- Да, папа, достойно презрения, что деньги являются для него единственной мерой успеха. Когда он говорил о новых изобретениях, он явно рассматривал их только как еще один способ расширения торговли и зарабатывания денег. А бедные люди вокруг него - они бедны, потому что порочны, а порочны, потому что им не дано его железного характера и способностей, благодаря которым он разбогател. И он даже не испытывает к ним сочувствия.
- Он не говорил, что они порочны. Они расточительны и потакают собственным желаниям - вот его слова.
Маргарет собрала все рабочие принадлежности матери, готовясь лечь спать. Выходя из комнаты, она замешкалась - ей хотелось сказать отцу что-нибудь приятное, при этом не покривив душой. Но легкая досада все же отразилась в ее словах:
- Папа, я считаю, что мистер Торнтон - замечательный человек, но лично мне он совсем не нравится.
- А мне нравится! - засмеялся отец. - И лично, как ты выразилась, и вообще. Но спокойной ночи, дитя мое. Твоя мать сегодня очень устала, Маргарет.
Маргарет и сама заметила, как мать измучилась из-за волнений последних дней, и слова отца, наполнив ее смутным страхом, камнем легли на сердце. Жизнь в Милтоне так отличалась от той, к которой миссис Хейл привыкла в Хелстоне, где и в доме, и на улице всегда был свежий деревенский воздух. Здесь же сам воздух был, казалось, лишен всех живительных элементов. Домашние заботы с новой силой обрушились на всех женщин семьи, поэтому можно было всерьез опасаться за здоровье миссис Хейл. Кроме того, странное поведение Диксон и миссис Хейл говорило о том, что с хозяйкой что-то случилось. Они с Диксон часто тайком беседовали в спальне, откуда служанка выходила заплаканной и сердитой. Однажды Маргарет вошла в комнату матери сразу после ухода Диксон и, застав свою мать, стоящей на коленях, немедленно удалилась, но, уходя, случайно услышала, как та просила Бога дать ей сил и терпения выдержать телесные страдания. Маргарет очень хотела восстановить близкие, доверительные отношения с матерью, прерванные ее долгим проживанием у тети Шоу. Прежняя Маргарет была бы довольна тем, что снова может ласкаться к маме и слышать ее нежные, полные любви слова, но сейчас она чувствовала, что есть еще какая-то тайна, скрываемая от нее, которая имеет непосредственное отношение к состоянию здоровья миссис Хейл. Той ночью Маргарет долго лежала без сна, размышляя, как уменьшить вредное влияние милтонской жизни на здоровье ее матери. Необходимо было как можно скорее найти постоянную служанку в помощь Диксон, тогда Диксон могла бы уделять миссис Хейл больше внимания и заботы.
Последние несколько дней все время и мысли Маргарет были заняты посещением регистрационных бюро и встречами со всякого рода людьми, среди которых попалось лишь несколько приятных. Однажды днем она встретила Бесси Хиггинс на улице и остановилась поговорить с ней.
- Бесси, как ваши дела? Надеюсь, вам теперь получше, ветер уже переменился.
- И лучше, и хуже, если вы знаете, что это значит.
- Не совсем, - ответила Маргарет, улыбаясь.
- Мне лучше, что ночью я не задыхаюсь от кашля, но я так истомилась в Милтоне и хочу отправиться в землю Бьюлы. Но как только подумаю, что ухожу все дальше и дальше, сердце обмирает, и тогда мне не лучше, а хуже.
Маргарет пошла рядом с девушкой. Минуту или две она молчала. Наконец тихо спросила:
- Бесси, ты хочешь умереть? - Сама Маргарет избегала разговоров о смерти, для нее, такой молодой и здоровой, было естественно любить жизнь.
Бесси тоже помолчала минуту или две. Потом ответила:
- Если бы у вас была такая жизнь, как у меня, и вы бы так же устали от нее, как я, и думали бы, что "так может продолжаться пятьдесят или шестьдесят лет - я знаю, так бывает", и все эти шестьдесят лет у вас бы кружилась голова и было бы тошно и больно, а годы бы все тянулись и насмехались над вашей немощью… О мисс! Говорю вам, вы бы обрадовались, когда доктор наконец сказал бы вам, что едва ли вы увидите зиму.
- Почему, Бесси, неужели в твоей жизни нет места радости?
- Ну, наверно, моя жизнь не хуже, чем у многих прочих. Только она меня потрепала, а их - нет.
- Но что это значит? Ты знаешь, я здесь чужая, поэтому я не сразу понимаю, что ты имеешь в виду, я ведь не знаю, как вы живете тут, в Милтоне.
- Если бы вы пришли к нам домой, как вы когда-то сказали, я бы могла рассказать вам. Но отец говорит, вы точно такая же, как другие: с глаз долой - из сердца вон.
- Я не знаю, кто эти другие. Но я была очень занята, и, по правде говоря, я забыла, что обещала.
- Вы сами предложили это! Мы не навязывались.
- Я забыла, что говорила в тот раз, - тихо продолжила Маргарет. - Я бы обязательно вспомнила о своем обещании, будь я меньше занята. Можно, я пойду сейчас с тобой?
Бесси бросила быстрый взгляд на Маргарет, чтобы убедиться в ее искренности. Напряжение в ее взгляде сменилось задумчивостью, когда она встретила теплый дружеский взгляд собеседницы.
- Никому до меня особо дела не было. Если вам не все равно, можете пойти.
Они пошли вместе, храня молчание. Когда они свернули в маленький двор, выходивший на грязную улицу, Бесси сказала:
- Вы не пугайтесь, если отец дома, он поначалу может и нагрубить. Видите ли, он вспоминал вас, и сдается мне, он тоже волновался и гадал, придете вы или нет.
- Не бойся, Бесси.
Но когда они пришли, Николаса не оказалось дома. Крупная, неряшливо одетая и неуклюжая девушка, немного моложе Бесси, но более высокая и крепкая, занималась стиркой. Прачка она была неумелая и так гремела корытом и всем, чем можно, что Маргарет поежилась и от души посочувствовала бедной Бесси, которая буквально упала на стул, полностью вымотанная своей прогулкой. Маргарет попросила у сестры Бесси стакан воды и, пока та бегала за водой (задев кочергу и опрокинув стул на своем пути), развязала ленты на шляпке Бесси, чтобы та могла отдышаться.
- Вы думаете, такая жизнь стоит того, чтобы за нее цепляться? - едва слышно прошептала бедная девушка.
Маргарет, не отвечая, поднесла стакан воды к ее губам. Бесси сделала долгий жадный глоток, затем откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Маргарет услышала, как она бормочет про себя: "Они больше не будут ни голодать, ни испытывать жажду. И солнце не будет палить их, и свет не будет их тревожить".
Маргарет наклонилась и тихо сказала:
- Бесси, не торопи свою смерть, не отказывайся от жизни, какой бы она ни была… Или могла бы быть. Помни, кто дал тебе жизнь и предопределил твою судьбу.
Она вздрогнула, услышав голос Николаса. Он вошел, незамеченный ею.
- Нет нужды поучать мою девочку. Пусть она идет туда, куда ее зовут, - к золотым воротам, украшенным драгоценными камнями. Если это ее радует, пусть так и будет, но я не собираюсь морочить ей голову всякой чепухой.
- Но конечно, - ответила Маргарет, поворачиваясь к нему, - вы верите в то, что я сказала, что Бог дал ей жизнь и предопределил, какой она должна быть.
- Я верю в то, что вижу, и не более. Вот во что я верю, молодая леди. Я не верю всему тому, что слышу… Нет! Ни капли. Я слышал, как одна молодая девица всяко расспрашивала, где мы живем, и громко обещала, что навестит нас. А моя девочка потом дни и ночи думала об этом, вскакивала каждый раз, заслышав звук незнакомых шагов, она не знала, что я за ней наблюдаю. Но вот вы здесь, и вам будут рады, если, конечно, вы не собираетесь поучать нас.
Бесси умоляюще смотрела на Маргарет, сжимая ее руку в своих.
- Не сердитесь на него, - попросила она тихо. - Здесь многие думают, как он. Если бы вы их услыхали, вы не сердились бы на него. Он очень хороший, правда… но, - и в ее глазах мелькнуло отчаяние, - когда он говорит такие вещи, это заставляет меня желать смерти больше, чем обычно, мне так хочется много знать, меня волнуют эти чудеса.
- Бедная девочка… Бедняжка моя, я не хотел расстраивать тебя, но мужчина должен говорить правду, а когда я вижу, что народ становится хуже день ото дня и все вокруг приходит в упадок, я говорю себе: почему бы не оставить весь этот разговор о религии и не заняться тем, что понимаешь и знаешь? Это ведь так просто - говорить о том, что знаешь, и делать то, что умеешь.
Но девушка повторяла с болью в голосе:
- Не думайте о нем плохо, он хороший человек, правда. Я буду грустить даже в Граде Божьем, если отца там не будет. - Лихорадочный румянец появился на щеках Бесси, а в глазах - лихорадочное пламя. - Но ты будешь там, отец! Ты будешь! О! Мое сердце! - Она приложила свою руку к груди и мертвенно побледнела.
Маргарет обняла девушку и положила ее голову к себе на грудь. Она убрала тонкие и мягкие волосы Бесси с висков и смочила их водой. Глаза Николаса были полны любви и печали, он угадывал просьбы Маргарет без слов, и даже глупенькая сестра Бесси с готовностью повиновалась и стала двигаться поосторожнее, чтобы не шуметь. Через некоторое время смертельно опасный приступ прошел, и Бесси поднялась и сказала:
- Я пойду лягу, это лучше всего. Но, - она невольно схватила Маргарет за платье, - вы придете снова… я знаю, вы придете… просто скажите это!
- Я приду завтра, - пообещала Маргарет.
Бесси прильнула к отцу, и он собрался отнести ее наверх. Но как только Маргарет поднялась, чтобы уйти, он с видимым усилием произнес:
- Если бы Бог существовал, я бы попросил Его только об одном - благословить вас.
Маргарет ушла от них очень грустная и задумчивая.
Она опоздала домой к чаю. В Хелстоне опоздание к столу миссис Хейл расценивала как тяжелый проступок, но теперь подобные вольности, казалось, перестали раздражать ее, хотя в глубине души Маргарет страстно желала, чтобы мама отчитала ее, как в добрые старые времена.
- Ты нашла служанку, дорогая?
- Нет, мама, эта Энн Бакли ни за что бы не подошла.
- Полагаю, теперь моя очередь изображать из себя принца, примеряя милтонским девушкам туфельку служанки, - сказал мистер Хейл. - Вы обе потерпели поражение, как знать, может удача улыбнется мне.
Маргарет едва смогла улыбнуться в ответ на эту маленькую шутку, так она была подавлена тем, что увидела в доме Хиггинсов.
- Что ты собираешься сделать, папа? - спросила она.
- Ну, я мог бы обратиться к какой-нибудь уважаемой женщине, чтобы она порекомендовала мне девушку, хорошо известную ей или ее слугам.
- Очень хорошо. Но сначала мы должны найти такую уважаемую женщину.
- Вы ее нашли. Я уже завлек ее в ловушку, и вы поймаете ее завтра, если постараетесь.
- О чем вы говорите, мистер Хейл? - с любопытством спросила его жена.
- Ну, мой образцовый ученик - как называет его Маргарет - сегодня сказал мне, что его мать завтра собирается навестить миссис и мисс Хейл.
- Миссис Торнтон! - воскликнула миссис Хейл.
- Его мать, о которой он нам рассказывал? - спросила Маргарет.
- Я полагаю, у него только одна мать и ее имя миссис Торнтон, так что вы обе правы, - ответил мистер Хейл.
- Я бы хотела посмотреть на нее. Должно быть, она необычная женщина, - добавила миссис Хейл. - Возможно, у нее на примете есть девушка, которая устроила бы нас и согласилась бы у нас работать. Она представляется мне бережливой, экономной женщиной, думаю, что она мне понравится.
- Моя дорогая, - сказал мистер Хейл встревоженно, - прошу вас, не обольщайтесь прежде времени. Я полагаю, миссис Торнтон так же высокомерна и горда, как и наша маленькая Маргарет. И думаю, она не любит говорить ни о своем прошлом, ни о своих прежних невзгодах, ни об экономии. Я уверен, лучше не подавать виду, что мы знаем ее историю.
- Но, папа, кажется, мне несвойственно высокомерие. Хотя ты постоянно упрекаешь меня в этом, я не могу согласиться с тобой.
- Я не знаю, высокомерна ли миссис Торнтон. Но из того, что я узнал от ее сына, полагаю, что так оно и есть.
Однако характер миссис Торнтон не слишком занимал Маргарет. Ей лишь хотелось знать, должна ли она присутствовать при этом визите, поскольку он помешал бы ей пойти навестить Бесси в первой половине дня. Однако, поразмыслив, она решила, что в любом случае должна остаться дома и помогать матери.
ГЛАВА XII
УТРЕННИЕ ВИЗИТЫ
Ну, я полагаю, мы должны.
Друзья на совете
Мистеру Торнтону пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить мать нанести ответный визит Хейлам. Она не часто соблюдала светские формальности, а когда ей приходилось это делать, она выполняла свои обязанности скрепя сердце. Сын подарил ей коляску, но она запретила ему держать лошадей. И они нанимали лошадей лишь для торжественных случаев, когда миссис Торнтон выходила в свет. Не далее как две недели назад она наняла лошадей на три дня и нанесла визиты всем своим знакомым и теперь могла спокойно сидеть в своем кресле, ожидая, когда те в свою очередь придут к ней. Крэмптон находился слишком далеко, чтобы идти туда пешком. И миссис Торнтон несколько раз переспрашивала сына, в самом ли деле он желает, чтобы она потратилась на кеб и съездила к этим Хейлам. Она была бы рада, если бы без этого можно было обойтись. Миссис Торнтон заявила, что "нет смысла поддерживать близкие отношения со всеми учителями Милтона; это все равно как если бы ты захотел, чтобы я навестила жену учителя танцев Фанни!".
- Я бы так и поступил, мама, если бы у мистера Мейсона и его жены было так же мало друзей, как у Хейлов в этом незнакомом для них месте.
- Ну, полно, полно! Я поеду к ним завтра. Я хочу только, чтобы ты точно понимал, чего хочешь.
- Если ты поедешь завтра, я закажу лошадей.
- Чепуха, Джон. Можно подумать, ты сделан из денег.
- Нет, пока не совсем. Но насчет лошадей мое решение твердо. Последний раз, когда ты выезжала в кебе, ты приехала домой с головной болью от тряски.
- Смею сказать, что я никогда не жаловалась на это.
- Нет, моя мать никогда не жалуется, - сказал он с гордостью. - Вот поэтому мне стоит лучше присматривать за тобой. И раз Фанни теперь здесь, небольшая поездка пойдет ей на пользу.
- Она сделана из другого теста, Джон. Она не вынесет этого.
Сказав это, миссис Торнтон замолчала, ей не хотелось долго распространяться на эту тему. Она испытывала невольное презрение к слабости, а в отличие от матери и брата Фанни обладала слабым характером. Миссис Торнтон не была женщиной, склонной к излишним рассуждениям, ее здравый смысл и твердость не позволяли ей вести долгие споры даже с самой собой. Она интуитивно чувствовала, что ничто не сможет укрепить характер Фанни, ничто не сможет научить ее терпеливо сносить неприятности или смело встречать трудности. И хотя миссис Торнтон с болью признавала недостатки дочери, она относилась к ней со своего рода жалостливой нежностью - так обычно матери относятся к слабым и больным детям. Человек посторонний или невнимательный мог бы предположить, что миссис Торнтон с большей любовью относится к Фанни, чем к Джону. Но он бы глубоко ошибся. Самая открытость и даже некоторая бесцеремонность, с которой мать и сын высказывали друг другу все, что было у них на душе, указывала на доверительные отношения между ними. А неловкая доброта миссис Торнтон по отношению к дочери, стыд, с которым она скрывала недостаток всех лучших качеств в собственном ребенке, сама обладая ими и высоко ценя их в других, - этот стыд выдавал отсутствие прочной привязанности. Сына она называла только Джоном; "милая", "дорогая" и тому подобные слова были предназначены для Фанни. Но сердце матери благодарило Бога за сына день и ночь, и она гордилась им.
- Фанни, дорогая, сегодня я собираюсь заложить лошадей в коляску, чтобы поехать и навестить этих Хейлов. Почему бы тебе не поехать со мной и не повидать няню? Это по пути, она всегда рада видеть тебя. Ты можешь побыть там, пока я буду у миссис Хейл.
- О! Мама, это так далеко, а я так устала.
- От чего? - спросила миссис Торнтон, слегка нахмурив брови.
- Я не знаю, погода наверно. От нее такая слабость. Не могла бы ты привезти няню сюда, мама? Коляска доставит ее сюда, и она сможет провести остаток дня здесь. Я знаю, ей это понравится.
Миссис Торнтон не ответила, но положила свое шитье на стол и, казалось, задумалась.
- Но ей придется возвращаться домой поздно, - заметила она наконец.
- О, я найму кеб. Я бы ни в коем случае не позволила ей идти домой пешком.
В этот момент в комнату зашел мистер Торнтон, чтобы попрощаться с матерью перед уходом на фабрику.
- Мама! Я зашел только сказать, что если у тебя на примете есть какая-нибудь девушка, которая могла бы ухаживать за больной миссис Хейл, то скажи ей об этом.
- Если что-то узнаю, то скажу. Но я сама никогда не болела, поэтому не знаю капризов больных.
- Ну, у тебя же есть Фанни, а у нее вечно что-нибудь болит. Возможно, она сможет что-нибудь предложить, не так ли, Фан?
- Вовсе не всегда болит, - обиделась Фанни. - И я не собираюсь ехать с мамой. У меня сегодня болит голова, и я никуда не поеду.
Мистер Торнтон выглядел недовольным. Взгляд матери был прикован к шитью, над которым она усердно трудилась.
- Фанни! Я хочу, чтобы ты поехала, - сказал он властно. - Это пойдет тебе на пользу. Ты обяжешь меня, если поедешь, и без лишних разговоров.
Сказав это, он быстро вышел из комнаты.
Если бы он остался чуть дольше, Фанни, наверное, расплакалась бы из-за его властного тона, особенно из-за слов "ты обяжешь меня". Но все было уже сказано. И она лишь проворчала, поджав губы:
- Джон всегда говорит, будто я притворяюсь больной, но я никогда не притворяюсь. Кто эти Хейлы, из-за которых он так суетится?
- Фанни, не говори так о своем брате. У него есть на то причины, иначе он не настаивал бы на этом визите. Поторапливайся и приведи себя в порядок.
Но маленькая перебранка между сыном и дочерью не заставила миссис Торнтон относиться более благожелательно к "этим Хейлам". Ее ревнивое сердце повторило вопрос дочери: "Кто они такие, что он так беспокоится о том, чтобы мы уделили им внимание?" Этот вопрос постоянно вертелся у нее в голове, как назойливый припев к песне. Фанни же скоро забыла свои обиды, отдавшись всецело созерцанию себя в новой шляпке перед зеркалом.
Миссис Торнтон была женщиной нелюдимой и застенчивой. Только в последние годы у нее появилось достаточно свободного времени, чтобы выходить в общество. Но общество ей не доставляло удовольствия. Ей вполне хватало званых обедов у себя и обсуждения чужих званых обедов. Но этот визит к совершенно незнакомым людям - дело другое. Она чувствовала себя неловко и оттого выглядела особенно суровой и неприветливой, входя в маленькую гостиную Хейлов.
Маргарет вышивала на небольшом кусочке батиста узор для одежды будущего малыша Эдит. "Пустое, бесполезное занятие", - заметила про себя миссис Торнтон. Ей больше понравилось двойное вязание миссис Хейл, оно выглядело более практичным. Комната была заполнена безделушками, так что уборка здесь занимала много времени, а время у людей ограниченного достатка измерялось деньгами.