- Молодец! Настоящий джигит! - радостно встретил Вихров подъехавшего Парду. Но когда он присмотрелся к юноше, улыбка сошла с его лица. Парда был чем-то сильно встревожен, лицо его побледнело. Нагнувшись, он шепнул Грише что-то.
- Товарищ командир, приготовиться надо! - сказал переводчик, - Только не показывайте вида, пусть не знают, о чем идет речь, - продолжал он, заметив волне-, ние командира.
- Ну, ну? - насторожился Вихров.
- Нас окружают.
- Кто?
- Банда Тиллятыша. Говорят, около сотни джигитов.
- Кто сказал?
- Один свой человек. Говорит, за той горкой стоят. - Гриша показал глазами направо. - Что будем делать?
- Попробуем прорваться в гарнизон, - также тихо ответил Вихров, пощупав лежавшую в кармане гранату. - Только уйти отсюда надо спокойно, не привлекая внимания.
Он оглянулся, подозвал Барсукова, сказал ему о полученном сообщении и приказал, чтобы бойцы без суеты отвели лошадей за стоявший рядом дувал.
Потом они с Гришей спустились с пригорка и не спеша прошли к лошадям.
В сторонке тянулась глубокая узкая щель. Воспользовавшись ею, можно было скрытно покинуть кишлак. Этот путь и избрал Вихров, рассчитывая, что они смогут уйти незамеченными и, прискакав к Ак-Тюбе, поднять гарнизон. Он разобрал поводья и вскочил в седло. Бойцы сели на лошадей.
Прижимаясь к дувалу, они спустились в лощину и поскакали галопом по каменистому руслу ручья.
Они отъехали уже около двух верст, когда в горах прокатился выстрел.
- Басмачи! - сказал Гриша.
Вихров оглянулся. Большая толпа басмачей в пестрых халатах с гиканьем скакала за ними.
- А вон еще! - крикнул Латыпов.
Справа по гребню лощины во весь мах мчалось десятка два всадников. Видимо, они хотели отрезать муть красноармейцам при выходе из лощины. Не оставалось никакого сомнения, что Вихров и его товарищи не успеют проскочить.
"Что же делать?"- подумал Вихров. Впереди послышался быстрый конский топот. Выезжая из-за поворота лощины, прямо на них скакали смуглые всадники. Вихров решил пробиваться вперед.
- Держись ближе! - крикнул он бойцам, выхватив шашку из ножен. - За мной.
Дальнейшее произошло так быстро, что он успел только заметить, как Гриша свалил кулаком чернобородого басмача и как тот кубарем вылетел из седла. Остальные шарахнулись в стороны. Бойцы проскочили вперед. Вихров рванул из кармана гранату и, повернувшись в седле, швырнул ее на дорогу.
Они продолжали во весь мах мчаться по лощине. Из-под ног лошадей летела земля.
Барсуков, далеко отстав от товарищей, скакал последним. Он слышал за собой топот погони, который все приближался. Сорвав из-за плеч винтовку, он хотел повернуться в седле, но в эту минуту на него обрушился тяжелый удар.
- Товарищ командир! - закричал Барсуков отчаянным голосом.
Услышав крик, Вихров придержал поводья и оглянулся. Барсуков лежал на шее лошади. Два басмача, высоко взмахивая шашками, рубили его по голове и плечам.
- Стой! Стой! - крикнул Вихров. Он повернул лошадь и поскакал к Барсукову.
Раздался выстрел. "Пропал!"- подумал Вихров, чувствуя, что его лошадь валится на бок. Он упал, больно ударившись затылком о камни. Потом чьи-то сильные руки подхватили его и подняли на седло. Приподняв голову, он увидел, что мимо него скачут всадники в красных штанах. Рядом мелькнуло знакомое молодое лицо. "Ильвачев! Как он попал сюда?"- подумал Вихров, теряя сознание.
Крепко придерживая Вихрова, Парда пустил лошадь за эскадроном. Он видел, как в поднявшейся впереди густой туче пыли быстро взлетали и падали шашки…
Смеркалось. Над горами поднималась луна.
Вихров с закрытыми глазами лежал на спине у обочины дороги.
- Что с ним? - спросил Ильвачев.
- Коня у него убили, - сказал Гриша. - А сам голову о камни зашиб. Видите, без сознания.
- Немедленно везите его в гарнизон.
- Товарищ военком, а куда трофейные винтовки определить? - спросил Сачков.
- Сколько их?
- Шестнадцать штук.
- Раздайте бойцам. Только собирайтесь быстрее, товарищи. Уже ночь скоро…
В стороне от дороги бойцы завертывали в кошму тело Барсукова.
- Эх, жаль! До чего хороший человек был! - говорил Латыпов, увязывая веревкой кошму. - И ласковый такой… - Латыпов замолчал, прокашлялся, вспомнил, как Барсуков запасал виноград. - Да, вот она жизнь… А ну, ребята, берись!.. Стой, не ладно, под спину поддерживай, - говорил он товарищу, который поднимал Барсукова на пугливо храпевшую лошадь. - Ну вот, так-то лучше. Давай веревку… Привязывай…
Ильвачев медленно ходил по балахане и посматривая на Вихрова, говорил:
- То, что вы здесь натворили, не к лицу красному командиру, и вам придется по всей строгости отвечать перед революционным законом… Я вас предупреждал о самом чутком отношении к местному населению. А вы что? Человека избили! Что это еще за выходки? Стыд и позор! И ежедневно пьяным напивались!.. Замечательно! Посмотрим, какой еще материал даст на вас Седов, Он приехал вместе со мной… Помолчите пока, после будете оправдываться! - прикрикнул он, увидев, чтб Вихров собирается что-то возразить. - А что скажут о нас дехкане? Раньше их избивали царские чиновники, а теперь, выходит, свои бьют! Безобразие! Как же я в вас ошибся…
Вихров только недавно очнулся, у него мучительно болела голова, и он никак не мог понять, почему Ильвачев, старый товарищ, обращается к нему на "вы" и обвиняет его в пьянстве.
Дверь скрипнула. В комнату вошел Седов.
- Ну, все выяснил! - бодро сказал он.
- Ну и как? - спросил Ильвачев.
- Абсурд! Ерунда! Ахинея! Интересно знать, кто дал товарищу Шарипову такие нелепые сведения?
- Значит, не подтвердилось? - обрадовался Иль" вачев.
- Абсолютно ничего. Я весь народ опросил. Только хорошее о нем говорят.
- Скажи, пожалуйста… А я ему тут мораль читал, - Ильвачев с досадой покачал головой и быстро подошел к Вихрову. - Алеша! Друг! Чего же ты молчал, не оправдывался?
- Вот это мне нравится! - сказал Вихров. - Сам, не давал мне рот раскрыть, а теперь спрашиваешь?
- Ну извини, друг. Я погорячился немного. Знаешь, как обидно было. Ты тут работаем, ночи не спим, за каждого человека бьемся, и вдруг такая история.
- Ладно, ничего, - добродушно усмехнулся Вихров. - Все хорошо, что хорошо кончается.
- Товарищ Ильвачев, ты говорил Вихрову, что гарнизон снимается? - спросил Седов.
- Нет… Так вот, Вихров, слушай. Командующий приказал снять все гарнизоны. Видимо, предполагается большая операция. Завтра утром ты должен выступить в Митань и присоединиться к Ладыгину. Так что, друг, отдавай распоряжения.
19
На следующий день к вечеру Иван Ильич Ладыгин привел эскадрон в Каттакурган. Он подивился на отремонтированные казармы и, расположив бойцов на новом месте, отправился в штаб представиться командиру полка. Но ни Кудряшова, ни Федина в штабе не оказалось. Старший писарь хозчасти Терешко, маленький, толстый человек с круглой, как шар, бритой головой, сказал ему, что командование на партийном собрании в штабе бригады.
Тут же, в большой комнате хозяйственной части, толпились какие-то пестро одетые люди.
- К кому это? - шепотом спросил Ладыгин, показывая глазами на собравшихся, которые, переговариваясь между собой, нетерпеливо посматривали на дверь с надписью "Заведующий хозяйственной частью".
- К товарищу завхозу, - тихо ответил Терешко. - Занят?
- Вам можно.
Подумав, Иван Ильич решил зайти к завхозу Афанасьеву посоветоваться по одному делу и заодно попросить у него денег авансом. Собственно, на получение денег он мало рассчитывал, потому что знал, что Афанасьев дрожит над каждой копейкой. Это был уже пожилой человек с перерубленным носом. Он имел привычку без нужды посматривать на часы, полученные им за отличную стрельбу еще в старой армии, где он служил артиллерийским фейерверкером. От увечья нос его изменил форму, и завхоз, как говорил один бригадный шутник, "изъяснялся с французским прононсом".
Когда Иван Ильич вошел к нему, завхоз был занят просмотром каких-то бумаг.
- А, товариц Ладыгин! - приветливо прогнусавил он, подняв голову на звук шагов, и тут же бегло взглянул на часы. - Зачем пожаловал?
- По делу, Григорий Петрович. Хочу кое о чем с тобой посоветоваться, - отвечал Ладыгин, подходя к столу и крепко пожимая руку завхоза.
- Ну что ж, это дело хорошее, - весело произнес Афанасьев, обрадовавшись, что Иван Ильич пришел не за деньгами. - Только ты, брат, давай посиди, покуда я народ отпущу. Слышишь, шумят? - кивнул он на соседнюю комнату, откуда доносился гул голосов.
- Что за люди? - поинтересовался Ладыгин.
- А! Разрази их гром! Завхоз с досадой поморщился. - Нэпачи! Мошенники!.. В городе строительной организации нет, вот и приходится с подрядчиками дело иметь, - пояснил он, нахмурившись. - И откуда они узнали, что я деньги получил? Прямо нюх какой-то собачий. А уж жмоты! Жмот на жмоте сидит и жмотом погоняет. Деятели, одним словом. Скоро последние штаны снимут. Честное слово. Им что… Деньги-то ведь народные. Так и норовят побольше хапнуть. Прямо беда с ними… Он встал из-за стола, подошел к двери и, приоткрыв ее, крикнул:
- Терешко, давай пускай!.. Да пускай по одному, чтобы не толпились!
Потом он вернулся к столу и, шумно двинув стулом, уселся на место.
Дверь приоткрылась. Сначала просунулось помятое лицо с красным губчатым носом и вытянутыми в стрелочку тонкими жидкими усиками, потом, ступая на нос-ски, словно крадучись, в комнату пролез боком низенький человек в пиджаке. Он сделал несколько мелких шагов и остановился, держа шапку в руках.
- Ну, чего тебе, Вечкин? - спросил Афанасьев, быстро взглянув на часы.
- Мы, товарищ завхоз, у вас печи клали. Так вот, как бы нам деньги получить? - сказал с угодливой улыбкой подрядчик.
Афанасьев сердито посмотрел на него.
- Печи клали? Деньги получить? - заговорил он, шевеля закрученными кверху усами, - Только за деньгами и ходите. А где я на вас всех денег наберусь? Разве я сам их печатаю?
- Это уж как вам будет угодно, товарищ завхоз. А только как мы у вас печи клали…
- Печи клали! - снова подхватил Афанасьев. - Да ведь как клали! Начнешь топить, а они возьмут и задымят. И что же, тебе за это деньги платить?
- Так, товарищ завхоз, комиссия ведь принимала, - делая шаг вперед и прижимая шапку к груди, сказал Вечкин убедительным тоном.
- Комиссия! А что она понимает - комиссия? Разрази ее гром! Подписала акт - и с рук долой… А, между прочим, сколько тебе причитается?
- Двести девяносто восемь рублей пятьдесят копеек.
- Ишь, жмот, какой, даже копейки подсчитал, - проворчал завхоз.
- Я не жмот, товарищ завхоз. Я в точности, по вашим расценкам считал. Конечно, я могу закруглиться. Пусть будет триста рублей для ровного счета.
Афанасьев взял карандаш и начал подсчитывать…
- Ну вот! А говоришь, что не жмот, - сказал он, положив карандаш. - Хотел на тридцать рублей меня обсчитать. И, между прочим, денег у меня нет: не привезли из Ташкента.
- Э, нет, товарищ завхоз, - возразил Вечкин. - Я с казначеем беседовал. Пущай, говорит, товарищ завхоз резолюцию наложит. Деньги, говорит, есть. Я уплачу.
- Терешко! - взглянув на часы и багровея, громовым голосом крикнул завхоз.
- Чего изволите? - спросил писарь, появляясь в дверях всей своей маленькой полной фигурой.
- Пошли ко мне казначея.
Спустя некоторое время в комнату, спросив разрешения, вошел казначей, стриженный под машинку молодой еще человек.
Угрожающе пошевелив усами, Афанасьев посмотрел на него.
- Ты чего болтаешь, что у тебя деньги есть? - спросил он, сердито нахмурившись.
- Я не болтаю, товарищ завхоз, - сказал казначей, - Я еще вчера вам два раза докладывал. Деньги есть. Получили немного.
- Гм… Получили! Ну ладно, выдан вот этому… деятелю… сотню рублей… Хотя нет, постой. Сотни много. Хватит с него и полсотни. - Афанасьев повернулся к Вечкину и с ненавистью посмотрел на него. - А за остальными через неделю зайдешь. Не бойся, не пропадут.
- В крайности, дайте еще хоть десять - целковых, - попросил Вечкин, перебирая шапку в руках.
- Сказал пятьдесят - и шабаш! - повысил голос завхоз. - Можешь идти. На той неделе наведайся. Если деньги будут, то уплачу.
Бормоча что-то под нос, Вечкин вслед за казначеем мелкими шажками вышел из комнаты.
- Вот, Иван Ильич, жмоты какие. Каждый норовит побольше урвать, - сказал Афанасьев, значительно взглянув на Ладыгина.
- По-моему, ты все же не прав, Григорий Петрович, - заметил Ладыгин. - Зачем тянуть? Почему сразу не рассчитаться?
- Как то есть сразу?
- Позволь, у тебя деньги есть?
- Мало ли что у меня есть, - сердито заговорил Афанасьев. - Разве он один у меня? А вдруг какой-нибудь экстренный случай? За фураж тоже вот надо платить. Да мало ли какие расходы. А денег в обрез… Помнишь, в Речице два месяца на бобах сидели?.. Ну вот, а ты говоришь! Я, брат, ученый. Надо уметь маневрировать. Да… А Вечкину что? Думаешь, он прибедняется, так и действительно бедный? Как бы не так! У него, у канальи, собственный дом.
- Ну, это, конечно, дело твое. Тебе виднее, - согласился Ладыгин. - Но ты все же отпусти меня, Григорий Петрович. Мне время идти.
- А что у тебя?
Ладыгин сказал, что во время стоянки в гарнизоне бойцы с помощью местных жителей выдубили две воловьи кожи.
- Нельзя ли теперь эти кожи обменять на подметки. Красноармейцы пообносились, надо ремонтировать обувь.
- И только-то? - удивился завхоз. - Чего ж ты сразу не сказал? Я-то думал… Постой, ты новости слышал? Во второй бригаде потери есть.
Ладыгин подвинулся на стуле. В его мягких глазах, устремленных на завхоза, мелькнула тревога.
Афанасьев взял папиросу, закурил и рассказал о случившемся. Дело было в том, что стоявшая в Ура-Тюбе вторая бригада получила приказ разбить матчинского бека и занять Матчу. Не зная тактики горной войны, бригада опрометчиво углубилась в ущелье, где басмачи обрушили на нее поток камней и открыли огонь. Пришлось отойти, понеся потери. Басмачами захвачено в плен несколько раненых. Командира взвода Донцова басмачи зверски пытали, а затем убили. Участь остальных неизвестна.
- Да что ты говоришь?! - воскликнул Иван Ильич. Он сокрушенно покачал головой. - Ай-яй-яй… А ведь Донцова я знал, хороший командир. Ну, а бригаду, по-моему, винить нельзя. Тактики горной войны мы как следует еще не знаем. Все время воевали в степях.
- Да. Вот брат, какие дела, - сказал Афанасьев.
- Ну, все у тебя? - спросил он, помолчав.
Иван Ильич неожиданно для себя покраснел.
- Нет, есть кое-что, - сказал он, прокашлявшись.
- Деньги нужны? - догадался завхоз.
- Нужны, Григорий Петрович. Хочу френч перешить. Обносился.
- Эх, деньги, денежки, деньжонки, - вздохнул Афанасьев. Он побарабанил по столу короткими толстыми пальцами. - Сколько тебе?
- Рублей сто.
- Дам! - решительно заявил Афанасьев. - Тебе из последних дам, товарищ Ладыгин, потому что ты порядочный человек. Давай, брат, пиши заявление.
А пока Ладыгин писал, он слазил в шкафчик, достал бутылку и, прицелившись глазом, посмотрел ее на свет. Потом он с трудом выжал из бутылки с полрюмки портвейна.
- На, хвати! От малярии первое средство. Разрази ее гром! - Он придержал рюмку и с сомнением посмотрел на Ладыгина. - А ты не запьянеешь? Смотри, брат! А то еще скажут: завхоз, мол, напоил.
Усмехнувшись про себя, Иван Ильич выпил налитый портвейн.
- Ну, давай, твое заявление, я резолюцию наложу… Только вот какое дело: если надумал что перешивать, так перешивай скорее.
- Почему?
- Это пока между нами. Дня через три бригада уходит в пески. - Афанасьев повернулся на стуле и крикнул Терешко.
- Что прикажете? - спросил писарь.
- Пошли сюда казначея, пусть захватит сто рублей. А потом побрызгай пол. Дышать нечем. Эка жарища какая!..
Покончив с делами, Ладыгин пересек наискось казарменный плац и зашел в эскадронную канцелярию.
- Уже успел?! - радостно удивился он, увидев, что одринарец Крутуха хлопочет у кипящего самовара. - Добре! Где же ты его нашел? - спросил Ладыгин, оглядываясь на находившихся в комнате Ильвачева и Вихрова.
- У ветврача отобрал, - мрачно сказал ординарец. - Он его со склада взял, когда-сь мы в гарнизоне стояли. По-моему так, коли взял, так и скажи. А то отдавать не хотел. Мой, говорит. Вишь, какой хозяин нашелся? А у кого-сь, кроме нас, в полку еще есть самовары? И подивитесь: мы три года пользовались - и ничего, а он месяц у себя подержал - и бок помял… Еще смеялся - чайханщиком меня обзывал, кабан гладкий!
- Ну добре, - сказал Ладыгин, любовно, как старого друга, оглядывая самовар, с которым не расставался с начала гражданской войны. - Пригласи старшину чай пить.
Ворча что-то, Крутуха вышел из канцелярии.
- Садитесь товарищи, - предложил Иван Ильич. Он заварил чай и с наслаждением потянул носом крепкий душистый запах.
Дверь стукнула. Вошел Харламов.
- По вашему приказанию, товарищ комзск! - сказал он, вытягиваясь.
- Садись, Степан Петрович. Будем чай пить.
Харламов с выражением удовольствия на загорелом лице подсел к самовару.
- Ну, как у тебя? - спросил Ладыгин.
- Все в порядке. Только вот старики наши чего-то поспорили, - сказал Харламов, подвигая себе железную кружку и откусывая белыми ровными зубами маленький кусочек сахару.
- Не понимаю, что они за народ? То надышаться друг на друга не могут, то ругаются, - подхватил Ильвачев. - И всегда Кузьмич начинает.
- Я так полагаю про себя, - сказал Харламов, - что у товарища доктора, стало быть, характер такой.
Они помолчали.
- Ну, что в штабе слышно? - спросил Ильвачев, поднимая глаза на Ладыгина.
- Командование на штабном партийном собрании. Только одного завхоза видел, - И Ладыгин рассказал о неудачном рейде второй бригады.
- Ну, Вихров, погибнуть бы и тебе, если бы не тот житель, который тогда в гарнизон прискакал, - заметил Ильвачев.
В дверь постучали.
- Войдите! - сказал Ладыгин.
В канцелярию вошли два человека с чемоданами в руках. Вошедший первым, совсем молоденький, с темно-карими живыми глазами на тонком, как у девушки, красивом лице, спросил, кто командир эскадрона.
- Я командир, - сказал Ладыгин.
Тогда тот отрекомендовался командиром взвода Кондратенко.
Вихров с любопытством и симпатией посмотрел на молодого командира. Новое обмундирование, поскрипывавшее кожей снаряжение, некоторая застенчивость и неловкость движений - все изобличало в нем новичка, только что выпущенного с командных курсов.
Вслед за ним представился другой командир. Это был высокий рыжеватый человек с большим белым шрамом на длинном лице.
- Простите, не расслышал: как ваша фамилия? - спросил Ладыгин.
- Кастрыко, - сильным, звучным голосом сказал командир.
- Вы что, тоже украинец?
- Никак нет, товарищ командир эскадрона, - сказал Кастрыко с достоинством, отчетливо выговаривая каждое слово. - Я - терский казак.
- Добре. Вы что, с одних курсов?