- Я еще не знаю, где мы будем сегодня ночевать, - сказал Хоуард. - Придет время - увидим.
Шейла передернула плечами в своем платьишке:
- У меня все чешется!
С этим ничего нельзя было поделать. Чтобы отвлечь девочку, Хоуард повел ее и остальных детей в конец зала, там немец-повар разливал по кружкам кофе. К кофе полагалось по большому, но неаппетитному куску хлеба. Хоуард оставил детей у дощатого стола на козлах и пошел за хлебом и кофе.
Когда он принес все это к столу, подошла Николь, и они все вместе позавтракали. Хлеб был черствый, безвкусный, а кофе - едко горький, едва забеленный молоком. Детям все это не нравилось, и они ныли; понадобился весь такт старика и девушки, чтобы не дать им раскапризничаться и привлечь внимание повара. От припасов, которые Хоуард купил на дорогу, выходя из Жуаньи, осталось немного шоколада; он разделил остатки между детьми и тем несколько скрасил их завтрак.
Потом они вышли из кинотеатра и, толкая перед собой коляску, двинулись к вокзалу. Город был полон немцев: немцы маршировали по улицам, немцы катили на грузовиках, немцы слонялись подле домов, куда их определили на постой, немцы толпились-в магазинах. Хоуард пробовал в нескольких лавках купить шоколаду для детей, но солдаты дочиста опустошили кондитерские, в городе не осталось никаких сластей. Хоуард с Николь купили про запас два длинных батона и какую-то бурую, сомнительного происхождения колбасу. Фруктов нигде не было, но удалось купить немного салата.
На вокзале они отдали немецкому офицеру свой пропуск и без осложнений миновали контроль. Коляску поместили в багажный вагон поезда, идущего на Брест, и забрались в вагон третьего класса.
Только когда поезд далеко отошел от станции, Хоуард обнаружил, что Роза нянчит очень грязного белого с черными пятнами котенка.
Сначала Николь хотела обойтись с девочкой сурово.
- Нам не нужен котенок, - сказала она. - Нам совершенно не нужен ни этот кот и никакой другой. Оставишь его на следующей станции.
У девочки поползли книзу уголки губ, и она крепче прижала к себе котенка.
- Я не стал бы этого делать, - сказал Хоуард. - Он заблудится.
- Она заблудится, мистер Хоуард, - поправил Ронни. - Роза говорит, этот котенок - кошка. Роза, а почему ты знаешь, что это кошка?
- Но котенок чужой, мсье Хоуард, - возразила Николь. - Это ведь не наш котенок.
- Теперь он наш, - невозмутимо сказал старик.
Она уже открыла рот, готовая ответить резкостью, но передумала и смолчала.
- Котенок совсем крошечный, мадемуазель, - сказал Хоуард. - Он не прибавит нам хлопот, а детям доставит большое удовольствие.
Это была чистая правда. Дети тесной гурьбой окружили котенка, а он сидел на коленях у Розы и умывал мордочку. Биллем, сияя улыбкой, обернулся к Николь и проговорил что-то непонятное. И опять как завороженный уставился на котенка.
- Воля ваша, - покорно сказала Николь. - В Англии тоже вот так подбирают и увозят чужих кошек, да?
Хоуард улыбнулся.
- Нет, мадемуазель. В Англии так поступают только такие личности, которые ночуют в кино на соломенных тюфяках. Люди самого последнего сорта.
Она рассмеялась:
- Воры и бродяги. Вот это верно. - И обернулась к Розе. - Как ее зовут?
- Жожо, - сказала девочка.
Дети теснились вокруг, называли котенка новым именем и добивались ответа. А котенок сидел и невозмутимо умывал мордочку крошечной лапкой. Николь с минуту смотрела на него. Потом сказала:
- Он совсем как львы в Венсенском зоопарке. Они тоже так умываются.
Хоуард никогда не бывал в парижском зоопарке.
- Там много львов и тигров? - спросил он.
Николь пожала плечами.
- Есть несколько. Не знаю сколько, я там была только один раз. - И посмотрела на Хоуарда, к его удивлению, глаза ее смеялись. - Я пошла туда с Джоном, - сказала она. - Естественно, где уж тут было запомнить, сколько в зоопарке львов и тигров.
Старик был изумлен; потом чуть усмехнулся про себя.
- Естественно, - повторил он суховато. - Но разве вы никогда не бывали там в детстве?
Она покачала головой.
- Понимаете, в такие места ходишь только тогда, когда показываешь Париж кому-нибудь из друзей. Джон тогда приехал потому, что хотел посмотреть Париж, он никогда прежде там не был. И я обещала показать ему Париж. Вот как это было.
Хоуард кивнул.
- И понравился ему зоопарк?
- Это был очень счастливый день, - сказала Николь. - Это был французский день. - Она застенчиво взглянула на старика. - Понимаете, мы затеяли такую игру: один день говорить только по-французски, а на другой день только по-английски. В английский день мы не очень-то много разговаривали, - сказала она, отдаваясь воспоминанию. - Это было слишком трудно; мы всегда говорили, что английский день кончается после чая…
- Разве Джон хорошо говорил по-французски? - не без удивления спросил Хоуард, очень уж это было непохоже на Джона.
Николь от души рассмеялась.
- Нет, совсем нет. Он говорил по-французски очень плохо, очень. Но в тот день, по дороге из Венсенского леса, шофер такси заговорил с Джоном по-английски, ведь в Париже много туристов и некоторые шоферы немного знают английский. И Джон разговаривал с ним по-английски. А у меня была новая летняя шляпа с красными гвоздиками - знаете, не элегантная шляпа, а очень простая, для деревни, с широкими полями. И Джон спросил шофера, как будет по-французски… - она чуть замялась, потом докончила: - Спросил, как сказать мне, что я очень мило выгляжу. А шофер очень смеялся и сказал ему, и потом Джон уже знал и сам мог мне это говорить. И он дал шоферу двадцать франков.
- Надо полагать, шофер их заслужил, мадемуазель, - сказал Хоуард.
- Джон записал эти слова, - сказала Николь. - И потом, когда он хотел меня насмешить, он доставал записную книжку и читал мне это.
Она отвернулась и стала смотреть в окно, на медленно плывущие мимо поля. Старик не стал продолжать этот разговор, да и что тут скажешь. Он достал сигареты, которые накануне купила ему Николь, и предложил ей, Но она отказалась.
- Это не подходит к моей роли, - тихо сказала она. - Я не так одета.
Хоуард понимающе кивнул: во Франции простые женщины не курят на людях. Он закурил и выпустил длинную струю горького дыма. Несмотря на открытое окно, в вагоне стало жарко. Младшие дети, Пьер и Шейла, уже устали и готовы были раскиснуть.
Весь день поезд еле тащился под жарким солнцем. Пассажиров было немного; почти все время Хоуард со Своими оставались в купе одни, без посторонних, это было облегчением. Как и накануне, германские солдаты ехали совсем отдельно, в особых вагонах. На каждой станции они высыпали на перроны. В таких городках, как Сен-Бриек, выход с вокзала охраняли двое немецких солдат; теми, кто сходил на полустанках, немцы, по-видимому, не интересовались. Николь это подметила.
- Вот это хорошо, - сказала она Хоуарду. - Пожалуй, в Ландерно удастся пройти безо всяких расспросов. Ну, а если остановят, мы им расскажем нашу сказочку, она не так плоха.
- А где мы сегодня переночуем, мадемуазель? - спросил старик. - Я всецело в ваших руках.
- Миль за пять к югу от Ландерно есть одна ферма, - сказала Николь, - там жила Мари Гиневек, пока не вышла замуж за Жана-Анри. Я ездила туда с папой на конскую ярмарку, это в Ландерно большой праздник.
- Понимаю. Как зовут хозяина фермы?
Арвер. Аристид Арвер - отец Мари. Понимаете, они люди зажиточные, папа всегда говорил, что Аристид рачительный хозяин. И потом, он понемногу поставляет лошадей для нашей армии. Один раз на празднике в Ландерно Мари признали королевой красоты. Тогда Жан-Анри с ней и познакомился.
- Наверно, очень хорошенькая была девушка, - заметил Хоуард.
- Прелестная, - подтвердила Николь. - Я тогда была маленькая, с тех пор уже десять лет прошло, даже больше. Но она и сейчас еще красивая.
Поезд все полз под жарким солнцем, часто останавливался и на станциях, и между станциями. Детям дали хлеба с колбасой и понемножку лимонада. Это ненадолго заняло их и развлекло, но им уже надоело ехать и не сиделось на месте.
- Вот бы нам выкупаться, - сказал Ронни.
- Можно нам выкупаться, мсье Хоуард? - эхом откликнулась Шейла.
- Нельзя же купаться в поезде, - сказал старик. - Может быть, попозже. А вы побегайте по коридору, там прохладнее. - И обернулся к Николь. - Они вспомнили, как купались три дня назад… или уже четыре?… Это было как раз перед тем, как мы встретили техников из нашей авиации. Я позволил детям искупаться в речке.
- Вот было весело, - сказал Ронни. - Вода такая прохладная, приятная.
Он повернулся и выбежал с сестрой в коридор, за ними побежал Биллем.
- Англичане отличные пловцы, правда, мсье? - сказала Николь. - Даже малыши только и думают, как бы залезть в воду.
Он никогда не думал о своей родине с этой точки зрения.
- Мы пловцы? - переспросил он. - Вот как мы выглядим?
Николь пожала плечами.
- Я знаю не так уж много англичан, - призналась она. - Но Джону больше всего нравилось, когда мы ходили купаться.
Хоуард задумчиво улыбнулся.
- Джон был очень хороший пловец, и он очень любил плавать.
- Он был ужасный упрямец, мсье Хоуард, - сказала Николь. - Ни за что не хотел вести себя как все, кто приезжает в Париж впервые. Я так старалась, так готовилась к его приезду… все обдумала, составила план на каждый день. В первый день я хотела повести его в Лувр, но, представьте, ему это было неинтересно. Ни капельки.
Старик опять улыбнулся.
- Да, он был не из тех, кто любит посещать музеи.
- Может быть, в Англии так принято, мсье, - возразила Николь. - Но в Париже надо смотреть то, что Париж может показать. Право, мсье, Джон совсем сбил меня с толку. Я-то собиралась повести его в Лувр и Трокадеро, и для контраста в Musee de l'Homme, и в музей Клюни, и еще у меня был целый список, я хотела ему показать выставки нового искусства. А он ничего этого не стал смотреть!
- Мне очень жаль, - сказал Хоуард. Кажется, больше нечего было сказать. - Как же вы проводили время?
- Несколько раз купались в бассейне Молитор в Отейе. Тогда все время была жара, в небе ни облачка. И мне не удалось его затащить ни в один музей, ни в один! Он был очень, очень упрямый.
- Все же, надеюсь, вы приятно провели время, - сказал Хоуард.
- Да, но совсем не так, как я рассчитывала, - улыбнулась Николь. - У меня даже купального костюма не было. Пришлось нам с Джоном пойти и купить костюм. Я никогда прежде ничего такого не делала. Я тогда сказала - хорошо еще, что мы встретились в Париже, а не в Шартре. Понимаете, мсье Хоуард, во Франции это не принято.
- Я знаю, - сказал старик. - Джона не слишком заботили правила приличия. И хороший костюм он вам купил?
- Очень красивый, - улыбнулась она. - Американский, очень элегантный, серебристый с зеленым. Просто прелесть, так приятно было в нем показаться.
- Вот видите, - сказал Хоуард. - А в музей вы не могли бы пойти в таком костюме.
Ошарашенная Николь посмотрела на него круглыми глазами.
- Но ведь… - начала она, потом рассмеялась. - Было бы презабавно. - И опять улыбнулась. - Мсье, вы говорите нелепости, совсем как Джон.
В четыре часа поезд подошел к маленькой станции Ландерно. Они с облегчением вышли из вагона, Николь сняла на платформу всех детей, кроме Ронни, который непременно хотел слезть сам. Вытащили из багажного вагона коляску, уложили в нее остатки провизии и сунули туда же котенка.
У выхода не было охраны, и они прошли в город.
Ландерно - маленький городок, всего шесть или семь тысяч жителей; это сонный уголок на берегу капризной реки, впадающей в Брестскую бухту и потому подвластной приливам и отливам. Городок выстроен из серого камня и лежит на холмистой равнине, по ней там и сям разбросаны рощицы; это напомнило Хоуарду Йоркшир. После жары и духоты вагона воздух был особенно свеж и приятен, слабый солоноватый запах подсказывал, что уже недалеко до моря.
Немцев в городке оказалось немного. Лишь несколько немецких грузовиков виднелось под платанами на площади у реки. Те немцы, которые попадались на глаза, похоже, чувствовали себя не в своей тарелке и старались не привлекать внимания жителей, зная, что люди здесь сочувствуют англичанам. И очень старались держаться повежливей. На улицах солдаты встречались редко - серолицые, усталые, слонялись они по двое, по трое и равнодушно оглядывали чужой город. И вот что поразительно - они, кажется, просто не умели смеяться.
Хоуарда и Николь никто не окликнул, они пересекли весь городок и вышли на проселочную дорогу, ведущую к югу. Из-за детей шли не спеша; старик уже приноровился к их медлительности. Дорога была совсем пустынна, и дети разбредались по сторонам как вздумается. Впереди лежала открытая, чуть всхолмленная местность.
Хоуард позволил Розе и Виллему снять башмаки и идти босиком; Николь отнеслась к этому не слишком одобрительно.
- Это не подходит к нашей роли, - сказала она. - В нашей среде так не поступают.
- Здесь нет строгих судей, - возразил старик.
Она согласилась, что сейчас соблюдать условности не столь важно, и они побрели дальше; Биллем и Пьер катили коляску. Впереди в небе показались три самолета; они шли на высоте около двух тысяч футов, уверенно направляясь на запад.
На Розу нахлынули воспоминания.
- Мсье, - закричала она, - смотрите! Три самолета! Скорей ляжем в канаву!
- Не волнуйся, - ровным голосом сказал старик. - Они нам ничего плохого не сделают.
- Так ведь они бросали бомбы и стреляли из пулеметов, - недоверчиво сказала Роза.
- Это другие самолеты, - сказал Хоуард. - Эти самолеты хорошие. Они нас не тронут.
И вдруг, наперекор его стараниям всех успокоить, раздался тоненький голосишко Пьера:
- Мсье Хоуард, а вы знаете, какие самолеты хорошие, а какие плохие?
Сердце старика сжалось, он снова подумал о бойне на монтаржийской дороге.
- Почему же, конечно, - сказал он мягко. - Помнишь самолеты, которые мадемуазель показывала вам в Шартре? На которых вам позволили потрогать бомбы? Они вам ничего плохого не сделали, правда? Это были хорошие самолеты. И сейчас над нами летят такие же. Они нас не тронут.
Ронни, спеша показать себя знатоком техники, поддержал его:
- Хорошие самолеты были наши, правда, мсье Хоуард?
- Да, - сказал старик.
Николь отвела его в сторонку.
- Что же вы такое говорите, - вполголоса упрекнула она. - Ведь это немецкие самолеты.
- Я знаю. Но надо же что-то сказать детям.
Она проводила глазами три далекие черточки в небе.
- Как было чудесно, когда самолеты были только развлечением…
Хоуард кивнул.
- Вы когда-нибудь летали? - спросил он.
- Дважды, на празднике, совсем понемножку. И потом один раз летала с Джоном над Парижем. Вот это было чудесно…
В Хоуарде пробудилось любопытство.
- Наверно, вы летели с пилотом? Или Джон сам вел машину?
- Ну конечно, сам, мсье. Мы были только вдвоем.
- Как же он достал самолет? - Старик знал, что в чужой стране это не просто.
- Он повел меня на танцы в клуб летчиков на улице Франциска Первого. У него был друг - un capitaine de l'Aeronautique, они познакомились в Англии, когда этот капитан служил в нашем посольстве в Лондоне. И этот друг все для Джона устроил. Figurez-vous, мсье, - продолжала она, - я не могла затащить его ни в один художественный музей, ни в один! Всю жизнь он только и делал, что летал, и вот он приезжает в Париж в отпуск - и опять его тянет на аэродром, ему непременно надо лететь!
Хоуард кротко улыбнулся.
- Такой уж он был… Но вам понравилось?
- Это было чудесно! - сказала Николь. - Прекрасный солнечный день, свежий ветер, и мы выехали в Орли, к ангару летного клуба, и там нас ждал красивый самолет, и мотор уже работал. - Ее лицо омрачилось на мгновенье, и опять она улыбнулась. - Я мало понимаю в самолетах, - призналась она. - Этот был роскошный, сиденья обиты красной кожей, и хромированная лесенка, очень удобно, подняться в кабину. Но Джон был такой грубый.
- Грубый? - переспросил Хоуард.
- Он сказал, что этот самолет похож на клопа, мсье, хорошо, что механики не слышали. Я сказала, что очень сердита на него за такие слова, ведь нам так любезно позволили полетать на этой машине. А он только засмеялся. А потом, когда мы летели над Парижем с grande vitesse, сто двадцать километров в час или даже больше, Джон обернулся ко мне и говорит "Он не летает, а ползет, как клоп". Представляете! Наши самолеты очень хорошие, мсье. Во Франции все так говорят.
- Надеюсь, вы поставили этого нахала на место, - улыбнулся Хоуард.
Николь расхохоталась, такого звонкого смеха старик от нее еще не слышал.
- Это было невозможно, мсье Хоуард. Мне никогда не удавалось поставить его на место, как вы говорите.
- Очень сожалею, - сказал Хоуард и, помолчав, прибавил: - Я никогда не летал над Парижем. Это красиво?
Николь пожала плечами.
- Красиво? По-моему, с воздуха ничто не кажется красивым, вот только облака. Но тот день был чудесный, потому что облака тогда были большие, пушистые, Джон их называл ку… кум… как-то так.
- Cumulus?
Николь кивнула.
- Вот-вот. Мы больше часу там резвились, летали и вокруг облаков, и над ними, и между белыми крутыми откосами, в таких глубоких туманных ущельях. А далеко внизу опять и опять показывался Париж, то увидишь площадь Согласия, то площадь Звезды. Никогда не забуду этот день. А потом мы приземлились, и меня сразу одолел сон, мы возвращались в Париж в автомобиле, и я прислонилась к Джону, положила голову ему на плечо и заснула.
Довольно долго шли молча. Пьер и Биллем устали толкать коляску и уступили место Розе, Шейла семенила с ней рядом. Котенок свернулся в коляске и спал крепким сном.
Вскоре Николь показала вперед:
- Вот и дом… вон там, среди деревьев.
Надо было пройти еще около мили. По-видимому, это была большая, процветающая ферма; дом и хозяйственные постройки стояли среди деревьев, защищенные от ветра. На окрестных холмах, сколько хватал глаз, раскинулись, пастбища.
Через полчаса подошли к ферме. По длинному ряду конюшен сразу видно было, чем занимается владелец; неподалеку на огороженных участках бегали лошади. За все время пути Хоуард еще не видел такого крепкого, толково устроенного хозяйства.
Они направились к домику у ворот, подобию сторожки, и Николь спросила, где найти хозяина. Их послали к конюшне, и они пошли вдвоем, оставив детей с коляской у ворот.
На полпути их встретил Аристид Арвер.