* * *
Было раннее утро, и уставший от бессонницы Павел спускался по боковой лестнице на второй этаж, в котором размещался ресторан отеля.
Через стеклянные фрамуги внутрь помещения проникал уличный свет, и были все основания полагать, что новый день станет таким же солнечным, как и вчерашний.
Пару дней назад песчаная буря, отравлявшая жизнь всем русским хабирам в течение почти двух недель, иссякла, и на небе показалось светило.
Входя в ресторан, Дорошин заметил у столика, за которым уже собрались к завтраку все русские спецы, двух вооружённых людей в камуфляже и зелёных беретах. Они о чём-то переговаривались с заводчиками.
Ускорив шаг и подойдя ближе, Павел прислушался к разговору.
– Обстановка сложная. Маршрут движения забит беженцами из Бенгази, – говорил по-русски без всякого акцента стоявший к нему спиной незнакомец. – Нам поручено сопровождать вас до самого Рас-Лануфа и обеспечить посадку на морской паром, который доставит вас к берегам Сирии…
– Доброе утро! – поздоровался со всеми сразу Дорошин.
Говоривший военный повернул голову на голос, и… они сразу узнали друг друга.
– Саша, ты?! – Перед Дорошиным стоял его более молодой коллега по военному институту, с которым они когда-то вместе служили на судоремонтном заводе одной из прибалтийских республик, где шла подготовка иностранных офицеров-подводников, а затем, несколькими годами позже, встретились в Ливии.
– Паша, ты как здесь?! – в свою очередь, обрадовался и одновременно удивился неожиданной встрече тот.
В следующий момент они крепко, по-дружески, обнялись.
– Саша, ты в ливийской форме, с оружием – что это значит?
– Да вот, явился вас проводить, – улыбнулся Степанченко. Но глаза его сразу стали серьёзными.
– Ты здесь… – не закончил вопроса Дорошин.
– Правильно подумал, – кивнул друг. – Я здесь, чтобы отстоять законную власть. Познакомься, это мой командир, – представил он молча стоявшего рядом с ним высокого мужчину в военной форме с автоматом Калашникова за спиной.
– Борислав, – приятно улыбнулся незнакомец, крепко пожав протянутую Павлом руку, и добавил: – Я – серб из Боснии.
– Ты в каком номере остановился? – спросил Александр.
– В 407-м, на четвёртом этаже. Если сможешь, приходи ко мне, я в отеле неотлучно. Поговорим, ведь так давно не виделись!
– Приду с удовольствием, но только к вечеру – надо со всеми делами управиться до наступления завтрашнего утра. Появлюсь у тебя часов в семь примерно. Не возражаешь?
– Буду ждать, – пообещал Дорошин, и мужчины, попрощавшись со всеми, ушли.
– Ничего себе! Вы что же, знакомы, выходит? – У Ивана от удивления и крайнего любопытства отвисла нижняя челюсть.
– Выходит, – задумчиво согласился Дорошин. – Вы кушайте, Ваня, кушайте, – посоветовал он молодому человеку.
Если ранее, направляясь в ресторан, Павел ещё сомневался, стоит ли идти на завтрак, то теперь все сомнения улетучились – есть что-либо расхотелось вовсе.
"Почему Сашка с оружием и в военной форме? К тому же в сопровождении югослава? На охрану посольства это не похоже…" – мысли роем кружились в его голове.
Вопросов, самых разных, было много, а вот ответов на них у Павла не находилось, хотя он и прилагал все усилия, чтобы разгадать неожиданный ребус.
– Знаешь, Куприяныч, я, пожалуй, пойду к себе. Есть что-то не хочется. Если что – я в номере, – предупредил он старшего группы специалистов.
Находясь и сам под впечатлением от всего увиденного и услышанного, Михаил Куприянович, человек неторопливый и осторожный, только понимающе кивнул в ответ. Ему ещё не приходилось сталкиваться с подобной ситуацией во время заграничных выездов, и он нуждался во времени, для того чтобы всё спокойно "переварить".
* * *
В дверь гостиничного номера постучали.
Идя открывать, Дорошин автоматически взглянул на часы: ровно семь вечера.
– Точность – вежливость королей! – с улыбкой похвалил Павел, впуская друга. – Ты что же, стоял у дверей, ожидая, когда часы на башне пробьют девятнадцать ноль-ноль?
– Нет, конечно, – улыбнулся Александр. – Просто привык не опаздывать, рассчитывая время. Ты ведь помнишь, нас этому учили в армии?… А у тебя ничего, уютно!
– Это не у меня, а у них, – уточнил хозяин номера.
– Ну да, – усмехнулся приятель.
Находясь в ожидании Александра, Дорошин накрыл маленький столик у самой лоджии, куда придвинул оба мягких стула, имевшихся в его распоряжении.
"Дастархан", собранный Павлом на скорую руку, был по-походному незамысловат. Предвидя долгий разговор с другом, которого не видел со времени распада СССР, он разжился в местном баре литровой бутылкой виски (спиртное с некоторых пор стали продавать в Ливии для иностранцев, проживающих в отелях от четырёх звёзд и выше). Порезал лимон на дольки, выложив их на блюдце, и высыпал содержимое двух пластиковых пакетиков с орехами кешью в вазочку для сладостей. Отдельно на столе лежали круглая картонная коробка плавленого сыра "Смеющаяся корова" местного производства, а также пачка сигарет и спички.
– Ишь ты, Джонни-гуляка, – покрутил в руке гранёную бутылку "Джонни Уокер" со знакомой этикеткой Степанченко. – У вас тут продают?
– Ну да. Чего ты на неё любуешься, скрути ей башку! – не без былого озорства предложил Дорошин.
Он только сейчас вспомнил, что забыл выставить на стол две бутылочки лимонной воды "Бен Гашир", припасённых для употребления с виски, и полез в холодильник.
Павел предпочитал эту ливийскую воду всяким пепси и коле, утолить жажду которыми было практически невозможно. Кроме того, по вкусу она более всего напоминала содовую.
Разливая спиртное в стаканы, Александр напомнил другу:
– А помнишь восьмидесятые, как мы тогда в Ливии самогон гнали? На сухих дрожжах, на болгарской томатной пасте и много на чём ещё?… Местные "товарищи" мало что соображали в этом смысле. Не то, что наша братия. Была бы канистра побольше! Запихнёшь туда пять кило сахара, банку дрожжей, зальёшь водой и – на балкон. Два часа на жаре – и брага готова! Кто был особо нетерпелив, только её и пил. Нормальное же спиртное в те времена достать было практически невозможно. Лишь посольские работники, да ребята из Торгпредства, как всегда, жировали, получая продуктовый кооператив из Москвы. Но лично мне, более всего учитывая жару, хотелось не водки, а пива. Да ещё под хорошую рыбку, типа воблы!..
– Помнишь, тогда чехи как-то ухитрялись варить вполне сносное пиво из сусла, что ли? Я не очень в этом разбираюсь. Им-то, с детства привыкшим к этому напитку, в "сухой" Ливии вообще приходили кранты! Знаешь, так много, как тогда, я нигде и никогда больше не выпивал. Всему виной запреты…
– Да, те времена не забыть! Мне вообще "по наследству" от соседа, уезжавшего в Союз окончательно, достался самогонный аппарат. Старлей был твоим тёзкой. Служил в войсках ПВО где-то в Сибири. Умный, вдумчивый парень, ко всему, что бы ни делал, подходил с головой. Он так хитро смонтировал аппарат из трёх разных по диаметру банок из-под сухого молока, вставив их одну в другую, что и не догадаешься сразу об истинном предназначении "изделия". Что и говорить – инженерный подход! Весьма производительная была вещица, доложу я тебе… Ну, давай "вздрогнем", за встречу!
Чокнувшись, друзья выпили не закусывая.
– Ну, рассказывай, чем занимался всё это время? – первым задал вопрос Александр.
– Да особо и нечего рассказывать. – Дорошин потянулся за сигаретами. – Отсюда уехал в восемьдесят пятом, если помнишь…
Степанченко молча кивнул.
– …Затем служил в различных точках в Союзе, нигде не задерживаясь надолго: Мары, Котлас, Фрунзе и т. д. Этот "джентльменский набор" тебе, конечно, и самому неплохо известен, не так ли?
Степанченко кивнул снова.
– Потом вновь вместе с другими нашими неприкаянными коллегами безрезультатно обивал пороги ГУКа, искал место в Москве, – продолжал Дорошин. – На почве неустроенности и со Светкой начались размолвки, пока наконец и вовсе не расстались, так и не приобретя своего угла. – Павел вздохнул и потянулся за новой сигаретой. – Уже лет пять, как живёт со своей матерью… Дослужился до подполковника. Уволился из рядов в девяносто седьмом, когда армию практически уже добивали… Сейчас живу один, в бывшей родительской квартире на Таганке. Стариков своих и жениных похоронил почти всех несколько лет назад. Уходили один за другим: сначала Светкин отец, потом оба моих… Мало не показалось! Ну а сюда приехал подзаработать – пенсия-то плёвая.
– Понятно. А как твой сын? Уже, наверное, совсем взрослый?
– Никите пару месяцев назад стукнул тридцатник. Живёт отдельно от всех, снимает однокомнатную квартиру с какой-то барышней, находясь с нею в гражданском браке. У современной молодёжи стало модным не регистрировать свои отношения. Ни меня, ни Светку с ней не знакомит.
– Да ты что?! Неужели твоему Никитке уже тридцать лет? – изумился Александр. – Я помню, как он здесь учился ходить!..
– Ты лучше вспомни о том, сколько годков нам с тобою, – мрачновато перебил Дорошин.
– Это ты верно заметил, – согласился Александр. – Свой шестой десяток я разменял уже здесь, пару лет назад…
– Ну а что приключилось с тобой? Ведь недаром же ты с автоматом в Ливии? – спросил Дорошин.
– Перед тем как рассказать свою историю, предлагаю "накатить" ещё по одной, – сказал Александр, решительно разливая виски. – Так будет легче вспоминать всё, что было.
– Принимается!
Друзья выпили, едва закусив орешками и лимоном. В их разговоре наступила временная пауза. Дорошин молчал, глядя на друга. А тот медлил, и было видно, как трудно даются ему непростые признания. Наконец он решился.
– Я, Паша, наёмник, боец спецназа, и мне за это неплохо платят. Здесь нахожусь уже более четырёх лет. Служу по контракту в бригаде спецназначения под командованием Хамиса Каддафи. А ранее… впрочем, всё по порядку.
Немного помедлив, Степанченко продолжал:
– Сразу после возвращения из Ливии зимой восемьдесят шестого мне подфартило, и я распределился в родной Киев, в академию ПВО, где и служил вплоть до развала Союза и "оранжевой" вакханалии. Жили мы с Оксаной в квартире её мамы в центре старого города. Встречались с друзьями, ездили на лыжах, ходили гулять по Гидропарку, радуясь снегу. В общем, жили в своё удовольствие. Ты ведь знаешь, как прекрасен Киев, особенно в мае, когда цветут каштаны!.. Ждали весны и уже подумывали завести ребёнка.
Но счастье длилось недолго. Сначала в том же году грянул Чернобыль. А после вообще – караул: развал СССР и приход к власти руховцев во главе с Ющенко и "оранжевой принцессой". Тогда в Украину из-за дальнего "бугра" вернулись фашистские недобитки, типа Ярославы Стецько и прочей мрази, сразу получивших мандаты депутатов Верховной рады, и жизнь в Украине изменилась кардинально. Начались марши престарелых фашистских прислужников, бывших полицаев и всякой другой нечисти. Эти гады из каких-то тайных сундуков достали свою форму времён войны и даже нацистские награды!
Им стали платить пенсии, строить мемориалы, оказывать почести как участникам войны, уничтожая последние крохи достоинства наших бедных стариков-ветеранов Великой Отечественной. А нам, бывшим военнослужащим Советской армии, офицерам и прапорщикам, – кукиш с маслом! Пенсии и то выплачивать перестали… Одним словом, в той новой жизни мне, как и многим моим друзьям и знакомым, места не нашлось. Все мужики в одночасье стали гастарбайтерами и уехали кто куда, а наши женщины подались на панель…
Наступила тяжёлая пауза, которая длилась не менее минуты. Наконец Александр справился с волнением и продолжил рассказ.
– Когда я узнал, что моя Оксана – валютная проститутка, то готов был покончить с ней и с собой. Мы сразу расстались, простить её я не смог. Да и она не очень-то хотела этого, как мне показалось. Зачем ей, молодой и красивой, безденежный неудачник, проводивший часы, лёжа на диване?… Чем только не пытался я заниматься в то время, стараясь заработать. Куда только не обращался. Но всё напрасно, – платили гроши. И я был беден, как церковная мышь! Не было денег даже на хлеб… На этой почве стал выпивать и покатился вниз. Появились дружки из ближайшей подворотни… И вот тогда вышел на меня один иностранный вербовщик, узнав, что я бывший офицер. Национальность этого субъекта мне до сих пор неизвестна. Ведь в то смутное время в Украине каких только "духов" не было. Расползлись по стране, как клопы по перине! И оказался я, Пашуня, во Франции, на отборочной базе Французского иностранного легиона. Ну а дальше в моей жизни начались такие чудеса, что и не перескажешь! Но я попытаюсь.
После череды унижений и разнообразных проверок и тестов по психологии, на сообразительность, память и т. д., я был отобран для отправки в форт де Ножент, под Парижем, – продолжал свой удивительный рассказ Александр. – Здесь я, как и все "синие" – новичкам присваивается этот цвет в начале отбора, – продолжил "хождение по мукам", подписав часть какого-то контракта. Читать, что подписываешь, не дают. А тех, кто настаивает на этом, немедленно выгоняют. Так что с самого начала ты попадаешь в кабалу, оценить которую даже не в состоянии.
Потом мне выдали временный документ с новой фамилией и именем. В легионе все получают не только новые имена, но даже меняют национальность: французы становятся шведами, украинцы – канадцами и т. д. Всё это делается для заметания следов. Пройдя и этот этап, состоявший из проверок на физическое состояние, уборки территории, медицинских тестов и знания компьютера (все волонтёры должны хорошо им владеть), я наконец попал в Аубани – основной отборочный центр под Марселем, куда нас, будто туристов, отвезли на шикарных кондиционированных автобусах. По прибытии в центр нам всем выдали спортивные костюмы, футболки, бельё и первый раз – деньги, из расчёта 28 евро за будний и 30 евро за выходной день.
А далее распорядок дня такой же, как и в любой воинской части: подъём в пять утра, зарядка, уборка и бесконечные проверки и тесты. Выгоняли массово за любой самый малый проступок, а также тех, кто не справлялся с какими-то испытаниями. Последним из них был бег. Нужно было уложиться в норматив – пробежать три километра за 12 минут. Я одним из немногих выполнил и это задание.
Русскоязычных кандидатов вообще было немало. В основном из бывших союзных республик – украинцы, татары, казахи… Некоторые дошли до конца, имея более основательную в прошлом физическую и военную подготовку, чем любой из французов. Но большинство из них всё-таки выгнали за то, что те не захотели пресмыкаться перед местным персоналом.
Наконец я перешёл в разряд "зелёных", т. е. тех, из кого выбирали новобранцев. К этому моменту я должен был уже вызубрить до полутысячи французских слов, что при нашей-то институтской подготовке сделать было совсем несложно. Считается, что такой словарный запас является достаточным для функционирования как на поле боя, так и в казарме. Отношение к "зелёным" намного лучше: от привилегированных работ до жрачки во французских ресторанах. Я даже отъелся на классных харчах!
Все мы, а нас было десятка три, ждали решения отборочной комиссии, которая работала лишь один раз в неделю. Зачислить должны были только каждого третьего. Вот я и попал в число "красных", т. е. тех, кого приняли в легион. Там я попросился в парашютисты – так посоветовал мне один наш бывший офицер, уже легионер со стажем, и меня зачислили в состав 2-го парашютно-десантного полка, куда входит и спецназ. И отправили к месту его дислокации – на Корсику.
Уже на острове, в городке с "майонезным" названием Кальви, мне, как новоиспечённому легионеру, выдали документ – anonymat, с новыми персональными данными: другие имя и фамилия, новые имена родителей, дата и место рождения. На основе этого документа оформили служебный паспорт. Так я стал Этьеном Фуше…
– А зачем это нужно? – перебил Павел. – Ведь, насколько я понимаю, к виду на жительство, скажем, во Франции, все эти фокусы с документами ничего общего не имеют?
– Видишь ли, официально легион призван выполнять функцию "защиты французских граждан, находящихся за рубежом". Например, где-нибудь, где по контракту работали французские специалисты, произошёл переворот и идёт братоубийственная война. Гибнут мирные люди и серьёзной опасности подвергаются жизни французских граждан. Вот в таком случае легион может разработать и провести спецоперацию по их спасению, направив в эту страну своих военнослужащих. Но всё это – теория! На деле же, Иностранный французский легион проводит другие операции, суть которых в диверсиях и карательных акциях на территориях других государств. Эти действия, как ты сам понимаешь, не относятся к благовидным с точки зрения международного права. А потому истинное происхождение людей, которые осуществляют эти самые действия, находится в некоем тумане…
Вновь в разговоре старых друзей наступила пауза, во время которой Дорошин, не переставая удивляться рассказу Александра, думал о том, что история его институтского однокашника больше напоминает классический французский роман, нежели реальную жизненную историю.
Впрочем, не верить другу у него не было никаких оснований. Да и то, что произошло за последние десятилетия с ними со всеми и их страной, некогда большой и единой, разве не жестокий роман с продолжением?… Великим французским писателям-романистам до такого недодуматься!
– И что было потом? – спросил Дорошин, вновь наполняя рюмки и ощущая искреннее желание напиться.
– А дальше было много всякого. Экспедиции в Африку и Азию, тропические ливни и экзотические заболевания, бои против наркомафии в Латинской Америке, где я лишь чудом остался в живых. Местные наркобароны имеют не только свои вооружённые формирования, которые искусно используют условия джунглей для ведения войны, но и вполне современную боевую технику, включая малую артиллерию и авиацию. Примерно через год мне присвоили чин капрала. Потом решили повысить до сержанта, но не успели. Во время экспедиции в Косово я получил лёгкое ранение, а вместе с ним и право на французское гражданство вне всякой очереди. Так положено по правилам. Не скрою, после всех злоключений я поначалу этому очень обрадовался. Стремился забыться, вычеркнуть прошлое из памяти и стать настоящим Этьеном Фуше. Делал снимки в парадной красно-белой форме на новые документы. Подписал даже очередной контракт на пять лет. Да видно – не судьба. Помешали обстоятельства…