– О, полковник, – воскликнула она со своей обычной излишне шумной приветливостью, – я страшно рада вас видеть! Прошу простить, что не могла прийти раньше, но мне необходимо было осмотреться, заняться делами. Я же так давно не была дома. Просто удивительно, сколько накапливается всевозможных дел, стоит только отлучиться из дома. И потом еще надо было урегулировать вопрос с Картрайтом. Господи помилуй, да после обеда я трудилась как пчелка. Скажите, полковник, откуда вы узнали, что я приехала?
– Я имел удовольствие услышать об этом у Палмеров, где я сегодня обедал.
– Надо же! И как они поживают? Что Шарлотта? Наверное, уже совсем необъятная стала?
– Миссис Палмер вполне здорова и поручила передать, что завтра же будет у вас.
– Да-да, я так и думала! Кстати, полковник, я привезла с собой двух юных леди. Одна из них перед вами, но где-то еще есть и вторая. Думаю, вам будет приятно услышать, что это ваша юная приятельница мисс Марианна. Право же, не знаю, как вы с мистером Уиллоби разберетесь между собой из-за нее. Как это все-таки приятно – быть молодой и красивой! Я тоже когда-то была молодой. Но только не слишком красивой. В этом мне не особенно повезло. Впрочем, я заполучила очень хорошего мужа, какого не найти даже самой первой красавице. Но, полковник, где вы были, с тех пор как мы имели удовольствие видеть вас в последний раз? И как идет ваше дело? Расскажите же! Между друзьями не должно быть секретов!
На все ее вопросы он ответил со своей обычной невозмутимостью, но не удовлетворил ее любопытства. Элинор занялась чаем, и Марианна поневоле должна была появиться снова. С ее приходом полковник Брэндон стал еще более задумчивым и молчаливым, а затем откланялся, как ни уговаривала его миссис Дженнингс остаться еще немного. В тот вечер гостей больше не было, и дамы единодушно решили пораньше лечь спать.
На следующее утро Марианна проснулась в отличном расположении духа и выглядела вполне довольной жизнью. Разочарование прошлого вечера казалось забытым в ожидании того, что сулил новый день. Они как раз заканчивали завтракать, когда у дверей остановился экипаж миссис Палмер, и спустя несколько минут она, радостно смеясь, вошла в гостиную. Казалось, она настолько была счастлива видеть всех, что даже трудно было сказать, кого больше – свою матушку или сестер Дэшвуд. Она выразила удивление тем, что они приехали в Лондон, и тут же заявила, что с самого начала и не предполагала ничего другого. Она только попеняла сестрам, что они приняли приглашение ее матери после того, как ответили ей отказом. Не переставая улыбаться, она заявила, что никогда не простила бы им, если бы они все-таки не приехали.
– Мистер Палмер будет очень рад видеть вас снова. Знаете, что он сказал, когда услышал о вашем приезде с мамой? Право же, я уже забыла, что именно. Только помню, что это было чрезвычайно забавно.
Час или два они провели в приятной болтовне, как это называла миссис Дженнингс. Иными словами, миссис Дженнингс засыпала их многочисленными вопросами о знакомых, в промежутках между которыми миссис Палмер смеялась без всякой причины. В завершение миссис Палмер предложила всем присутствующим проехаться вместе с ней по магазинам, где ей непременно требовалось побывать в то утро. Миссис Дженнингс и Элинор тотчас согласились, поскольку тоже собирались сделать кое-какие покупки. Марианна сначала отказалась, но затем неохотно поддалась на их уговоры.
Но куда бы они ни заезжали, она все время была настороже. Особенно на Бонд-стрит, где они провели значительную часть своего времени, она постоянно кого-то искала глазами. В какой бы магазин ни заходила компания, она в рассеянности не замечала всего того, что занимало ее спутниц. Она нервничала, была всем недовольна, и сестре ни разу не удалось услышать ее мнения по поводу очередной покупки, даже если она касалась их обеих. Она ни от чего не получала удовольствия, сгорала от нетерпения вернуться домой и с большим трудом сдерживала раздражение на медлительность миссис Палмер, которая замечала каждую новую и дорогую вещь, желала купить все, но ничего не могла выбрать.
Домой они вернулись в середине дня и едва переступили порог, как Марианна взбежала вверх по лестнице. Когда же Элинор поднялась следом за ней, она повернулась к ней с печальным лицом, говорившим лучше всяких слов, что Уиллоби с визитом так и не появился.
– Мне не оставляли письма, пока нас не было? – спросила она у лакея, который вошел с пакетами. Получив отрицательный ответ, она настойчиво повторила: – Вы уверены? Может быть, все-таки слуга или посыльный приходил с письмом или запиской?
Но ответ снова был отрицательный.
"Как странно, – думала Элинор, глядя на сестру, – если бы она не знала наверняка, что он в городе, то написала бы ему не по городскому адресу, а в Комбе-Магна. Если же он в городе, почему он до сих пор не пришел, не написал? О, дорогая матушка, скорее всего, вы ошиблись, допустив помолвку между вашей столь еще юной дочерью и человеком, которого так мало знали. Почему вы позволили, чтобы все осталось так неопределенно и непонятно? Мне так хочется расспросить ее, но она ведь не потерпит моего вмешательства".
Поразмыслив, она решила, что, если положение вещей не изменится, она приложит все усилия, чтобы убедить матушку в необходимости срочно вмешаться и навести серьезные справки.
В этот день у них кроме миссис Палмер обедали еще две дамы, старые приятельницы миссис Дженнингс, которых она встретила и пригласила в гости утром. Первая покинула их сразу же после чая, чтобы заняться приготовлениями к вечеру. Элинор пришлось составить партию в вист с остальными. Марианна в таких случаях была бесполезна, поскольку так и не научилась этой игре. И хотя она была предоставлена самой себе, вечер прошел для нее не более приятно, чем для Элинор, поскольку она провела его в горечи ожидания и боли разочарования. Она пыталась читать, но книга вскоре была отложена в сторону, и она вернулась к более интересному времяпрепровождению, заключавшемуся в хождении взад-вперед по комнате. Иногда она лишь на мгновение задерживалась у окна в надежде услышать долгожданный стук.
Глава 27
– Если такая безоблачная погода будет стоять и дальше, – заметила миссис Дженнингс, когда они встретились за завтраком на следующее утро, – сэр Джон не захочет уезжать из Бартона и на будущей неделе. Заядлый охотник ни за что не пропустит такие отличные дни. Бедняги! Мне всегда их так жаль! Они любые мелочи принимают так близко к сердцу.
– И верно! – радостно воскликнула Марианна и, подойдя к окну, выглянула на улицу. – Я как-то об этом не подумала. Такая погода и правда многих охотников удержит в деревне.
Слова миссис Дженнингс пришлись удивительно кстати, и к Марианне вернулось отличное расположение духа.
– Да, для них погода действительно чудесная! – продолжила она, вновь усаживаясь за стол с сияющим от счастья лицом. – Для них это истинное наслаждение, но, – ее лицо снова слегка омрачилось, – так не может продолжаться долго. В это время года и после таких затяжных дождей мы должны вот-вот ожидать похолодания. Очень скоро ударят морозы, и они, очевидно, будут очень суровыми. Еще день-два, больше тепло не продержится, а возможно, уже и сегодня ночью все замерзнет.
– В любом случае, – сказала Элинор, опасаясь, что миссис Дженнингс прочтет мысли ее сестры так же легко, как это только что сделала она сама, – думаю, что мы увидим сэра Джона и леди Мидлтон в городе самое позднее к концу будущей недели.
– Да, дорогая, в этом я не сомневаюсь. Мэри всегда умеет настоять на своем.
"А теперь, – мысленно заключила Элинор, – она сегодняшней почтой отправит письмо в Комбе".
Но если Марианна действительно так и сделала, то письмо было написано и отправлено в такой глубокой тайне, что Элинор этого не заметила, хотя внимательно наблюдала за сестрой. И хотя Элинор не могла чувствовать себя полностью спокойной, видя Марианну вновь повеселевшей, она не могла и слишком тревожиться. А Марианна пребывала в хорошем настроении, радовалась теплой погоде и еще более радовалась скорому наступлению холодов.
Утро они провели, оставляя визитные карточки в домах знакомых миссис Дженнингс, чтобы оповестить их о ее возвращении в город. Марианна же в это время внимательно наблюдала за направлением ветра, высматривала перемены в небе и воображала будущее глобальное изменение погоды.
– Тебе не кажется, Элинор, что сейчас намного холоднее, чем было утром? Неужели ты не чувствуешь? У меня руки мерзнут даже в муфте. Вчера было значительно теплее! Смотри, облака как будто расходятся, вот-вот выглянет солнце, думаю, вечер будет ясный.
Элинор все это одновременно и развлекало и причиняло боль, но Марианна проявляла невиданное упорство. Каждый вечер в ярком сиянии огня, а каждое утро – в состоянии воздуха и неба она видела признаки неуклонно приближавшихся холодов. У сестер Дэшвуд не было причин быть недовольными образом жизни миссис Дженнингс и кругом ее знакомых, равно как и ее отношением к ним, которое было всегда ласковым и заботливым. Порядки у нее в доме были весьма либеральными. Если исключить нескольких старинных городских друзей, с которыми она, к большому сожалению леди Мидлтон, продолжала поддерживать связь, она не посещала никого, чье знакомство могло бы показаться нежелательным ее молодым гостьям. Радуясь, что эти ее опасения оказались необоснованными, Элинор легко терпела тягостность званых вечеров и дома у миссис Дженнингс, и в гостях, где единственным развлечением были карты, нисколько ее не привлекавшие.
Полковник Брэндон, приглашенный бывать у них запросто, приходил почти каждый день. Он появлялся, чтобы посмотреть на Марианну и побеседовать с Элинор, которой эти разговоры зачастую доставляли больше удовольствия, чем все остальные события дня. В то же время она ясно видела, что его чувства к Марианне удивительно постоянны. Она поневоле опасалась, что они становятся даже более сильными. Ей было горько видеть, с какой тоской он смотрит на Марианну, и было невозможно не заметить, что он казался значительно более печальным, чем был в Бартоне.
Примерно через неделю после их приезда стало очевидно, что Уиллоби тоже в городе. Когда они вернулись с утренней прогулки, на столе лежала его карточка.
– Боже мой! – воскликнула Марианна. – Он приезжал, а нас не было дома.
Элинор, успокоенная тем, что он, во всяком случае, уже в Лондоне, робко сказала:
– Он наверняка приедет завтра утром.
Но Марианна, казалось, ее не услышала и, заметив входящую миссис Дженнингс, поспешила скрыться с драгоценной карточкой.
Элинор несколько воспрянула духом, а к ее сестре вернулось прежнее волнение. С этого момента она не могла думать ни о чем другом. Она была настолько поглощена ожиданием, что была положительно не способна заниматься хотя бы каким-нибудь делом. На следующее утро она настояла на том, чтобы остаться дома в то время, как остальные отправились на обычную прогулку.
Мысли Элинор были заняты только тем, что происходило в доме на Беркли-стрит во время ее отсутствия. Однако по возвращении одного взгляда было достаточно, чтобы понять – Уиллоби не появлялся. Тут как раз вошел слуга и положил на стол записку.
– Это мне! – воскликнула Марианна, сделав несколько поспешных шагов к столу.
– Нет, мисс, госпоже!
Но Марианна не поверила и схватила записку.
– Да, действительно, это для миссис Дженнингс. Какая досада!
– Ты ждешь письма? – поинтересовалась Элинор, не в силах больше хранить молчание.
– Да, немножко. Может быть.
– Ты мне не доверяешь? – после короткой паузы спросила Элинор.
– Ах, Элинор, тебе ли говорить! Ты же сама никому не доверяешь!
– Я? – смутилась Элинор. – Но, Марианна, мне просто нечего сказать!
– Мне тоже, – резко ответила Марианна. – Значит, мы находимся в одном положении. Нам обеим нечего сказать: тебе – потому что ты все хранишь в душе, а мне – потому что я ничего не скрываю.
Элинор, очень огорченная этим обвинением в скрытности, не имела мужества его опровергнуть. Теперь она не знала, как ей добиться откровенности от Марианны.
Вскоре пришла миссис Дженнингс и прочитала вслух переданную ей записку, которая оказалась от леди Мидлтон. Она сообщала, что накануне ночью они прибыли в свой дом на Кондуит-стрит, и приглашала мать и кузин пожаловать к ней вечером. Дела сэра Джона и ее сильная простуда не позволили им самим заехать на Беркли-стрит. Приглашение было принято. Однако, когда приблизился назначенный час, Элинор не без труда удалось убедить сестру поехать с ними, хотя элементарная вежливость требовала, чтобы они обе сопровождали миссис Дженнингс. Марианна так и не увиделась с Уиллоби и поэтому была не склонна искать развлечений вне дома. К тому же она опасалась, что он опять заедет в ее отсутствие.
Когда вечер подошел к концу, Элинор окончательно убедилась, что перемена места жительства не оказывает особенного влияния на характер человека. Не успев приехать, сэр Джон уже собрал вокруг себя почти два десятка молодых людей и устроил для них небольшой бал. Впрочем, леди Мидлтон этого не одобрила. В деревне можно устраивать танцы когда угодно, а в Лондоне, где светская репутация значительно более важна и приобретается с немалыми трудностями, нельзя ею рисковать ради того, чтобы развлечь несколько девиц. Ведь вполне могут пойти слухи, что у леди Мидлтон танцевали всего лишь восемь-девять пар под две скрипки, да к тому же только с холодными закусками вместо ужина.
Мистер и миссис Палмер были среди присутствующих. Первого они после приезда в город еще не видели. Он тщательно избегал проявления знаков внимания к своей теще, поэтому и носа к ней не казал. Сестер Дэшвуд он, судя по всему, вообще не узнал. Он лишь мельком взглянул на них, словно недоумевая, кто это, и сухо кивнул миссис Дженнингс с другого конца комнаты. Марианна, войдя в гостиную, обвела ее быстрым взглядом. Этого оказалось достаточно. Предмета ее страсти среди гостей не было. Надувшись, она уселась в стороне, не расположенная ни развлекаться, ни развлекать. Примерно через час мистер Палмер все-таки подошел к ним и выразил свое удивление тем, что видит их в городе, хотя полковник Брэндон услышал об их приезде именно в его доме, а он сам, услышав об их намерении приехать в город, изрек нечто чрезвычайно забавное.
– Я думал, что вы обе в Девоншире, – сказал он.
– Правда? – вежливо удивилась Элинор.
– Когда вы собираетесь обратно?
– Пока не знаю.
На этом беседа закончилась.
Еще никогда в жизни Марианна не танцевала с такой неохотой, и ни разу танцы не утомляли ее так сильно. Всю обратную дорогу на Беркли-стрит она жаловалась на усталость.
– Да-да, – сказала миссис Дженнингс, – мы хорошо знаем почему. Будь там один джентльмен, которого мы не станем называть по имени, вы бы не устали нисколечко. Сказать по правде, он не слишком хорошо поступил, не поспешив встретиться с вами, хотя и был приглашен.
– Приглашен! – воскликнула Марианна.
– Во всяком случае, так мне сказала моя дочка Мидлтон. Сэр Джон утром с ним где-то встретился.
Марианна промолчала, но ее лицо исказилось от боли. Полная желания сделать хотя бы что-нибудь, чтобы облегчить положение сестры, Элинор решила на следующее же утро написать матери. Она надеялась, что сумеет пробудить в ней страхи за здоровье Марианны и тем самым заставит наконец навести соответствующие справки, что следовало сделать давным-давно. Утром она еще более укрепилась в своих намерениях, увидев, что Марианна снова пишет Уиллоби. Элинор не заглядывала через плечо сестры, но была абсолютно уверена, что Марианна не станет писать никому другому.
В середине дня миссис Дженнингс куда-то уехала по делам. Элинор села писать письмо, а Марианна, слишком обеспокоенная, чтобы найти себе хоть какое-нибудь занятие, и слишком огорченная, чтобы отвлечься беседой, бесцельно бродила от окна к окну. Иногда она опускалась в кресло у камина и погружалась в меланхолические размышления.
Элинор честно изложила матери все подробности происходящего, не скрыла свои подозрения в неверности Уиллоби и заклинала ее материнским долгом и любовью выяснить истинное положение дел.
Она едва успела закончить письмо, как стук в дверь возвестил о приходе очередного гостя. Это был полковник Брэндон. Марианна, которой любая компания была в тягость, увидев его из окна, поспешно поднялась в свою комнату. Полковник Брэндон выглядел даже угрюмее обычного. Он выразил удовлетворение тем, что застал мисс Дэшвуд одну, словно хотел сообщить ей нечто конфиденциальное, но тем не менее довольно долго сидел молча. Элинор, убежденная, что он хочет сообщить ей что-то о ее сестре, с нетерпением ждала, когда же он наконец заговорит. Такое чувство она испытывала не впервые. Уже неоднократно начиная со слов "ваша сестра нынче выглядит нездоровой" или "у вашей сестры сегодня дурное настроение", он вроде бы собирался сказать что-то очень важное для Марианны либо спросить о чем-то близко ее касающемся. Прошло несколько минут, прежде чем он наконец открыл рот и, сдерживая волнение, поинтересовался, когда же ему будет позволено поздравить ее с приобретением нового брата. К такому вопросу Элинор была не готова. Не имея ответа, она пошла по самому простому пути и поинтересовалась, что он имеет в виду. Неискренне улыбнувшись, полковник ответил, что о помолвке Марианны с мистером Уиллоби известно всем.
– Этого никак не может быть, – ответила Элинор, – потому что ее семье ничего не известно ни о какой помолвке.
– Прошу прощения, – с видимым удивлением проговорил полковник, – боюсь, я показался вам непозволительно дерзким, но я даже не предполагал, что все держится в тайне. Они же открыто переписываются, и в обществе говорят о скорой свадьбе.
– Как же так! От кого вы это слышали?
– От многих: и от тех, кого вы не знаете, и от ваших близких знакомых – миссис Дженнингс, миссис Палмер. Но все же я, возможно, не поверил бы, ведь рассудок всегда умеет найти доводы против того, во что ему не слишком хочется верить, но в руке слуги, открывшего мне сегодня дверь, я случайно заметил письмо. Оно было адресовано мистеру Уиллоби и написано почерком вашей сестры. Я пришел узнать, но получил ответ, даже не успев задать вопроса. Все уже решено? И невозможно… Но у меня нет прав… Да и никакой надежды… Приношу свои извинения, мисс Дэшвуд, я не должен был говорить так много, но я не знаю, что делать, а ваше благоразумие всегда вызывало во мне глубокое уважение. Скажите мне, что все решено и что любая попытка… В общем, мне остается только скрывать, если скрыть еще возможно.