- Садись. Сторожить будем. Или ты думал - придем, волхва быстро повяжем и назад? Сразу видно, что на охоте никогда не бывал. Чтобы зверя выманить, иногда полдня потратишь. А тут не зверь, тут… Человек хуже зверя бывает, знаешь ли это, купец? Да ты ешь, не робей.
Несда, вымокший, замерзший, опечаленный, почуяв сильный голод, взял пирог и стал медленно жевать.
- Знаю, что человек не сравнится со зверем, - ответил он. Пирог ему попался со сладкой кашей.
- Посмотри, Георгий, - усмехнулся Мономах, - а он не так-то прост! Верно, что человек не равен зверю. В лучших своих делах он много выше зверя, а в худших - много ниже бессловесной твари. Почему ты не взял с собой оружие, купец?
Несда перестал есть и закусил губу, раздумывая. Этот вопрос день ото дня становился для него все глубже.
- Я духовный сан приму, - вдруг сказал он. И сам испугался таким словам.
- Вон оно что! - подивился княжич. - А ну-ка отвечай, откуда это: "Объяли меня муки смертные, и потоки беззакония устрашили меня; цепи ада облегли меня, и сети смерти опутали меня. В тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал. И Он услышал…"
- Семнадцатый псалом, - не дал ему договорить Несда.
- Верно! А это: "Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие, ибо они, как трава, скоро будут подкошены и, как зеленеющий злак, увянут".
- Тридцать шестой.
- Тоже верно, - удивился Мономах. - А так можешь?
Он произнес фразу на греческом языке. Несда, подумав, ответил:
- Ты сказал: "Если кто из вас может другим услужить, от Бога пусть воздаяния ожидает и вечных благ насладится".
Княжич, все более изумляясь, еще какое-то время испытывал его познания. А затем сказал такое, от чего Несду, несмотря на сырой холод и ветер, бросило в жар.
- Епископом будешь! - Придвинувшись ближе, Мономах заговорил вдохновенно, горячо и страстно: - Я город построю, в Ростовской земле, там будет столица Руси. Там леса непроходимые, холод сильнее, чем тут, дух суровый. Язычество искореним. Здесь же нам степь не даст житья. И за Киев дядья и их сыновья грызться будут, верное слово. Не хочу этого…
- В Ростове батька Леонтий епископ, - вставил Несда.
- Так то в Ростове. Я же другой город построю, великий. Своим именем назову. Пойдешь туда епископом?
Несда помотал головой.
- Власти страшусь.
- Дурень. - Мономах отодвинулся. - Власть Богом дается для дела. На Руси дела много. А ты как раб ленивый хочешь жизнь прожить?
- Я книги люблю.
- Книги я тоже люблю. Только никто за меня моего дела не сделает. И твоего тоже. Все сам должен. Вот ты думаешь - за меня Георгий и прочие отроки все делают? Как бы не так. Я в Ростов через землю вятичей шел. Ты знаешь, что такое идти сквозь вятичей, прямой дорогой, через леса? Все равно что через половецкое становище. - Мономах наклонился к нему и жарко дышал в лицо. - Отовсюду в тебя стрелы и сулицы метят, а ты их не видишь. Каждую ночь сторожевой наряд выставлять, как на войне, да и днем не зевать. На старшего в дружине не полагаться - самому около кметей ложиться и вставать до рассвета, и оружие с себя не снимать. Никогда не давать себе покоя - вот княжья доля. Вбей себе в голову, купец: на мне держится Русь.
- На тебе?
- На тебе! На каждом. Если будешь следовать этому, то и другие так же делать станут. Понял?
- Понял, - кивнул Несда и уточнил: - А как с книгами?
- Вот же заладил. Ну стань Васильем Великим и пиши книги!
- Васильем не могу, - опешил Несда. - Георгием Амартолом, пожалуй. Он монах был.
- Иди в монахи! К Феодосию. Там лучше всего. Феодосьевы иноки, сказывают, чудеса творят.
- Меня отец прибьет.
- Купец? Не прибьет. Я тебя выкуплю…
- Князь! - встрял Георгий. - Больно громко говоришь. Все волхвы разбегутся.
- Волхвы! - вдруг сказал Несда, вытягивая шею. Впереди во тьме ему почудились отсветы огня.
- Что? Где? Сколько их? - посыпалось одновременно.
Варяг и княжич вползли на верх бугра и затаились, вжавшись в траву. Несда залег рядом. На капище в самом деле горело яркое пламя. Потом быстро вспыхнула вторая поленница дров, за ней третья.
- Маслом разжигает, - прошептал Георгий. - Или смолой.
От одного кострища к другому переходила человеческая фигура, запаляя огни. Только последний, прогоревший днем костер зажегся едва-едва, пламя плясало у самой земли.
На волхве был длинный плащ с клобуком, закрывавшим голову.
- Ну повернись, - упрашивал его шепотом Георгий, - повернись… Если это оборотень Всеслав, нам его не одолеть.
- А ты знаешь Всеслава в лицо? - тихо посмеялся Мономах.
- Ох… и впрямь не знаю.
- Я тоже никогда его не видел. Тогда не все ли равно, кто там колдует. Надо подойти ближе. Он нас не увидит, мы придем из темноты.
Княжич встал в полный рост, распахнул плащ и беззвучно обнажил меч.
- Меч святого Бориса. Пошли, Георгий. А ты, купец, оставайся на месте и жди. Если мы не вернемся, действуй как знаешь. Бог тебе поможет.
Он перекрестился и зашагал к капищу, не прячась. За ним, осенясь знамением, двинулся варяг, догнал княжича и попытался обойти - закрыть собой. Мономах отстранил его рукой.
Они приблизились к границе темноты и света. Несда, плохо сознавая, что делает, отправился следом. От капища его отделяло чуть более полусотни шагов. Он увидел, как Георгий, обойдя все же Мономаха, быстро перескочил между двумя огнями и ткнул острие меча в спину волхва.
Дальнейшее произошло стремительно, Несда не успел пройти и двух шагов. Волхв, не оборачиваясь, скинул с головы клобук, по-заячьи скакнул наискосок в сторону. На прежнем месте остался только плащ. Волхв сделал еще одно быстрое, едва заметное движение. Георгий выронил меч и стал падать.
В тот же миг Несда увидел лицо волхва, показавшееся почти черным: короткие кучерявые волосы над невысоким лбом, угрожающе оскаленные зубы, блеснувшие белизной. Отрок споткнулся и упал, к горлу подступила внезапная тошнота.
На капище волхвовал комит софийской стражи Левкий Полихроний. Он был облачен в броню и сжимал в руке короткий меч.
К варягу с криком подбежал Мономах, подхватил, но не удержал. Они упали вместе. Пока княжич пытался встать, волхв исчез. Георгий не шевелился и не дышал. Пониже плеча из дыры в груди быстро расползалась кровь. Мономах выставил вперед меч и бросился в темноту за убийцей.
Несда, шатаясь, поднялся и пошел к кумирне. Он не слишком понимал, что произошло. Оскал волхва, обернувшегося софийским комитом, затмил все мысли. Он только хотел помочь варягу, с которым что-то случилось. Вдруг из темноты вылетел Мономах и едва не повалил его снова в траву.
- Где он?! Где этот бесовский чародей?
Несда очумело потряс головой.
- Не знаю.
- Он убил Георгия и как в бездну провалился!
Княжич оттолкнул его и убежал.
Несда посмотрел на полыхающие огни и на лежащее ничком посреди капища тело варяга. Его помощь больше не нужна. Теперь дело стало яснее: охота на волхва закончилась.
Он развернулся и пошел прочь. С неба снова начало капать. Потом лить. Очень быстро дождь разошелся, струи хлестали по лицу, словно плети. Громыхнула молния. Перун гневался, что его врагу Кривому Велесу принесли человечью жертву. Или радовался. Никогда не знаешь, что у этих лукавых божеств на уме. Несда и подавно не ведал. Он спускался с горы, тычась в темном лесу будто слепой щенок. Шептал:
- Господи, спаси люди Твоя и благослови достояние Твое, победы на сопротивныя даруя…
17
Ворота Киева открывались на рассвете. В это утро свет не приходил долго. Небо угрюмилось темными быстрыми тучами, бежавшими будто привязанный к половецкому коню пленник.
Стражники, отперев ворота, удивленно проводили взглядами отрока, первым вошедшего в город. Отрок в свитке на меху был грязен, мокр, исцарапан и несчастен. Он трясся от холода и кулаком размазывал по лицу сырость - то ли слезы, то ли дождь.
- Эй, малец, - окликнул стражник, - ты чьих будешь?
Несда не услышал его и не обернулся.
- А может, ничьих, - ответил сам себе жалостливый кметь. - Божья птаха.
- Неспокойная ночка была, да-а, - сказал второй стражник, почесывая под шапкой. - Слыхал, что сменные баяли? Переяславский княжич прискакал-де бешеный, ломился в ворота. Про душегубство кричал чегой-то.
- Я ж с тобой был, - напомнил первый, - слыхал небось, не безухий.
- Ну да, ну да, - покивал другой. - Так этот мальчонка, может, видал там чего? Ишь, горестный какой.
- И верно! Соображаешь, Тулук, - с уважением сказал первый и проорал во всю глотку: - Эй, малец!
Но мальца и след уже затерялся среди квелых поутру, зевающих холопов, тяжело бредущих торговцев-коробейников и баб-портомой с огромными корзинами тряпья, собравшихся на речку.
Несда тихо подошел к отцову двору, в последний раз растер грязь на лице и сосредоточенно предстал перед кормильцем. Дядька Изот сидел сгорбленный у ворот на обрубке колоды, обхватив голову руками. Ясное дело - хозяйское чадо сгинуло без вести, кормильцу первому за пропажу отвечать. Дядька Изот к тому же добрый, к дитю всей душой расположен.
- Вот он я, дядька, - сказал Несда, сделав голос потверже, чтобы не дрожал.
- Ах ты ж, - всплеснул руками кормилец, подскочил и давай ощупывать и оглядывать чадо. - И где же ты был, изверг!! Аж чуть голова моя не поседела! Кто тебя так измордовал?!
- Пусти, дядька, - отбивался Несда, - никто, сам. В лесу заблудился.
- В лесу! Боги святы! Да как ты там оказался-то ночью?
- Не спрашивай меня ни о чем, дядька Изот. Все равно не скажу. И отцу не скажу.
Несда всхлипнул.
- Ну вот, и очи намокли! Ах дите ты, дите, - сжалился кормилец и прижал его к себе. - Ну, не говори, не говори. Поплачь, ежели хочется. А хозяину и не до тебя теперь. Нынче всем плакать хочется.
Несда вырвался из объятий.
- Что случилось, дядька? Отчего отцу не до меня?
- Эх!
Кормилец безнадежно махнул рукой и пошел во двор. Несда догнал его и дернул за рукав.
- Говори!
- Прискакал незадолго до тебя Балушка.
- Отцов холоп? Да ведь его на весло посадили, в Корсунь…
- То-то и оно. Он да еще двое от всего обоза остались.
- Куманы? - задохнулся Несда.
- Они. Одну лодью, говорит, взяли, а две сожгли. Перебили всех, ночью.
Несда рванулся к дому, но вдруг остановился.
- А Даньша?
Дядька Изот молча повесил голову. От крыльца навстречу Несде, гремя бубенцами-подвесками, выбежала Баска в рубашонке без подпояски. С тихим сопеньем ткнулась ему в ноги. Он погладил сестренку по голове, взял за руку и увел в дом. В сенях ее подхватила нянька, стала выговаривать за непослушание.
В доме было не по-утреннему безмолвно. Не сновала челядь, не перекликались весело девки-холопки, Мавра не раздавала дневные работы по хозяйству. Несда на цыпочках прошел к истобке, неприметно встал у ободверины.
Балушка ерзал на скрыне и отчаянно вздыхал. На нем была рубаха с чужого плеча и ветхие лапти не по ноге.
- Такие дела, хозяин…
Поникший Захарья сидел у стола, крепко сцепив большие руки, волосы свешивались на глаза. Мавра беззвучно плакала за прялкой, вцепившись рукой в свои обереги, приколотые связкой к верхней рубахе, - крохотные медные гребешки, ковшики, гуси-лебеди.
- Так, говоришь, до Воиня не доплыли, - молвил Захарья. По напряженному лицу было видно: он силой утверждает себя в мысли, что его лодей больше нет.
- Уже за Росью весть донеслась, - закивал Балушка. - Гонцы переяславские оповещали. После того еще два дни плыли. Данило, шурин твой, не хотел назад поворачивать. Да лихую сторожу ты, хозяин, набрал. Иные сбегли, иные с Данилом засобачились.
- Что ж куманов проспали? - горько спросил Захарья. - Днем собачились от страха, а ночью дрыхли преспокойно?
Балушка исторг из себя долгое покаянное воздыхание, хотя он-то виноват ни в чем не был.
- Думали, на правый берег поганые не полезут. - Холоп посмотрел в глаза Захарье, распрямил спину, гордо сообщил: - Две лодьи мы спасти могли, хозяин! Почитай на середину реки успели увести. С огнем только совладать не сумели. Куманы нас запаленными стрелами достали. Потом уж в воде добивали. А кто и сам потонул.
- Своими глазами видел, как Даньшу убили?
- Видел, как налезли на него, ровно стая псов. Где ему с одной рукой рубиться против такой своры.
- Сам-то как спасся?
- Да уж не чаял. До утра мы втроем в воде за обгорелыми лодьями хоронились. С зарей на нас в тумане и выплыли тьмутараканцы. Послы из Киева к себе возвращались.
- Знаю, то бояре Глеба Святославича. Что ж, сразу они повернули, как вас на борт взяли, или еще кого найти пытались?
- Прошлись вдоль берега. - Балушка увел глаза в сторону. - Трупья там плавали, хозяин. Никого живого. Так и повернули назад. Не захотели куманов дразнить.
Тут Захарья увидел сына.
- А, ты… Где был? - равнодушно спросил он.
- На капище, - неожиданно для себя сказал Несда. Голос был хриплый, простуженный. - Там твой петух, отец.
- Петух? - безвольно пробормотал Захарья. - Не помог петух. И чернецы тоже… Иди в поварню, пусть тебя накормят.
Он встал. Растерянно огляделся вокруг.
- Надо пойти. Гавшу оповестить. Даньшиной вдове слово молвить. Убиваться станет баба…
Несда стянул с себя мокрую свиту, от которой шел пар.
- Идем-ка в сухое тебя облачу, - взял его за плечо кормилец.
Дочиста умытый и переодетый, Несда уплетал кашу с репой и мясом за большим столом в поварне. На том же столе рубила капусту Дарка. Молодая челядинка успела в своей недолгой жизни расцвести первой красой и тут же ее потерять. На щеке у девки багрянел рубец, похожий на куриную лапу. Год назад Захарья купил ее на торжище, когда Киев наполнился невольниками, приведенными из полоцкого града Менеска. Рана на лице молодки была тогда совсем свежей. Кто-то из кметей братьев Ярославичей оставил на ней свою метину и заодно задрал подол. К зиме живот у Дарки округлился, а к весне спал: девка от горя совсем почернела и скинула дите. Дядька Изот за ней самой ходил в ту пору как за дитем: отпаивал зельем, шептал сказки, уговаривал жить. Дарка выжила, поднялась на ноги и на кормильца с тех пор смотрела благодарно. А дядька Изот, напротив, стал усыхать. Жалел девку и так глубоко впустил ее в сердце, что теперь было не вынуть занозу.
- Товару-то сколько сгибло! - сетовала Дарка, ловко орудуя тесаком.
- Товар что, дело наживное, - сказал кормилец, тут же стоявший, будто решил не спускать теперь с чада глаз. - Мертвых не воротишь.
- Убитых не поднимешь, - согласилась девка. - Они только в памяти как живые. Родителев моих до последней черточки помню. И как они убитые лежали… - Дарка пересилила себя, отогнала слезы. - Пока наш хозяин будет товар заново наживать, чем ему свой дом содержать? Небось от половины ртов захочет избавиться. Холопьев на торг отведет. А там к какому еще хозяину попадешь?
Дядька Изот от такой мысли закаменел и не знал, что сказать.
- Сынок хозяйский подрос, в пестуне нужды боле нет, - гнула свое Дарка, принимаясь за вторую капустную голову. - Продаст он тебя, Изот, а?
Кормилец с жалким вопросом в глазах смотрел на Несду, будто искал у него защиты.
- Не продаст, - пообещал Несда, облизывая деревянную ложку. - У нас скоро новое дите народится.
- А если девка будет? А по миру если пойдете? - с внезапной злостью спросила челядинка.
- Дарка! - прикрикнул на нее дядька Изот. - Какой пес тебя укусил?
Девка сникла.
- Наелся? - Она забрала пустое блюдо.
Несда зачерпнул ковшом малиновый квас из бочонка, выпил и ушел с поварни. Поднялся наверх, в изложню, стал собирать суму в училище. За ним притопал кормилец, отягощенный думами.
- Дядька, женись на ней! Тогда если и на торг попадете, то вместе. Мужа с женой не продают раздельно.
Кормилец усиленно затряс головой.
- Не могу. Она молодая, еще может волю получить…
Несда знал о том: незамужняя раба обретала свободу после смерти хозяина, если прижила от него дитя. Он участливо поглядел на кормильца - скольких усилий требовалось ему сказать такое?
- Пойдем, дядька, в училище! - бодрясь, позвал Несда.
- Да какое ж сегодня ученье? - развел тот руками. - Нынче княжьи рати с ополчением в поход идут. Уже небось и выступают.
- А верно!
Несда схватил сумку и со всех ног побежал к софийскому двору. Митрополит Георгий сегодня должен осенять православное воинство крестом, благословляя на победу!
Дядька Изот, ворча, направился в конюшню седлать коней. Снова дите сбежало, забыв обо всех приличиях!
18
В окружении Всеволода Переяславского не было в тот день более мрачного человека, чем варяг Симон, пестун и дружинник князя с отроческих его лет.
Утром, едва посерело небо, на Лысую гору поскакал отряд во главе с варягом. Раздавленный горем боярин сам поднял окоченевшее тело сына и уложил на подвесные носилки, притороченные к седлам двух коней. После этого иссек мечом идола, но лишь затупил клинок. Кмети, поглядев на ярость боярина, отвели его в сторону, поднапряглись и своротили истукана. Сбросили с горы. Сжечь деревянного бога даже не пробовали - всю ночь лил дождь.
Тело отрока обмыли, обрядили и положили в подклети Десятинной церкви. Боярин наказал псаломщикам непрерывно читать над сыном молитвы до своего возвращения из похода. Поп, с которым он обговаривал это, промолчал, сочтя наказ помрачением духа. Кто знает, сколько продлится поход князей против половцев? Две седмицы, три, пять? Мертвое тело за то время сильно истлеет и станет зловонным. Семь дней, не больше, сказал себе поп. Далее отпеть, как положено, и похоронить.
- До моего возвращения, - хмуро повторил боярин, словно угадав мысли иерея. - Завтра придут, положат в другую домовину и зальют медом. Хоронить буду в Переяславле.
…Князь Всеволод Ярославич сперва говорил с сыном наедине. Позже, после церковной службы, позвал вернувшегося с Лысой горы варяга, и уже вдвоем терзали вопросами княжича. Мономах честно пытался вспомнить, видел ли он убийцу в лицо. Но если и видел, что с того - в памяти ничего не осталось, кроме стремительности его передвижений и короткого, будто охотничьего меча. Однако волхва мог разглядеть тот третий, что был с ними, а затем тоже пропал.
- Купецкий сын!
Княжич торопливо описал его: невысокий, прямые темные волосы, стриженные в круг, серые глаза, свита на бараньем меху. Грамотей, книжник, каких и среди попов немного. Имя же неизвестно, позабыл спросить.
- По училищам искать надо, - подвел черту князь Всеволод, - при церквах. С половцами отвоюем, тогда разошлю отроков. Сейчас не до того. Мужайся, Симон. Ополчись со всей твердостью на общего врага, это поможет тебе одолеть горе.
- Я найду этого волхва, князь, и вырву у него сердце.
- Симон, - покачал головой Всеволод, - в тебе говорит страсть гнева и мести. Ты христианин. Оставь гнев и месть Господу, не пачкай ими свою душу.
- Я найду его, князь, - повторил варяг, - и он сам попросит меня о смерти. Демоны ада будут преследовать его и отдадут в мои руки. Я все сказал. Пора выступать, князь.