие за другими столами, все время перешептывались, поглядывая в его сторону. Это весьма льстило и Нэнси и Гарольду. Гарольд, конечно, воображал, будто они шепчут: "Вон там сидит Формби-Пэтт - знаете, этот великий финансист". Он и Нэнси из кожи лезли, чтобы угодить гостю, который, помимо высокого титула пэра, имел еще в их глазах все преимущества влиятельного и богатого клиента. А Эстер за обедом почти не раскрывала рта и про себя отмечала, что рядом с благовоспитанной сдержанностью и утонченными манерами Блентропа еще больше бросается в глаза вульгарность ее мужа и Нэнси. Ей хотелось принять участие в разговоре, но мешала застенчивость, да и реплики мужа, почти грубо перебивавшего ее, вызывали чувство беспомощности и унижения.
Блентроп ожидал, что будет скучать на этом обеде, но неожиданно был "заинтригован", как выражаются наши стилисты. Компания за столом забавляла его и вызывала некоторый интерес к себе. Он ничем не выдавал своих чувств, но не мог не испытывать презрения солдата к жрецу Золотого Тельца и отвращения порядочного человека к ловко замаскировавшемуся хаму (вот как несправедливо судил он о столь достойной личности, как Гарольд!). Блентроп не был кадровым военным, он только в тысяча девятьсот четырнадцатом году добровольно вступил в армию. Он знал жизнь - правда, до сих пор мирок Гарольдов был ему незнаком. Эстер ему понравилась, он находил, что она красива, очень красива и при этом удивительно мила. Достаточно было нескольких минут, чтобы картина стала ему ясна: против него - этот болван, самодовольный хлыщ, справа - его любовница, слева - жена, явно им пресытившаяся, но, увы, не заброшенная. Блентроп заметил, какое впечатление он произвел на Эстер, но продолжал искусно льстить только Гарольду и Нэнси, и все трое были уверены, что на Эстер он не обратил никакого внимания. С нею он был вежлив - и только. Однако, пригласив ее танцевать, он сказал, когда они отошли от стола:
- Я уверен, что вы любите Шопена.
- А почему вы так в этом уверены?
- Ведь любите, правда? Помните этот прелестный ноктюрн…
И среди грохота джаза он стал напевать сквозь зубы мелодию ноктюрна.
- Да, он очень хорош, - сказала Эстер. - И я его люблю. Но как вы…
- У вас гибкие пальцы, вот я и решил, что вы, наверное, играете на рояле. А к тому же в глазах у вас тоска по недостижимой красоте. Так что вы не можете не любить Шопена.
- Вы настоящий Шерлок Холмс!
- Знаете, когда человек меня заинтересует - а это бывает очень редко, - я невольно стараюсь угадать, что он собой представляет, - не в обыденной жизни, а в душе. И про вас я думаю, что в вас скрыты большие, еще не развитые способности, тонкая чувствительность, которой вы сами очень боитесь, и привязчивость, которой злоупотребляли, вместо того чтобы ею дорожить.
Эстер стала сдержаннее, натянуто улыбнулась.
- Боюсь, что ваши детективные способности на этот раз вас немного подвели.
- Так ли это? Не думаю.
Гарольд и Нэнси, увлеченные разговором, не переставали, однако, наблюдать за ними. Они теперь топтались на паркете очень близко, и Блентроп замолчал. Он и Эстер молчали до тех пор, пока Религия в объятиях Любви не унеслась на другой конец зала. Тогда только Эстер сказала:
- Вот никогда бы не подумала, что вы любите Шопена!
- Разве? А я до войны часто играл его. И представьте - зачитывался стихами. Мало того, я даже пробовал сочинять их, что еще неприличнее.
- Вот как? А стихи Доусона вам нравятся?
Проснувшись, увидел я серый рассвет,
И тяжко томила былая любовь.
- Да, в то время я сильно увлекался этим поэтом. Но, конечно, еще больше Суинберном. А теперь я читаю Сэссуна и Брука… и еще Лоуренса.
- Лоуренса? - нерешительно переспросила Эстер. - А я его не читала. Он, кажется, яростный женоненавистник?
- Я вам завтра же пришлю несколько его книг.
Танец кончился. Когда они шли назад к столу, Эстер торопливо шепнула своему кавалеру:
- При Гарольде и Нэнси не говорите о музыке и стихах. Они их терпеть не могут.
- Ну, неужели вы думаете, что я этого не понимаю?
Их уже связывало очарование общей тайны, невинного заговора.
Возвращаясь с Эстер домой, Гарольд всю дорогу в автомобиле без умолку говорил, опьяненный успехом, пока еще только воображаемым. Автомобиль был освещен внутри так ярко, словно прожектором. Это тоже было одной из бесчисленных мелких утех Гарольда: надо же, чтобы мир видел, как вознаграждается доблесть! Сей жалкий Гелиогабал по сравнению с римским императором нищий, как монах-августинец, не мог повелеть, чтобы путь, по которому следовала его колесница, усыпали золотом, но он мог, по крайней мере, показать свой цилиндр и бриллианты жены всем встречным, провожавшим их равнодушными или враждебными взглядами. Эстер хотелось потушить свет - ах, если бы Гарольд замолчал и дал ей спокойно посидеть в темноте с закрытыми глазами. "Странно, - подумала она, - почему-то за последние часы он стал мне особенно противен".
- Нельзя ли выключить свет? - сказала она жалобно. - Он режет глаза.
- Глупости! Ничего твоим глазам не сделается. Я сам размещал проводку, и этот свет не может резать глаза. - Таким неопровержимым аргументом Гарольд заставил жену замолчать и продолжал: - Слушай меня внимательно, Эстер, и постарайся запомнить то, что я тебе говорю. Я не требую, чтобы ты разбиралась в серьезных вопросах жизни - для этого нужны не женские мозги. Но помогать мне ты можешь. Пойми, сейчас должен осуществиться самый грандиозный из всех моих проектов, этому очень могут содействовать имя и деньги лорда Блентропа. Он человек известный в лучшем обществе и очень влиятельный. Мне стоило большого труда уговорить его хотя бы ознакомиться с моим проектом. И будет просто возмутительно, если ты обманешь мое доверие.
- Что ты хочешь этим сказать? - спросила Эстер с легкой тревогой в голосе. Неужели Гарольд заметил, как Блентроп жал ей руку, каким влюбленным и заговорщическим взглядом они обменялись на прощание, когда кончили танцевать последний фокстрот?
- Не надо было тебе так явно отвергать ухаживания лорда Блентропа.
- Он и не думал за мной ухаживать.
- Ах, боже мой, Эстер, не будь же такой дурочкой! - возразил Гарольд сердито. - Ты ему понравилась, это сразу бросалось в глаза. А ты как себя вела? Весь вечер сидела точно истукан, слова не проронив, и предоставляла мне и Нэнси поддерживать разговор. Ты ничуть не скрывала, что тебе скучно.
Гарольд не видел легкой усмешки, от которой не могла удержаться Эстер. Она в эту минуту думала о том, что в ресторане ей вовсе не было скучно, а вот сейчас разглагольствования супруга нагнали скуку. Она ответила ему с хладнокровным лицемерием:
- Извини, мне, право, очень жаль…
- Ну, вот что: придется на днях опять пригласить его. Так в следующий раз ты уж ради бога постарайся ему угодить.
- Значит, ты хочешь, чтобы я с ним флиртовала? - спросила Эстер, с трудом удерживаясь от смеха.
"Что ж, - добавила она про себя, - я не прочь, если это тебе так важно. Кстати, он был весьма настойчив".
- Господи, какие у тебя непристойные мысли, Эстер! - воскликнул шокированный Гарольд. - Неужели ты не видишь разницы? Это же необходимо для дела.
Автомобиль остановился у их дома, и Эстер быстро побежала к себе. Больше всего на свете ей хотелось остаться одной, полежать в темноте и разобраться в своих чувствах. Да, она почти влюбилась с первого взгляда, и в мечтах перед ней раскрывались такие дивные возможности…
Но Гарольд вошел, и она с ужасом заметила, что он разговаривает с ней игриво-ласковым и вместе с тем повелительным тоном, который всегда был признаком того, что он намерен предаться любовным радостям. С чувством, похожим на отчаяние, Эстер пыталась прикрыть чем-нибудь полуголое тело.
- Ах, Гарольд, не надо сегодня! Я так устала, - взмолилась она.
Но он подошел, обнял ее, и над ухом у нее прозвучал воркующий, но неумолимый голос:
- Ну, ну, не глупи, моя кошечка! Вовсе ты не устала!
Она с содроганием пыталась оттолкнуть его:
- Ох, пожалуйста, пожалуйста, не надо сегодня!
Но с мучительным отвращением, к которому примешалась разбуженная чувственность, Эстер вынуждена была в эту ночь терпеть ласки Гарольда, который не желал отказываться от своих священных супружеских прав.
IV
Чтобы человеку удавалось то, что он делает, он должен обладать соответствующими способностями. Гарольд и Блентроп оба были умелые соблазнители. Но Блентроп эту способность пускал в ход лишь в сфере человеческих взаимоотношений, обольщая главным образом женщин, а Гарольд пользовался ею только для служения божеству, которому он поклонялся. Он жил в изолированном мирке. "Дело есть дело, а жизнь есть жизнь". Вернее говоря, "дела" составляли для него жизнь, а все остальное шло раз навсегда заведенным порядком. У Гарольда была одна мерка для себя, другая для жены. Притом он вовсе не считал нужным расточать на свое семейство и подчиненных тот драгоценный дар, то умение прельщать и убеждать, которое он пускал в ход во имя Великой Цели. Быть может, его утомляла необходимость быть всегда усиленно любезным с людьми, за деньгами которых он охотился и которые поэтому были хозяевами положения, и он вознаграждал себя за эти усилия, изводя своей требовательностью и сварливостью людей, от которых не ждал никаких материальных выгод. Таков высший закон равновесия.
Конечно, Гарольд не был способен играть главную роль в "уловлении" выгодных клиентов: без хитрого старого сводника Розенграба он был бы довольно беспомощен. Но под руководством этого ловкача он добывал большие деньги.
С удовлетворением констатируя, что преданность Гарольда Истинной Вере хорошо вознаграждалась, мы должны, однако, сказать, что такое фанатическое служение Золотому Тельцу имеет свои неудобства. Так, например, из-за него Гарольд совершенно не понимал чувств Эстер и ничуть не интересовался ее жизнью.
Вообще говоря, собственное невежество никогда не смущало Гарольда - он всегда готов был дать совет жокею, как тренировать лошадей, или поучать художника, как следует писать портреты. Он верил в завет: "Стремитесь войти в Царствие Денежное, а все остальное приложится". Однако те из нас (а таких, конечно, найдется немало), кто готов восхищаться этим великим и праведным мужем, забывают одно: поглощенный своей славной деятельностью, он совершенно не заметил, что Эстер влюбилась в Блентропа. Он ничего не замечал и потом, когда она стала любовницей Блентропа. Люди доброжелательные припишут его слепоту тому, что он очень уж ревностно служил своему Делу, а скептики - тому, что он как раз в это время менял Нэнси на Мод. Нэнси была тоненькая блондинка, а Мод - пышная брюнетка (как видно, господа финансисты ценят оба эти типа красоты).
После своего падения Эстер боялась, что ей будет очень стыдно смотреть в глаза обманутому супругу и их невинному ребенку, но убедилась, что страх этот совершенно напрасен: она испытывала только чувство торжества и удовлетворения. Когда законный брак становится для женщины насилием, измена мужу иногда возвращает ей самоуважение. Почти три месяца Эстер жила в том лихорадочном напряжении всех чувств, какое порождает тайная страсть, когда ее приходится скрывать и удовлетворять только украдкой, в редкие или неподходящие минуты. Счастьем это назвать трудно, но Эстер вся ушла в свою любовь. Самообладание и умение притворяться, которым любовь учит неверных жен, помогали ей удивительно легко обманывать Гарольда. И однажды вечером, месяца через три после первой ее встречи с Блентропом, эти два качества особенно понадобились ей.
В этот вечер Гарольд после целого дня служения своему богу и человечеству вернулся домой злой как никогда. С той минуты, как он вошел, он начал придираться к Эстер и продолжал донимать ее с неослабевающей злобной настойчивостью. Она все переносила терпеливо в сознании, что ее грех стоит такой расплаты. После обычной сцены из-за туфель, не нагретых у камина, недостаточной супружеской нежности Эстер и неподходящего меню обеда Гарольд неожиданно разразился следующей тирадой:
- И это далеко не единственное, в чем ты провинилась передо мной, Эстер. Сегодня я узнал, что доверять тебе нельзя.
У Эстер виновато екнуло сердце, но она спросила совершенно хладнокровно:
- Это почему же?
- Да потому, что ты меня подвела. Я имею в виду лорда Блентропа.