- Веня, - обратилась к нему Агаша, - ты чего это такой пасмурный?
Сама ненамного старше паренька, Агаша чувствовала теперь себя умудренной жизнью молодой женщиной, обязанной по - матерински воспринимать чужую беду.
- Да так, - неопределенно ответил мальчишка. - Настроение мне испортили.
- Кто и почему? - допытывалась Агаша.
Она с Иваном уже сидела на скамейке рядом с реалистом и ей во что бы то ни стало захотелось узнать, что же произошло с мальчиком.
Вениамин с родителями приехал в поселок месяцев шесть назад. До этого они жили где‑то не то в Ряжске, не то в Саранске. Отец - мелкий банковский служащий. Переезд был связан с плохим здоровьем его жены, матери Вениамина. Мальчик учился прежде в реальном училище, все силы приложили родители к тому, чтобы он продолжил учебу и на новом месте.
Но вот незадача - с первых же дней ему не стали давать проходу сынки тихорецких толстосумов, особенно из казачьего сословия. "Городовик", то есть "иногородний", "хамсел" и другие обидные клички так и неслись ему вслед. Несколько великовозрастных обалдуев пытались даже его побить. Затем преследование вроде бы прекратилось. По простоте душевной паренек похвалился новым соученикам о том, что он привез с собой почтовых голубей, умеющих выполнять его команды.
Отвечая теперь Агаше на вопросы, кто и как его обидел, Вениамин, сдерживая волнение, рассказал:
- Попросили у меня голубей двое из этих ребят. Посмотреть им захотелось. Я принес. А они схватили птиц и мне не отдали.
- Так ты пойди к учителю, - посоветовала Агаша, - пожалуйся и тебе голубей возвратят.
- Не возвратят, - удрученно сказал мальчик. - Их балбесы изжарили и съели.
- Во живодеры, - возмутился Иван, до этого не вступавший в беседу. - Но ты, хлопец, шибко не журись. Я когда учился в школе, куркулевы сыночки надо мной тоже немало поизнущались.
Украинский привлек к себе паренька и, успокаивая, закончил:
- Ну а с голубями, что ж теперь? Придет время, когда наши смирные голуби поразгоняют всю хищную стаю коршунов. Крепись, брат.
Украинский взял Агашу под руку и отправился к ее отцу и матери с тем, чтобы, оставив ее у родителей, самому подыскать подводу и засветло добраться до Тихорецкой станицы. Агаша была уже в тягости и работать, как в первое время, теперь не могла. Иван усердно трудился и за себя, и за нее вместе со своим отцом и младшим братом.
Братья не раз задавали родителям вопрос, почему так получилось, что оба они носят одно и то же имя. Мать Ефимья Анистратьевна обычно в обтекаемой, слегка иронической форме выражала свое недовольство священником, одинаково нарекшим старшего и младшего сыновей:
- Да то, хлопчики, наш сельский батюшка назвал вас по своему письменнику: Иван - первый, Иван - второй, как тех царей - монархов.
- Смеешься, мама, - улыбались сыновья.
В разговор вступал отец Митрофан Степанович. Тот вносил полную ясность:
- Был у нас на батьковщине, где мы жили, такой батюшка, что от горилки никогда не просыхал. Подошел день крещения нашего младшего новорожденного - мать и бабуся подались в церковь. Просят священника: будь ласка, назови мальца в честь нашего деда, Степаном, сделай такую метрику. Смотрят на батюшкину физиономию, а она, как тот буряк, красная с перепою, ничего батюшка не соображает. Что‑то бормочет себе под нос. А потом говорит дьячку: пиши - Иваном нарекается. Ему не стали
перечить, а то еще спьяну совсем откажется крестить, а гроши‑то уже были уплачены. Так и получилось в нашей семье два сына Ивана.
С выходом замуж Надежды за русского переселенца Василия Букина и женитьбой Ивана на воронежской дивчине Агаше семья Украинских впитывала в себя все лучшее из обычаев, традиций, языка двух братских народов. В общении семей утвердились взаимное уважение и сердечность, готовность прийти на помощь друг другу.
В первое время, когда Агаша еще проявляла некоторую робость, непоседа и выдумщица Надежда изобрела простой и верный способ приобщения юной невестки к семейным разговорам, которые велись на смешанном русско - украинском наречии.
Когда однажды все оказались в сборе и надо было скоротать длинный зимний вечер, Надежда предложила:
- Давайте поиграем в отгадки. Один называет слово по - украински, а другой скоренько говорит, что оно значит по - русски. Или наоборот.
- Пивень, - тут же положил начало состязанию ее брат Иван.
- Петух, - уверенно нашел эквивалент Василий Букин, достаточно освоившийся с украинизмами.
И потекла веселая игра слов женатой молодежи. Играющие хорошо ориентировались в народной лексике. Лишь один разок сбилась Агаша. Услышав слово "хвиля", она ответила:
- Филя.
- Вот и нет, - захлопала в ладоши Надежда. - Это значит - волна.
С улыбкой глядя на своих домочадцев, Митрофан Украинский произнес:
- В нашей громаде послухать ради: хоть украинску баску, хоть русску сказку.
В 1913 году у молодоженов Агаши и Ивана родилась дочка. Назвали ее Марией. Радость для них самих, да и для их родителей тоже. А вместе с тем - новые хлопоты и волнения. Жизнь‑то добавляла трудностей. Беднякам противостоял мир богатых. А с ним ой как нелегко было бороться, отстаивать свои человеческие права.
В преданиях семьи не забылся случай, когда зять Украинских Василий Букин во время строительства хаты пошел к своему хозяину, богачу Кухарю попросить пару
лошадей, чтобы произвести замес глины для обмазки тур- лучных стен. Дело было летом.
- Что ты, парень! - с нарочитой искренностью удивился богатей. - Не могу я сейчас снимать коней с полевых работ.
Мало того, что отказал тогда Кухарь своему батраку, так еще и поиздевался напоследок:
- Ничего, вы и сами, как лошади. Ты да два Ивана Украинских закатывайте повыше портки, пошибче потанцуйте в глине - вот вам и будет замес.
За свое злоязычие и насмешки над бедняками богатые не несли ответственности ни перед кем. Разве что перед своей совестью. А ее у большинства из них - ив помине не было.
Особенно злостные обидчики сами иногда попадали впросак и становились всеобщим посмешищем. И свершалось это при самом деятельном участии лиц, претерпевших их козни. При случае счеты сводились так умело и скрытно, что опозоренный гордец и толстосум не мог точно определить, кто же ему устроил каверзу.
Жил в ту пору в станице богатенький казак Федор Лабура. Был он малоросл, жидковат. Но хозяйством ворочал большим - в поле у него паслось немало скота, имелось десятка три десятин пахотной земли. Летом он часто оставался на коше ночевать, чтобы лучше приглядывать за работой батраков.
Лабура отличался вредным характером. Чуть что - он горланил на человека, ругал, оскорблял.
- Прямо бес какой‑то, - жаловались на него одностаничники.
К тому же любил крепко выпить. Тогда ему вообще на глаза не попадайся. Трусил он только перед своей женой - дородной казачкой, ростом повыше его и в толщину в два его обхвата.
Глашка Лабура иной раз, рассердившись, применяла к благоверному такие меры воспитания, которые никак не назовешь изысканными. Она пускала в ход скалку, толкач или другие свои подручные средства.
- Стерва ты, Глашка, - пробуждаясь однажды после похмельного сна, укорил свою невыдержанную супругу провинившийся Лабура. - Не могла вдарить полегче, аж- ник весь бок болит.
- Говори, змей, спасибо, - ответствовала Глашка, -
шо я тебя и так пожалела. Ты же чуть гроши по пьянке не потерял.
Еще до своей женитьбы отравился как‑то Иван Украинский на летнюю ярмарку в железнодорожный поселок. Народу - кишмя кишело, не меньше ста тысяч человек побывало на той ярмарке. Как обычно, заключались крупные сделки на куплю - продажу промышленных товаров, больших партий зерна, шерсти, кож, мяса, подсолнечного масла и других продуктов и сырья. Здесь же совершался наем рабочей силы на предстоящий сезон полевых и уборочных работ. Чтобы наняться в батраки к казакам и богачам - иногородним окрестных станиц в Тихорецкий поселок съезжался обездоленный люд из многих областей юга и центра России. Появлялись здесь люди и из еще более отдаленных мест.
Во второй половине дня Иван уже собрался отправляться домой, в станицу. И тут он случайно со стороны увидел Федора Лабуру. Не то за удачу на ярмарке, не то по иному поводу, но казачок уже так усердно поднабрался, что еле стоял на ногах. Неверными шагами он подошел к своей бедарке, стоявшей на ближайшей улице, кое‑как отвязал коня, с превеликим трудом уселся на сиденье и, клоня голову то влево, то вправо, двинулся в путь.
Несколько поотстав от Лабуры, Иван встретился у въезда в станицу с Пронькой Духовым и Мироном Буевым - такими же как он батраками, получившими поблажку от хозяев по случаю ярмарки.
Поздоровались. Иван спросил:
- Видели тут Лабура проезжал? Вот уж он наклюкался!
- Не видели, - ответили парни. - Другие уже едут, а его не было.
- Стоп! - воскликнул вдруг Пронька. - Это ж он подался объездной дорогой на свой кош, решил заночевать там, чтоб Глашке не показываться в таком виде.
Пронька загадочно хмыкнул, а потом сказал Ивану:
- Пока. До свидания.
Пронька и Мирон затаили на Лабуру большую обиду. В прошлый сезон они у него батрачили, а он, выпивоха и скряга, не рассчитался с ними как следует. Рублей двадцать не додал. Поэтому, заполучив от Украинского совершенно случайно оброненную им информацию, парубки решили извлечь из нее максимальную пользу для того, чтобы отплатить Лабуре должок за нанесенную обиду.
В полночь ребята тайком пожаловали на лабуровский кош, приманули мясом собак, чтобы не лаяли, а потом разыскали в сарае на сене спящего непробудным сном хозяина, покропили его ложе мазутом, высыпали на полсть содержимое старой подушки - и были таковы. Утром на коше царил переполох. Перепачканный в мазут, весь в пухе и перьях хозяин носился как угорелый и на чем свет стоит костерил своих работников, не уберегших его от позора, до седьмого колена клял злоумышленников, сотворивших с ним злую шутку.
- Так ему ублюдку и надо, - единодушно оценили станичники событие на коше Лабуры.
У своего последнего хозяина Дейкина Украинские работали круглый год. Весной и летом больше всего в поле, а осенью и зимой возле скотины. Нередко наниматель поручал им выполнять предприсания атамана по ремонту дорог, улиц, гребли через Тихонькую, церковно - приход- ской школы или другие повинности. С наступлением зимы торили братья и санный путь в железнодорожный поселок с подводами, наполненными доверху бараньими и свиными тушами, которые поставлял Дейкин в тихорецкие трактиры и духаны.
…Конец января выдался снежным и морозным. Еще с вечера братья получили указание хозяина загрузить двое саней свежемороженным мясом и утром отправиться в железнодорожный поселок. Работа привычная, батраки занялись ею без промедления. Загруженные сани Иван замкнул на ночь в просторном хозяйском сарае, а с рассветом он и его младший брат запрягли лошадей и их малый санный поезд заскрипел полозьями по снегу. Одетые в полушубки, в бараньих папахах, братья не ощущали мороза. Слепило лишь глаза от снежной круговерти, набиравшей разгон с каждой минутой. Дорогу буквально заволакивало белой пеленой.
Выставленные по обеим сторонам дороги вешки из крупных подсолнечных стеблей едва просматривались в снежной мгле. Ехавший в передней подводе Иван - старший, обернувшись назад, крикнул младшему брательнику:
- Ну и погодка, хай ей грец. Не дреми, Ванюха!
Сильные кони с заметным напряжением одолевали
забитую снегом колею дороги. Иван - старший слез с воза, пошел рядом. Его примеру последовал и младший брат. На пересечении с гравийным павловским трактом из снеж
ной пелены, словно из‑под земли, вынырнули две мужские фигуры. По их быстрому приближению к саням Украинский заподозрил что‑то недоброе. Легкие их санки угадывались поблизости. Быстро замотав вожжи за грядель саней, Иван вытащил из соломенной подстилки стальной дергач с острым наконечником, применяемый крестьянами для извлечения сена и соломы из слежавшихся скирд и копен. Ухватившись за прочную круглую рукоять инструмента, возчик опустил наконечник в снег, опираясь на толстый прут, как на трость. Только он это сделал, как двое незнакомцев встали посреди дороги, перекрывая путь подводе.
- Посторонитесь, граждане, - окликнул Иван встречных.
- А ты, голубок, не спеши, - услышал он в ответ голос, лишенный каких‑либо любезностей. - Останавливай сани.
- А ну, прочь с дороги, - уже теряя терпение, потребовал Украинский.
- И не подумаем, - хрипло ответил самый высокий с разбойным видом верзила. - Нам от вас много не надо - две бараньих туши и тогда пропустим.
- Вы что, грабеж хотите учинить?
- Называй, как хочешь, - рявкнул вожак, - баранов давай немедленно, иначе сами возьмем.
Грабитель и его напарник двинулись к Ивану. Взбешенный такой наглостью, Украинский крикнул что есть мочи:
- Не подходить! Иначе вот этим дергачом кишки вам повыпускаю.
И он выбросил вперед надежный, достаточно длинный, отшлифованный до блеска, крепкий металлический прут с острым крючковатым наконечником. Младшего брата Иван громко предупредил:
- Заходи им сзади, накидывай на них веревочную петлю.
У вожака холодно блеснул в руке нож, по всей видимости ножом был вооружен и его соучастник. Но пустить в ход холодное оружие уголовники не решились. Слишком предметный отпор получили, устрой они открытое нападение - и впрямь смелый парень мог до их кишок добраться. А такой оборот дела никак не устраивал любителей легкой наживы.
Проваливая прочь к своей кошевке и удаляясь в направлении станицы Архангельской, вожак зло матерился, Иван расслышал даже, как он его обозвал:
- Хозяйский холуй, сорвал нам все дело.
Сзади послышался скрип саней - это Украинских догонял знакомый станичник.
- Что у вас тут произошло? - обеспокоенно поинтересовался он.
- Малость объяснились с залетными гастролерами, - показывая на удалявшуюся легкую кошевку, сказал Украинский. - Попробовали ножом грозить, чтоб хапнуть баранины на шашлык, да сорвалась их задумка.
Продолжая дальше путь, разгоряченный небезопасным происшествием, батрак размышлял над последними словами грабителей. "Добро‑то не мое, а чужое - думал он. - И мне его не жалко. Но на него нет прав и у этих подонков". Сдав мясные туши хозяину трактира и получив от него расписку, братья возвратились в станицу. О том, что произошло в дороге, они рассказали своим домашним, Дейкин же узнал об этом от случайного свидетеля неприятного события.
- Что ж ты умолчал передо мной? - укорил он Ивана. - Твое поведение заслуживает не только похвалы, но и поощрения.
Хозяин пытался вознаградить батрака пятью рублями, но Иван посчитал неудобным брать деньги, отказался.
- Тогда вот что, - сказал Дейкин, - раз ты гроши не берешь, я устрою так, что ты на весенних скачках примешь участие на моем коне, в полном снаряжении.
Честно признаться, такая щедрость поколебала у Ивана неприязнь к хозяину. Давно зрело у него сокровенное желание посостязаться с сынками богатеев на скачках и в рубке лозы. Но хорошо знал - это для него недоступно. Померяться силой и ловкостью могли лишь избранные, из казачьего сословия, у которых в конюшнях для такой цели выращивались и содержались породные скакуны, хранилась первоклассная сбруя, а в кованых сундуках, обернутые в промасленные тряпицы, ждали своего часа остро отточенные сабли. Ничего этого у Ивана не было и быть не могло.
Между тем, за Украинским еще с мальчешских лет в станице закрепилось прозвище, как одного из самых сноровистых лошадников, умевшего обращаться с конем не
хуже любого кавалериста. Находясь в поле, вдали от посторонних глаз, Иван частенько скакал на лучших хозяйских рабочих лошадках, ударами плети срубая иссиня - фи- олетовые головки высоких степных будяков. И глаз, и рука тренировались, сила в плечах крепла. В такие минуты Ивану казалось, что он и на настоящих скачках может выступить ничем не хуже других. Но годы шли, а на всех очередных праздничных джигитовках он оставался простым зрителем.
Теперь же речь велась о нем, как об участнике… Заманчиво и страшновато! Иван наперечет знал всех коней Дейкина - рабочих и выездных. Не будучи коренным казаком, Дейкин был приписан в казачье сословие, благодаря своему богатству и влиянию. Добрых скаковых лошадей держал для престижа. Сыновей Степану Дейкину Бог не послал, были у него только две взрослые дочери. Поэтому и коней - красавцев хозяина некому было продемонстрировать перед всей станицей во всей их мощи и превосходной стати.
Обычно праздничное зрелище - скачки лошадей и рубка лозы - устраивалось в станице до начала сенокоса, накануне или после Пасхи, когда в поле заканчивался сев яровых, овса, подсолнечника, кукурузы, бахчевых и овощей, а трава еще не подоспела к уборке и прополка всходов только начиналась. Таким событием отмечались нередко и зажинки - окончание всех поздних полевых работ в пору золотой осени.
В повседневном труде миновала зима, за ней последовали горячие весенние заботы. И не заметил Иван, как пробежало несколько месяцев, отделявших его от январской поездки в железнодорожный поселок. Однажды Дейкин ему напомнил:
- А ты, Иван, готовься к скачке и рубке. Я свое слово сдержу.
Через несколько дней хозяин завел батрака в конюшню и, показав на трех лоснящихся молодых коней, стоявших в станках, сказал:
- Выбирай, какой нравится. Начнешь с ежедневной выводки, потом станешь объезжать.
Ивану более всего приглянулся вороной четырехлеток, терских кровей. Он и раньше наблюдал, как тот, занузданный конюхом, лихо вытанцовывал во дворе на прогулках, косил своим искрометным глазом.
- Вот этого, - указал Иван на тонконогого рысака.
Отныне дел прибавилось еще больше. Иван рано утром, днем и вечером наведывался в конюшню, с рук кормил овсом вороного, приучая его к себе, надевал на него уздечку, по полчаса выхаживал с конем по обширному кругу. Потом стал подседлывать, объезжать верхом, а за две недели до скачек занялся и тренировкой со старой саблей, врученной ему хозяином. Дейкин загорелся желанием, чтобы Иван как можно лучше подготовился к состязаниям и утер нос всем джигитам станицы во имя чести дейкинского дома. Оттого в последние дни освободил Ивана от всех других работ.
- Не подкачай, - наставлял он подопечного. - Покажи, что ты не хуже любого казака.
Утром на станичную площадь спешило много людей - мужчин, женщин, подростков. В суконных шароварах на очкурах, в заправленных в них расшитых рубахах и легких бешметах следовали молодые казаки, заломив на головах кубанки с разноцветным верхом. А молодайки принарядились в яркие кофты из шелковых и шерстяных тканей, с бусами, шнурками, тесьмой и стеклярусом на груди, в сборчатые удлиненные юбки с замысловатыми прошивками. Большинство из них надели на себя самые красивые платки всех цветов и оттенков. Менее броско было одеяние пожилых и старых станичников, детвора же в основном высыпала на площадь, кто в чем ходил и в будние дни.