- Решено, шеф! - воскликнул Клодд. - Мы с Томми обо всем договорились. С нового года начинаем издавать журнал!
- Вы достали деньги?
- Рассчитываю достать. Почти уверен, что они от меня не уплывут.
- И хорошую сумму?
- Более или менее. Приступайте к работе.
- Я скопил кое-что, - начал Питер. - Хотелось бы больше, но пока что есть...
- Возможно, мы этим воспользуемся, - сказал Клодд. - а может, и нет. Вы занимайтесь интеллектуальной работой.
На некоторое время в комнате воцарилось молчание.
- Мне кажется, Томми, - произнес Питер, - мне кажется, что бутылочка старой мадеры...
- Нет, не сегодня, - оборвал его Клодд. - Потом.
- Ну, за успех... - уговаривал Питер.
- Успех одного, как правило, означает горе для проигравшего, - заметил Клодд. - Тут, конечно, ничего не поделаешь, но сегодня об этом думать бы не хотелось. Мне пора возвращаться к своему мышонку. Доброй ночи!
Клодд пожал хозяевам руки и выскочил вон.
- Я все время думаю, - размышляя вслух, произнес Питер, - что за странная смесь этот человек! Он добр - ведь никто добрее его не обошелся с несчастным старичком. И в то же самое время... в нас всех столько всего намешано, Томми, - продолжал Питер Хоуп, - столько всего, как в мужчинах, так и в женщинах.
Питер был философ по натуре.
Вскоре старенький, седенький мышонок, утомленный кашлем, заснул навеки.
- Просил бы вас с супругой пожаловать на похороны, Глэдмен, - сказал мистер Клодд, заглядывая в лавку торговца канцелярскими товарами. И Пинсера с собой прихватите Я напишу ему уведомление.
- Не вижу в этом особой надобности, - возразил Глэдмен.
- Ведь вы трое - единственные родственники покойного. Приличие требует вашего присутствия, - не отставал Клодд - К тому же предстоит огласить завещание. Возможно, вам любопытно будет послушать.
Сухопарый старый торговец выкатил на Клодда водянистые глаза.
- Завещание? А что ему, собственно, завещать? Кроме ежегодной ренты, у него ничего не было.
- Вот заглянете на похороны, - сказал Клодд, - тогда все и узнаете. Там будет стряпчий с завещанием. Как говорят французы, все должно быть comme il faut.
- И как я раньше не догадался, - начал мистер Глэдмен.
- Рад, что вы проявляете такой интерес к покойному, - заметил Клодд. - Жаль, что он мертв, не сможет вас отблагодарить.
- Послушайте, вы! - воскликнул старый Глэдмен, чуть было не сорвавшись на крик. - Он был беспомощный псих и не мог действовать самостоятельно. Если вы недостойным образом повлияли на...
- Увидимся в пятницу! - бросил на ходу Клодд и торопливо вышел.
Состоявшиеся в пятницу похороны протекали отнюдь не в атмосфере дружелюбного общения. Время от времени миссис Глэдмен говорила что-то яростным шепотом мистеру Глэдмену, который буркал что-то возмущенное ей в ответ. Оба только и знали, что честили Клодда на чем свет стоит. Мистер Пинсер, дородный и грузный господин, имевший отношение к Палате Общин, проявлял правительственную сдержанность. По окончании церемонии чиновник похоронного бюро выразил особую признательность собравшимся. Он расценил прошедшие похороны как наибезобразнейшее в своей практике событие и после этого какое-то время подумывал даже оставить свою профессию.
По возвращении хоронивших с кладбища Кенсэл-Грин их уже ожидал стряпчий. Клодд снова выступил в качестве радушного хозяина. На сей раз мистер Пинсер позволил себе принять стакан разведенного водой виски и пригубил его с видом, исключавшим зависимость от предрассудков. Стряпчий принял виски, не так сильно разбавленный водой. Миссис Глэдмен, не прибегая к консультации с супругом, негодующе отказалась, причем как от своего, так и от его имени. Клодд, объясняя это тем, что всегда и во всем следует закону, также налил себе разбавленный виски и выпил "за очередную радостную встречу". После чего стряпчий приступил к чтению завещания.
Завещание, датированное августом прошлого года, оказалось простым и коротким. Обнаружилось, что старый джентльмен, к удивлению несведущих родственников, скончался обладателем некой доли в разработке серебряных приисков, ранее признанных бесперспективными, а ныне оказавшихся процветающими. По нынешним подсчетам, доход от них оборачивался в сумму, намного превосходящую две тысячи фунтов. Старый джентльмен завещал пятьсот фунтов своему зятю, мистеру Глэдмену; пятьсот фунтов - последнему из оставшихся родственников, кузену, мистеру Пинсеру; остальное завещалось его другу, мистеру Клодду, в знак благодарности за заботу, проявленную этим джентльменом к завещавшему.
Мистер Глэдмен вскочил, в большей степени потешаясь услышанным, нежели негодуя:
- Вы полагаете, что сможете прикарманить целую тысячу да еще несколько сотен фунтов. Нет, в самом деле? - выкрикнул он Клодду, который в это время сидел перед ним, вытянув вперед ноги и засунув руки в карманы брюк.
- Именно так! - подтвердил мистер Клодд.
Мистер Глэдмен расхохотался, что, однако, не слишком разрядило атмосферу вокруг.
- Клянусь, Клодд, вы меня рассмешили, вы меня просто рассмешили! - смеясь, повторял мистер Глэдмен.
- Вы всегда отличались хорошим чувством юмора, - заметил мистер Клодд.
- Ах ты негодяй! Отъявленный негодяй! - завопил мистер Глэдмен, резко меняя тон. - Ты думаешь, закон позволит тебе облапошивать честных людей? Думаешь, мы тут будем сидеть сложа руки, а ты нас будешь обкрадывать? Не выйдет!.. Это твое завещание... - мистер Глэдмен драматическим жестом указал костлявым перстом на стол.
- Желаете опротестовать? - поинтересовался мистер Клодд.
На мгновение мистер Глэдмен застыл, открыв рот от изумления перед хладнокровием Клодда, затем вновь обрел голос.
- Именно опротестовать! - орал он. - Ты не сможешь опровергнуть, что влиял на него, что продиктовал ему это завещание слово в слово, принудил несчастного, старого и беспомощного идиота поставить подпись! Он ведь даже не соображал, что...
- Ну, хватит разоряться! - оборвал его мистер Клодд. - Мне не доставляет удовольствия слушать ваш крик. Я вас спрашиваю, вы намерены опротестовать завещание?
- Если вы позволите, - вставила миссис Глэдмен с преувеличенной любезностью, обращаясь к мистеру Клодду, - то мы немедленно отбудем, чтобы успеть до конца рабочего дня застать своего адвоката!
Мистер Глэдмен подобрал из-под стула свою шляпу.
- Минуточку! - остановил их мистер Клодд. - Да, я содействовал ему в составлении этого завещания. Если оно вам не угодно, мы откажемся от него.
- Разумеется, неугодно, - буркнул мистер Глэдмен более умеренным тоном.
- Присядьте! - предложил мистер Клодд. - Рассмотрим другое. - Тут мистер Клодд повернулся к стряпчему. - Будьте добры, мистер Райт, зачтите предыдущее, датированное десятым июля.
В столь же коротком и простом документе мистеру Уильяму Клодду в благодарность за заботы завещалось триста фунтов, а остальное предназначалось Лондонскому Королевскому зоологическому обществу, так как больной всегда питал интерес и любовь к животным. Все прочие родственники были поименно исключены из завещания, поскольку, как значилось в нем, "никогда не проявляли к завещавшему ни малейшей привязанности, не уделяли никаких забот, к тому же и так уже получили значительные суммы из годового дохода".
- Позвольте заметить, - сказал мистер Клодд, так как более никто из присутствующих не решился нарушить воцарившееся молчание, - что, предлагая в качестве достойного объекта для облагодетельствования моему бедному старому другу Королевское зоологическое общество, я вспомнил, что подобный случай произошел лет пять тому назад. Тогда принятие подобного завещания предварительно обсуждалось, поскольку завещатель был не в своем уме. Потребовалось направить дело на рассмотрение в Палату Лордов, и только при положительном решении этого вопроса Обществу удалось получить свою долю.
- Тем не менее, - заметил мистер Глэдмен, облизывая пересохшие губы, - вы, мистер Клодд, не получите ничего, ни пенни, даже этих ваших трехсот фунтов, какого бы умника вы из себя ни корчили. Деньги моего шурина пойдут на оплату судебных издержек!
Тут поднялся мистер Пинсер и ясно и четко проговорил:
- Если в нашем семействе и есть умалишенный, хоть я и недоумеваю, откуда что берется, так это, мне кажется, вы, Натаниэл Глэдмен!
Разинув рот, мистер Глэдмен уставился на родственника. А мистер Пинсер величественно продолжал:
- Что касается моего бедного старого кузена Джо, я согласен, у него были причуды. Но и только. От себя лично я готов поклясться, что в августе прошлого года он находился во вполне здравом рассудке и был вполне способен составить завещание самостоятельно. Что же касается другого, датированного июлем, то, мне кажется, этим завещанием можно пренебречь.
Выразившись таким образом, мистер Пинсер снова сел. Спустя некоторое время у мистера Глэдмена начали появляться, признаки речи.
- Не будем ссориться! - прощебетала веселым тоном миссис Глэдмен. - Какая неожиданность, пятьсот фунтов! Живи сам и дай жить другим, вот мой девиз!
- Черт побери, ну и мудреное дело! - пробормотал мистер Глэдмен, все еще бледный с лица.
- Ах, выпей чего-нибудь, расслабься! - посоветовала его супруга.
Подкрепленные мощью суммы в пятьсот фунтов, мистер и миссис Глэдмен отправились домой в кебе. Мистер Пинсер остался и прокутил всю ночь в обществе стряпчего и мистера Клодда за счет последнего.
Завещанный остаток составил тысячу двести шестьдесят девять фунтов и несколько шиллингов. Капитал новой компании, "учрежденной с целью осуществления издательской, распространительской, печатной и рекламной деятельности, а также иных смежных с этой областью занятий и служб" был объявлен в тысячу фунтов в фунтовых акциях и выплачен полностью. Уильям Клодд, эсквайр, имел долю, согласно договору, четыреста шестьдесят три фунта; Питер Хоуп, магистр гуманитарных наук, проживающий по Гоф-стрит, 16, также четыреста шестьдесят три; мисс Джейн Хоуп, приемная дочь вышеозначенного Питера Хоупа (истинное имя которой никому, в том числе и ей самой, известно не было), обычно называемая Томми, - три фунта, выплаченных ею лично после отчаянного сражения с Уильямом Клоддом; миссис Поустуисл, проживающая в Роллс-Корт, - десять фунтов, выплаченных за нее самим учредителем; мистер Пинсер, Палата Общин, также десять (по сей день не выплачено); доктор Смит (урожденный Шмидт) - пятнадцать фунтов; Джеймс Дуглас Александер Кэлдер Мактир (в обиходе "Малыш"), проживавший в ту пору в передней комнате первого этажа у миссис Поустуисл, - один фунт, оплаченный гонораром за его стихотворение "Песнь моего пера", опубликованное в первом же номере журнала.
Выбор названия для журнала вызвал долгие размышления. Отчаявшись, учредители назвали свой журнал "Хорошее настроение".
ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ
Как Гриндли-младший приобщился к издательскому делу
Нет в Уэст-Сентрал квартала, который за последние пятьдесят лет изменился бы менее, чем Невиллс-Корт, который начинается от Грейт-Нью-стрит и простирается до Феттер-Лейн. Вдоль северной его оконечности по-прежнему тянется причудливый ряд маленьких, низеньких лавочек, существовавших еще и во время правления короля Георга Четвертого (и наверняка торговавших тогда несколько побойчее). В южной части - все те же три солидных на вид дома, при каждом небольшой садик, приятно контрастирующие на фоне мрачных построек давних времен, возведенных, как утверждают, еще при жизни королевы Анны.
В одно солнечное летнее утро, лет пятнадцать назад от момента фактического начала нашей истории, из самого большого из этих домов вышел и направился через садик, в ту пору аккуратно ухоженный, некий Соломон Эпплярд, толкая перед собой детскую коляску. У кирпичной с деревянным верхом изгороди, отделявшей сад от улицы, Соломон остановился, заслышав за спиной голос миссис Эпплярд, вещавшей со стороны крыльца:
- Учти, если снова опоздаешь к обеду, можешь на глаза мне не показываться. Нечего все время трубку курить, думай о ребенке! И осторожней, когда переходишь улицу!
И миссис Эпплярд исчезла во мраке прихожей.
С осторожностью катя колясочку, Соломон вышел за пределы Невиллс-Корт без особых происшествий. Тихие улочки влекли Соломона в западном направлении. Свободная скамейка в тени парка Кенсингтон-Гарденс с видом на Лонг-Уотер манила присесть и отдохнуть.
- Последние новости! - взмахнул газетой мальчишка перед Соломоном. - "Санди Таймс"? "Обсервер"?
- Послушай, мальчик! - медленно выговаривая слова, начал мистер Эпплярд. - Можно хотя бы утром отдохнуть от газет человеку, который шесть дней в неделю и по восемнадцать часов в сутки только их и видит? Убери прочь! Даже запаха их не выношу!
Убедившись, что особа в коляске продолжает спокойно посапывать, Соломон вытянул ноги и закурил трубочку.
- Езекия!
Это восклицание сорвалось с губ Соломона Эпплярда при виде приближающегося невысокого плотного мужчины в удивительно неуклюже сидящем на нем костюме из тонкого сукна.
- А, Сол, старина!
- Смотрю, вроде ты, - сказал Соломон, - а потом думаю: нет, невозможно, чтоб это был Езекия; он, верно, в церкви.
- Побегай себе! - сказал Езекия, обращаясь к мальчугану лет четырех, которого вел за руку. - Но чтоб я тебя все время видел. Играй как хочешь, только не смей пачкать свой новый костюмчик, иначе больше никогда его не наденешь! Сказать по правде, - продолжал Езекия, адресуясь к приятелю, как только его единственный сын и наследник удалился на почтительное расстояние, - утро уж больно соблазнительное. Не так-то уж часто удается подышать свежим воздухом.
- Как успехи?
- Дела продвигаются прямо-таки семимильными шагами, - отвечал Езекия, - семимильными шагами! Но, конечно, и работать приходится все больше и больше. С шести утра и до поздней ночи.
- Да, на мой взгляд, - ответил Соломон, который был по природе слегка пессимистом, - ничего в жизни бесплатно не дается, кроме несчастий.
- Нелегко поддерживать себя на уровне, - продолжал Езекия. - А вокруг посмотришь - у людей на уме только одни забавы. Обратишься к ним по-христиански, они и слушать тебя не захотят! И куда только мир катится, прямо не знаю! Ну, а печатное дело как продвигается?
- Печатное дело, - ответил его собеседник, вынимая трубку изо рта и принимая вид несколько озабоченный, - печатное дело, судя по всему, вещь тяжелая. Средства - вот что заботит меня... вернее, отсутствие их. Джанет, конечно, у меня бережливая. Нет, Джанет у меня много не тратит.
- А у меня с моей Энни, - вставил Езекия, - все наоборот. Только бы ей удовольствия, веселья, сегодня в Рошервиль, завтра в Хрустальный дворец... Все лишь бы деньги тратить.
- Да, она всегда была любительница развлечений, - вспомнил Соломон.
- Развлечений! - воскликнул Езекия. - Поразвлекаться немного я и сам не прочь. Но ведь за ее развлечения надо платить! Какое же это развлечение!
- Иногда я спрашиваю себя, - произнес Соломон, глядя прямо перед собой, - зачем мы все это затеяли?
- Зачем затеяли что?
- Работаем как проклятые, лишаем себя всякого удовольствия. К чему все это? К чему...
Звуки, раздавшиеся из коляски, прервали нить размышлений Соломона Эпплярда. Единственный выживший сынок Езекии Гриндли, чьи поиски развлечений не увенчались успехом, незаметно подкрался к скамейке. Коляска! Опыт подсказывал ему, что именно этот предмет может явиться источником забав. Потревожить ее содержимое было сопряжено с риском. Либо оно захнычет, и тогда придется бежать со всех ног, спасаясь - и, к сожалению, в девяти случаях из десяти, безуспешно - от бури справедливого возмездия. Либо оно загукает, и тогда небеса смилостивятся и благодать воссияет над твоей головой. И в том, и в другом случае удалось бы избежать той смертельной скуки, каковая является результатом бесконечной добродетели. Мастер Гриндли, кому судьба указала на валявшееся на земле павлинье перо, поглядывая одним глазом на увлеченного беседой папашу, развернул множество покровов, заслонявших мисс Гельвецию Эпплярд от окружающего мира, и, предвосхищая на четверть века самое любимое занятие всякого юного британца, принялся щекотать пером носик леди, лежавшей в коляске. Мисс Гельвеция Эпплярд, пробудившись, сделала точь-в-точь то, что всякая нынешняя британская девица предприняла бы в аналогичных обстоятельствах: прежде всего она окинула быстрым оценивающим взглядом объект мужского пола, поглощенный этим занятием. Окажись он ей не по нраву, она, тут уж можно не сомневаться, отвергла бы его заигрывания, как и всякая ее последовательница в наши дни в подобных же условиях, а именно: выразила бы недвусмысленный протест. Однако мастер Натаниэл Гриндли даме приглянулся, и потому то, что иная бы сочла наглостью, было воспринято как надлежащий способ завязать знакомство. Мисс Эпплярд мило улыбнулась - более того, выказала явное поощрение действиям мастера Гриндли.
- Единственная? - спросил с видом многоопытного отца Гриндли.
- Да, она у меня единственная, - ответил Соломон уже менее пессимистически.
С помощью младшего Гриндли мисс Эпплярд переместилась в сидячее положение. Гриндли-младший продолжал оказывать ей знаки внимания, особо приятные из которых были встречены явным удовольствием со стороны леди.
- Как славно они вдвоем смотрятся, а? - шепнул Езекия своему приятелю.
- Никогда не видал, чтоб она с кем-то еще так играла, - заметил Соломон также шепотом.
Неподалеку часы на церковной башне пробили двенадцать. Соломон Эпплярд поднялся, вытряхивая пепел из трубки.
- А почему бы нам как-нибудь не пообщаться подольше? - вопросительно сказал Гриндли, пожимая приятелю руку.
- Загляни к нам как-нибудь в воскресенье, - предложил Соломон. - И наследника с собой прихвати.