Россия распятая - Илья Глазунов 20 стр.


Бабушка неприятно подчеркивает каждый раз: что "Вот я тебе выстирала рубашку, или носки и т. п.". Это очень неприятно; я как-то раз читал, а она: "Вот я тебе выстирала рубашку". Я что-то буркнул. На следующий день приписка на твоем письме: "Ильюша! Если человек по той или другой причине сделал тебе добро, то следует благодарить его, тем более следует поблагодарить человека, когда он ничего не обязан тебе делать, подумай". Для вас приготовили подарок (тебе и дяде Коле). Тебе корабль – шхуна "Святая Ольга", а дяде Коле– самолет… и такой же корабль. Думаю делать и птичку – тебе и что-нибудь Алле и Нине… Какая у вас комнатка? Опиши, что где стоит, возьмешь ли ты меня к себе жить или нет, напиши прямо, без утаек. Я буду изучать языки, буду образованным, как подобает нашей семье, буду достойным сыном Ляки, чтобы она видела меня и радовалась; буду изучать книги священные, чтобы читать Библию (…если будут позволять обстоятельства, то, пожалуйста, купи). Бедные мои, как-то вы? 1400 английских и американских самолетов бомбили Берлин. Скучаю без вас, пиши, если не трудно, каждый день… Обнимаю родных и любимых, всем привет. Спасибо за картинки. Повеяло Джабиком и домом.

18. 06.1942 год.

…Возьмешь ли ты меня к себе? Я с Гл. не хочу жить. Даю тебе их характеристику (так говорила Ляка, и я вполне согласен).

Они не оставят меня рваным и без еды, но ласки, кроме поцелуев "с добрым утром" и "спокойной ночи", не вижу, а для меня ласка – самое главное в жизни. Ты будешь ласкать меня? Возьмешь к себе? Позволит дядя Коля? Или если Н. и А. останутся одни, я буду с ними жить, ты будешь за мной смотреть, хорошо? Мама, ты любишь меня? Я нужен тебе? Дорогие мои, родные, я вас люблю, как себя. Мы будем с тобой сидеть и вспоминать Ляку и Джабу, да? Я буду расти на радость Ляке, чтобы она радовалась, глядя на меня с небес. У нас холодно. Как у вас, приходят ли мои письма к Лякику? Если да – то читай их только ты, Н., А. и дядя Коля. Я ей писал каждый день… Сохрани, пожалуйста, "Квентина Дорварда" Скотта…

26. 06.1942 год.

…Сохрани, пожалуйста, Лякину брошку в коробочке и коробочку с хаткой, сережки черные в туалете. Сережки я подарю на память о Ляке Ниночке… Очень мне жалко, что никогда не увижу родные, напоминающие детство вещи…

3. 07.1942 год.

…Приехал дядя Миша и привез мне духовое ружье (как в тире). Уже подбил воробья и поджарил его. Очень вкусно! Был с дядей Мишей разговор о том, что он может меня усыновить и стать мне приемным отцом.

Я сказал, что хотел бы жить с Асей. Он: "Напиши ее мужу, что если он согласен, то пожалуйста, я тебя при возможности переправлю". Ответь…

Здесь есть лавчонка, где кроме значков сельхоз-выставки, задвижек и хлеба по 300 граммов – ничего… Прощай, золотая, драгоценная мама, поскорей бы к тебе. Твой И.Г.

21. 07.1942 год.

Уважаемая Наталия Никитична!

Ильюша дал прочесть Ваше письмо. Мне не совсем понятно, что вызвало Ваше беспокойство за него и стремление вызвать его к себе. Не касаясь вопроса о реальной возможности переправить его к Вам, хочу полнее написать об условиях его жизни здесь.

Я не знаю, известно ли Вам или нет, как вообще он очутился с нами? Когда у мужа моего – брата Сергея Федоровича – появилась возможность отправить машину за матерью и мною, он писал о своем желании вывезти и Ильюшу. Первый раз удалось выехать только мне, это было в последних числах января, а в марте выехали мать мужа – Феодосия Федоровна, сестра его Антонина и Ильюша. Узнав о смерти Сергея, а вскоре и Оленьки, (муж мой и я) высказали желание усыновить Ильюшу, тем самым взяв на себя все обязанности и все затраты по его воспитанию. С Ильюшей он сам об этом говорил в свой приезд сюда. Но Ильюша от предложения Михаила Федоровича отказался – выразив желание жить с Агнессой Константиновной, которая считает его своим сыном и в письмах звала жить его к себе. После этого разговора Михаил Федорович написал Монтеверде Н. Н., будет ли он усыновлять его и собирается ли брать на себя все заботы об Ильюше. Ответа мы еще не получили.

Теперь об условиях жизни здесь. Живем мы вчетвером: Федосия Федоровна, Антонина Федоровна, Ильюша и я – в деревне, в двухэтажном доме недеревенского типа, во втором этаже, в двух комнатах. Ильюша спит в одной комнате с бабушкой. Комнаты светлые, сухие, чистые, потолок довольно высокий. Дом стоит на высоком месте, в 30-ти метрах от берега озера. Вид из окон очень приятный – видна часть озера. Озеро большое, берега извилистые, много островов. Деревня всего 12 домов, кооператива нет, за хлебом и на почту ходим в село Кобожу – 2 километра. Лес недалеко – есть ягоды и грибы. Распорядок дня следующий: Ильюшу бужу в восемь часов, около 9-ти часов завтрак. Всегда что-нибудь горячее, или картофель во всех видах, сейчас только сушеный, который запекается с молоком и яйцами, или оладьи, блины. Кофе настоящий с молоком и хлеб. Обед: в 2 – 3 часа (так как наступил ягодный сезон – сейчас этот час стал очень подвижным; застреваем за сбором и опаздываем с обедом)… Обед-суп гороховый или щи зеленые с яйцом и сметаной… В 8-9 часов вечерний чай, т. е. кипяток с молоком и хлеб с маслом, зеленый лук… Спать Ильюша ложится около 10-ти часов и с удовольствием. Спит неизменно хорошо. Воскресные дни и дни семейных торжеств, дни рождения и именины всегда выделяются прибавлением к столу всяких приятных вещей… Обязанностей у Ильюши не много – он следит, чтобы вода всегда была в бочке… и наливает в умывальник. Заготовляет лучину для растопки и березовые веники подметать. Все свое время проводит на воздухе, когда нет дождя, ходит в лес за грибами и ягодами, понемногу удит рыбу. Очень увлекается стрельбой из духового ружья. Михаил Федорович в свой приезд сюда подарил ему ружье и к нему 500 штук патронов с опереньем. Стреляет в цель и воробьев. В последних без особенного пока успеха, жертва была одна. Ильюша сам его ощипал и выпотрошил. Я зажарила, попробовать заставил всех. Все продукты, что мы достаем, на месте меняем на вещи, на деньги здесь ничего нет. Главное – это помощь Михаила Федоровича. Проездом в командировках он покупает на рынках все, что находит, а также посылает все, что получает сверх котлового довольствия. Все деликатесы нашего стола – все это от него. И все делится поровну на всех.

Ильюша нас всех знал очень мало, виделись мы редко, на короткие часы. Конечно, он несравненно больше привязан к семье своей матери, Агнессу Константиновну он видел ежедневно, с детьми Лили он вместе рос. У нас, особенно первое время, пока он не привык, он мог потосковать. Сейчас же, право, не вижу на лице его заботы, он весел, оживлен, говорлив. Очень поправился, загорел, окреп. Как долго придется нам здесь жить, сказать невозможно, это не от нас зависит. Готовимся к осени и зиме. В Кобож есть средняя школа. Ильюша будет продолжать ученье. Изменятся обстоятельства, кончится война, захочет Агнесса Константиновна взять его к себе – отвезем, насильно задерживать не будем. Имеет ли смысл переправлять Ильюшу к Вам? Дорога в настоящих условиях чрезвычайно сложна, да и попутчика, сидя в деревне, найти невозможно.

Надеюсь, что письмо мое Вас немного успокоит относительно Ильюши. Ведь не можете же Вы предполагать, что мы к нему относимся недостаточно сердечно. Подумайте, в какое тяжелое время мы его взяли к себе, разве уж одно это не доказывает отношения наши – к нему?

Ильюша сам Вам собирается ответить. Я не надеялась, что он достаточно полно и подробно напишет о своей жизни здесь, поэтому решила сама Вам написать.

Желаю Вам, Наталия Никитична, всего лучшего. Об Ильюше не беспокойтесь.

Ксения Глазунова.

20. 08.1942 год".

Милая Асюша!

Получил твое письмо от 7 августа. "Нас теперь двое – и трое сирот". Сначала я не понял до всей глубины твоей фразы… Лилечки не стало, какая пустота от этого! Бедная, седенькая, тихая, жаль до ужаса Аллочку, как ее любил Рудя, всегда ласково, ласково с ней говорил… Еще узнал, написала Евгения Александровна Толмачева, что Таня и Аня Карпинские умерли! Это какая-то гигантская коса смерти…

Мои планы уехать в район рухнули, не пригласил директор совхоза, кому нужен старик с нищенско-склеротическим лицом? И о какой тишине вокруг меня ты пишешь, родная? Здесь такая металлургическая оживленность, денно и нощно Урал кует оружие, пылают домны, гудят паровозы. Трамваи соединяют все бесконечные промышленные поселки. "Природы" я еще не видел, не считая линии парка с соснами и шиповником… в поселке, напоминающем чем-то Ольгино…

…Посылаю письмо Кс. Глазуновой, оно очаровательно по упоению бытом. Ильюше не плохо, он будет здоровым человеком, ноне… знавшим ласки…

Спасибо, Асюша, что пишешь. Я ещё не могу "привыкнуть" к тому, что нет мамочки и Коки – и Олечки, и Лилечки и Руди, и Сережи…

Обнимаю тебя, моя стойкая сестра. Желаю сил, стойкости и здоровья.

Твой брат Валериан. Привет Коле.

10. 09.1942 год.

Дорогая Атюничка!

…Дядю Мишу перевели в Москву. Получила ли ты его письмо, где он пишет о моем усыновлении? Напишите с д. К. черным по белому: если все будет хорошо и когда война кончится, усыновите ли вы меня или нет?

12. 10.1942 год.

Я нарисовал композицию "1812 год" ("Отступление"), на первом плане костер, сидят французы, на заднем – кибитка. На облучке Наполеон, вокруг солдаты. Тоня говорит, что хорошо. Потом "Дубровский". Первый план: аллея, деревья и идет Маша; на заднем – беседка, а в ней Дубровский. Начал также "Дубровский. Поджог дома". Я так вспоминаю освещенную квартиру и Джабика, Ляку, Бяху. И все вы – издали мерцающее сияние. Неужели все потеряно? На каждой обратной стороне рисунка пишу. "Посвящаю Ляке". Она так любила смотреть мои рисунки. Я представляю себе, что ночью они все у меня летают по комнате. Ляка заботливо укрывает меня, целует. Мне вчера снилось, что и ты здесь, смотришь на меня карими глазками…

Получили ли Вера Берхман и дядя Коля мои письма?

15. 10.1942 год.

…Если я не пишу, то только потому, что некогда. Не думай, что я вас забыл, нет. Прочитал Доде "Тартарен из Тараскона". Читала ли ты? Я так любил мое детство, а детство прошло, от него две крохи остались. Если они потеряются – то голод. "Крохи" – это остатки от двух домов: Мервольфов и Монтеверде. Третий – Флуг – окончательно умер. Целую вас всех, ваш верный сын.

15. 10.1942 год.

Пишу тебе при лампе, у нас богатое освещение: две керосиновые лампы и одна коптилка Шик?! Я прикреплен к столовой (сельповской). В ней обедают служащие сельсовета, учителя и т. д., и всех сирот туда…

…Ходим с Васей, моим товарищем, в школу вместе, он заступается за меня. Из нашего класса я вчера повалил самого-самого сильного – Микотаху.

Тетя Ксения и Тоня добрые тоже. Они ко мне хорошо относятся. Бабушка связала мне чулки из шерсти и сшила из Лякиного пальто костюм. Тоня с тетей Ксенией из-за меня (так как я иду в школу в 8 часов) рано встают, чтобы приготовить мне завтрак, ведь, верно, они хорошо относятся?!

Только что нарисовал композицию: кладбище на первом плане, старушка с мальчиком. Тоня и тетя Ксения говорят, что хорошо. Сделал наброски, как хозяйка Марфа Ивановна прядет шерсть.

29. 10.1942 год.

…Как дела? Спасибо за открытки, не трать деньги, пригодятся. Написал тебе дня три назад письмо. Вообще я пишу 2-3 раза в неделю. Получаешь ли ты письма?… Я теперь много рисую. Получил вырезку из газеты про зверей.

Глупо, Ляка умерла и все остальные, а обезьяны живы…

5. 11.1942 год.

…Атюнечка, дорогая, не бойся за меня, что мальчишки будут бить. Я сумею дать отпор. За меня заступается товарищ Вася, мы с ним очень дружим (конечно, не потому, что он заступается), я сегодня был у него на втором этаже (он в 7 классе), потом стал спускаться вниз. Две девчонки здесь – не чета городским – сильные, хотели согнать меня с лестницы вниз, стали дергать. Я в грудь – бац! Смылись! Завел стальную высекалку (от рашпиля), кремень и трут – в любую минуту могу прижечь…

3. 01.1943 год.

С новым годом! Дорогая Атюничка, как дела? Получил позавчера твои письма (короткие) 6 "Зимними играми школьников" и 2 – с карточками. Подарил первую карточку бабушке, она была очень рада, все смотрит… Также получил "Историю древнего мира" – учебник для 5-х классов, и "Мифы Древней Греции"…

6. 01.1943 год.

…У нас была елка! Увы, бедная. Все украшения сделал я одними красками, из картона, потому что бумаги никакой не было. Без подарков, мне бабушке подарить совершенно нечего. А она мне подарила галстук, резиночку для стирания (для рисунков) и шоколада вот столько!!! Я ее, конечно, угостил, потому что у нее совсем нет, последний отдала. Расставил все фотографии. Всплакнул. Горько, что все умерли…

…Наелся, вкусно как! Я и ваши карточки покормил. Как вы встречали елку? Дядя Миша, кажется, меня усыновил. На бумажке написано, что такие-то у такого-то находятся на иждивении. А то придет милиция, предположим, и спросит, а где вы деньги берете на жизнь? Может быть, вы спекулянты? И т. п. А там написано, что Илья Сергеевич Глазунов находится на иждивении у такого-то и является его приемным сыном и т. д. Я ничего об этом не знаю и сказал ему, что хочу жить с тобой…

…То, что он вывез меня из Ленинграда, то, что он хочет усыновить меня, – это все доказывает, что он любит меня. Верно? Дорогая, я с тобой говорю так от души, ничего не утаивая. Как ты находишь, можешь ты взять меня к себе, можешь ли ты решиться на этот шаг?…

…Я боюсь у них жить, и их так мало знаю, а тебя знаю так хорошо…

…Целую, дорогая. Камень не спал с души, не знаю, что делать, как развлечься? Читаю "Господа Головлевы". Я тебя не забываю и люблю, а ты?…

15. 01.1943 год.

…Сейчас особенно хочется ласки. Тоня уехала. Какое-то тревожное настроение, сердце сжимается… Я так люблю тебя, дорогая, а ты любишь? Далекое прошлое… Гоню от себя злое видение Лякика и всех (умерших) за последнее время: руки – плети, жилы на висках, огромные носы… да что – ты сама видела. Джабик лежала тихо, как спала, и мне не было страшно этого личика, обложенного веточками, этих ручек, на которых в детстве я строил из морщин заборчики.

Это лицо, эта вся ее фигура была так спокойна, ясна, у сложенных рук отливал потемнелой позолотой лик Божьей Матери. Мы с Лякой сидели на стуле (вернее она села, а я стоял). "Не бойся, Илюшенька, ведь это наш дорогой Джабик", – сказала дорогая Ляка. Она открыла Евангелие и стала читать наугад. Выпало ее любимое место из Завета. Вдруг приоткрылась дверь, пламя свечи заколебалось, мы вздрогнули. Ляка закрыла дверь. А вода в бутылочке замерзла.

Ну, хватит горьких воспоминаний. Я верю (стараюсь верить), что мы встретимся и я буду у тебя. Напиши, возьмешь или нет меня к себе? Прочитал Чернышевского "Что делать". Ничего, только обрывается… Делаю наброски из окна (людей, лошадей и т. д.). Получаешь ли письма? Как Аля, Нина, дядя Коля, дядя Володя? Возьмешь ли ты меня к себе или нет, когда кончится война? Обязательно ответь, – ладно?…

Помнишь елки, праздники (как-то – рождения, именины и проч.). Хотелось бы, чтобы все повторилось. Горько, что все это вошло в историю, воспоминания… Будет ли елка? Наверное, но без Лякушкиных украшений, без дорогих давно минувших дней, преданья старины глубокой. Вернитесь, мои родные! Ведь верно, они всегда с нами!

14. 02.1943 год.

…Большое спасибо за картиночки и книги. Я так рад, так рад "Войне и миру", что ты себе представить не можешь. Как интересно! Как чудно написано! Да? А то бы я без чтения пропал совсем. У нас, как я писал, военные занятия. Писем получаю очень мало. Спасибо за "Фрунзе". Скоро весна…

Ездим за дровами. Бедной бабушке очень тяжело – одна осталась. Наверное очень тоскливо и одиноко. Много делает. Как-то вы?

9. 03.1943 год.

Дорогая Адюшка!

Помнишь, ты прислала в "Костре" пьесу? Ее поставил наш класс 8 марта. Все очень довольны, я всех гримировал, то есть делал погоны, усы красил. А до этого была пьеса "больших" (все девушки), из колхозной жизни – не интересно. А учительница, узнав, что эту пьесу прислала тетя из Ленинграда, просила, чтобы я написал ей, чтобы она купила еще пьесу к 18 марта (Коммуна Парижская) и к 1 мая. А лучше что-нибудь из этой войны, или, если нет, то о войне финской, гражданской, о пограничниках…

Целую тебя крепко. Привет дяде Коле, Але, Нине, Верочке Берхман.

3. 04.1943 год.

Мой родной, посылаю три марочки. Получаешь ли ты?… Третий раз подряд "дядя Федя" скандалит. Сижу на службе – перерыв на обед. Домой не пойду. Хочу написать тебе и Ниночке. Дома так много дела. Очень рада, что получила от тети Ксении две книжечки. Я послала тебе "Демон" – отд. издание, рисунки Врубеля. Они хороши в красках. У нас весна, но на службе холодно и сыро. Сижу в ватной кофте – прозодежде и вожусь с семенами. У нас своя оранжерейка будет. Как бы я хотела, чтобы ты прибежал ко мне по дорожке сада. Мой мальчик – 8-го память мамы. Будем мы с тобой в этот день думать о ней. Так и заболит сердце, как вспомнишь. Получил ли ты рисунок вашего дома? Послала еще четыре книжечки Гоголя……Прощай пока, родной, Атюня.

19. 04.1943 год.

Мой родной мальчик, писем от тебя нет очень давно – месяц верно. М. 6. придут сразу. Вчера был ужасный день – "дядя Федор" был у нас в гостях в саду. Было рождение Джабика. Мой дорогой, хожу в грязных сапогах, нет гуталина, и все вспоминаю тебя. Придешь, а ты вычистишь своими маленькими ручонками. Спасибо тебе за это внимание. Теперь некому вычистить. Ты всегда был так добр ко мне. Будь таким всегда. Получаешь ли ты книжки? Послала много пьес для школы, тебе прочитать кое-что. "Суета сует" о Меньшикове, дядя Коля послал "Шрифты" тебе для плакатов. Напиши, что получаешь. Много марочек послала. Живем, с едой ничего. Скоро будем в огороде работать, а с "дядей Федей" плоховато. Так надоедает! Ночью раза 4 – 5 разбудит. Пишу наспех – очень много работы. Почти каждый день или пишу или посылаю тебе что-нибудь.

…Не забывай, будь здоров и счастлив. Твоя Атюня.

7. 05.1943 год.

Я получил "Суета сует", "На земле", "Домик на холме", "Ярость", "Шрифты" (очень интересные). "Мертвые души" еще не прочитал, за них тоже безмерно благодарен…

Назад Дальше