Испугавшись на минуту, как бы Муте, бывший тулонский негоциант, тоже не оказался марионеткой, Мариус побежал к одному своему другу, много лет прожившему в Тулоне, и расспросил его. Он облегченно вздохнул, когда узнал, что Муте действительно существовал и был клиентом Дугласа. Тогда, побуждаемый все теми же подозрениями, молодой человек захотел увидеть собственность, которой Муте владел по закладной. Утро ушло у него на тщетные поиски человека, а послеобеденное время - на поиски дома.
Мариус вырос в предместье Сен-Жюст, в старом деревенском доме своей матери, и знал наперечет всех жителей этого приморского уголка. Владение, которое Дуглас, по его словам, взял под заклад на имя Муте, принадлежало некоему Жиро, в чьем доме молодой человек, бывало, играл ребенком. Он немедленно отправился к Жиро и объяснил свой приход очень просто: захотелось прогуляться по родным местам и заглянуть к старому другу.
Первая половина сентября была уже на исходе. Море, тяжелое и неподвижное, словно огромный ковер синего бархата, дремало на горизонте. Опаленная солнцем равнина расстилалась, вся желтая, горячая, изнеможенная. Порою слабый ветерок, доносившийся с побережья, легко пробегал по вздрагивавшим соснам. Когда Мариус проходил мимо дома, в котором мать когда-то баюкала его, сердце в его груди больно сжалось и крупные слезы навернулись на глаза. Среди безмолвия этой мрачной и выжженной пустоши ему чудился любимый голос той, что была его святыней; память о ней давала ему силу выполнять свой тяжкий долг и добиваться освобождения брата.
Жиро принял его как блудного сына.
- Вас теперь совсем не видать, - сказал он. - Приходите к нам иногда отдохнуть от ваших горестей… В этом доме у вас есть преданные друзья, они помогут вам приятно провести время.
Мариуса растрогал такой прием. С тех пор как он столкнулся с невзгодами жизни, люди нередко огорчали его. Он на час забыл о цели своего прихода. Жиро сам облегчил ему щекотливый допрос, которому Мариус решил его подвергнуть.
- Как видите, - сказал хозяин дома, - мы живем счастливо. Конечно, мы не богаты, но наше владение - несколько арпантов земли - вполне обеспечивает нас всем необходимым.
- Я полагал, что вы нуждаетесь, - отозвался Мариус. - Ведь годы-то были неурожайные…
Жиро удивленно посмотрел на молодого человека.
- Мы нисколько не нуждаемся, - возразил он, - с чего вы взяли?
Мариус почувствовал, что краснеет.
- Извините, пожалуйста, - пробормотал он, - не примите это за нескромность… Меня уверили, что вследствие последних неурожайных лет вы были вынуждены заложить свое имение.
При этих словах Жиро громко расхохотался.
- Это какая-то ошибка, - снова заговорил он. - Слава богу, я не заложил ни одного клочка земли.
Мариус не сдавался.
- Однако, - настаивал он, - мне даже назвали нотариуса, господина Дугласа, который якобы установил ипотеку над вашим домом.
Жиро продолжал смеяться раскатисто, от всего сердца.
- Господин Дуглас - святой человек, - сказал он, - но под заклад он взял не мой дом, можете мне поверить.
Накануне Мариус видел документ, в котором был ясно указан именно этот дом. К тому же на документе стояла подпись Жиро. Значит, нотариус совершил второй подлог, и объяснить его было куда труднее, чем первый. Очевидно, он прикарманил деньги Муте, предназначавшиеся заемщику.
Мариус ушел, он хотел все обдумать, прежде чем изобличить. Никакого Отье не существовало, и недвижимости, которой Муте владел по закладной, тоже не существовало, раз, согласно заявлению самого Жиро, дом был свободен от долгов. Во всем этом таилось что-то загадочное, о чем молодой человек не мог думать без содрогания. В понедельник утром, после кошмарной ночи, Мариус решил отправиться к нотариусу.
VII
Наружность обманчива
Когда Мариус вошел в контору Дугласа, его поразил молитвенный покой этих больших, холодных комнат, где, как он знал, обитало преступление. Он не мог примириться с подобным притворством, ему хотелось бы, чтобы каждая стена громогласно обличала гнусную низость нотариуса. Молчаливое усердие служащих, внешняя благопристойность дома выводили его из себя и повергали в тягостное раздумье.
Бледный, взволнованный, сидел он в прихожей, когда Дуглас через открытую дверь своего кабинета заметил его.
- Заходите, заходите, - крикнул он. - Вы мне не помешаете. Одна минута, и я к вашим услугам.
Мариус вошел. В кабинете сидело человек пять-шесть священников, в том числе и аббат Донадеи. Аббат этот, как всегда кокетливый, улыбающийся, беседовал с нотариусом, улещивая его взглядом и голосом. Он пришел сюда за пожертвованием.
- Мы вас почитаем другом своим, - подлизывался он, - и обращаемся к вам всякий раз, когда в кружках наших пусто.
- Правильно делаете, господин аббат, заметил Дуглас, вставая.
Вынув из ящика несколько золотых, он спросил:
- Сколько же вам нужно?
- Ну, пятьсот франков, думаю, хватит, - сладко проворковал Донадеи. - Для нас важнее всего поддержка честных и почтенных людей.
Дуглас перебил его.
- Вот вам пятьсот франков, - сказал он. И прибавил с легкой дрожью в голосе: - Молитесь за меня, отец мой.
Тут все священники поднялись со своих мест; окружив нотариуса, они рассыпались в благодарностях и призывали на него милость божью. Дуглас, очень бледный, стоя принимал их добрые пожелания, и Мариусу померещилось, что губы и веки его нервно подергиваются.
Гибкий, изящный Донадеи был особенно неистощим в похвалах и угодливых заверениях.
- Да воздастся вам сторицею за все ваши благодеяния, - говорил он. - Господь уже вознаграждает вас, ниспосылая благоденствие дому вашему и даруя мир праведной душе вашей… Ах, сударь, в наш материалистический век, в этом, столь развращенном городе, вы являетесь образцом добродетели. Остается пожелать, чтобы местное купечество пошло по вашим стопам и уподобилось вам во всем - в благочестии, воздержании и доброте сердечной. Это избавило бы нас от ужасного зрелища, какое являет собою наше марсельское общество…
Казалось, Дугласу было не по себе. Лесть священника выводила его из терпения. Он снова прервал его и, легонько подталкивая к двери, возразил:
- Нет, нет, я не святой… Я такой же человек, как все, и тоже нуждаюсь в милосердии божьем. Если вам кажется, что вы чем-то обязаны мне, соблаговолите помолиться за спасение моей души.
Священники начали прощаться и наконец, отвесив последний поклон, удалились.
Мариус из угла кабинета молча наблюдал за всем происходившим. Его возмущала комедия, которая разыгрывалась перед ним. Не думает ли Дуглас купить себе отпущение грехов, щедро заплатив за него наворованными деньгами? Итак, эта добрая душа, этот святой, охотно творящий милостыню, этот христианин, постоянно пребывающий в храме, - лицемер и плут. Так думал Мариус, глядя на священников и нотариуса, и ему казалось, что все это сон: он пришел изобличить мошенника, а увидел сердобольного человека, которого славословила сама церковь.
Изумление сменилось у Мариуса острым желанием исполнить свой долг. Пристально смотрел он на подходившего к нему нотариуса, и когда тот с приветливой улыбкой протянул ему руку, молодой человек отступил и резко бросил:
- Заприте дверь!
Дуглас, совершенно пораженный, как по команде, направился к двери.
- На крючок! - приказал Мариус все так же сурово. - Нам нужно поговорить.
Дуглас накинул крючок и вернулся на свое место, удивленный и недовольный.
- Что с вами, любезный друг? - спросил он.
И так как Мариус ничего не ответил, вероятно подавляя в себе последнюю вспышку жалости, нотариус заговорил:
- Впрочем, вы правы. О делах лучше беседовать с глазу на глаз… Ну как, вы готовы? Я раздобыл недостававший документ. Теперь у меня есть все, кроме вашей подписи, чтобы от имени Муте взять под залог дом Стье… Нас, как вам известно, торопят: сегодня утром пришло еще одно письмо от этого клиента; он умоляет поскорее выслать ему деньги.
Нотариус встал, разложил бумаги и, обмакнув перо в чернила, подал его Мариусу.
- Распишитесь, - коротко предложил он.
Мариус упорно молчал и спокойно следил за каждым движением Дугласа. Он не взял пера и, глядя в лицо нотариусу, сдержанно сказал:
- Вчера я побывал в доме на Римской улице, расспросил жильцов и бывшего хозяина; все они в один голос заявили, что не знают господина Отье.
Дуглас побледнел, и на этот раз Мариус ясно увидел, что губы его дрогнули. Нотариус взял обратно бумаги, положил перо и, садясь, пробормотал:
- А!.. Очень странно!
- Позавчера, - снова заговорил Мариус, - ко мне в контору зашел господин де Жирус, богатый ламбескский помещик; он уверял, что не только среди его соседей, но и во всем городе нет никого, кто носил бы фамилию Отье… Сегодня я убедился, что он прав… Как прикажете это понимать?
Ответа не последовало. Нотариус смотрел перед собой невидящим взглядом, он бледнел и дрожал, видимо чуя гибель и теряя надежду выпутаться из беды.
- Затем я отправился в предместье Сен-Жюст, - беспощадно продолжал Мариус. - Дом, который, по вашим словам, господин Муте уполномочил вас обременить ипотекой, как раз принадлежит старому другу моей матери, господину Жиро; он клялся мне, что владение его свободно от долгов… Еще раз спрашиваю вас, как прикажете это понимать?
И так как Дуглас все еще отмалчивался, молодой человек с негодованием произнес:
- Что ж, раз вы отказываетесь отвечать, то я выскажу все, что думаю, откровенно изложу, как обстоит дело… Ваш господин Отье - лицо мифическое, это марионетка, выдуманная вами, чтобы удобнее было заключать постыдные сделки. Что касается Муте, то никакой ипотеки вы не установили, а деньги его прикарманили. Немало подлогов должны были вы совершить, чтобы добиться такого блестящего положения, а ныне, нуждаясь в новом притоке капиталов, вы опять готовы на подлог.
Дуглас оставался столь неподвижным и безучастным, что молодой человек мог бы с таким же успехом обращаться к мраморной статуе. Невозмутимость нотариуса подливала масло в огонь.
- Я не властен судить вас за все, содеянное вами, - в запальчивости Мариус повысил голос, - но я вправе требовать, чтобы вы объяснили мне ваше недостойное поведение в отношении меня. Что же это такое! Вы чуть было не впутали меня в свои грязные махинации; вы чуть было не осрамили меня, скромного труженика, и все это с легким сердцем, прикрываясь якобы дружеским расположением ко мне… Имею я право в таком случае назвать вас подлецом? Думаю, что имею.
Нотариус и бровью не повел.
- Только что здесь, - продолжал Мариус, - священники благословляли вас… О, вы провели свою роль с безупречным мастерством. Во всем Марселе никто, кроме меня, не знает, что вы собой представляете, но попробуй я разгласить ваши чудовищные злодейства, и меня, пожалуй, побьют камнями - так ловко вы ввели народ в заблуждение. Кто поверит, что нотариус Дуглас, человек всеми уважаемый, воздержанный и верующий, тайным и позорным образом разоряет свою обширную клиентуру!.. Я бы и сам этому не поверил, - если бы не веские доказательства, - глядя на вас, спокойно стоящего передо мной, точь-в-точь как смиренный и богобоязненный монах на молитве… Ну, скажите же хоть слово, оправдывайтесь, если можете!
Взяв со стола нож для бумаги, Дуглас стал вертеть его в руках, выказывая полное равнодушие к словам Мариуса.
- Что мне вам сказать? - откликнулся он наконец. - В ваших суждениях обо мне много наивного. Даю вам вволю накричаться. Может быть, потом, утихомирившись, вы выслушаете меня спокойно.
VIII
Спекуляция нотариуса Дугласа
Услышав, что Дуглас считает его суждения наивными, Мариус вспылил и чуть было не крикнул, что судит о нем, как должен судить тот, кто сам честен. Этот уличенный в подлоге мошенник становился в позу непонятого человека и упрекал его, Мариуса, в наивности.
Нотариус нетерпеливо махнул рукой и не дал ему рта раскрыть.
- Кто без конца говорит, - сказал он, - тот всегда прав. Кой черт! Я же не мешал вам оскорблять меня. Теперь помолчите и дайте мне возможность оправдаться… Я бы, разумеется, предпочел, чтобы моя система осталась неизвестной вам. Но раз вы частично открыли истину, лучше уж выложить все начистоту. Знаю, вы умны и поймете меня скорее, чем кто-либо. Впрочем, я устал; теорию мою применить не удалось, и я не сомневаюсь, что погиб. Вот почему я готов полностью исповедаться перед вами. Вы увидите, что у меня и в мыслях не было кого-нибудь разорить и что я от чистого сердца, по-дружески, предложил вам заработать какую-то толику денег. Словом, отдаю себя на ваш суд и надеюсь, что вы сочтете меня попросту незадачливым спекулянтом. Благоволите выслушать меня.
Мариусу казалось, что все это ему снится. Он смотрел на Дугласа, как смотрят на сумасшедшего, который внезапно обрел способность здраво рассуждать. Спокойный тон, в котором почти не чувствовалось укоров совести, и уверенные движения делали его похожим на убежденного изобретателя, который с грустью, но без ложного стыда объясняет, почему он не достиг успеха.
- Не будем касаться частностей, - продолжал Дуглас, - оставим в стороне дело Отье и Муте, которое не имеет значения. Что действительно надо понять и оценить - так это всю огромную и сложную механику, которую мне удалось пустить в ход… Вас удивляет мое самолюбование. Повторяю, я конченый человек, и могу говорить, не опасаясь навредить самому себе. Мне даже доставляет какое-то удовольствие посвящать вас в подробности моего изобретения.
Нотариус уселся перед Мариусом с видом человека, собирающегося рассказать занимательную историю. Он продолжал небрежно вертеть в руках нож для бумаги.
- Прежде всего, - сказал он, - я согласен с вами, что обманул доверие своих клиентов и что совершил большое преступление, разумеется, если смотреть на меня как на нотариуса. Лично я всегда считал себя банкиром, денежным дельцом. В общем, соблаговолите видеть во мне только спекулянта… Когда я заступил место моего бывшего хозяина, контора имела очень захудалую клиентуру. На первых порах мною были приложены все усилия, чтобы контора эта стала крупным, всегда оживленным деловым центром. Мне приходилось удовлетворять любые запросы. Я ссужал деньгами тех, кто в них нуждался, делал заем у того, кто не знал, как лучше поместить свой капитал, продавал тому, кто хотел купить, покупал у того, кто хотел продать. Я походил на птицелова, что берет на манок вольных пташек; я создал около сорока вымышленных персонажей и, прикрываясь их именами, совершал всякого рода операции. Признаюсь, Отье - одна из таких марионеток. Это дало мне возможность скупить большую недвижимость, которую я оплатил путем займов под залог этой недвижимости, сделанных у несуществующих покупателей… Так я составил себе капитал, денежный оборот, многочисленную клиентуру - всю основу моего кредита.
Дуглас говорил ясно и отчетливо. После небольшой паузы он продолжал:
- Тот, кто спекулирует на деньгах, иногда попадает в тяжелые условия, это для вас не секрет. Будь мои недвижимости обременены долгами, мне пришлось бы круто с первых же шагов, и я был бы лишен возможности провести целый ряд операций, о коих мечтал. Я пользовался средствами, которые мне казались наиболее простыми и удобными. Когда ипотеки поглощали стоимость имущества, я отдавал свободные недвижимости под фальшивую расписку, а затем предлагал ее как залог для новых займов.
- Но ведь это сущая подлость то, что вы мне рассказываете! - воскликнул Мариус.
- Прошу не перебивать, - резко остановил его Дуглас. - Оправдываться буду потом, сейчас я только излагаю факты… Вскоре мне пришлось расширить свою систему. Мне уже не хватало моих сорока персонажей. Тогда я прибегнул к крайнему и очень смелому средству, которое прекрасно удалось. Заключал займы от имени крупных землевладельцев или известных коммерсантов, чье имущество закладывал, а подпись подделывал; после каждой новой ипотеки погашал старую с помощью фальшивой расписки, что избавляло меня от каких бы то ни было тревог… Понятно? Это очень просто.
- Да, да, понимаю, - прошептал Мариус; ему начинало казаться, что перед ним умалишенный.
- Впрочем, - продолжал Дуглас, - я выколачивал деньги любым способом, если это было необходимо. Неуклонно преследуя свою цель, я всегда шел вперед, не думая о препятствиях, не уклоняясь от каких бы то ни было последствий своей теории… Так иногда мною создавались одновременно и должник и недвижимость и устанавливалась ипотека над поместьями, которые либо вовсе не существовали, либо принадлежали не моим мнимым клиентам… А в тех случаях, когда мне крайне нужны были деньги, чтобы быть готовым к каким-нибудь непредвиденным запросам, я создавал за поддельной подписью первых купцов Марселя простые векселя и пускал их в обращение в убыток себе, собственноручно сделав на них передаточную надпись… Как видите, я ничего не скрываю и признаюсь во всем. Я разоблачаюсь перед вами и потому, что хочу оправдаться, и потому, что отныне мне больше не придется применять мою систему.
Мариус буквально ужаснулся. С содроганием заглянул он в душу этого человека. Он чувствовал, что перед ним какой-то нравственный урод; и эта необыкновенная исповедь тяготила его как страшный кошмар. Ему казалось, что он находится внутри грохочущей и дымящей машины, среди шестерней, которые впиваются друг в друга.
- Итак, - снова заговорил Дуглас, - вы хорошо усвоили, в чем состояла моя система. В основном я хотел быть банкиром, хотел пускать в оборот капиталы, проходившие через мои руки. Я приобрел за свой счет недвижимости, рассчитывая выгодно продать их. Моя теория вымышленных имен отвечала всем требованиям; с их помощью тот, кто обращался ко мне, никогда не получал отказа; я был, в зависимости от обстоятельств, заимодавцем, заемщиком, покупателем и продавцом. Когда мне не хватало тех капиталов, какие черпались из моего личного кредита пли кредита, которым мне удалось заручиться для вымышленных лиц, я добывал другие капиталы, обременяя ложной ипотекой первого, кто подворачивался мне, будь то родственник, друг или клиент, с тем чтобы потом освободить имущество этого лица таким же образом, каким оно было заложено: без ведома этого человека. Одним словом, моя контора стала банкирским домом.
- Воровским домом, - крикнул Мариус, - фабрикой подделок!
Дуглас пожал плечами.
- Пора уже вам понять, - сказал он, - и убедиться, что у меня никогда не было намерения обокрасть кого-нибудь из моих клиентов. Сейчас, надеюсь, вы воздадите мне должное. Остается рассказать вам о самом удачном моем изобретении. Чтобы обременить ипотекой приобретенную недвижимость и пустить в оборот взятые взаймы суммы, я додумался обзавестись поверенными, которые постоянно представляли бы моих сорок вымышленных персонажей; выбор мой пал на нескольких молодых людей, пользующихся всеобщим уважением. Они и стали моими пособниками. Я верил в свою систему и, наверное, обогатил бы тех, кто мне помогал, если бы досадные обстоятельства не помешали моему успеху. Предложив вам представлять Отье, я, повторяю, хотел только одного: прийти вам на помощь и привлечь к участию в спекуляции, которую считал чрезвычайно выгодной.