Султан шевельнул рукой в складках одежды, и катиб отступил на полшага.
- У тебя есть причины не любить своего отца и своего старшего брата? - сам султан спросил рыцаря.
Голос его был хрипловат и казался простуженным.
- Я их люблю, как призывает меня к тому мой Господь Иисус Христос, и в ту меру, какой обладаю. Но жизнь такова: если лишний приплод у собаки не топят, кутята должны радоваться тому, что остались в живых.
Плотно сжатые губы султана шевельнулись, он подумал немного, а потом взглянул на своего катиба.
- Теперь скажи, что ты думаешь о своем малике Ричарде? - велел катиб.
- Он - самый великий воин из тех, какие мне известны, - ответил пленник.
- А что ты знаешь о султане, да пребудет с ним вечно милость Аллаха? - понизив голос, вопросил катиб и перевел взгляд на своего повелителя.
Пленник задержался с ответом всего на пару мгновений, которые заняла его мысль: "Лучше умереть с честью, чем с ложью".
- Он - самый благородный правитель из всех, какие мне известны.
Рыцарь Джон Фитц-Рауф не солгал: он сказал, как думал, имея достаточно доказательств своей правоты.
Султан вздохнул и снова неприметным жестом отстранил катиба.
- Что тебе известно, кафир, о моем договоре с маликом Ричардом? - спросил он пленника.
- Что это самый разумный из всех известных мирных договоров. Он заключен на три года, три месяца и три дня и открывает безопасную дорогу к Гробу Господню для всех христианских паломников.
- Значит, в темницу проникли известия и том, что малик Ричард поспешил возвратиться на родину?
- Да, султан, - подтвердил рыцарь. - До нас дошли слухи, что его младший брат Джон решил с помощью баронов захватить престол в отсутствие законного короля.
- Значит, ты стал бы воевать на стороне старшего брата, малика Ричарда, если бы у тебя был выбор?
- Я уже сказал, что Ричард - законный король Англии. Он и только он.
- Тебе не по душе его брат Джон?
- От своего отца, короля Генриха, Ричард Лев перенял силу, доблесть и, возможно, немного безрассудства. Джон слаб духом, но ему остались в наследство вся хитрость Старого Гарри, его коварство. Упрямство они поделили с Ричардом поровну.
- Значит, бывают в Англии случаи, когда наследство делится поровну между сыновьями, - усмехнулся султан.
Он вытянул из складок одежды правую руку и подержал ее над жаровней. Крупный голубой камень засверкал в его перстне.
- Что тебе известно о путешествии малика Ричарда на родину? - был новый вопрос султана.
Холодок дурного предчувствия пробежал по хребту рыцаря.
- Надеюсь, оно завершилось благополучно… или завершится.
Султан сверкнул глазами, глянув на своего катиба.
- Тогда приготовься услышать известие, которое известно еще немногим, - тихо, но твердо проговорил аль-Исфахани. - И ты - один из избранных… Малику Ричарду удалось благополучно преодолеть только часть пути, казалось бы самую опасную. Он преодолел море, хотя оно было весьма бурным, и малик Ричард потерял большую часть своих кораблей и воинов. Он высадился на берег, но до своей страны уже не добрался. Его следы затерялись на ваших, христианских землях. Малик Ричард пропал.
Под ногами рыцаря Джона Фитц-Рауфа разверзлась твердь.
- Что за чертовщина! - выругался он на родном языке. - Как пропал?!
Катиб криво улыбнулся и осторожно посмотрел на своего повелителя.
- Как мог пропасть мой король?! - еле ворочая языком в пересохшем рте, проговорил рыцарь на арабском.
Катиб аль-Исфахани развел руками и сказал:
- На ваших землях происходят странные явления. По нашим сведениям, его видели последний раз в каком-то деревенском духане, где он расплатился за кусок мяса золотом, будто за подкованного и оседланного жеребца. Потом он вышел и пропал… Это случилась на землях, принадлежащих правителю австрийских земель.
- Чертовы швайны устроили ему ловушку! - воскликнул рыцарь Джон.
Он грозно двинулся вперед, но вовремя опомнился и отступил на то места, где стоял.
- Мы тоже полагаем, что его заманили в ловушку, - с довольным видом кивнул катиб. - Ведь среди воинов, называющих себя "воинами Исы", были распри. Мы слышали, будто после взятия Акры малик Ричард осквернил австрийское знамя, первым появившееся на стенах крепости, сбросил его и водрузил свое, английское. Правда, иные утверждают, будто австрийское знамя уронили случайно, в суете… Но так или иначе, у австрийского малика появился повод для мести.
- Будьте уверены, они подстерегли его в лесу и налетели целой сворой, чертовы псы! - взмахнул кулаком рыцарь Джон. - Они упрятали короля в какую-нибудь свою грязную конуру! И теперь сами боятся, не знают, что делать.
- Что значит "не знают"? - полюбопытствовал катиб.
- А что бы делал на следующий день один из ваших эмиров, если бы накануне поймал убежавшего в пустыню коня султана, лучшего коня? - сказал рыцарь. - Только не вернул его правителю в тот же час, а польстился на добычу. И спрятал коня в своей конюшне.
Султан улыбнулся, сделал знак катибу и задал рыцарю вопрос:
- Если бы ты получил свободу, кафир, что бы ты с ней сделал?
Сердце едва не выскочило из груди пленника. Новое предчувствие воодушевило его.
- Ринулся бы вызволять из беды моего короля! - рявкнул он на весь дворец, и телохранители за занавесями схватились за сабли.
- Его еще надо найти, - заметил великий султан.
- В своей стране я выслеживал добычу в таких дремучих лесах, какие вам и не снились, - сказал пленник без тени хвастовства.
Тогда султан поднял руку и, указав на него перстом, рек:
- Твое слово, воин. Ты получишь оружие, деньги, коня и отправишься выполнять свое обещание. Ты найдешь своего малика, освободишь его. Сам или с помощью воинов, которых ты соберешь. Ты поможешь своему повелителю вернуть трон.
Рыцарь с трудом перевел дух. Пот крупными каплями побежал по его лицу, и у него даже потемнело в глазах.
- Клянусь, великий султан, - проговорил он, едва не задыхаясь, - что твое повеление для меня - глас Божий.
Султан нахмурился и, немного помолчав, продолжил:
- Твоя награда - твоя свобода, воин. Но у меня нет такого длинного поводка, чтобы его хватило на всю твою дорогу. Тебя не удержит ничто, кроме клятвы… Я помню очень знатных христиан, которые клялись мне своим крестом, а потом нарушали клятву.
- Я не могу отвечать за других, - выдавил из себя рыцарь.
- Верно, - кивнул султан. - Но или ты станешь хозяином своей свободы, когда я отпущу тебя, или она станет твоим хозяином. В моей руке не останется ничего, кроме твоей чести. А есть старая и горькая курдская пословица: честь собакам бросили, собаки не съели.
- Какую клятву ты просишь от меня, султан? - почувствовав на душе невыносимую тяжесть, спросил рыцарь. - Какие слова будут порукой за мою честь?
- Присяга на верность мне, султану… - сказал повелитель правоверных. - Я не требую от тебя принять истинную веру, веру Пророка, да пребудет с ним вечно милость Аллаха. Только - присягу. Когда ты поможешь своему малику Ричарду, ты вернешься и я освобожу тебя от присяги и отпущу на все четыре стороны.
Беспорядочный вихрь мыслей закружился в голове воина-кафира.
Спасти своего короля! Можно ли вообразить подвиг благороднее этого? А к славе, дай Бог, от королевских щедрот прирастет и титул, узнав о котором, поперхнется вся родня. Но принести присягу на верность иноверцу! К тому же - прямому врагу короля! А вдруг здесь таится какая-нибудь коварная восточная хитрость? Да и не привык рыцарь Джон Фитц-Рауф бросаться присягами. Он расставил ноги пошире, а то его начало покачивать, как на корабле в бурю, и сказал:
- Султан! Твоя милость неизмерима. Но я уже один раз присягал. Королю иерусалимскому - Ги де Лузиньяну.
- Ты, кафир, присягал ему как королю? - прищурившись, спросил катиб, даже не спрашивая у султана взглядом разрешения вступить в его разговор с рыцарем.
- Это - правда, - признал рыцарь. - Когда я давал ему клятву, то видел перед собой только короля… Я клялся защищать Иерусалимское королевство.
- Значит, ты теперь хранишь верность призраку! Ибо такого королевства уже нет! - воскликнул с усмешкой катиб. - Священный город принадлежит ныне великому султану, да благословит его Аллах! Малик Ричард отдал этому франку Кипр. Но что это, как ни еще один мираж. Призрак, властвующий миражом. И это твой господин?
Рыцарь тяжело вздохнул, не зная, что сказать.
- Решай сам, кафир, - коротко и хмуро бросил султан и, морщась, добавил: - Только вспомни сначала, что этот соломенный малик клялся не выступать против меня, когда я мог одним взмахом лишить его головы, а потом поспешил отскочить на безопасное расстояние, чтобы осадить мою Акру и посмеяться… посмеяться над своей клятвой.
- Я должен… - начал было рыцарь но осекся, ибо вовремя успел догадаться, что слово "подумать" никак не пригодно для ответа доблестного воина великому султану - в его положении только у головы, отсеченной от тела и брошенной в яму, осталось бы время подумать.
Однако он нашелся и проговорил:
- Я должен сначала пойти к Гробу моего Господа.
У аль-Исфахани приоткрылся рот, но он ничего не сказал, а только вопросительно посмотрел на своего повелителя. Султан же повел рукой, словно отодвигая рыцаря в сторону, и рек:
- Иди. Но до полудня ты должен вернуться с ответом. С тобой пойдет мой человек.
Султан негромко хлопнул в ладоши и еще тише назвал имя:
- Дауд!
Так настал мой черед предстать перед великим султаном. Стражи северных дверей расступились. Я прошел в двери, миновал занавеси, и все три пары глаз обратились на меня.
Теперь уже не внутренним взором, а наяву я увидел, что султана все еще не отпускает лихорадка, а воин-кафир колеблется, но сильно надеется на то, что получит свыше позволение послужить султану для странного дела - спасения его врага. Англичанин стал приглядываться ко мне с тревогой и недоумением.
- Идите! - велел султан. - И помни, кафир: возможно, что лишний час твоих раздумий и молитв окажется роковым для твоего малика.
Я вывел англичанина из Дворца и, пропустив его вперед, стал указывать, какие улочки выбирать. Я не стал требовать от него закрывать лицо: трудно было не узнать этого огромного ростом кафира, припадающего на левую ногу после ранения на стенах Иерусалима. Прохожие жались к стенам. С одним из них я поздоровался и бросил ему "фальшивую кость", сказав, что с выкупа за эту ходячую гору получу десяток динаров.
Перед гробницей пророка Исы, шагов за тридцать, не меньше, кафир встал на колени и двинулся дальше, оставляя за собой на снегу две темных борозды. Когда он скрылся в сумраке пустого склепа, я остановился и стал ждать.
Рыцарь не заставил меня долго мерзнуть. Он покинул склеп также на коленях, спиной к выходу. Потом резко, хотя и с некоторым трудом, поднялся на ноги, развернулся и двинулся мне навстречу решительным шагом.
Я не знал, о чем молился он своему пророку и какой получил ответ. Однако теперь мои плотские глаза вполне прозревали, что англичанин не собирается огорчить повелителя правоверных.
- Веди меня к султану! - не просто попросил, а повелел мне он и решительно двинулся в обратный путь, по своим большим следам, глубоко отпечатавшимся на улицах Священного Города.
Глава 3
О присяге королю призраков и клятве повелителю здравствующих
- Я готов принести вассальную клятву султану, - сказал рыцарь, вновь представ перед повелителем правоверных, - но лишь в пределах одной службы: в поиске и спасении моего короля, Ричарда Льва.
Как раз в этот час лихорадка стала отпускать султана. Это казалось добрым знамением. Его лицо приобрело живой цвет, и в глазах светилась благосклонность.
- Таковой службы с тебя довольно, кафир, - изрек он. - Вспомни обычай своего народа, и да будет так! Говори своими словами. Мой катиб поправит тебя, если будет затруднение.
С этими словами султан поднялся с креслица и, выказывая свое знание чужого обычая, протянул вперед сложенные ладонями руки.
Удивление отразилось на миг в светло-серых глазах рыцаря. Однако уже в следующий миг он двинулся навстречу султану, опустился перед ним на одно колено и осторожно вложил, а точнее осторожно просунул свои огромные кисти в руки султана. Затем он торжественно, с долгими расстановками - верно, боялся оговориться, и напряженно вспоминал сочиненную по дороге клятву - стал произносить священные слова:
- Я, Джон Фитц-Рауф, приношу клятву великому султану Египта, Сирии и Месопотамии Салах ад-Дину Юсуфу ибн Айюбу в том, что буду верно служить ему против всех мужчин и женщин, которые могут жить и умереть и которые будут препятствовать возвращению в Англию законного короля Ричарда Плантагенета и утверждению его законной королевской власти.
- …кроме тех мужчин и женщин, которыми повелевает великий султан и которые верно служат своему господину, - добавил катиб аль-Исфахани.
Руки рыцаря дрогнули в руках султана. Он немного растерялся, скорее чутьем, чем рассудком, ощущая противоречие в такого рода клятве.
- Имад! - обратился к катибу султан, крепче сжимая в своих руках руки кафира. - Того, что он сказал, вполне довольно. Где в пределах дар аль-харба этот доблестный воин отыщет моих слуг, которые будут препятствовать моему же велению? И как таких слуг можно называть "верными"? Ты запутался сам, Имад, и путаешь нас… Я принимаю твою клятву, воин, - обратился он тут же к англичанину, не дожидаясь извинений катиба. - Встань.
Теперь, если следовать христианским законам, господин должен был поцеловать своего вассала. Но, по счастью, рыцарь снова проявил догадливость и вместе с ней - уважение к обычаю Востока. Поднявшись, он сам, немного склонившись, прикоснулся губами к плечу султана, резко и гордо выпрямился и сразу отступил на три шага.
- Отныне ты - воин султана, - с очень довольным видом изрек повелитель правоверных. - Вплоть до окончательного исполнения своей службы. Хотя ты остаешься кафиром, я даю тебе и воинам, которых ты изберешь себе в помощь, право садиться в седло на всех подвластных мне землях. Ясно, что одному тебе не справиться. Я позволяю тебе выбрать из других пленных кафиров воинов, которых ты знаешь и которым можешь доверять. Они должны принести клятву верной службы лично тебе, и тебе самому придется держать за них ответ. Вместе с тобой их не должно быть больше девяти… Девять - благоприятное число. Девятерых вполне достаточно, чтобы все оставались у тебя на глазах. Ты волен освободить их от присяги и отпустить сразу после спасения малика Ричарда. Остальное сообщит тебе Дауд. Его слово будет моим словом. Он отправится вместе с вами.
Рыцарь бросил на меня подозрительный взгляд.
- Дауд - не соглядатай, а воин, равный тебе, кафир, - спокойно заметил султан. - И он будет всегда, в мире и в войне, рядом с тобой, а не подглядывать из кустов и слать мне доносы. Теперь иди, воин. Не теряй драгоценного времени. Султан говорит тебе, неверному: да поможет тебе Аллах, и да просветит Он твое сердце. Иди!
- Да поможет мне Бог! - ответил рыцарь, поклонился и вышел в северные двери, куда указала ему стража.
Султан жестом задержал меня, и я услышал от него повеление, которое он отдавал мне уже не раз:
- Ты должен стать моими глазами, Дауд! Я желаю видеть. Во сне или наяву!
- Воля султана! - коротко ответил я. - Да поможет мне Аллах!
Султан зорко посмотрел мне в глаза и на миг приложил руку к моему темени. Я ушел, не знаю, что увижу повелителя правоверных всего лишь однажды - той же ночью, на Яффской дороге.
Что касается рыцаря Джона, то его дальнейший путь вновь пролегал через тюрьму аль-Баррак и - тоже в последний раз.
Нам полагалось стать если не друзьями, то временными соратниками. И теперь, почувствовав себя предводителем необыкновенного похода, он решил взять почин в свои руки.
- Так тебя зовут Дауд, - заговорил он со мной по дороге, поглядев сверху вниз, как на мальчишку. - В конце лета я видел генуэзского торговца, выходившего из Яффских ворот. Вы - на одно лицо. Не близнецы ли?
- Если ты желаешь говорить со мной на своем языке, начинай сейчас, - предложил я ему на франкском, которым владею не хуже тосканского.
- Вот как! - удивленно приподнял брови рыцарь Джон. - Значит, то было твое отражение, только переодетое генуэзцем.
- Такова моя служба, - открыл я кафиру ради будущей дружбы один из своих секретов.
- В этой одежде ты - настоящий сарацин, а в той - вылитый генуэзский торгаш, - заметил он. - Одень тебя каким-нибудь сицилийским полукровкой или даже провансальцем - тоже сойдешь. В твоей крови намешано, как вина в монашеском брюхе. Кто твой отец?
Тут в моих силах было лишь загадочно посмотреть в глаза рыцарю и тяжело вздохнуть.
- Ладно! - отмахнулся он. - Много славных королей, князей и графов изъездило Святую Землю вдоль и поперек!
- Моя мать - гречанка, - признался я рыцарю. - Взаправду знатного рода.
- Уже неплохо, - признал и рыцарь и поспешил сменить тему, явно упреждая подобные вопросы с моей стороны: - Ты знаешь, почему султану нужны девять рыцарей, ни больше и не меньше?
- А разве храброму крестоносцу не известна история учреждения ордена рыцарей Соломонова Храма в Иерусалиме? - ответил я лукаво, вопросом на вопрос.