Парфюмер отдал распоряжения своим приказчикам; Попино в лавке не было, и Цезарь догадался, что его будущий компаньон одевается; быстро поднявшись к себе в комнату, он увидел там "Дрезденскую мадонну", вставленную, по его приказанию, в красивую раму.
- А что, картинка-то недурна, - сказал он дочери.
- Не говори так, папа, тебя засмеют, она прекрасна!
- Как это вам нравится, дочь отца учит!.. Ну, на мой вкус "Геро и Леандр" ничуть не хуже. Мадонна - сюжет религиозный, ей место в часовне, но "Геро и Леандр"... Ах, я куплю эту картину, ведь изображенный на ней флакон с маслом меня вдохновил...
- Папа, я тебя не понимаю.
- Виржини, позови фиакр! - громко крикнул Цезарь, кончив бриться; в это время в комнату вошел Попино, от смущения перед Цезариной прихрамывая еще больше, чем обычно.
Влюбленный не подозревал, что его недостаток уже не существовал для его избранницы. Чудесное доказательство любви, выпадающее на долю только тех, кого обделила природа.
- Сударь, - сказал юноша, - завтра пресс можно будет пустить в ход.
- Отлично! Но что с тобой, Попино? - спросил Цезарь, увидев, как покраснел Ансельм.
- Это, сударь, от радости. Я нашел на улице Сенк-Диаман лавку вместе с конторой, кухней, комнатами наверху и складами - и за все просят только тысячу двести франков в год.
- Надо заключить контракт на восемнадцать лет. А теперь едем к господину Воклену, поговорим по дороге.
Цезарь и Попино сели в фиакр, провожаемые взглядами приказчиков, которые удивлялись их парадному виду и необычной поездке в экипаже и не подозревали о великих планах хозяина "Королевы роз".
- Ну, теперь мы все разузнаем об орешках, - пробормотал парфюмер.
- О каких орешках?
- Вот я и проговорился и выдал тебе свою тайну, - сказал парфюмер, - именно в орешках все дело. Только ореховое масло оказывает благоприятное воздействие на волосы, и никто из парфюмеров до этого еще не додумался. Взглянув на гравюру "Геро и Леандр", я подумал: "Нет, древние неспроста выливали столько масла на голову, они знали, что делают, на то они и древние!" И что бы ни говорили наши умники, я разделяю взгляды Буало на древних. Это и навело меня на мысль об ореховом масле, а тут еще твой родич Бьяншон, лекарский ученик, рассказал мне, что в Медицинской школе его товарищи употребляют ореховое масло, чтобы быстрее росли усы и бакенбарды. Нам недостает только одобрения знаменитого Воклена. Он даст нам необходимые указания, и мы не обманем публику. Я только что с рынка, договорился с торговкой орехами о доставке сырья; через какую-нибудь минуту я буду у величайшего ученого Франции и узнаю у него, как извлекать из орешков квинтэссенцию. Пословица права - крайности сходятся. Видишь, сынок, торговля служит посредницей между природой и наукой. Анжелика Маду скупает орехи, господин Воклен извлекает эссенцию, мы ее продаем. Орехи стоят пять су за фунт, господин Воклен во сто раз повысит их ценность, и мы, быть может, окажем услугу всему человечеству, ибо если тщеславное желание нравиться причиняет человеку большие страдания, то хорошее косметическое средство в таком случае для него благодеяние.
Благоговейное почтение, с каким Попино слушал отца Цезарины, возбуждало красноречие Бирото, и он изрекал самые нелепые сентенции, какие только могут зародиться в голове буржуа.
- Будь почтителен, Ансельм, - сказал парфюмер, когда экипаж свернул на улицу, где жил Воклен, - сейчас мы вступим в святая святых науки. Поставь "Мадонну" в столовой на стуле, где-нибудь на видном месте, но так, чтоб она не слишком бросалась в глаза. Только бы мне не запутаться и не наговорить лишнего! - чистосердечно признался Бирото. - Попино, этот человек оказывает на меня химическое воздействие, его голос вгоняет меня в жар и даже вызывает колики. Он мне столько добра сделал, а в скором времени станет и твоим благодетелем.
От этих слов у Попино мороз пробежал по коже, он двигался так осторожно, словно шел по битому стеклу, с тревогой поглядывая по сторонам. Г-н Воклен был в своем кабинете, когда ему доложили о приходе Бирото. Академик знал, что парфюмер - помощник мэра и пользуется благосклонностью властей; он принял его.
- Вы все же не забываете меня в своем величии? - сказал ученый. - Правда, от химика до парфюмера один шаг.
- Увы, сударь, вы - гений, а я простой человек, невежда. Нас разделяет пропасть. Вам я обязан тем, что вы зовете моим "величием", и я не забуду вас никогда, ни на этом, ни на том свете.
- Ах, на том свете все мы, говорят, будем равны - и короли и сапожники.
- Вы, конечно, имеете в виду королей и сапожников-праведников, - изрек Бирото.
- Это ваш сын? - спросил Воклен, поглядывая на маленького Попино, совершенно сбитого с толку тем, что в кабинете ученого не оказалось ничего необычайного; он ожидал, что увидит здесь какие-нибудь страшилища, гигантские машины, летающие металлы, оживленную материю.
- Нет, сударь, этот юноша мне не сын, но я его очень люблю, он пришел к вам, уповая на вашу доброту, равную вашему таланту, а потому - безграничную! - сказал Цезарь с многозначительным видом. - Прошло шестнадцать лет, и я вновь обращаюсь к вам за советом по исключительно важному для нас вопросу, в котором я, простой парфюмер, ничего не понимаю.
- Говорите, посмотрим.
- Я слышал, вы заняты сейчас изучением строения волос! Вы трудитесь ради славы, меня интересует доход.
- Дорогой господин Бирото, что именно вы хотите узнать? Состав волос?
Воклен взял листок бумаги.
- Я собираюсь вскоре сделать в Академии наук доклад на эту тему. В волосах содержится значительное количество слизистой материи, немного белых и много зеленовато-черных маслянистых веществ, железо, несколько крупинок окиси марганца, известковые фосфаты, очень небольшое количество углекислой извести, кремнезем и значительное количество серы. От различных пропорций этих веществ зависит цвет волос. Так, у рыжих значительно больше зеленовато-черного масла, чем у других.
Цезарь и Попино вытаращили от удивления глаза.
- Девять веществ! - воскликнул Бирото. - Как! в каждом волоске содержатся металлы и масло? Скажи мне это кто другой, а не вы, человек, перед которым я преклоняюсь, я не поверил бы. Как это необычайно! Велика премудрость божья, господин Воклен.
- Волосы, - продолжал великий химик, - продукт фолликулярного органа, который имеет форму мешочка, открытого с обоих концов: одним концом он связан с нервами и сосудами, из другого выходит волос. Некоторые из моих коллег, и среди них господин де Бланвиль, полагают, что волос - омертвевшая ткань, выделенная этим мешочком или кармашком, заполненным мягким веществом.
- Это как бы сгустившийся пот в трубочках, - воскликнул Попино, которого парфюмер легонько толкнул ногой.
Воклен улыбнулся словам Попино.
- Способный малый, не правда ли? - заметил тогда Цезарь, посмотрев на Попино. - Но, господин Воклен, если волосы - омертвевшая ткань, значит, их невозможно оживить, тогда для нас все кончено! Объявление получится нелепое; вы не представляете себе, до чего публика капризна, нельзя же ей сказать...
- Что у нее мусорная свалка на голове, - вставил Попино, желая еще раз потешить Воклена.
- Скорее воздушные катакомбы, - ответил химик, поддерживая шутливый тон беседы.
- А я-то обрадовался, купил орехи! - воскликнул удрученный убытками Бирото. - Но зачем же тогда продают разные...
- Успокойтесь, - сказал, улыбаясь, Воклен, - как я понимаю, речь идет о каком-нибудь составе, предохраняющем волосы от выпадения или от седины. Так вот, работая над волосами, я пришел к следующему выводу.
Попино весь обратился в слух, словно вспугнутый заяц.
- Обесцвечивание волос - этой то ли омертвевшей, то ли живой материи, связано, как я полагаю, с прекращением выделения красящих веществ: этим же явлением объясняется то, что в странах с холодным климатом мех пушных зверей зимой обесцвечивается и становится белым.
- Вот оно что! Слышишь, Попино?
- Очевидно, - продолжал Воклен, - изменение цвета волос зависит от резких изменений окружающей температуры.
- Окружающей температуры, Попино. Запомни, запомни! - воскликнул Цезарь.
- Да, - сказал Воклен, - от смены тепла и холода или от внутренних процессов, которые вызывают те же результаты. Итак, вполне возможно, что мигрени и головные боли поглощают, рассеивают или перемещают питательные соки. Устранить внутреннюю причину - дело врачей. Ну, а способствовать внешнему укреплению волос должны ваши косметические средства.
- Ах, господин Воклен, - с облегчением проговорил Бирото, - вы меня возвращаете к жизни. Я собирался продавать ореховое масло, памятуя о том, что древние употребляли масло для волос, а они знали, что делают, на то они и древние, я согласен с Буало. Вот почему и атлеты умащали себе тело!
- Оливковое масло ничем не хуже орехового! - сказал Воклен, едва слушая Бирото. - Любое масло будет прекрасно предохранять луковицу от вредного воздействия на содержащиеся в ней вещества, я сказал бы содержащиеся в растворе, если бы мы рассматривали химический процесс. Быть может, вы и правы: ореховое масло, как мне говорил об этом Дюпюитрен, способствует росту волос. Я займусь изучением свойств и особенностей различных масел: букового, сурепного, оливкового, орехового и других.
- Выходит, я не ошибся, - торжествующе произнес Бирото. - мое мнение совпало с мнением великого человека. "Макассару" - крышка! "Макассар" - это косметическое средство для ращения волос, пущенное в продажу по дорогой, очень дорогой цене, господин Воклен.
- Милейший господин Бирото, - заметил Воклен, - из Макассара в Европу не доставлено и двух унций масла. Макассарское масло вовсе не способствует росту волос, но малайские женщины ценят его на вес золота, ибо оно сохраняет волосы; они и не подозревают, что в этом отношении китовый жир столь же полезен. Никакие силы, ни химические, ни божественные...
- О! божественные... не говорите так, господин Воклен.
- Но, мой дорогой, основной закон бога - не вступать в противоречие с самим собой: без единства нет власти...
- Ах, это другое дело...
- Никакие силы не восстановят лысому волосы, как нельзя без риска и перекрашивать рыжие или седые волосы; но, расхваливая пользу масла, вы никого не введете в заблуждение, никого не обманете, и я полагаю, что те, кто будет его употреблять, сохранят волосы.
- Значит, вы полагаете, что Королевская Академия наук удостоит его одобрения?..
- Ах, здесь нет и намека на открытие, - возразил Воклен. - А потом шарлатаны столько злоупотребляли именем Академии, что ее одобрение мало что даст. По совести говоря, я не могу рассматривать ореховое масло как какое-нибудь чудо!
- Скажите, как лучше всего извлекать его - вывариванием или давлением? - спросил Бирото.
- Прессуя орехи между горячими плитами, вы получите больше масла, но оно будет менее высокого качества, чем при выжимании на холоде. Втирать масло следует в самую кожу, смазывать волосы недостаточно, оно не окажет тогда никакого действия, - добродушно сказал Воклен.
- Запомни же все, Попино, - воскликнул Бирото, лицо которого пылало от восторга. - Господин Воклен, для этого молодого человека сегодняшний день будет счастливейшим днем его жизни. Он вас знал, он почитал вас, еще не видя. Ах! у нас в доме часто вспоминают вас: имя, которое носишь в сердце, не сходит с уст. Жена, дочь и я сам - мы каждый день молим бога за вас, нашего благодетеля.
- Это слишком! Ведь я сделал такие пустяки, - заметил Воклен, смущенный многословной благодарностью парфюмера.
- Вот еще! - выпалил Бирото. - Вы не можете нам запретить любить вас, хотя и отказываетесь принять от меня какой-либо подарок. Вы, как солнце, дарите нам свет, но люди, озаряемые вами, не в состоянии вас отблагодарить.
Ученый улыбнулся и встал, парфюмер и Попино поднялись в свою очередь.
- Посмотри, Ансельм, вокруг. Запомни хорошенько этот кабинет. Вы разрешите, сударь? Ваше время столь драгоценно, он, быть может, никогда больше не попадет к вам.
- А как идут ваши дела? - спросил Воклен. - Ведь мы с вами, собственно, оба работаем на благо торговли...
- Благодарю вас, неплохо, - отвечал Бирото, направляясь в столовую, куда за ним прошел и Воклен. - Но чтобы пустить в продажу это масло (я думаю назвать его "Комагенной эссенцией"), необходимы значительные средства...
- Эссенция, да еще комагенная, - слишком уж кричащее название. Назовите лучше "Масло Бирото"! Если же вы не хотите выставлять напоказ свое имя, возьмите другое... Но что я вижу... Рафаэлева "Мадонна"... Ах, господин Бирото, видно, хотите поссориться со мной.
- Господин Воклен, - сказал парфюмер, пожимая руки химику, - ценность этого подарка лишь в упорстве, с каким я его искал; понадобилось перерыть всю Германию, прежде чем нашли эту гравюру, отпечатанную на китайской бумаге, без надписи. Я знал, что вам хотелось ее иметь, но у вас не было времени ее разыскивать, я был только вашим коммивояжером. Примите же от меня эту ничего не стоящую гравюру как свидетельство моей глубокой преданности, выразившейся в хлопотах, старании и заботах. Мне хотелось бы, чтобы вы пожелали чего-нибудь, что надо было бы добыть со дна морского, и я мог бы предстать перед вами со словами: "Вот оно!" Не отказывайте мне. Нас так легко забыть, позвольте же всем нам: мне, жене, дочери и будущему зятю напоминать вам о себе этой гравюрой. Глядя на "Мадонну", вы скажете: "Есть на свете простые люди, которые думают обо мне".
- Хорошо. Я принимаю подарок, - сказал Воклен.
Попино и Бирото вытерли слезы, так взволновала их доброта академика, прозвучавшая в этих словах.
- Будьте же до конца великодушны, - сказал парфюмер.
- Чем могу служить? - спросил Воклен.
- Я приглашаю друзей...
Он приподнялся на носках, сохраняя тем не менее смиренный вид.
- ...чтобы отпраздновать освобождение Франции и отметить награждение меня орденом Почетного легиона.
- Вот как! - сказал удивленный Воклен.
- Быть может, я заслужил эту награду и монаршую милость; ведь я был членом коммерческого суда, я сражался за Бурбонов тринадцатого вандемьера на ступенях церкви святого Роха, был ранен Наполеоном. Через три недели, в воскресенье, жена дает бал. Посетите же нас, сударь. Окажите честь отобедать с нами в этот день. Для меня это значило бы дважды удостоиться ордена. Я заранее вас извещу.
- Согласен, приду, - сказал Воклен.
- Сердце мое переполнено радостью, - воскликнул парфюмер на улице. - Он придет ко мне. Только не забыть бы того, что он говорил о волосах. Ты запомнил, Попино?
- Конечно, сударь. Да я и через двадцать лет этого не забуду.
- Великий человек! Какой полет мысли, какая проницательность! Как он с полуслова понял наши планы и дал совет, как победить "Макассарское масло". Ага! лжешь, "Макассар"! Ничто не может способствовать росту волос! Попино, богатство плывет нам прямо в руки. Итак, завтра в семь часов будь на фабрике; нам доставят орехи, и мы примемся за выделку масла. Легко Воклену говорить, что всякое масло полезно, но узнай это публика, и все пропало. Если не добавить к нашему средству чуточку орехового масла и духов, так мы не сможем и продавать его по три-четыре франка за четыре унции.
- Вам пожаловали орден, сударь? - спросил Попино, - Какая честь для...
- Для купечества, не правда ли, дружок?
Торжествующий вид Цезаря Бирото, уверенного в удаче, привлек внимание приказчиков, и они многозначительно переглядывались между собой: поездка в фиакре, парадные костюмы кассира и хозяина вызвали у них сами фантастические предположения. Взгляды Цезаря и Ансельма, выражавшие их взаимное удовлетворение, полный надежды взор, два раза брошенный Попино на Цезарину, возвещали нечто необыкновенное и подтверждали догадки приказчиков. Работая с утра до ночи почти в монастырской обстановке, они интересовались и самыми незначительными событиями, как узник интересуется мелкими тюремными происшествиями. Поведение г-жи Бирото, недоверчиво встречавшей победоносные взгляды мужа, наводило на мысль о том, что затевается какое-то новое дело. Унылый вид хозяйки был тем заметнее, что бойкая торговля в лавке обычно доставляла ей удовольствие. А в этот день выручка составляла шесть тысяч франков, ибо кое-кто из должников погасил просроченные счета.
Столовая и кухня с окном во дворик были разделены коридором. В коридор выходила лестница, соединявшая помещение за лавкой с антресолями, где прежде жили Цезарь и Констанс; в этой столовой, напоминавшей маленькую гостиную, они провели медовый месяц. Во время обеда в лавке оставался только рассыльный Раге, но перед десертом приказчики спускались в лавку, а Цезарь с женой и дочерью оставались одни и заканчивали обед, сидя у камелька. Обычай этот Бирото переняли у Рагонов, которые свято блюли старинные купеческие обычаи и привычки и сохраняли между собой и приказчиками то огромное расстояние, которое некогда существовало между мастерами и подмастерьями. Цезарина или Констанс приготовляли парфюмеру чашку кофе, которую он выпивал, сидя у камина в кресле. И тогда Цезарь рассказывал жене о всех событиях дня, обо всем, что видел и слышал в городе; о том, что делается в предместье Тампль, какие затруднения приходится преодолевать на фабрике.
- Жена, - сказал он Констанс, когда приказчики спустились в лавку, - знай, сегодня великий день нашей жизни! Орехи закуплены, гидравлический пресс завтра будет пущен в ход, сделка на земельные участки заключена. Вот спрячь это, - сказал он, передавая ей банковский чек Пильеро. - Я договорился о переделке помещения, мы расширим нашу квартиру. Господи, ну и забавного же чудака видал я сегодня в Батавском подворье!
И он описал г-на Молине.
- Я вижу одно, - прервала его излияния жена, - ты задолжал двести тысяч франков!
Не спорю, кошечка, - подтвердил парфюмер с напускным смирением. - И как только мы выкрутимся из долгов, - боже милостивый? Ведь ты, конечно, ни во что не ставишь участки в районе церкви Мадлен, где со временем будет лучший квартал в Париже.
- Со временем, Цезарь.
- Увы, - продолжал он шутку, - мои три восьмых пая через шесть лет будут стоить всего только миллион. Где взять деньги, чтоб уплатить двести тысяч франков? - И Цезарь в притворном ужасе всплеснул руками. - А все-таки мы выпутаемся, и вот кто заплатит, - сказал он, вытаскивая из кармана заботливо припрятанный орех, взятый у тетки Маду. Держа орешек двумя пальцами, он показал его Цезарине и Констанс.
Госпожа Бирото промолчала, но Цезарина удивленно спросила, подавая кофе:
- Ты ведь шутишь, папа?
Парфюмер, как и приказчики, заметил за обедом взгляды, которые Попино бросал на Цезарину, и ему захотелось проверить свои подозрения.
- Ну, дочка, орешек этот вызовет переворот у нас в доме. Сегодня вечером один человек покинет наш кров.
Цезарина взглянула на отца, словно хотела сказать: "А мне-то что за дело!"
- От нас уходит Попино.